Его мощный член вошел в ее тело, преодолев незначительную преграду, и оказался глубоко внутри. Со вздохом, похожим на рыдание, она обвилась вокруг него, женская плоть сомкнулась вокруг мужской, и Алатея старалась удержать его как можно ближе и как можно дольше. Ее пальцы изогнулись, грудь напряглась. Обвив ногами его бедра, руками она обняла Габриэля за плечи, изо всей силы прижимаясь к нему, потом обхватила руками голову и, найдя губы, прильнула к ним.
Этот поцелуй был их взаимным признанием и потребовал всех сил и всей страсти - их тела задвигались в совершенной гармонии, в медленном ритме, столь же естественном, как дыхание. Он поднял ее еще выше, а она змеистым движением соскользнула ниже и прильнула к нему.
Возможно, Алатея должна была бы ощутить стыд, оттого что столь легко и охотно отдалась ему и обнимала его, совершенно обнаженная, тогда как он оставался в своем элегантном вечернем костюме. Каждое его движение возбуждало ее еще сильнее.
Должно быть, он и хотел, чтобы это было так. Он ведь сам сказал, что хочет показать, насколько очарован ею: в то время как он нежился, погружаясь в ее обнаженную плоть, стараясь продлить эти бесценные мгновения, он и сам тонул в этом водовороте, разделяя ее страсть.
Ей не требовалось, чтобы он поднял веки и посмотрел ей в глаза сияющим взглядом, а потом сказал:
- Ты думаешь, что я знаю тебя, но ведь я не знал, какой женщиной ты стала. Я не знал, что ты почувствуешь, когда мои руки запутаются в твоих волосах, еще теплых после сна, или что почувствую я, когда утром скользну в тебя после пробуждения.
Я еще не знаю, что это значит - засыпать, держа тебя в объятиях, и просыпаться, чувствуя твое теплое дыхание на щеке. Что это значит - держать тебя, обнаженную, в своих объятиях при свете дня, обнимать тебя, когда ты располнеешь, потому что будешь носить моего ребенка. Столько всего я не знаю о тебе. И всю свою жизнь я проведу с тобой, но все еще не узнаю тебя полностью и буду желать узнать больше.
И мне не важно, как тебя зовут. Я знаю только, что ты та женщина, которая сегодня пленила и очаровала меня, хотя прежде я уже был знаком с тобой, был знаком всю жизнь.
Ей не требовалось, чтобы он все это произносил, но он именно так и сделал. Она поцелуем заставила его замолчать, но продлить этот поцелуй ни у нее, ни у него не было сил. Она спрятала голову у него на плече, прижалась к его шее, запечатлела еще один жаркий поцелуй на его пылающей коже.
Его губы возвратили ей это наслаждение, потом он слегка прикусил ее губу.
- Тебе это нравится, да? - Он хрипло рассмеялся.
Она крепче сжала его в объятиях.
Габриэль откинул голову назад и застонал. Потом он поймал непослушные пряди ее волос, оттянул ее голову назад, чтобы видеть выражение ее глаз.
- Ты создана, чтобы принадлежать мне.
Алатея сжала губы. Должно быть, он был прав. Тряхнув головой, она высвободила свои волосы из его руки, и это внезапное движение будто изменило ее. Она наклонилась еще ближе к нему и еще сильнее сжала его.
Габриэль с трудом втянул воздух, потом его губы снова нашли ее, и этот поцелуй был требовательным и властным. Он потерял контроль над собой. Обоих снова захватил вихрь, объяло пламя. Страсть подняла их высоко на волне чистой радости и испепелила. Облегчение было таким сладостным, таким глубоким, что они даже не почувствовали, как оказались на полу. Единственной реальностью для них стало то, что они были вместе, что они слились в единое существо.
- Ты назвала меня Габриэлем.
Лежа у него на груди, все еще не вполне придя в себя, Алатея с трудом соображала.
- Я мысленно уже много недель называю тебя Габриэлем.
- Хорошо, я и есть Габриэль.
Теперь он распростерся на диване, лежа на спине, и поднял туда же ее.
