Моей дочери
Он сказал, что эта фраза никогда ему не надоест.
- Прочти, а потом упакуй вещи на пять ночей. - Севастьян коротко кивнул. - Мы скоро уезжаем. Я дам тебе время.
Оставшись одна, я вскрыла конверт.
Моя дорогая Натали,
если ты читаешь эти строки, значит я - как вы, американцы, так оригинально выражаетесь? - просрал удачу.
Даже за этими словами я слышала его ироничный голос, видела, как он со вздохом пишет это письмо.
Как бы то ни было, ты с Алексеем, и это моё утешение. Ради тебя он пойдёт под
пули.
Уже.
Несмотря на преданность, в нём есть и тёмная сторона. С той самой зимы, когда я привёз его в Берёзку, он ни слова не проронил о своём детстве, но я знаю, что оно было кошмарным. Я никогда не давил на него, чтобы узнать подробности, чувствуя, что он хотел бы покончить с прошлым и начать всё с чистого листа.
Это была моя ошибка.
Dorogaya, он словно замысловатый часовой механизм, который где-то сломан. Он носит шрамы внутри и снаружи, и пока не найдёт кого-то, кому сможет открыть своё прошлое, не думаю, что он снова станет целым. Убеди его поделиться с тобой этой ношей.
Как? Если Севастьян до сих пор не открылся…
Правда, я не думала, что он вообще знает, как это делать. С тринадцати лет он рос среди мужчин, оружия и преступлений.
И кто знает, что с ним было до этого?
Теперь ты состоятельная женщина. Как только опасность минует, пожалуйста, посмотри мир и осуществи свои мечты.
Я от всего сердца надеюсь, что вы с Алексеем вместе построите будущее на крепком фундаменте. Но если этого не случится, храбрая моя доченька, то смотри вперёд. Жизнь коротка. Уж поверь тому, кто, очевидно, сам в этом убедился.
Глаза заволокли слёзы. В словах опять звучала его ирония. Но вместе мы больше не посмеёмся.
Ты - мой величайший подарок судьбы, ценность которого я не могу описать словами. Сколько бы не отвела нам судьба времени - его всё равно мне было бы мало.
С любовью,
papa.
Сквозь слёзы я перечитала письмо несколько раз, почти оцепенев, потом убрала его во внутренний кармашек чемодана. Собирая вещи, я думала о совете своего отца относительно Севастьяна.
Мне не слишком-то нравились женщины, которые пытались исправить или изменить своих мужчин. Я всегда считала, что вокруг достаточно парней, чтобы выбрать кого-то уже с полным комплектом для сборки а-ля Икея - или же вообще обойтись.
Однако заставить Севастьяна открыться необязательно означало его изменить, а всего лишь узнать немного лучше. Как научная работа.
Над нашими отношениями нужно поработать. А это я умею.
Хочу ли я Севастьяна достаточно сильно, чтобы за него побороться? О, да. Я возжелала его с первого взгляда.
Я должна попробовать.
Из каюты я вышла как раз в тот момент, когда он закончил телефонный разговор. С тем же таинственным собеседником?
- Ты в порядке? - Это такой способ спросить о письме.
- Да. Пахан оставил замечательное прощальное письмо.
Севастьян кивнул.
- Я только что узнал, что уровень опасности снизился. Распространился слух, что награда уже недействительна, Берёзка под надёжной защитой. Похороны твоего отца состоятся там через две неделе.
- Понятно. - Я сглотнула комок. - Мы возвращаемся?
- Ещё нет. Я арендовал машину, и мы поедем на юг в сторону Парижа. Там в городе есть надёжная квартира.
- Но если опасность миновала…
- Новостям из Берёзки я верю, но недостаточно, чтобы рисковать твоей жизнью.
- Кто снабжает тебя информацией? Кто-то из бригадиров?
- Человек по имени Максим.
Это имя мне что-то напомнило.
- Откуда ты его знаешь? - когда Севастьян не ответил, я предположила, - Дай догадаюсь. Встретил его на севере. Случайно.
