Ложь во имя любви - Розмари Роджерс 15 стр.


Теперь танцевали все, даже Гортензия в интересном положении, и Мариса уже почувствовала себя отверженной, когда перед ней вырос как из-под земли Филип. Как раз перед этим в ее сторону двинулся герцог Оранский; тетушки Эдме нигде не было видно, поэтому Мариса улыбнулась Филипу с искренней радостью и охотно протянула ему руку. Он не мог не посочувствовать ее отчаянию и не поспешить ей на выручку. Вот кому она может безоговорочно доверять!

На беду, музыканты заиграли кадриль, и танцоры, вставшие друг против друга, лишились возможности побеседовать.

– Мне надо с вами поговорить! – все же умудрился шепнуть он.

Мариса озабоченно кивнула. Танец развел их, потом свел снова. Видя в его взгляде отчаянную мольбу, она прошептала:

– Скоро я притворюсь уставшей и скажу, что меня мучит жажда и духота. Встретимся на террасе.

– Я вас найду. Если позволите, я подожду.

От такой настойчивости у Марисы заколотилось сердце. Филип влюблен в нее! Конечно, его душит ревность, но в этот вечер она услышит от него предложение сбежать с ним и, разумеется, ответит согласием!

Так ли уж важно, если он небогат? Вопреки всему они будут счастливы. Вдруг ее отец сменит гнев на милость и даст за ней приданое? Молодожены отправятся в Новую Испанию, где у нее произойдет трогательное примирение с отцом, после чего все заживут припеваючи. Так и будет!

Размечтавшись о лучезарном будущем, Мариса незаметно приобрела живость, которой ей недоставало весь вечер, и снова заулыбалась. Зато эта перемена не укрылась от многих пар глаз, далеко не всегда дружелюбных.

Жозеф Фуше усмехнулся, не разжимая тонких губ, принц Беневенто озорно приподнял бровь, хотя в голове у него вертелись заготовки хитроумных козней. Лицо Наполеона стало холодным и угрюмым, а Эдме, только что возвратившаяся из прохлады сада и не успевшая отдышаться, в тревоге всплеснула руками:

– Только не это! Как она могла? Стоило мне отвернуться, и… Что у этой дурочки в голове?

От расстройства она сказала больше, чем следовало, но высокий мужчина, ее спутник, только презрительно фыркнул:

– Выходит, ma chere, у вашей так называемой "племянницы" нет недостатка в поклонниках. – О его отношении к увиденному трудно было судить по безразличному тону, лицо превратилось в невозмутимую маску, на нем можно было прочесть разве что пренебрежение.

– Не говорите так! – рассеянно отозвалась Эдме. – Молодой англичанин, разумеется, всего лишь ее знакомый, хотя ей, конечно, не следовало так рисковать, особенно теперь!

– Значит, возлюбленная Цезаря находится примерно в том же положении, что и жена Цезаря? Напрасно вы не научили ее более тщательно скрывать свои чувства.

Голос Доминика Челленджера звучал невозмутимо, однако Эдме расслышала за его небрежной язвительностью другую интонацию и укоризненно оглянулась на него.

– Вы не понимаете…

– Разве это так необходимо?

Словесная дуэль заставила ее забыть про Марису. Ее губы еще ныли от его безжалостных поцелуев, кожа горела от грубых ласк. Если бы им не помешали парочки, тоже ищущие уединения, то он, по ее ощущениям, вполне был способен овладеть ею прямо в залитом лунным светом саду как последней шлюхой, подобранной на улице. Эта мысль в сочетании с памятью о ее собственной готовности к такой развязке вызывала у нее трепетную дрожь. Опытная кокетка, неизменно уверенная в себе и в своих чарах, Эдме не желала признавать, что способна пойти на поводу у вульгарного вожделения, особенно в объятиях у подобного кавалера, не затрудняющего себя ухаживаниями. Чутье подсказывало ей, что она имеет дело с мужчиной-зверем, который обойдется с ней точно так же, как со всеми остальными женщинами; тем не менее ее влечение к нему не ослабевало.

