- Марк ужасно правильный. Все, что мелодичнее "Воццека" или чьего-то там концерта для трех пивных кружек с фаготом, для Марка просто не существует. И для Чарли тоже, только она этим кичится - она ж у нас важная птица, в Королевской академии театрального искусства учится. Чарли - это моя сестра Шарлотта. А мы с Джулией - она по старшинству сразу за мной идет - любим поп-музыку. А Энни медведь на ухо наступил.
- Вот как.
- Твои вкусы несколько старомодны, ты не находишь?
- Наверное. Но послушай, я же умираю от любопытства, хочу узнать, что же с тобой случилось. Надеюсь, ты мне расскажешь, и мы сможем разобраться во всем еще до того, как отыщем Марка.
Итак, задыхаясь от быстрой ходьбы, он поведал мне свои обрывочные воспоминания, пока мы с трудом тащились вверх вдоль оврага.
Когда раненый Марк свалился с тропинки, Колин бросился было к нему, но его тут же оттащили назад Стратос и Джозеф. В ходе последовавшей за этим борьбы Колин получил удар в висок и потерял сознание, но лишь на несколько минут. Когда он пришел в себя, они уже связали его какими-то грубыми веревками, запихали в рот кляп и потащили под гору - в каком направлении, он не мог разобрать. Он старался оставаться как можно более безвольным и неподвижным, лелея в душе слабую надежду, что они сочтут его мертвым и бросят или же настолько ослабят бдительность, что он получит возможность убежать.
Путь был дальним и трудным, к тому времени уже стало темнеть, так что его похитителям приходилось тратить все силы на дорогу; разговаривали они в основном по-гречески, но он уловил, что они яростно о чем-то спорят.
- Я, конечно, не совсем уверен, что точно все запомнил, - сказал он, - поскольку в голове у меня был туман и я боялся, что они в любой момент могут меня убить… и потом, я наполовину рехнулся из-за Марка: думал, он либо мертв, либо лежит где-нибудь и истекает кровью. Но временами - когда в разговор вступали некие Стратос и Тони - они переходили на английский, и кое-что из сказанного ими я действительно запомнил, но совсем мало.
- Все равно попытайся вспомнить. Это может оказаться важным.
- Ох, да я уже пытался. Целых три дня мне не оставалось ничего другого, кроме как думать и думать обо всем этом; но у меня сохранились скорее какие-то впечатления, нежели действительные воспоминания, если ты поймешь, что я имею в виду. Помню, Тони кипел от злости на них из-за того, что они стреляли в Марка и потащили меня с собой. Говорил, что мы все равно никогда бы их не выследили и даже как следует не рассмотрели и что в любом случае они бы засвидетельствовали алиби друг друга, "но тащить с собой мальчишку - это идиотизм!".
- Вообще-то действительно, - согласилась я. - До сих пор не пойму, почему они так поступили.
- Это все Софья, - ответил Колин. - У меня была разбита голова, и я истекал кровью, как поросенок резаный. Софья считала, что, если они бросят меня, я умру от потери крови, и она так переживала и мучилась из-за всей этой истории, что они в конце концов уступили и потащили меня с собой. Частично здесь и Тони сыграл свою роль. Он сказал, что убийство Марка им еще, возможно, сойдет с рук как несчастный случай, но если нас обоих обнаружат мертвыми или тяжелоранеными, тогда по всей округе начнется такая кутерьма, что всплывет и убийство Александроса и все нити приведут к ним и к "лондонскому делу".
- К "лондонскому делу"? - резко спросила я.
- По-моему, он именно так сказал. Но я не уверен.
- Что ж, вполне возможно. Значит, убитого звали Александрос? Похоже, Стратос и Тони познакомились с ним еще в Лондоне, как ты думаешь? Интересно, он был грек или англичанин? С Тони он говорил по-английски, но в то же время Тони плохо знает греческий.
- Наверняка он грек, если его звали… ага, понял, ты имеешь в виду, что они… как это сказать? Придали его имени греческую форму?