- Типа того, - он, как заведенный, крутил на пальце перстень. Мой подозрительный Сибиряк. - Я знаю его почти всю жизнь. Я… доверяю ему. До определённого предела, по крайней мере. - Перстень продолжал крутиться.
- А-ха. - Я не думала, что он намеренно лжёт, но было ясно, что правды избегает. Однако в тот момент я была слишком измотана, чтобы давить на него.
Поэтому, когда он проронил:
- Я принесу твой чемодан, - и ушёл в каюту, это было почти облегчением.
Когда мы сели в машину - седан мерседес, очень похожий на его собственный - Севастьян медлил, не включая зажигание. Не глядя в мою сторону, он сжимал рычаг передач, второй рукой потирая руль.
Наконец, он произнёс:
- Достойный человек бы понял, что прошлой ночью ты была не в себе, травмирована и не могла отвечать за свои действия. Достойный человек вернул бы тебя в прежнюю жизнь теперь, когда всё изменилось.
- Но ты не считаешь себя достойным человеком?
Он посмотрел на меня и отчётливо произнёс:
- Ни в малейшей степени, зверёк.
И в этом ответе сквозили и обещание, и угроза.
Что на это ответить? Вообще-то мне только что сообщили, что он - эгоистичный ублюдок, который никогда меня не отпустит. То же самое он сказал мне вчера, во время своих божественных ласк.
Я не стала сейчас вступать в спор - но это не значит, что не стану и в будущем. Письмо Пахана лишь подтвердило мои собственные сомнения. От Севастьяна мне нужно получить больше.
Готова ли я к этому?
Он завёл машину. Мы отъезжали от Санкт-Петербурга, я смотрела на сидящего рядом мужчину и понимала, что отправляюсь в неизведанное.
Я наблюдала за двумя процессами: ждала, когда же Севастьян переключит передачу или мигнёт поворотником, и когда он хоть немного приоткроется или продемонстрирует доверие.
Но всё это время лишь постоянно вспыхивала аварийка…
Глава 30
- Восхитительно, - выдохнула я, разглядывая Париж с крытого балкона городского дома Севастьяна. Его "надёжная квартира" оказалась четырёхэтажным особняком начала века с завораживающим видом на Эйфелеву башню - вершину моих туристических мечтаний. Она уходила ввысь, теряясь в низких дождевых облаках.
- Рад, что тебе нравится, - отозвался он из просторной гостиной. Если Берёзка была верхом богатства, то это место было почти таким же роскошным, но с более современным интерьером. Стоя у камина, он налил мне бокал красного вина.
Я не удержалась от восхищённого вздоха: на Севастьяне был превосходный чёрный костюм-тройка. И я обрадовалась, что сама сегодня приоделась. Утром он сообщил, что мы всего в нескольких часах езды от Парижа, так что я променяла свою удобную одежду на чулки, шпильки, узкую юбку и приталенную блузку тёмно-пурпурного цвета.
Последние пять дней мы ехали в направлении Парижа, и с пассажирского сидения я могла осматривать пейзажи юга России, Польши, Германии и северной Франции.
На ночь мы останавливались в дорогих отелях, занимаясь любовью половину отведённого на сон времени. Он брал меня снова и снова, по-прежнему обращаясь со мной, как с хрупким фарфором.
За эти дни я вновь убедилась, что он - человек контрастов. Он много знал о винах, заказывая для меня редкие винтажные сорта, но сам никогда не пил. Когда мы ужинали в дорогих ресторанах, он вёл себя как джентльмен с превосходными манерами, хотя я знала, что под пиджаком у него всегда находилась кобура с вовсе неджентльменским пистолетом.
Кроме русского, английского и итальянского он бегло говорил на французском и мог неплохо изъясняться на немецком - однако вовлечь его в хоть сколько-нибудь серьёзный разговор со мной я не могла.
Он отказывался открываться. С каждым новым километром между нами и Россией увеличивалось расстояние между Севастьяном и мной. Я стала понимать, что Пахан был прав: в Севастьяне было что-то сломано.