Музыка смолкла. Эдме облегченно перевела дух: только сейчас она заметила, что почти перестала дышать.

– Мне надо идти, – пробормотала она слабым голосом и увидела, как поползла кверху его черная бровь.

– Собираетесь приструнить зарвавшуюся племянницу? Что-то я с трудом представляю вас в роли защитницы ее добродетели, ma chere. Позвольте вас проводить.

Он застал ее врасплох и не оставил иной возможности, кроме как принять его протянутую руку. Что крылось за этой внезапной любезностью?

Они медленно пробирались по запруженному гостями залу. Эдме то и дело кланялась и улыбалась бесчисленным знакомым. Она трепетала от наслаждения под завистливыми взглядами дам, сопровождающими ее высокого, видного спутника. Ее подзадоривала мысль, что их отношения только начались.

Их ждала встреча лицом к лицу с Филипом Синклером, который проводил Марису к ее креслу и теперь возвращался.

Филип окаменел. Кровь разом отхлынула от красивого лица. Он застыл как вкопанный. Эдме открыла было рот, чтобы непринужденно защебетать, но Филип поспешно ретировался, не проронив ни слова.

– Что это с ним? Такой учтивый молодой человек… – Эдме ощетинилась, в голове ее прозвучали сварливые нотки.

– Наверное, угрызения совести.

Она почувствовала, как напряглась рука ее кавалера, однако его тон остался невозмутимым. Она отыскала взглядом оживленное личико Марисы, обрамленное золотыми локонами, и вспомнила о долге.

Глава 14

Для Марисы это стало пиком унижения, перечеркнувшим весь вечер, который и без того был для нее нагромождением тревог. Они с Филипом договорились встретиться позже, но тут явилась тетя, приведшая за собой капитана Челленджера, и в довершение ко всему в его ненавистном присутствии шепотом сделала племяннице выговор, как безмозглой девчонке.

Мариса прикусила губу, сгорая от желания ответить на нотацию горькой правдой насчет того, что на самом деле представляет собой последний теткин возлюбленный, который стоял рядом, полный достоинства и сарказма.

Если разобраться, то во всем, что с ней произошло, следует обвинить его одного. Она уже сверкала глазами, предвкушая, к каким именно словам прибегнет. Тетка ужаснется, а у Доминика Челленджера, чего доброго, вытянется физиономия! Будет любопытно понаблюдать, как он станет изворачиваться. На его связи с тетей Эдме будет поставлена жирная точка.

Не подозревая о крамольных мыслях племянницы, Эдме закончила свою тираду требованием заявить Филипу Синклеру, если тот осмелится пригласить Марису на танец еще раз, что ему более пристало развлекать ту, с которой он сюда явился.

– Напомни ему, дорогая, что ты здесь не одна. Как он посмел повести себя так, словно за тобой некому приглядеть? А теперь я попытаюсь как-то исправить положение. Оно никуда не годится!

– Дорогая графиня, если вы не смените гнев на милость, то я сочту, что вам не нравится прием, на который я положил столько сил!

Рядом неожиданно возник принц Беневенто. Он стоял неподалеку, учтиво улыбаясь и полуприкрыв веками свои глубоко посаженные глаза.

Эдме вздрогнула от неожиданности, однако тут же опомнилась и одарила его лучезарной улыбкой. Талейран был одним из ее первых любовников, и она полагала, что они по-прежнему сохранили взаимопонимание. Вот кто поможет ей выйти сухой из воды! Как она сразу не догадалась обратиться к нему за помощью!

– За какое дело вы бы ни брались, ваше высочество, у вас все получается блестяще. Клянусь, мне никогда еще не было так весело!

Огорченная Мариса совсем стушевалась, так и не проронив ни слова в свою защиту. С ней обошлись как с ребенком… Стоило ей об этом подумать, как она услышала бархатный шепот Талейрана, убеждавшего своего друга Челленджера не заявлять права на самую обольстительную даму бала. Лично он уже давно дожидается возможности с ней побеседовать, к тому же ее ждет сам генерал, мечтающий об удовольствии пригласить ее на вальс.

