Помню момент, когда я подошла к Олд Боуртрибушу с чревовещательской куклой Алана и - возможно, на меня подействовали прочитанные книги: я принялась навешивать на куклу травяные венки и попыталась найти корову, чтобы она их съела. Алан всегда возил куклу с собой в машине, и я полагаю, она была с нами в наш первый приезд к Оучкухортиз. Как бы то ни было, коровы не проявили особого интереса к поеданию куклы, несмотря на то, что она была одета в прекрасный костюм из травы. Алан загадочно сказал, что я закончу тем, что съем его сама. Возможно, именно тогда я впервые выразила свое намерение устроить трапезу из останков Алана, или по крайней мере начала вынашивать подобные планы. Здесь я забегаю вперед, но то, что Алан делал со мной своими разговорами о книгах и субъективностью, напоминало изнасилование и в большой степени убивало меня. Дело вовсе не в том, что я хотела убить Алана, просто его смерть была неизбежна по сценарию, в ней состоял общий смысл нарративной модели "изнасилование-месть" - насильник должен умереть.
К тому времени, как мы добрались до машины, Алан заговорил о романе под названием "Блюз Хэкмена" Кена Брюена. Хотя он считал, что книга была написана убедительно, его не интересовала возможность забраться внутрь сознания психопата-преступника, особенно когда рассказчик от первого лица ухитряется сделать себя центром внимания, хотя очевидно, насколько активно он сопротивляется буржуазным нормам. Какая-то собака завыла на луну, и тут Алан высказал свою настоящую претензию к книге Брюена. Рассказчик, у которого нулевой вкус по части выпивки, в какой-то момент заказывает "Гленфиддич", думая, что благодаря этому будет выглядеть как знаток. Алан мог потреблять виски Айлей в любой день недели. Я думаю, что именно тогда в машине, когда Алан распинался по поводу Кена Брюена, я решила посвятить свои зрелые годы воинственной кампании по освобождению проституток.
Фермер со своим разрешением был послан далеко и надолго, и мы двинулись прямо к Гранитному Городу. Поездка была недолгой, около семи миль, и, управляя машиной, Алан рассказывал мне о прочитанной им книге одного парня по имени Питер Мэйсон, под названием "Дело Коричневой Собаки". Это был правдивый исторический отчет об истории памятника подвергнутой вивисекции собаки, поставленного в Лондоне в 1906 году. Статуя была расценена реакционерами провокационной и ее установка привела к беспорядкам среди студентов-медиков в следующем году. На самом деле я не смогла постичь энтузиазм Алана по поводу этой книги, и не могу до сих пор, хотя этот раритет, опубликованный за свой счет, стоит напротив меня сейчас, когда я это всё записываю. С вершин Портлефена Гранитный Город протянулся под нами как серебряная нить на льняном полотне. Этот вид напомнил Алану о книге, которую он однажды читал, называлась она "Крупица истины: воспоминания шотландского журналиста" Джека Уэбстера. Алан посмеивался над этим старым писакой, который совершенно сбрендил от пафоса, описывая свое возвращение из Глазго в родной Абердиншир.
Тем вечером мы ели в "Тихоокеанских Ветрах", рекламировавшихся как самый элегантный и вместительный ресторан в Абердине. Китайская и Тайская кухни, телефон 01224 572362, 25 Краун Террас, открыт семь дней в неделю, ланч с 12 до 2, ужин с 5.30 до 11 часов. Принимаются все основные кредитные карточки. Мы оба ели жареное мясо с орехом кешью, созерцая колдовскую луну. Даже больше чем едой, я наслаждалась доброжелательностью и обходительностью обслуги. Между первым блюдом и горячим Алан показал мне потрепанный экземпляр "Четырех квартетов" Т.С. Элиота. Я помню, как прочитала тогда в "Тихоокеанских ветрах" сделанную от руки дарственную надпись на пустых страницах в конце книги (я читала ее много раз с тех пор): "18 июля, 1961 г. Этим вечером мы сидим на полукруглой глыбе красного песчаника на Олдгейтской автобусной остановке, ожидая автобуса Зеленой Линии. Мы читаем, Любовь… исчезает…" Несколько лет тому назад я пролила на книгу кофе, и большая часть цитируемых поэтических строчек расплылись и стали нечитаемыми.