- Ну да, эллинизировали. Но это не важно. Если ты правильно все понял, значит, его убили из-за какого-то происшествия в Лондоне. Я теперь вспоминаю, Тони говорил что-то насчет того, что в Лондоне жить небезопасно; правда, не мне, он всего лишь шутил с детьми, но тогда меня это удивило. Итак, вернемся снова к субботней ночи, что же они собирались с тобой делать?
- Честно говоря, они, по-моему, пребывали в такой панике из-за всего случившегося, что просто-напросто стремились побыстрей оттуда смотаться. Насколько я понял, Стратос и Тони были чертовски злы на Джозефа, что тот потерял голову и стрелял в Марка; а Джозеф все рвался для ровного счета прикончить и меня, прям там же, но Стратос колебался, а Тони и Софья были резко против. В конце концов первые вроде бы уступили и потащили меня с собой - наверно, решили сначала смыться, а уж потом разбираться. Вообще-то Тони явно хотел удрать и не связываться с этим делом. Это я помню очень отчетливо, потому что в душе молился, чтобы он не уходил; ведь он был англичанином, и я считал, что лучше бы мне попытаться поговорить с ним, нежели с остальными. И потом, он действительно не принимал участия во всей этой истории.
- Хочешь сказать, что Тони собирался смыться в одиночку?
- Да. Помню слово в слово, что он сказал: "Что ж, раз вы прикончили этого туриста, то сами себя и подставили, независимо от того, как поступите с мальчишкой. Я к этому никакого отношения не имел, так же как и к Алексу, и вы знаете, что это правда. Я умываю руки. Смываюсь прямо сейчас, и не стоит делать вид, Стратос-дорогуша, что тебе будет грустно со мной расстаться". Вот так он и сказал, каким-то дурацким голосочком - не могу даже описать.
- Не волнуйся, я уже имела удовольствие с ним пообщаться. И что же ответил Стратос?
- Он сказал: "Все равно тебе от них никакой пользы не будет, они еще слишком горячи. Пока что ты не сможешь от них избавиться". А Тони говорит: "Знаю. Можешь на меня положиться, я буду осторожен", - а Стратос как-то противно захохотал и сказал: "Еще бы! Я на тебя положусь так же, как на…"
Колин внезапно осекся.
- Ну и?..
- Да это просто такое выражение, - замялся Колин. - В общем… это сленг, я точно не помню. Означает, что он ему не доверяет… ну, ты понимаешь.
- А-а. Понятно. Давай дальше.
По мере того как мы поднимались все выше, ущелье расширялось. Теперь можно было идти рядом.
- Потом Стратос стал говорить, что Тони, мол, некуда податься, у него же нет денег, а Тони сказал: "Для начала можешь мне немножко одолжить". Тут Стратос заорал: "Шантажируешь?", а Тони ему: "Ну, ведь я многое мог бы порассказать. И лично я ничего существенного не натворил. Сам же знаешь, если я выдам сообщников, то превращусь в свидетеля обвинения".
- Смелый, однако, паренек, и с железными нервами, - чуть ли не с восхищением заметила я, - Подумать только, заявить такое старине Стратосу, когда за спиной, можно сказать, два свежих трупа, а на руках мальчик, истекающий кровью.
Колин улыбнулся:
- Да уж, море крови вытекло, хотя позднее оказалось, что рана-то пустяковая. Ну так вот, я думал, Стратос озвереет от злости, но он, наверное, знал, что Тони ничего подобного не сделает, потому что отвечать ему не стал, а потом Тони захихикал в своей дурацкой манере и сказал: "Милый мальчик, мы же все равно собирались расставаться, так что давай поделим эти штуковины, и дело с концом. Где они?" На что Стратос ответил: "Когда я решу, что пришло время делиться, я тебе сообщу. И сбавь обороты, не стоит быть столь самоуверенным. Вспомни-ка Алекса". Тони говорит: "Имеешь в виду тот случай? Так я только помог потом, ко мне это дело никакого отношения не имело", а Стратос снова злобно хохотнул и говорит: "К тебе никогда ничего не имеет отношения. Ты бы предпочел вечно стоять в сторонке, словно червонная дама, и не марать своих изнеженных ручек, не так ли? Что ж, очень скоро ты их здорово запачкаешь. Надо все же закопать эту парочку. Так что придержи язычок".
