Адам протянул бокал, они чокнулись, выпили как раз под последний, двенадцатый удар курантов.
– Я не успела загадать желание, – расстроилась Маргарита, зажигая бенгальский огонь.
– А я успел.
Адам не торопясь обошел стол, вынул из дрожащих пальцев Маргариты заискрившийся фейерверк, сунул в стакан с водой.
Марго, не мигая, следила, как раскаленный прутик зашипел и выпустил тонкую струйку дыма. Остановившимися глазами она смотрела, как наклоняется лицо Адама, как приближаются беспощадные губы. Все, это конец. От волнения у Маргариты стали покалывать подушечки пальцев. Губы затягивали в воронку страсти. Страсть – это быль и слезы. Надо выбраться! Марго задохнулась и закрыла глаза. Выбраться! Выбраться? Придет же в голову!
Гирлянды перемигивались, строго соблюдая очередь, выходили на сцену: сначала зеленые огоньки, потом красные, после них желтые. И только в высшей точке замысла выбегали все вместе.
– Ева ты моя.
Этот шепот и все, что творил с Маргаритой Адам, так потрясли ее, что она разревелась. "Валька, дура, тоже еще, нашлась сексопатолог", – вытирая слезы, вспомнила Марго.
Адам перепугался этих слез, как, кажется, ничего в жизни не пугался.
– Япона мать! Что такое? Не понял, что такое?
– Слишком сильные эмоции, – прячась от взгляда Адама, всхлипнула Маргарита.
Лоб у Рудобельского блестел мелким бисером: диван разложить не успели, Адаму было тесно, и он боялся нечаянно придавить этот венец эволюции – гибкое, податливое, безупречное женское тело. Только об этом, кажется, и думал.
Самые смелые надежды Адама оказались недостаточно смелыми – эта женщина таила бездну головокружительных сюрпризов. Например, эти слезы после близости – что они значат? Вот вопрос. Если бы его спросили об этом друзья-сослуживцы во время стоянки на рейде, он не задумываясь ответил бы, что нужно тащить бабу в койку. Чтобы не дискредитировать высокое звание офицера морского флота России. Но они уже в койке. Тогда что означают эти слезы? Было о чем задуматься.
Маргарита видела, с каким удивлением и восторгом разглядывал ее этот… этот дикий моряк, но ей нужны были словесные подтверждения.
– Жена у тебя молодая, не жалеешь, что не уехал с ней? – отбросив с лица скрутившуюся тугим завитком прядь, испытующе посмотрела Марго на Адама.
Рудобельский бросил быстрый взгляд на разгоряченное лицо с еще трепещущими ноздрями:
– Жалею, что женился. Ошибся курсом: маяк был на профилактике… А ты разве не ошибалась?
– Ошибалась… Посадочные огни не горели, я и приземлилась не на свою полосу…
Рудобельский пересел на пол, оставив Маргариту лежать на диване, как на пьедестале. Взгляд Адама скользил с разметавшихся рыжих кудрей на глаза, спускался к губам, с губ соскальзывал на заостренный подбородок и прямую линию шеи.
Под пледом прятались по-девичьи упругая грудь, впалый живот, круглая попка и длинные, скульптурной лепки ноги. Чтобы оторваться от этой роскоши, требовалось все мужество офицера. Адам не чувствовал себя достаточно мужественным. Маргарита была как ведьмин напиток: чем больше пьешь, тем больше пить хочется.
Рука Адама поднырнула под плед.
– Слушай, Марго, а почему ты больше не летаешь?
Галкина хмыкнула.
– Вот тот рейс как раз и был последним. – В глазах Маргариты вспыхивали и умирали хороводы огоньков. – Командир написал на меня рапорт, заявил, что я не справилась со своими обязанностями, не предотвратила драку, устроила танцы на борту, создала аварийную ситуацию, подвергла опасности жизнь пассажиров и экипажа, что приборы чуть не отказали… В общем, все, что мог, собрал…
– Постой, какие танцы?
– Понимаешь, я тогда хлебнула по ошибке водку с клофелином.