Наша общая потеря не сблизила нас, наоборот, мы избегали любых упоминаний о Пахане и Берёзке…
Он присоединился ко мне на балконе, и, взяв бокал с вином, я спросила:
- Это правда твой дом?
- Я купил его у принца из Саудовской Аравии. - Это объясняло высокий уровень безопасности и отдельный вход. В доме уже находился охранник и прислуга.
- Видимо, дорогая покупка.
Севастьян удивился.
- У меня есть деньги, milaya. - В первый день пути он объяснил, что когда всё уляжется, нам нужно будет обсудить моё наследство, но с этим я совершенно не торопилась. С того дня и до настоящего момента ни расходы, ни деньги мы не обсуждали.
Он встал рядом со мной, и это напомнило мне, как я впервые разглядывала окрестности с балкона в Берёзке. Правда, сегодня Севастьян не был так холоден, как тогда.
Он притянул меня спиной к себе, обвив талию горячими руками. Его подбородок покоился у меня на макушке, руки крепко прижимали моё тело к груди.
- Когда ты его купил? - спросила я
- Не так давно.
Очередной неопределённый ответ в его копилку. Я прикусила язык. Порой я прикусывала его до крови.
После той ночи на лодке в эмоциональном плане не было никакого прогресса - впрочем, как и в интимном.
Он брал меня вновь и вновь, превознося, даря ни с чем несравнимое удовольствие. И каждый раз он позволял мне исследовать его тело так же тщательно, как он исследовал моё. Ночи бесконечных открытий. Я проваливалась в сон, а руки по-прежнему его ласкали.
Но он никогда не обращался со мной так, как, очевидно, ему было нужно. Я ловила его взгляд на моих запястьях - потому что он хотел их связать. Он тыкался носом в мои соски, сосал их, но больше не касался их зубами и ни разу не ущипнул на грани боли.
Вчера на заправке в Германии он (опять) висел на телефоне, так что я забрела в местный магазинчик и кое-что прикупила: БДСМ-журнальчик (он спокойно стоял на полке с другими журналами сразу после моторных масел!)
Когда мы снова тронулись в путь, он рассеянно спросил:
- Что там у тебя?
И я раскрыла журнал на странице, которую заранее отметила, пока его ждала. Страница была с фотографиями, вызвавшими мой повышенный интерес: голая женщина была привязана за лодыжки и запястья к конструкции, напоминающей обтянутые тканью козлы для распилки дров.
На ней были эти крутые зажимы для сосков: будто сверху и снизу соски зажали между двух дирижёрских палочек, стянув по краям болтами. Вспомнив, как сильно Севастьян ущипнул мои соски в бане - и как мне это понравилось - я тут же захотела опробовать что-то подобное на себе. От одной мысли об этом мои соски напряглись.
Как только Севастьян понял, что я ему показываю, его ноздри раздулись, костяшки, сжимающие руль, побелели.
- Ты этого хочешь? - хрипло спросил он.
Я кивнула.
- В таких делах у тебя большой опыт, разве нет?
- Достаточный для нас обоих, поэтому больше мы до такого не опустимся.
Не опустимся?
- Тебе стоит знать - раз ты, очевидно, мой единственный мужчина - что я хочу попробовать всё сразу. Этого требует моё любопытство.
Он сильно сглотнул.
- Что, например?
Самым небрежным тоном, какой только смогла изобразить, я ответила:
- Мне понравилось, как ты высек меня веником. - Когда боль превратилась в жар, а жар - в блаженство. - Может, поднимем планку до паддлов или (я продемонстрировала ему рекламу флогеров) чего-то такого?
Над верхней губой моего холодного Сибиряка выступили капельки пота.
- Или такого. - На другой картинке голая женщина с кляпом во рту была прикована к позорному столбу. Сзади стоял полностью одетый мужчина и хлестал её между ног плёткой, напоминавшей кожаную закладку для книг, расширявшуюся с одного конца. - Наверное, от этого… просто током бьёт.