- И это все?
- Тони в ответ засмеялся и сказал: "Бедняжки мои драгоценные, лучше я приготовлю кофе и сэндвичи к вашему возвращению с кладбища". А потом, - продолжал Колин, - мы подошли к мельнице. Я понял только, что это какое-то строение, потому что услышал скрип открывающейся двери, и они потащили меня наверх по ступенькам. Вот это было отвратительно - такая тряска.
- Совсем нелегко затащить безвольное тело по этой узкой винтовой лестнице.
- Да, для тела это очень неприятно, - весело заметил Колин. - Они достали откуда-то веревку, и один из них крепко связал меня. К тому времени Тони уже ушел. Я слышал, как он сказал: "На меня можете не рассчитывать. Я к этому делу не имел и не желаю иметь ни малейшего отношения. Если тронете его, окажетесь еще большими дураками, чем я думал". И ушел.
- Попросту умыл руки, - усмехнулась я.
- Да, наверное, но какую-то пользу он все-таки принес, потому что после его ухода разгорелись жуткие страсти, они принялись горячо спорить; женщина вдруг так закричала на них, а потом кто-то, кажется, заткнул ей рот рукой. Само собой, было темно, свой фонарь они включали на короткие промежутки времени и все время держались позади меня, чтоб я их не увидел. Когда Софья настояла на том, чтобы перевязать мне голову, она прикрыла лицо платком, так что мне видны были только ее глаза. Вымыла мне лицо и что-то приложила к ране. Она перестала кровоточить. Потом Софья вытащила этот жуткий кляп у меня изо рта, дала мне попить и заставила их сделать более удобный кляп. Все это время она плакала и, по-моему, пыталась меня утешить. Мужчины спорили шепотом, по-гречески. Наконец Стратос обратился ко мне по-английски: "Тебя оставят здесь, и мы тебя не тронем. Сбежать ты не сможешь, даже если освободишься от веревок. За дверью будут наблюдать, и тебя пристрелят на месте". Мне показалось, что он блефует, но проверить это я не мог - тогда но крайней мере. А позднее, когда я и вправду попытался освободиться, у меня ничего не вышло. - Он помолчал. - Вот и все. Потом они ушли.
- Если бы я только знала! Я ведь дважды проходила мимо этой мельницы, когда ты был там.
- Правда? Пожалуй, - рассудительно заметил Колин, - если бы там была всего одна мельница, ты бы сразу об этом подумала, но когда их там дюжины, и у всех крылья вертятся, и все стоят на виду, ты их даже не замечала. Понимаешь, что я хочу сказать?
- О да. "Похищенное письмо".
- Что-что?
- Рассказ Эдгара По. Классическое произведение о том, как лучше всего что-нибудь спрятать. Продолжай. Что же произошло на следующий день?
- Рано утром пришла Софья и накормила меня. Для этого ей пришлось развязать мне руки и вынуть кляп изо рта. Я попытался расспросить ее о Марке и умолял отпустить меня. Разумеется, она знала, что я стану спрашивать ее про Марка, но в ответ она лишь покачала головой и показала рукой в сторону гор. И при этом все прикладывала платок к глазам. В конце концов я ухитрился каким-то образом сообразить, что мужчины отправились в горы искать его при свете дня.
- Джозеф, по крайней мере, искал.
- Да, и обнаружил, что он исчез. Но мне этого, к сожалению, не сказали. Видишь ли, я, конечно, понимал, что, как только они убедятся, что Марк мертв, мне тоже будет крышка; но, когда снова пришла Софья, я больше ничего не смог от нее добиться. В ту ночь, когда она принесла мне еду, она вообще ничего не говорила. Взгляд у нее был испуганный, она словно онемела от страха. А вчера утром я узнал, что они решили убить меня. Это точно. Потому-то я и подумал, что Марк мертв.