– Чего? – не поверив, переспросил Рудобельский. – С клофелином?
– Кстати, ты тоже. Я не успела рот открыть, как ты хлопнул стаканчик. Да. Я ее приготовила для того пакса, ну, у которого "белка" была.
– Ну ты и штучка! А я понять не мог, отчего меня вырубило! – Адам сжал в руках мягкие ступни Маргариты.
– Щекотно! – взвизгнула она.
– Ты ревнивая?
– Не знаю, – соврала Галкина, закуталась в плед, села по-турецки, посмотрела на Адама сверху вниз. "Ну и кто здесь теперь подданный?" – можно было прочитать в этом взгляде.
Рудобельский согласен был на служение – такая преданность и вера были в его глазах. Маргариту смущали эти перемены: что за ними стоит, надолго это все или так, под настроение? Ей ли не знать, какой обманчивой бывает новогодняя ночь: поматросит и бросит.
– А ты как оказался на берегу?
– У нас перед Новым годом кок поставил брагу… Ну а кто-то настучал. Тут же комиссия нагрянула, кок не успел все выбросить. Банку изъяли, нас всех собрали – в общем, обычная свистопляска… Я прикинулся валенком и выпил все.
Марго повалилась на спину, захохотала.
– Рудобельский, ну ты даешь! И что дальше?
– Дальше? Дальше неинтересно. – Адам махнул рукой.
– Нет, так нечестно, – возмутилась, поднимаясь, Маргарита, – я же все тебе рассказала!
– Ты – женщина, тебе положено рассказывать, – заважничал моряк, не выпуская ступню Марго. Ему все время хотелось прикасаться к ней – к этой королеве эльфов.
– И коку ничего не было? – не отставала королева.
– Перевели на другой корабль, но дело замяли. У Миколы семь или восемь душ детей… Кстати, я от него посылку с салом на днях получил… А меня отправили на берег под предлогом сокращения. Да у нас все время терки с командиром были…
Адам снова перебрался на диван. Маргарита завозилась, сооружая из пледа индийское сари.
– Я пойду? – Бирюзовые глаза смотрели безразлично-холодно.
– Вечер только начался, – пообещал тиран и деспот, зарываясь в волшебное место между гладким плечом и прохладным атласным ушком, – Ева моя.
"Кажется, это у меня проблемы с потенцией", – с тихим ужасом подумала Марго.
Губы Адама преследовали ее, бежать было бесполезно и не имело смысла – от себя быстрее получится спрятаться, чем от этих бескомпромиссных губ.
Маргарита выгнулась – кожу обожгло.
– Адам, – отозвалась она, чувствуя себя пластилиновой в руках мужчины с таким древним именем.
Когда дело дошло до новогоднего подарка, котировки Маргариты взлетели на недосягаемую высоту.
Адам раскрыл сверток, вынул руководство Бобы Бонда и только головой покачал в немом восхищении – с эмоциями у моряка была напряженка, но Марго видела, что попала в яблочко.
Открыв справочник, Рудобельский, сам того не желая, вспомнил бывшую жену и подумал, что Юлька ни за что не догадалась бы сделать такой подарок. Она ненавидела море, морскую службу и корабли. Да и про Бобу Бонда никогда не слышала. Дарила рубашки, не интересуясь вкусом и пожеланиями мужа. Его это не обижало, он считал, что мужчина, тем более морской офицер, может обходиться без таких сентиментальных мелочей, как подарки и душевные разговоры. Оказывается, ошибался: получать подарки так же приятно, как дарить. И разговоры разными бывают. Может быть, его Ева любит рыбалку, собак и детей?
Маргарита под фантиком обнаружила знакомую коробочку Guerlian Mitsouko и перевела счастливые глаза на Рудобельского. Был повод обняться.
– Марго, скажи, ты любишь детей?
– Глупый вопрос. Кто же не любит детей?
– А собак?
– Глупый вопрос. Кто же не любит собак?
– А рыбалку?
– Глупо тратить время на рыбалку, если есть дети, собака и любовь.
За все новогодние каникулы объятия разомкнулись только дважды.