– Вы обязаны позволить мне отвести вас к нему. Капитан Челленджер тем временем расскажет очаровательной сеньорите о Новой Испании и Луизиане. Ваш отец как будто владеет немалой собственностью на обеих территориях, не так ли?

Мариса не могла произнести ни слова. Эдме рассеянно дотронулась до рукава Доминика.

– Доминик, не откажите в любезности немного развлечь мою племянницу. Я знаю, вас уже не надо представлять друг другу…

Было ясно, что она не желает его отпускать, когда столь многое между ними оставалось недосказанным и незавершенным. Мариса злорадствовала, глядя на теткины метания, и не сознавала, в сколь затруднительное положение попала сама, до тех пор пока Эдме не удалилась рука об руку с Талейраном, оставив ее наедине с Домиником…

Сообразив, что произошло, Мариса попыталась встать, помышляя исключительно о бегстве. Однако он с оскорбительной небрежностью выбросил вперед руку, и она ощутила на запястье знакомую железную хватку, поймавшую ее на лету. Теперь она стояла лицом к лицу с ним.

– Прошу прощения за бестактность с моей стороны, сеньорита, – не пригласить вас на танец чуть раньше! Насколько я понимаю, вы отдаете предпочтение вальсу? – Его слова были пропитаны ненавистью, каждое обладало способностью ее уничтожить. Как он смеет!

– Пусти! – прошипела Мариса, пытаясь вырваться. Однако он, напротив, еще сильнее стиснул ей руку, принудив в конце концов вскрикнуть от боли.

– Что ты? Или не слышала о поручении развлекать тебя и отпугивать остальных волков, пока твой любовник не пришлет за тобой?

У нее на глазах выступили слезы боли и отчаяния. Не желая скандала, за который могла поплатиться только она сама, Мариса была вынуждена уступить и позволить ему отвести ее к танцующим.

Одна мускулистая рука уверенно легла ей на талию, другая твердо ухватила за руку, перечеркивая всякую надежду на отступление.

– Должен признать, ты не теряла времени даром после своего бегства. Хотя на твоем месте я бы не разменивался на других любовников, находясь под покровительством самого генерала Бонапарта. И меньше всего – на Филипа Синклера. – Последние слова он произнес хрипло и поспешно, заставив ее вздрогнуть, забыть про негодование.

Не дав Марисе вымолвить ни слова, он продолжил с прежней презрительностью:

– Не понимаю, почему ты не сказала мне, кто ты такая. Ты позволила мне пребывать в убеждении, что ты всего лишь воровка-цыганка. Проявив честность, ты избавила бы себя от многих неприятностей. Или ты как раз не хотела от них избавляться? Наверное, искала приключений и хотела набраться опыта, чтобы подготовиться к такой головокружительной карьере?

У Марисы заплетались ноги, но он держал ее на весу, не давая упасть. Окончательно выведенная из себя, она сбивчиво зашептала:

– Чего же ты ожидал после того, как изнасиловал меня? Ведь ты из тех, кто таким гнусным образом забавляется! А потом мне было стыдно. Я не хотела, чтобы ты хоть что-то обо мне узнал, я мечтала только о бегстве…

– И поэтому потащилась за мной на корабль? Нет, придется тебе выдумать более правдоподобную историю, малютка!

Он преднамеренно изводил ее, раздражая насмешками. Марисе отчаянно хотелось ответить на его язвительность полновесной пощечиной.