Он говорил легко и непринужденно, с таким же успехом он мог бы обсуждать погоду. Пережитое больше не довлело над ним, сейчас он был счастлив и исполнен надежд. Несмотря на всю свою независимость, подумала я, он совсем еще ребенок.
Колин продолжал:
- Тогда я не продумал этого до конца, но сейчас, возвращаясь мысленно назад, кажется, понимаю, что произошло. Они жутко беспокоились насчет того, куда мог подеваться Марк; Джозеф, наверное, целых два дня рыскал по округе и не нашел никаких следов. Ты сказала, что он ходил и в высокогорные деревни, но и там ничего не обнаружил; и в Агиос-Георгиос, разумеется, ничего не происходило. Так что они решили, что могут считать Марка мертвым. Джозеф, пожалуй, прикончил бы меня без долгих раздумий, но с Софьей у Стратоса, наверное, возникли затруднения, да и Тони, возможно, был против - если он вообще снизошел еще хоть раз до этой темы. Вполне вероятно, он просто закрыл глаза на это и предоставил им самим разбираться.
- Возможно. Думаю, ты прав; по идее, они никак не могли тебя отпустить - Франсис сразу предположила, что они тебя убили. Что же случилось?
- Вчера еду принес Джозеф, а не Софья. Я услышал стук мужских ботинок по ступенькам и ухитрился перекатиться и взглянуть сквозь эти дыры в полу. Он был в своем критском одеянии, с ножом за поясом, винтовкой в одной руке и моей едой - в другой. Поднявшись на один этаж, он остановился, прислонил винтовку к стене и… помнишь эти квадратные посудины?
- Да.
- Так вот, он достал из кармана пушку и спрятал ее за одной из посудин.
- Пушку? Ты имеешь в виду пистолет?
- Ну да.
Рука его скользнула под овечью шкуру, и он вытащил оттуда устрашающего вида пистолет. Затем помедлил, взвешивая его на руке и ухмыляясь мне с видом мальчишки, которого застали за игрой с огнем.
- Колин!
- Должно быть, он принадлежал Алексу. Жалко, что он не успел им воспользоваться. Тяжелый, правда?
Он услужливо протянул мне пистолет.
- Я не дотронусь до него ни за какие деньги! Он заряжен?
- Нет, я вынул пули и таскаю их с собой. Видишь?
- Ты, кажется, умеешь обращаться с этой штукой, - заметила я, успокаиваясь.
- Не совсем, но на военной подготовке мы возимся с винтовками, так что можно догадаться. Против винтовки от него, конечно, не много толку, но с ним как-то увереннее себя чувствуешь, правда?
- Бога ради!
Признаюсь, я посмотрела на это способное дитя с некоторым раздражением. Спасательная кампания становилась с ног на голову. Теперь получалось, что Колин эскортирует меня к Марку. А Ламбиса наверняка отрядят провожать меня домой…
- Вообще-то, - чистосердечно признался Колин, - я жутко боюсь этой штуки. - Он убрал пистолет. - Послушай, не слишком ли высоко мы забрались? Местность становится все более открытой.
Мы приближались к началу ущелья. Чуть впереди виднелось то место, где из-под груды камней и зарослей деревьев у подножия скалы выбивался ключ. Мне показалось, что я узнала старую скрюченную оливу, в дупле которой Ламбис прятал провизию.
- Да, здесь мы выйдем из укрытия. Только дай-ка я сначала одна поднимусь наверх - вдруг поблизости кто-нибудь бродит.
- Ладно. Но не лучше ли нам сначала передохнуть хоть минутку? Здесь подходящее местечко, чтобы присесть.
Он немного поднялся по южному склону оврага, где имелся довольно ровный участок, и растянулся на солнышке. Я присела рядом.