Первый раз – когда Рудобельский ходил в магазин (список покупок составляли общими усилиями, обошлось без разногласий), второй раз – когда позвонила Валентина.
Праздники заканчивались, когда адвокатесса велела Маргарите срочно ехать в ипотечное агентство "Атолл".
Покинув квартиру, Маргарита точно осталась без позвоночника. "Это помрачение ума", – сказала она себе, борясь с желанием вернуться. Как она теперь устроится на железную дорогу? Или лучше сбежать от моряка сейчас, пока не поздно? Маргарита решила положиться на судьбу.
– Валь, получается с железной дорогой? – спросила она сестру, как только Валентина показалась из машины.
– Железная дорога пока недоступна. Наверное, валяется пузом кверху в Акапульке какой-нибудь или на Багамах. Нужно подождать. Выглядишь отлично, – добавила сестра, – похоже, у Пирата полный порядок с потенцией?
Маргарита с тоской в глазах кивнула:
– У меня сексуальная зависимость от него, Валь.
– А у него от тебя?
– Не знаю.
– Ну и дура. Я уверена, что у него возникла стойкая сексуальная зависимость. Он тебя не выпустит из своих лап.
– Откуда знаешь?
– В новостях передавали.
– А если серьезно? У тебя с ним что-то было?
Валентина затормозила:
– Ну и дура! Да мы с твоим Пиратом несовместимы, как огонь и вода. И чтобы это выяснить, не обязательно трахаться. Моряку нужна размазня, вроде тебя. Он же не может не командовать. Пока тебе не надоест, все будет хорошо. А когда тебе надоест выступать в роли юнги, станет плохо.
– И что делать?
– Прикинуться маленькой девочкой. А еще лучше, если эта маленькая девочка родит ему кого-нибудь. Тогда командиру останется командовать только собой.
– Думаешь?
– Уверена.
В ипотечном агентстве было сумрачно и безлюдно.
Из-за двери с табличкой "Председатель" слышались размеренные, приглушенные удары.
Валентина постучала.
– Входите, – отозвался голос.
Раскачиваясь в кресле, Буйневич – Клуни метал дротики в мишень от дартса.
– Сокращение, – пожаловался Стасик, – все приходится делать самому. Иногда нужна разрядка.
Сочувствия Стасик не дождался, наоборот.
– Вы же только что из Таиланда. Прану восстанавливали, небось тайскими массажами, океаном, азиатками, так что не жалуйтесь. Давайте ваш договор.
Валентина читала новый договор, марала его и возвращала Стасику.
– Не-ет, – не соглашался председательствующий Буйневич, – Валентина Михайловна, это уже слишком. Хлеба-то меня не лишайте.
– Это хлеб с икрой и маслом, голубчик, – назидательным тоном выговаривала Стасику адвокатесса, – в такое время грешно. "Пир во время чумы" – слышали о таком явлении?
– Что-то припоминаю, – пробухтел банкир. Тектоническая глыба по имени Валентина Ильющенкова придавила его, как и многих – не продохнуть.
Финансовый гений больше не сопротивлялся, послушно внес правки, еще раз распечатал документ, и Валентина позволила Марго подписать его.
Когда подписи были поставлены на двух экземплярах, Стасик приуныл:
– Все хорошее когда-нибудь заканчивается.
– Не обольщайтесь, молодой человек, – обнадежила Буйневича адвокат Ильющенкова, – для вас все только начинается.
– Не понял? – Глаза Стасика стали страшными – прозрачными и бездонными, как колодцы. Это были глаза человека, видевшие не просто кровь, а большую кровь.
Валентина сложила свежеотпечатанные листы в файлы, посмотрела с ленцой в колодцы, не впечатлилась.
– Это как вам будет угодно. Вот повестка в прокуратуру. Завтра вас ждет следователь Дремучев. Ваши подельники уже дают показания, так что я, как адвокат, рекомендую вам не запираться.
Стасик откинулся в кресле, с ироничной полуулыбкой на губах посмотрел на Валентину:
– Какие подельники? Какие показания?