Выругавшись, Севастьян вырвал у меня журнал и бросил его на заднее сиденье.
Я не сомневалась, что он готов был остановить машину, чтобы овладеть мной прямо на обочине. Но ничего не произошло. Он даже не стал это обсуждать.
В общем, мои эмоциональные отношения с Севастьяном не развивались и явно приближались к сексуальному разочарованию. Два больших препятствия…
Теперь, когда в отдалении поблёскивали парижские огни, он развернул меня в своих объятьях.
- О чём ты думаешь?
- О дороге сюда. О журнале.
Разжав объятья, он отпустил меня, облокотившись о перила.
- Я не собираюсь это обсуждать.
Раздражённая и разочарованная, я прищурилась. Но вспомнив его побелевшие костяшки в ответ на мой выбор чтива, я поняла, что могу одержать верх.
Конечно, придётся за это заплатить. Готова ли я вступить с этим мужчиной в БДСМ-отношения? Часть меня этого желала хотя бы потому, что это будет означать хоть какую-то определённость.
Но сейчас всё повисло в воздухе, безо всякой стабильности. А я поняла, что люблю стабильность. Было здорово прожить всё детство на одной ферме с простыми и понятными родителями. Было здорово учиться в одной школе.
Конечно, у Севастьяна, учитывая его тяжёлое детство, мнение могло быть иным. Но мне хотелось большего…
- Выбери другую тему, Натали, или мы вообще прекратим разговор.
- Ладно. Поговорим о другом. Например, как ты заработал столько денег? - Я и не подозревала, насколько он богат, хотя это неудивительно, учитывая, что он сам был вором в законе. Я поняла, что в Берёзке он жил по собственному выбору, чтобы находиться рядом с Паханом. Эта мысль запала мне в сердце.
- Я… дрался. - Он замолчал. Наверное, понял, что должен ещё что-то добавить, поэтому заговорил вновь. - Начав подростком, и потом где-то до тридцати лет я принимал участие в подпольных боях. Это было очень прибыльно.
- Думаю, ты часто выигрывал.
- Не проиграл ни одного боя, - вместо гордости в его голосе звучало почти… сожаление. Он добавил чуть тише, - я идеально создан для боя, так было всегда.
- Каким образом? - Необычная прочность костей? Высокий болевой порог? Я вспомнила, Пахан говорил, что не видел никого, кто дрался бы так, как Севастьян, которому в тот момент было тринадцать лет.
Проигнорировав мой вопрос, Севастьян продолжал:
- Несколько лет назад я понял, что не смогу драться вечно. У меня возникла мысль, как зарабатывать деньги, и я пришёл с этим к Пахану. Он убедил меня построить всю схему на собственные сбережения.
- Какую схему?
- Контрабанда дешёвой водки.
- Разве Россия - не родина дешёвой водки?
- Гораздо дешевле покупать водку в Штатах, но наши пошлины делают импорт невыгодным. Так что я придумал, как обмануть таможню.
- Как? - зачарованно спросила я.
- Я подкрашивал её голубым пищевым красителем. Потом мы маркировали цистерны "жидкость для стеклоомывателя". Когда товар прибывал в Россию, мы избавлялись от красителя.
Я улыбнулась.
- Это гениально.
Он пожал плечами, но было видно, что ему приятна моя похвала.
- Это принесло миллионы, и приносит до сих пор, - вновь без капли гордости констатировал он. Потом выдохнул, устремив взгляд в никуда. - Я поставлял в страну дешёвый алкоголь. Какая ирония.
- Почему ирония?
- Хватит вопросов, - он вновь посмотрел на меня.
Я склонила голову на бок. Маленькая победа - за один раз он рассказал о себе больше, чем за всё предыдущее время. Не пора ли снять его с крючка?
Я уже решила, что так и сделаю, когда в его глазах зажёгся этот страстный взгляд, взгляд, который я узнавала и принимала, затаив дыхание.