- Кончай свой рассказ, - предложила я.
- А где я остановился? Ага, как Джозеф спрятал пушку. Ну вот, он снова взял в руки свою винтовку и поднялся ко мне. Пока я пытался есть, он сидел там с винтовкой на коленях и смотрел на меня. У меня еда в горле застревала.
- Могу себе представить.
- Я все пытался вспомнить какие-нибудь греческие слова, но вообще-то я его совсем не знаю. - Он ухмыльнулся. - Только что ты выслушала весь мой репертуар, когда разбудила меня.
- В гаком случае ты преуспел. Не будь я столь подозрительно настроена, я бы просто решила, что ты туповат, к тому же слегка не в духе. Где ты раздобыл этот маскарадный костюм? Софья дала?
- Ага. В общем, в конце концов мне удалось-таки припомнить кое-что из классического греческого, и я решил попытаться. Вспомнил, что "брат" будет "аделфос", ну и попробовал. Очевидно, слово это сохранилось в языке без изменения. Вот уж не думал, - простодушно заметил Колин, - что Фукидид и иже с ним когда-нибудь пригодятся.
- И как, сработало?
Он плотно сжал губы, вмиг постарев.
- Да, пожалуй. Он ответил: "Нэкрос" - и для пущей наглядности провел рукой по горлу, вот так, будто отрезая ее. Потом ухмыльнулся, козел вонючий. Извини.
- Что? А-а… да ничего.
- Марк всегда меня затыкает и жутко злится, когда я ругаюсь.
- Марк? Правда? А почему?
- Ну, в общем… - Он перекатился на живот и уставился на дно оврага. - Говорит, одно дело, мол, в школе ругаться, но дома, перед девочками - совсем другое.
- Раз Шарлотта учится в Королевской академии искусств, - бесстрастно заметила я, - думаю, она тебя уже догнала.
Колин расхохотался.
- Вполне возможно, но я ж тебе говорил, что он малость консерватор. Но вообще-то он в порядке, старина Марк, брательник что надо. - Без всякого перехода Колин вернулся к своему повествованию. - После этого Джозеф заткнул мне рот, когда я попытался было что-то сказать. И лишь после его ухода до меня дошло, что он не прятался, позволил мне себя рассмотреть. Сидел передо мной совершенно открыто, прямо на свету, который пробивался сквозь ставни. Объяснить это я мог только одной причиной - они собрались меня убить. Весь тот день я отчаянно пытался освободиться, но лишь разодрал до крови запястья. Но как бы то ни было, вечером того дня пришел не Джозеф, а Софья. Она пришла очень поздно - чуть ли не утром, наверное, - и развязала меня. Сначала я даже этого не понял - двигаться я все равно не мог. Она растерла мне ноги, смазала растительным маслом запястья и перевязала их, а потом накормила меня супом. Она принесла его в открытом кувшине, и он был еле теплым, но жутко вкусным. И еще вино. Я немного поел, прикидывая в уме, скоро ли ноги послушаются меня и смогу ли я улизнуть от нее, но потом вдруг понял, что она знаками велит мне следовать за ней. Знаешь, сначала я ужасно перепугался. Решил, что… ну, в общем, развязка близится. Но оставаться там все равно было совершенно бессмысленно, так что я стал спускаться следом за ней по лестнице. Она шла впереди, так что я ухитрился стащить пистолет из-за той посудины, а потом спустился за ней. Было довольно темно, только-только начало рассветать. Тогда-то я и увидел, что все это время просидел на мельнице. Остальные мельницы стояли тихие и недвижимые, словно привидения. Было зверски холодно. Ах да, я и забыл, она принесла эту овечью шкуру и палку, чему я был чертовски рад; первые несколько минут я стоял и дрожал, словно желе, - от холода и слабости. Она увела меня довольно далеко, куда - я не имел представления, мы прошли сквозь заросли каких-то деревьев и мимо маленькой пирамидки из камней…