- Я больше не товарищ твоих детских игр. Я твой любовник и стану твоим мужем. Я настаиваю на этом. - Его рука сжала ее затылок, потом разжалась и принялась нежно поглаживать волосы. - Впрочем, не важно, как ты меня называешь, как я называю тебя. Это ничего не меняет. Ты женщина, которую я желаю, а ты желаешь меня. Ты моя. Ты всегда была моей и всегда будешь моей.
Железная уверенность, прозвучавшая в его словах, потрясла Алатею. Она пошевелилась.
- Лежи спокойно. Тебе не холодно?
- Нет, конечно, нет!
Ее кожа все еще пылала. Тело, теперь находившееся под ней, источало жар.
Она вспомнила, как однажды ночью они лежали рядом, . глядя на звезды, не прикасаясь друг к другу, но между ними возникло напряжение, и оно было настолько сильным, что, казалось, вот-вот от них полетят во все стороны искры. Теперь это напряжение совершенно исчезло - их окружало спокойствие, глубокое и прочное. Удовлетворение и насыщение, о существовании которого она даже и не подозревала, окутывало их, и Габриэль охотно разделял с ней этот безмерный покой. Она могла слышать биение его сердца под своим ухом - оно билось медленно и ровно.
- Почему ты здесь?
Он задал этот вопрос ровным голосом, и, заинтригованная, она ответила:
- Ты привел меня сюда.
- И ты пришла, а теперь лежишь в моих объятиях, совершенно нагая, - ты приняла меня с охотой, добровольно отдалась мне только потому, что я желал тебя.
Его рука потянулась к ее волосам и нежно их погладила.
- Ты чувственная женщина, королева в постели, и мне не важно, сколько тебе лет. Ты неопытна, но так восприимчива, что у меня голова кругом идет от тебя.
Она закрыла глаза:
- Не надо.
- Что не надо? Не надо говорить правду? Но почему? Тебе нравится отдавать, и единственный мужчина, которому ты будешь отдаваться, - это я.
Алатея не могла ничего отрицать, и это предоставляло ему преимущество, власть над ней.
Она сделала над собой усилие и попыталась сесть.
- Нам пора.
- Нет еще.
Он нежно прижал ее к себе и поцеловал в мочку уха. Потом его губы проделали путешествие по ее коже.
- Еще только раз… Еще… Еще…
Глава 16
На следующее утро Алатея сидела в беседке в дальней части сада и смотрела, как к ней приближается Габриэль. Яркий солнечный свет играл на его волосах, время от времени высекая из них искры золота, а она вспоминала, какими мягкими они были под ее пальцами.
Прищурив глаза, она наблюдала, как он здоровается с ее сестрами. На этот раз Алатея отказалась участвовать в прополке под предлогом плохого самочувствия; на самом же деле причиной было то, что она почти не спала ночью.
Если бы ей потребовалось неопровержимое доказательство того, что Габриэль правильно оценивал ее чувства, то вторая половина вечера в доме леди Ричмонд вполне подходила для этого.
Алатея не была лицемеркой и признавала, что наслаждение, которое получала, отдаваясь ему, было самой глубокой и светлой радостью, которую она познала. Удовлетворяя его желания, она и сама испытывала счастье, ее охватывало ощущение выполненного предназначения. Габриэль сказал, что по своей природе она склонна отдавать, и она согласилась с этим; но она была готова и брать. Однако в этом отношении существовал определенный предел.
Да, он был очарован, опьянен ею, этого нельзя отрицать.
Но что бы Габриэль ни говорил, ее возраст имел значение и был препятствием. Она была старше и отважнее многих женщин, она чувствовала себя увереннее по причине своего зрелого возраста и лучше могла оценить его таланты любовника. Но их обоюдное увлечение вовсе не означало, что они должны пожениться.
Когда Габриэль, поговорив с девушками, направился к ней, Алатея собрала все свои силы, стараясь держаться со спокойной уверенностью. Она слишком много думала о нем, слишком дорожила им, чтобы безвольно отдать себя на милость победителя, на его милость.