- Хочу тебе кое-что показать. - Он повёл меня вверх по лестнице, потом по коридору в богато обставленную спальню.
Внутри уже стояли наши сумки.
- Это наша комната? - Останавливаться в отелях с попутчиком - это одно. Но сейчас меня вдруг осенило, что я буду жить с мужчиной.
В его доме.
- Тебе не нравится?
Комната была выполнена в приглушённых тонах - кремовых и тёмно-синих. Массивная кровать была покрыта роскошной, но очень изящной тканью, обои на стенах тоже были подобраны со вкусом.
Предметы мебели представляли собой взаимодополняющее сочетание мужественности и женственности. Изящный туалетный столик служил для хранения косметики и драгоценностей (которых у меня больше не было), рядом находилась антикварная кожаная кушетка, которая выглядела так, словно её украли из спальни какого-нибудь герцога. Но всё вместе прекрасно сочеталось.
- Разве что-нибудь здесь может не нравиться? Ты это мне хотел показать?
Он покачал головой, и повёл меня сквозь массивную дверь в примыкающий кабинет. Внутри располагались стол, раскладушка, шкаф и несколько мониторов, воспроизводящих потоковое видео.
- Это комната-убежище?
- Точно.
На мониторах отображались все помещения дома.
- Здесь всё просматривается?
- Ещё одна скрытая камера расположена снаружи. - Она показывала идущих по улице парижан, большинство из них смотрели прямо в скрытый объектив. - Информацию с любой камеры я могу просматривать на своём телефоне. - Севастьян достал мобильник, запустил приложение и показал мне. - Так что, даже отлучившись, я смогу за тобой наблюдать.
Всегда за мной наблюдает.
- А записи ведутся? - невинно спросила я, но он понял направление моих мыслей.
- Если пожелаем. Или ты можешь просматривать трансляцию. - Он вернулся в спальню и взял дистанционный пульт. За сдвинувшейся в сторону панелью оказался огромный встроенный в стену телевизор.
Очередное нажатие кнопки, и на телевизоре появилось чёткое изображение всей спальни. Камера, наверное, была спрятана за лепниной на противоположной стене.
Он снял пиджак, затем сел на кровать, спиной к изголовью.
- Разденься для меня. - Щелчок кнопкой пульта, и экран разделился пополам, теперь он показывал одновременно и спальню, и улицу. Как будто незнакомые прохожие заглядывали прямо в комнату. Его взгляд потемнел, - Разденься для них.
О, игра началась. Это был первый отдалённый намёк на что-то необычное с тех пор, как мы занялись сексом.
Я расстегнула заколку, и волосы рассыпались по плечам; его взгляд, казалось, провожал каждый локон.
Я неторопливо расстегнула блузку; рукой он начал растирать выступающий из брюк огромный бугор.
Сняв топ, я повернулась к нему спиной, расстёгивая молнию юбки. Мне аккомпанировал звук его молнии. Я могла наблюдать за ним в телевизоре: зажав член в кулаке, он не сводил взгляд с моей попки.
Боже, этот человек возбуждал меня сверх всякой меры. Мелькнула мысль, что он может всё это записывать. И я лишь сильнее возбудилась. Вся стеснительность, которая во мне ещё оставалось, сгорела во время наших ночей, когда мы занимались любовью, под его пылающим взглядом, под его благоговейными ласками.
Этот мужчина любил моё тело и не скрывал этого. Так чего стесняться?
- Ты бы хотела, чтобы они тебя такой увидели? - спросил он, когда я выскользнула из юбки.
- Возможно. - Я сняла лифчик.
- Моя маленькая эксгибиционистка. - Всего лишь его хриплый голос - а мои соски уже напряглись. - Может, ты ещё и вуайеристка?
Учитывая мою тягу к порно, пришлось ответить:
- Бывают и такие совпадения.
- Оставь каблуки и чулки - я трахну тебя прямо так.
Я вздрогнула, потянувшись к стрингам - последнему предмету одежды, который он позволил снять.