– Довольно! Я не обязана перед тобой отчитываться! Если я расскажу все, что о тебе знаю, как ты со мной обращался, как собрался меня продать словно… словно…

– Продать тебя? Это еще что за выдумки? Знаешь, моя дорогая, если тебе взбрело в голову меня шантажировать, то должен тебя огорчить: из этого ничего не выйдет! Вообще-то мне нет никакого дела до чужих мнений, но в твоем случае… Если бы всплыла истина, то вряд ли ты смогла бы наслаждаться жизнью так, как сейчас. Или ты даешь мне разрешение рассказать, как я забавлялся с тобой, как пользовался тобой, когда мне этого хотелось? Вряд ли ты представляла бы после этого какую-то ценность для генерала Бонапарта!

Его слова были намеренно жестокими, каждое раздавалось как пощечина. От его безжалостного натиска Мариса побелела, в золотистых глазах блеснули слезы. Она выглядела такой беззащитной, что Доминик упрекнул себя за бездушие.

Господи, да она еще совсем дитя, как ни пытается представить себя светской львицей! А он был у нее первым мужчиной… Впрочем, почему она так ничего и не сказала? Ни до того, ни после?

У нее был такой вид, словно она вот-вот хлопнется в обморок. Он выругался про себя и повел ее прочь от танцующих, чтобы не доводить дело до плачевного конца.

– Тебе лучше сесть.

Мариса с трудом расслышала его голос, доносившийся откуда-то издалека. Слова были произнесены совершенно новым для него тоном. Не мог же он за несколько мгновений проделать путь от жестокости до сострадания! Одно она знала – и это ее подбадривало: она снова сидела, а он подносил к ее губам взятый с подноса у проходившего мимо лакея бокал с шампанским.

Он действовал отстраненно, как помогал бы первой встречной. Она не сомневалась в неискренности его сострадания: он прибег к нему только для того, чтобы предотвратить скандал.

В горле у нее пересохло, и она сделала несколько глотков ледяного напитка, но тут же припомнила плачевные обстоятельства, при которых попробовала его впервые в жизни…

Странная беседа американца с очаровательной сеньоритой де Кастельянос, о которой столько всего рассказывали, не могла остаться незамеченной.

Филип Синклер, по обязанности пригласивший на танец Анабеллу Марлоу, скрежетал зубами. Черт возьми, о чем им разговаривать? Что такое он мог поведать Марисе, если она от его слов явно впала в полуобморочное состояние? Синклер почти не обращал внимания на свою партнершу, лихорадочно перебирая в голове множество вариантов… Он обязан что-то предпринять, тем более теперь, когда глаза Доминика настигли его!

Герцог Оранский, тоже не оставивший наблюдения, напротив, улыбался. Благодаря счастливой случайности ему только что раскрылись любопытнейшие обстоятельства. Теперь он мысленно взвешивал их, заполняя в головоломке пустующие места.

Итак, американский капитан-капер, чей корабль несколько недель назад вошел в Нант со сломанной мачтой, прибыл из Испании. Там он, согласно донесениям шпионов, вращался в высочайших сферах, как и сеньорита. В Париж они прибыли в одно и то же время. Совпадение?

Фуше не верил в нагромождение совпадений. Эти двое коротко знакомы – в этом он окончательно убедился, понаблюдав за ними во время танца. Более того, знакомство было настолько близким, что они не удержались даже от ссоры…

Он мысленно просеивал многочисленные донесения, в том числе доклад одного из своих агентов, приставленных к британскому посольству. Судя по всему, у Филипа Синклера имелись основания ненавидеть и опасаться Доминика Челленджера. Имя и фамилия, разумеется, вымышленные… Тот же Филип Синклер был поклонником и даже спасителем сеньориты де Кастельянос. Все это было чрезвычайно любопытно, и Фуше, обожавший интригу, едва не мурлыкал от наслаждения. Вечер только начался – его посланник, только что пустившийся в путь, успеет добраться до места назначения и вернуться назад.

Фуше, мнивший себя любителем и знатоком театра, самодовольно подумал, что даже сам великий Мольер не придумал бы такого: свести персонажей и наблюдать, как они сами разыгрывают драму, так сказать, пьесу внутри пьесы. Да он попросту непризнанный гений! Холодный созерцатель человеческих слабостей… В то же время Фуше нравилась его должность министра полиции. Он все больше убеждался, что вечер выдался весьма забавный.