Габриэль подошел к беседке непринужденным шагом и поднялся по ступенькам.
Его объяла тишина.
- В чем дело?
Алатея сделала ему знак сесть рядом на короткую и узкую плетеную скамейку.
Скамейка не была рассчитана на двоих, и они оказались совсем близко друг к другу.
Она глубоко вздохнула и решительно бросилась в бой.
- Я не вижу никаких причин для нашего брака. Молчи! - Она отмела его попытку возразить: - Сначала выслушай меня.
Черты его лица стали жёстче, но он не произнес ни слова.
Алатея огляделась: неподалеку от них весело щебетали ее братья и сестры.
- О графине, как и том, в каких отношениях мы состоим, знаем только ты и я. Мне двадцать девять лет, и я пытаюсь внушить всем, что не помышляю о браке. Я отказалась от этой мысли одиннадцать лет назад. Для всех я старая дева. Твое внезапно проявившееся внимание ко мне не означает, что все ждут нашего брака. Мы достаточно умны и осторожны и понимаем, как нежелательны были бы любые сплетни о нашей близости хотя бы из-за наших семей и близких. Вот почему нам не стоит вступать в брак.
- Ты за этим пригласила меня?
Она решительно встретила его взгляд.
- Независимо от того, что ты собираешься сказать или сделать, нет никаких оснований приносить себя в жертву.
Габриэль внимательно вглядывался в ее лицо.
- Как ты думаешь, - спросил он наконец, - почему я хочу на тебе жениться?
Ее губы дрогнули. Она махнула рукой в сторону сада, где беспечно резвились ее братья и сестры, даже не ведающие о том, какая угроза нависла над их семьей.
- Ты хочешь на мне жениться потому, что, представ в образе графини, я попросила тебя о помощи. Я знала, что, если объясню, как велика опасность, грозящая нам, ты поможешь. Ты всегда готов прийти на помощь. Это твоя основная черта. Желание защищать стало для тебя наваждением.
Он проследил за ее взглядом.
- Значит, ты думаешь, что я хочу жениться на тебе, чтобы защитить?
- Я пыталась затянуть тебя в свою игру. Это было нечто вроде ловушки, но я никогда не собиралась вынуждать тебя жениться на мне.
Габриэль вглядывался в ее глаза, в эти озера орехового цвета и бездонной глубины. Мысль о ее уязвимости, преследовавшая его с того момента, как ему стало известно, кто она, теперь исчезла, испарилась. Она не имела ни малейшего представления о том, что он боготворит ее и одержим не желанием защищать ее, а ею самой.
Габриэлю оставалось лишь удивляться тому, как она наивна, несмотря на свой возраст, несмотря на то что знала его всю жизнь.
Он оглянулся на ее сестер, пытаясь собраться с мыслями.
- Рискуя разбить в пух и прах твои иллюзии, должен сказать, что я совсем не поэтому хочу жениться на тебе.
- Тогда почему же?
- Я безумно желаю тебя.
Румянец окрасил ее бледные щеки.
- Желание в нашем кругу не обязывает к браку.
Алатея отвела взгляд и смотрела куда-то в сторону, предоставив ему любоваться ею. Соединение силы и ранимости - вот что было главной ее чертой.
- Сколько лет мы знакомы?
- Вечность - всю нашу жизнь.
- Несколько недель назад ты сказала Чиллингуорту, что наши отношения устоялись и приняли определенную форму. Я согласился. Ты помнишь это?
- Да.
- Я сохранил мои самые ранние воспоминания о тебе. Должно быть, нам тогда было года по два - не больше. С колыбели мы с благословения наших родителей были друзьями. В двенадцать мне стало трудно относиться к тебе как к сестре. Я никогда не понимал почему и знал только, что в наших отношениях что-то не ладилось. Ты тоже это знала…
Ее "да" было похоже на тихий шелест - они оба вглядывались в прошлое, в долгие годы, когда им было так трудно друг с другом.