– Артюшкин Игорь Николаевич. Знаете такого? Продал дачу, машину, квартиру, погасил недоимку по налогам. Живет с мамой и таксует. А между ночными сменами успевает давать показания, чистосердечно раскаиваться и признавать вину.
Валентина сделала паузу, оценила эффект. Финансовый гений побледнел, Ильющенкова осталась довольна и продолжила:
– Анатолий Красильников, тюремная кличка Шельмец, показал, что выполнял наезды на клиентов по вашему указанию. Алик Галустян показал на очной ставке с Красильниковым, что получал от вас адреса клиентов, на которых надо было "наехать". Так что веселье только начинается, господин Буйневич. Думаю, вам понадобится адвокат. Обращайтесь. Ну что, пойдем? – Это уже относилось к Маргарите, которая слушала сестру с все возрастающим изумлением.
Так вот что ее удивило тогда, во дворе дома – отсутствие красного спортивного авто! Неужели Игорь продал свой болид? Игорь – и "жигули"? Невероятно.
– Сегодня у меня дел больше нет, могу тебя подвезти, – предложила Валентина, когда они вышли из ипотечного агентства на холод.
Январское солнце уже закатилось за горизонт, оставив после себя простуженную серую мглу с разрывами петард – мальчишки круглосуточно расстреливали новогодние запасы.
Галкина ничего этого не слышала и не видела, ее оглушила мысль: если Артюшкин смог, то и она, Маргарита Галкина, сможет. Не в том смысле, чтобы продать роскошную тачку, квартиру и начать таксовать или уйти в монастырь. А в смысле мировоззрения: Игорь его изменил.
– Валь, спасибо, я сама доберусь. – Маргарита рассеянно поцеловала сестру и направилась к остановке маршруток.
Все повторялось: необыкновенный Новый год и поиск работы. Все уже было. Маргарита скупила все газеты в киоске и засела с ними у телефона.
Многие годы она кружила на одном месте, теперь круг должен разомкнуться.
Пять лет назад необыкновенный Новый год закончился довольно прозаично.
Прямо с ложа любви Галкина примчалась в Домодедово, на рейс в Петропавловск-Камчатский.
Регистрация уже заканчивалась, Маргарита вошла в здание со служебного входа и совершенно отчетливо услышала из динамиков голос диктора:
– Бортпроводница Галкина Маргарита Михайловна, вас ожидают у справочного бюро.
Сердце совершило кульбит: Марго ни секунды не сомневалась, что любимый ждет ее с букетом голландских белых (желтые, конечно, красивее, но, говорят, плохая примета) роз. А может, даже… В воображении Маргариты возникла бархатная коробочка… Сердце совершило еще один кульбит.
Галкина, не чувствуя под собой ног, понеслась к окошку с надписью "Справочное бюро".
К справочному тянулась унылая очередь, но роз, ни голландских, ни отечественных, не было. ЕГО тоже не было. Зато оказалось, что у НЕГО имеется супруга – крепкая, энергичная, властная климактерическая особа. Какую сцену пришлось пережить Маргарите – знают только те, кто пережил нечто подобное сам.
"Прошмандовка" и "шмара" были самыми невинными из потока бранных имен, которыми наградила Галкину законная супруга любимого мужчины. Видимо, долго готовилась к встрече, штудировала словарь синонимов и словарь жаргонизмов.
Скучающая очередь повернулась в сторону скандала, с любопытством разглядывая разлучницу. Жалкая, встрепанная разлучница привлекла на свою сторону мужские симпатии, бабы были на стороне законной супруги.
– Господи, – поджимали губы раскормленные мамаши семейств, – что он только в ней нашел? Соплей перешибешь.
Конфликт ширился, еще немного, и прозвучала бы команда "Ату ее!".
Спас Маргариту Лева Звенигородский, случайно оказавшийся на месте скандала. Он технично оттеснил пунцовую Галкину от фурии и спрятал в ВИП-зале, где и предложил свое покровительство – покровительство чужого мужа и отца троих детей.
Рассматривая слюнявые губы Левы, Маргарита тогда усомнилась в справедливости мироздания.