Насладившись исключительными яствами и умиротворяющей легкой музыкой, я все же в достаточной мере владела своими критическими возможностями и могла осознать, что в заявлении Алана о реакционности Т.С. Элиота не было ничего поразительно оригинального. Также нетрудно было увидеть, почему Алан чувствует себя изнасилованным буржуазной культурой, которая вдоволь поизмывалась над ним во время занятий в Лондонской средней школе. Он чувствовал, что нельзя подавлять воспоминания о жестком обращении с ним и хотел понять, что произошло, почему он был единственным мальчиком в своем классе, выносившим это вплоть до поступления в университет. Алан был изнасилован теми, кто навязывал ему самоопределение буржуазного субъекта, но над его мучителями надругались в равной степени.
Той ночью, а может ночью раньше или позже, я отказалась пускать Алана в свою комнату. Я пребывала в замешательстве. Я хотела скрыть свидетельства моего надругания над ним. Он не знал, что я покупаю его ненужные книги, сбрасываемые в "Старый Абердинский Книжный". У меня вошло в привычку таскать книги в магазин вместо него. На самом деле, я просто относила его потрепанные спортивные сумки с книгами прямо в свою квартиру. Обходилась без посредника. Я была гермафродитом. Переняв буржуазную чувствительность, я не только стала главным субъектом, я ещё и перекодировалась в белого мужчину. В подростковом возрасте я фетишизировала змей, но Алан заставил меня фетишизировать книги. Мне нравился их запах, старый и затхлый, я любила гладить их ладонями, когда какала в туалете. Больше я не позволяла Алану появляться в своей квартире. Полки в его логове пустели. Он начал вырывать деревянные и металлические опоры, поддерживающие их. Я забирала стеллажи, когда только могла. Переустанавливала их в моей комнате. Книги сваливались в кучи на полу. Башни из книг были расставлены у стен. Много было запихнуто под кровать. Я хотела обладать Аланом, завладев всем, что он когда-либо прочитал.
В ту ночь я нежилась в постели с "Хрестоматией Фракфуртской школы", под редакцией и с предисловиями Эндрю Арато и Айка Гебхардта. Я заснула, читая эссе Теодора В. Адорно, озаглавленное "О характере фетиша в музыке и регрессии в прослушивании". Я забросила свои занятия в университете. Я предпочитала читать книги Алана. "Обязательное для читателя Франкфуртской школы" было компромиссом. Она принадлежала Алану, но могла помочь мне в моей курсовой работе. Зеленый корешок, поблекший и мерзко исчерканный. Я купила этот фолиант за 5.95 фунтов в "Старом Абердинском Книжном". Цена была написана карандашом на форзаце. Оригинальная цена все еще оставалась на наклейке сзади. 6.60 фунта. БЭЗИЛ БЛЭКВЕЛЛ. Я была уверена, что Алан купил эту книгу уже не новой, и мне было интересно, сколько же он все-таки заплатил за нее.
Я спала тревожным сном. Мне снилось, что башни книг, расставленные вокруг, обрушиваются на мою кровать и раздавливают меня. Я умерла, и Дадли важно расхаживал по руинам моей комнаты, одетый в форму пожарного. Манекен внимательно исследовал месиво рухнувших книг, найдя, в конце концов, мое тело под многочисленными экземплярами "69 мест, где надо побывать с мертвой принцессой". Затем Дадли содомизировал меня. Выстрелив свой заряд в мою гниющую прямую кишку, он откусил большой кусок от моих ягодиц. Он пришел в крайнее возбуждение, шлепая по моей мертвой плоти и обзывая меня сотнями оскорбительных выражений. Шлюха. Блядь. Подстилка. Срань. Говноедка. Хуесоска. Жопализка. Дадли разложил мое тело на кровати, тщательно расставив ноги, потом вытащил соломинку из-за своего левого уха и вставил ее в меня. Манекен воткнул соломинку в мой мочевой пузырь и высосал мочу. Он напился мочи. Будучи неодушевленным сам, Дадли считал крайне забавным, что я была мертвой.
5
Я НЕ ПОМНЮ, ни когда проснулась, ни где встретила Алана. Тем не менее, я твердо знаю, что заходила в его квартиру на Юнион Грув перед тем, как мы поехали к Мейден Стоун на Беннахи. Алан злился, что я не позволила ему спать со мной прошлой ночью. Мне было неловко, моя комната была забита до отказа книгами, которые он продавал. Сначала я просто покупала их в "Старом Абердинском Книжном". Потом меня как молнией осенила идея предложить ему самой относить их в секондхэнд на пути в университет. Я затыкала ему рот небольшой суммой наличными и без всяких объяснений забирала его старые книги в свою дыру на Кинг Стрит. Так казалось проще со всех сторон, вот только мне не хотелось, чтобы он знал, куда попадают его старые книги - таким образом, я не могла больше позволять ему посещать меня.