- Помнишь, когда нам удавалось улизнуть из амбара старого Коллинриджа, ты всегда ухитрялась зацепиться юбками за гвоздь? Люцифер уже сидел в седле и держал наготове наших лошадей, а мне приходилось держать тебя за бедра, чтобы ты могла отцепить свои юбки. Все время мое отношение к тебе было какой-то странной смесью небесной радости и адской муки. Я никогда не мог понять, почему меня так тянет к тебе, почему всегда хочется быть рядом. Я становился агрессивным, меня охватывало какое-то безумие. Я испытывал желание схватить тебя в охапку и хорошенько встряхнуть.
Она рассмеялась, но смех ее был каким-то невеселым, напряженным.
- Мне казалось, что однажды ты именно так и сделаешь.
- Я и не осмелился, потому что слишком боялся прикоснуться к тебе. Это свело бы меня с ума. Я вел себя, как пациент Бедлама. И одного танца, который мы протанцевали вместе, было достаточно, чтобы я потерял покой на неделю. Я всегда питал к тебе чувство собственника, и это продолжалось долгие годы. Но я не понимал этого чувства до нашей ночи в отеле "Берлингтон". Это не было внезапно вспыхнувшей страстью, а росло и крепло в течение двадцати лет. Если бы наши родители не внушили нам, что мы словно брат с сестрой, это чувство давным-давно определилось бы, и наши отношения вылились в брак. Твой маскарад раскрыл мне глаза и дал возможность изменить наши отношения, сделать их такими, какими им суждено быть. Дело не только в сексуальном притяжении - ты та женщина, которую я хочу назвать своей женой.
Алатея наклонила голову:
- Скольких женщин ты знал?
Габриэль нахмурился:
- Я не считал.
Она посмотрела на него, и в глазах ее он прочел недоверие.
- Я действительно не помню. Какая разница? Что ты, собственно, хочешь выяснить?
- Только то, что ты, любя женщин, до сих пор ни разу не подумал о том, чтобы сочетаться с кем-нибудь браком. Что же случилось теперь? И почему я?
Габриэль заметил подвох, но сумел использовать его к своей выгоде.
- То, что теперь, - на этот вопрос ответить легко. Пришло время. Я понял это уже на свадьбе Демона. Пора жениться, остепениться, подумать о продолжении рода. Почему ты? Вовсе не потому, что ты друг детства и семьи, и не потому, что мы с тобой вступили в интимные отношения. Ты та самая женщина, на которой я хочу жениться, единственная - других нет.
Он помолчал, потом продолжил:
- Ты, вероятно, заметила, что я больше не испытываю неловкости в твоем обществе. Я сижу рядом с тобой довольно спокойно и не схожу с ума только по одной причине - потому что будущее мое достаточно ясно, потому что могу поцеловать и обнять тебя и ты всегда будешь рядом, потому что ты будешь скоро лежать в моих объятиях.
Габриэль неожиданно понизил голос:
- Но если ты попытаешься мне отказать, если предпочтешь флиртовать с Чиллингуортом или любым другим мужчиной и улыбаться им, тогда нелегкие отношения, связывавшие нас в течение многих лет, окажутся ничем по сравнению с будущим.
Алатея твердо выдержала его взгляд.
- Это угроза?
- Нет, только обещание.
Она некоторое время смотрела на него, потом открыла было рот, чтобы ответить, но не успела - он приложил ладонь к ее губам.
- Я глубоко привязан к тебе, и ты это знаешь. Теперь я не ослеплен и не одурачен собственными заблуждениями и должен признаться, что ты привлекаешь меня как женщина, волнуешь меня. Но это всего лишь половина дела. Я хочу на тебе жениться еще и потому, что ни с кем другим не смог бы связать свою судьбу. Мы подходим друг другу. Наша совместная жизнь будет счастливой. Мы никогда не были друзьями в настоящем смысле, но сложности, мешавшие нашей дружбе, теперь устранены.
Она внимательно вглядывалась в его лицо - она еще обдумывала свои аргументы, упорно сопротивляясь его доводам.
Отняв руку, он провел по 'ее подбородку, потом уронил на спинку скамейки.