Манипулировать Левой оказалось несложно: он как огня боялся собственную супругу, и все пять лет Маргарита без особого труда отбивала вялотекущие домогательства командира.
В результате все равно осталась без работы…
Газеты пестрели предложениями работодателей.
"…Медсестры, няни, – читала по алфавиту Галкина, – повара, разнорабочие, слесари, сантехники…"
Горничная так горничная. С проживанием так с проживанием.
Вариантов было немного: проживать предлагалось либо в частном особняке, либо в гостинице. Маргарита склонялась к гостинице. Ничего личного, как говорится, только бизнес.
Галкина набрала указанный под объявлением номер:
– Алло, я по объявлению. Вам горничные нужны? Нет. Опыта нет. Но есть представление о работе, – закончила Маргарита, слушая гудки отбоя.
"Нас бьют – мы крепчаем", – вспомнила Галкина любимую поговорку Зинаиды и сместила палец на следующее объявление.
Занятая поиском, Марго не услышала, когда вернулся с работы Адам.
– Ритуля, – позвал Рудобельский, – ты где?
– Ой, ты пришел, прости, – Маргарита подхватилась, – у меня жаркое на плите. Сейчас ужинать будем.
– Чем занимаешься? – Адам обнял, потерся колючей щекой, нашел губы Марго.
– Да так, ерундой.
В сравнении с поцелуем все выглядело ерундой.
Марго не посвящала Адама в свои планы. Они не обсуждали совместное будущее, никаких предложений Адам не делал. И Маргарита даже себе боялась признаться, что готова сбежать от Рудобельского, лишь бы не разочаровать его и не разочароваться самой.
Он – Адам, но она ведь – не Ева. Сколько может продлиться очарование? Все всегда заканчивается, нет ничего вечного. А уж мужская любовь вообще неуловима, как эфир. И Марго прилагала сверхусилия, строила ментальную стену, чтобы держать дистанцию, чтобы мужчина не занял все пространство, не стал незаменимой этнической пищей, без которой она, Марго, вымрет, как эскимосы без китового мяса.
– А вечером что собираешься делать? – допытывался Адам, обследуя губами лицо Марго.
Маргарита хмыкнула. Все вечера они проводили одинаково: начинали в спальне, заканчивали на диване перед телевизором. Или наоборот.
– На прием к английской королеве собираюсь…
– Отлично! По дороге заедем в одно место, я тебе кое-что покажу…
– Заинтриговал! Намекни хотя бы… – воспламеняясь от касаний, попросила Маргарита.
– Потерпи!
– Опять потерпи? Вы сговорились с Валькой? Она – потерпи, ты – потерпи. Разве нельзя все и сейчас? – слабея, шептала Марго.
– А что сказала Валентина? – Адам отстранился, чтобы лучше видеть марианские впадины.
В таинственных глубинах на мгновение мелькнула тайна, но только на мгновение – Маргарита никак не могла усвоить первое правило леди: "Должна быть в женщине какая-то загадка". Видно, плебейская кровь вытеснила в ней дворянскую.
– Я говорила тебе: у Вальки есть связи в РЖД, она обещала меня пристроить проводницей. Вчера сказала, что ее знакомый еще не вернулся с новогодних каникул. Надо подождать.
По лицу Адама пробежала тень, он подтолкнул Марго в сторону прихожей:
– Одевайся!
– Куда? А ужинать? – упиралась Марго.
Адам уже снимал с вешалки дубленку:
– Отставить разговоры, юнга!
Через пять минут они с Рудобельским уже были в такси, через двадцать за окном появились очертания набережной с урнами и холодными, унылыми скамейками, а еще через десять показалось строение приземистого здания речного вокзала.
– Адам, – заерзала Маргарита, – что мы тут делаем?
Адам молчал, только улыбался юнге покровительственной улыбкой бывалого моряка.
Речной вокзал был похож на арктическую станцию, застрявшую во льдах. Шпиль на башенке напоминал антенну. Потревоженные вороны снялись с парапета, недовольно каркая, перелетели на заснеженную крышу здания и оттуда с любопытством поглядывали на Рудобельского с Галкиной.