Не помня ничего, кроме собственной слабости и ненависти к человеку с ледяным взором, сидевшему напротив нее, Мариса хотела одного – скорейшего завершения вечера. Он вел себя как ее тюремщик. Кажется, он уже сказал все, что мог, не поскупился на угрозы – что же удерживает его с ней рядом теперь?

Быстро выпитое шампанское подействовало на нее бодряще: она словно очнулась ото сна. Как он смеет ее судить? Как она позволила ему издеваться над ней, не дав отпора? Однако ей было мучительно стыдно и страшно затевать новую ссору. Ее удовлетворило бы, если бы он просто ушел.

– Тебе лучше?

Она молча кивнула, взяв себя в руки и воздержавшись от сердитых слов, вертевшихся на языке.

– Прекрасно. – К нему вернулся прежний самодовольный тон. – Надеюсь, теперь мы лучше понимаем друг друга. Я пойду дальше своим путем, ты – своим. Возможно, ты успокоишься, узнав, что я не намерен задерживаться в Париже.

– Уверяю тебя, это самая приятная новость, которую я слышала за долгое время! – бросила Мариса, не сдержавшись. – С еще большим удовольствием я бы узнала, что мне вообще никогда не придется с тобой встретиться.

Нисколько не уязвленный, он вытянул свои длинные ноги и лениво проговорил:

– Взаимно, нетерпеливая моя. А сейчас постарайся сменить обиженное выражение личика на радостное. Кажется, генерал соизволил простить тебе твою нескромность. – Его тон стал жестче, как тогда, когда он упомянул Филипа. – Последуй моему совету и держись от Синклера подальше. Он не может предложить тебе ничего, кроме перспективы раннего вдовства, если, конечно, ты сумеешь склонить его к браку.

Сказав это, он изящно поднялся, не дав Марисе возможноcти ему ответить, хотя его самомнение вызвало у нее гнев, граничащий с удушьем.

Наконец рядом появилась ослепительно улыбающаяся графиня де Ландри, сопровождаемая смуглолицым Люсьеном Бонапартом.

– Как любезно с вашей стороны, капитан Челленджер, что вы развлекли мою маленькую Марису! Дорогая, Люсьен умолял, чтобы ты осчастливила его одним-единственным танцем. Может быть, вы захотите выйти на террасу? Там гораздо прохладнее, а ты так бледна! Ах эта несносная духота!

Марисе неоткуда было ждать помощи. Не обращая внимания на Доминика Челленджера, с отвратительной фамильярностью обвившего рукой теткину талию, Мариса безропотно поднялась и приняла протянутую руку Люсьена. Все что угодно, лишь бы не провести лишней минуты в его обществе, подумала она. Ей было куда проще сносить двусмысленные улыбочки Люсьена и его язвительные реплики.

– Вероятно, вы недолюбливаете этого американца, кавалера вашей тетушки? Что и говорить, это грубая и неотесанная публика, не правда ли? – Через несколько минут, уже в танце, он вдруг заявил: – Общества англичан вам тоже следовало бы избегать, малышка. Ни для кого не секрет, что мир с ними не продлится долго.

– Если вы намекаете на Филипа Синклера, – холодно ответила Мариса, – то, не сомневаюсь, вам уже известно, что он всего лишь друг, оказавший мне помощь, когда я в ней нуждалась. За это он получил разрешение беспрепятственно навещать меня. Неужели я должна отказать ему от дома?

Люсьен неожиданно усмехнулся, показав ровные белые зубы.

– А я-то гадал, есть ли у вас зубки! Тем лучше. Мой брат предпочитает женщин, умеющих при случае настоять на своем.

Она задохнулась от столь неожиданной откровенности:

– Ваш брат, сударь? Если я не ошибаюсь, все ваши братья женаты. Мой характер или его отсутствие никак не должны интересовать…

Он перебил ее, сказав устало:

Назад Дальше