Наверное, мы не поехали прямо сразу к Мейден Стоуну, и могли посетить до этого по дороге какие-то каменные круги. Довольно тяжело свести все воедино в надлежащем порядке. Я так толком и не выспалась. Я просидела большую часть прошлой ночи, почитывая отрывки из нескольких книг Алана, думая обо всем сразу. Мы, вероятно, сначала заглянули в Археололинк в Ойне. В дороге я захотела кофе, и Алан предложил выпить каппучино в кафе "Сейфвея" на краю Инверури, довольно близко от хорошо сохранившегося каменного круга Истер Оучкухортиз. Я думала, что кофе поможет мне проснуться, но не захотела идти в супермаркет завтракать, поэтому заставила Алана везти меня прямо к Археололинку. Нам не надо было платить за вход, так как мы не собирались смотреть реконструкции жизни Железного Века. Я страшно разозлилась на Алана, когда он настоял на том, чтобы посадить Дадли за наш стол.
После Археололинка мы направились к Мейден Стоуну. Алан сфотографировал меня, стоящей у восточной стороны камня. Я же сняла его и Дадли с западной. Сделав фотографии, мы вернулись к машине и поехали на парковку Иссона, примыкающую к Беннахи Центру с его туалетами и широким выбором ознакомительного материала на тему горы. Лично я не понимала, почему в этом сооружении так и не устроили кафе. Как бы то ни было, мы с Дадли, привязанным к спине Алана, двинулись по крутой тропе, ведущей прямо наверх к Мивер Тэп. Первая часть восхождения - сравнительно легкая прогулка по сосновому лесу, - и пока мы шли, Алан рассуждал об относительных достоинствах региона Грэмпиан по сравнению с севером и северо-западом Шотландии. В Абердиншире довольно много богатой фермерской земли, а также гор и лесов. Различие с западной стороной Шотландии заключалось в сравнительно небольшом числе озер. Хотя до моря было рукой подать, горы не доходили до него, и там не было столь эффектных, вздымающихся из воды отвесных скал, сделавших Горную Страну и Острова такими привлекательными для туристов.
Ландшафты Грэмпиан и Гебрид отчетливо контрастируют друг с другом. Каждый наблюдательный путешественник, побывавший на Западных Островах, охотно подтвердит, что красота их неровных суровых берегов во многом усугублена морем и окрестными скалами. В этом аспекте как Сатерленд, так и Гебриды, превосходят даже пики Швейцарии. Отсутствие океана нисколько не умаляет величественности убранных снегом вершин Альп в стране Жана Кальвина и не кажется недостатком внимательным наблюдателям этой дивной стихии. Тогда как Абердинширу, благословленному живописным влиянием моря на его восточном берегу, не хватало беспредельного, ошеломляющего эффекта, производимого западом Шотландии, где горы вздымаются отвесно из воды. Возвышенное очарование ландшафта Западных Островов обязано трем величайшим силам природы - небесам, морю и горам.
Запад Шотландии и Гебриды горделиво сохраняют пальму первенства в воображении туристов и богемы, с тех пор как в 18 веке были проложены дороги к островам. Среди ранних опубликованных работ, разжигавших этот интерес, были "Вояж на Сент-Килд" Мартина Мартина и "Описание Западных Островов Шотландии". Первая была опубликована в 1697 г., а вторая в 1703-м. Как объяснил мне Дадли, пока мы оглядывали с вершин Мивер Тэпа раскинувшееся под нами пространство, Мартину традиционно приписывалось влияние на Босвелла и Джонсона, вдохновившее их на свое весьма знаменитое путешествие по Шотландии. Тем не менее, поспешил добавить Дадли, влияние таких трудов, как "Путешествие по Шотландии в 1769 году" Томаса Пеннанта часто недооценивается. Как и Пеннант, Босвелл и Джонсон посещали Абердин, но их документально зафиксированные впечатления о городе разумеется высокомерны, резко контрастируя с записями валлийца, побывавшего там четырьмя годами раньше.