- Как бы ты ни старалась отвергнуть меня, ты прекрасно знаешь, что происходит между нами. Возможно, в течение долгих лет это чувство было скрыто плащом и вуалью, но, когда мы сбросили маски, ты видишь так же ясно, как я, что нас связывает.
Алатея отвела глаза. Она не знала, что делать. Слова Габриэля пробуждали в ней столько чувств, столько глубоко запрятанных и от всех таимых желаний, столько ей самой непонятных грез… И все же, заставив себя подняться со скамейки, она заявила:
- Ты утверждаешь, что испытываешь ко мне какие-то чувства.
- Происходящее между нами требует только одного исхода - брака.
- Не думаю, что верю тебе. - Она снова внимательно посмотрела на него и, взяв себя в руки, упрямо закончила: - Мы так хорошо знаем друг друга. Ты считаешь, что раздражение, которые мы вызывали друг в друге, было всего лишь постоянно подавляемым желанием, и я готова с этим согласиться. Но вот чего я не знаю, так это какое чувство самое сильное…
Его глаза помрачнели.
- Какое чувство обычно заставляет мужчину жениться?
- Вот этого-то я и боюсь. Чувство, которое заставляет, торопит, подстегивает тебя к женитьбе, - желание защитить меня. Ты решил, что самый верный способ сделать это - брак, а уж если ты что вобьешь себе в голову, то всегда добиваешься успеха. К сожалению, в этом случае достижение твоей цели потребует моего содействия, и я опасаюсь, что тут твой успех тебе изменил.
- Ты считаешь, что я все это придумал?
- Нет, но я не уверена, что твое заключение соответствует фактам. Я полагаю, ты заблуждаешься, лжешь сам себе, когда говоришь о высокой цели. - Она с вызовом посмотрела на него.
Губы Габриэля были плотно сжаты; он бестрепетно выдержал ее взгляд, но не стал возражать, и Алатея продолжила:
- Верно, мы знаем друг друга слишком давно. Изображая графиню, я отлично представляла, как себя вести и что говорить, за какие ниточки потянуть, чтобы добиться своей цели. Теперь ты можешь прибегнуть к тому же маневру. Ты решил, что мы должны пожениться, и сделаешь все возможное, чтобы добиться своей цели - заставить меня выйти за тебя замуж.
- Пожалуй, ты права. - Его голос звучал на удивление спокойно.
Она недоуменно заморгала:
- В чем именно?
Ей показалось, что в его глазах пляшут насмешливые искры.
- Я действительно сделаю все, что в моих силах, чтобы приблизить наш брак.
Алатея мысленно чертыхнулась. Она не собиралась бросать ему вызов.
- Скажи мне, ты согласна с тем, что нас связывает пылкая и неувядаемая страсть?
Ей было трудно говорить, волнение сжимало горло.
- Пылкая - возможно, но с чего ты взял, что она неувядаемая? Со временем она ослабеет и потускнеет.
- Вот тут ты не права.
Он склонился ближе к ее лицу, и его губы едва коснулись ее губ. Это прикосновение было слишком мимолетным и легким, чтобы удовлетворить ее, но вполне достаточным, чтобы возбудить в ней желание.
Алатея ощутила его теплое дыхание на своих вдруг ставших необычайно чувствительными губах.
- Эта страсть затопила и опьянила тебя вчера ночью, когда я наполнил тебя всю… - Его губы снова едва коснулись ее губ. - Она заставила тебя открыться мне, одарить меня бесценным даром, которого я жаждал. И ты думаешь, что это пройдет бесследно?
Алатея покачала головой. Она видела только его шевелящиеся губы, приблизившиеся к ее лицу, и положила руки ему на плечи, чтобы оттолкнуть его, но вместо этого притянула еще ближе. Здравый смысл потонул в море чувственного томления. В то мгновение, когда его губы сотворили свое волшебство, она прошептала:
- Да.
Их губы соприкоснулись, сначала едва-едва, потом их поцелуй стал более страстным и долгим, и вскоре она позволила ему завладеть своим ртом без сопротивления.