"Абердин - красивый город, расположенный у небольшой бухты, образованной рекой Ди, достаточно глубокой для судов водоизмещением в двести тонн. Он составляет в окружности около двух миль, и в нем проживают около тринадцати тысяч жителей, и еще около трех тысяч в предместьях; общее же число обитателей между мостами Ли и Дон, включающее как Абердин, так и разбросанные окрестные дома, или деревушки, оценивается в двадцать тысяч. Абердин в свое время славился активным участием в торговле табаком, но в конце концов был вынужден уступить ее Глазго, который гораздо более удобно расположен для этого. В настоящее время, его импорт поступает с Балтики, и несколько местных купцов торгуют с островами Вест-Индии и Северной Америкой. Его экспорт состоит из чулков, ниток, лосося и овсяной муки: первое - самая важная статья, что подтверждается следующими данными. Для этого производства, закупается на 20, 800 фунтов шерсти, и на 1600 фунтов масел. Из этой шерсти ежегодно делается 69, 333 пары чулок, по цене, в среднем, один фунт и десять шиллингов за дюжину. Их делают сельские жители почти во всех частях этого великого графства, получая за прядение четыре шиллинга за дюжину, и за вязание четырнадцать шиллингов за дюжину; так что там ежегодно выплачивается шестьдесят две тысячи триста двадцать девять фунтов и четырнадцать шиллингов. И, кроме того, производится еще примерно на две тысячи фунтов чулок из местной шерсти, в графстве активно поощряется разведение овец; даже в таких отдаленных местах, как Инверкаулд, фермер продает своих овец по цене двенадцать шиллингов за штуку, и держит их до четырех-пять лет ради шерсти. Постоянно нанимаются также около двухсот чесальщиков. Другая значительная статья - производство ниток, хотя она не столь велика, как производство шерсти".
Хотя Джонсон и превозносил Пеннанта как лучшего путешественника по Шотландии, он назвал свой путевой дневник 1773 г., "Путешествие на Западные Острова Шотландии" и способствовал возникновению моды на Хайлэндз, устойчиво державшуюся от романтиков до современных хиппи, в ущерб более густо населенной северо-восточной прибрежной полосе. Босвелл, сопровождавший Джонсона во время поездки, назвал свои путевые заметки "Журнал путешествия на Гебриды". И, поскольку, уйма достопримечательностей была сосредоточена на западе, путешественники, направляющиеся в Шотландию, испытывали немного стимулов для поездки на северо-восток. Например, Сара Мюррей, автор "Справочника и полезного путеводителя по красотам Шотландии", так и Дороти Уордсворт, составившая записки, озаглавленные "Воспоминания о поездке в Шотландию, 1803 г от Рождества Христова", обе исключили Абердин из своих путевых заметок. Подход Джонсона был более саркастическим.
"Знакомство с городами нашего собственного острова, сделанное со всей серьезностью географического описания, как если бы мы окидывали взглядом заново открытое побережье, внешне производит впечатление довольно фривольного хвастовства; покамест Шотландия по-прежнему мало известна огромному кругу тех, кто может прочитать эти наблюдения, не будет излишним поведать, что под названием Абердина скрываются два города, стоящие в приблизительно миле в стороне друг от друга, но управляются, я думаю, одним и тем же магистратом. Старый Абердин - древний епископский город, в котором все еще можно увидеть развалины собора. Его внешний облик наводит на мысль об упадке, ведь он существовал в те времена, когда коммерция все еще была не развита, и очень мало внимания уделялось удобствам гавани. В Новом Абердине бросается в глаза суматоха города, живущего торговлей, а также все признаки возрастающего богатства. Он построен на берегу. Дома большие и высокие, а улицы широкие и чистые. Они построены почти полностью из гранита, используемого теперь в новом мощении улиц Лондона, хорошо известных своей неспособностью выдерживать тяжести. Гранит же прекрасный и долговременный материал. Я не осведомлялся, какие особенные области коммерции главным образом развиваются купцами Абердина. Производство, бросающееся в глаза незнакомцу - это вязание чулок, для которого, видимо, нанимаются женщины низшего сословия. В каждом из этих городов есть колледж, или на более строгом языке университет; в обоих преподают профессора сходных областей знания, и колледжи проводят свои сессии и присуждение ученых степеней в полной независимости друг от друга".
Алану явно наскучило чревовещание и он сбросил куклу на землю. Он вытащил яблоко из своего рюкзака и принялся задумчиво его грызть, когда к нам на вершине присоединилась молодая пара. Как только эти двадцатилетние юноша с девушкой решили вернуться к своей машине, и начали спускаться вниз, Алан поднял куклу и Дадли заметил, что Босвелл и Джонсон должны нести персональную ответственность за поток романтиков, наводнивших северо-запад Шотландии. Скотт, Китс, Мендельсон, Тернер, Вордсворт, каждый из них был еще хуже тех, кто последовали за ними. Худшим из худших, согласно Дадли, был Лорд Байрон, посещавший Абердинскую школу латинской грамматики. Дадли заявил, что отчет Уильяма Макгонагэлла о его путешествии в Балморал намного превосходил всю чушь, написанную профессиональными романтиками. Существовал только еще один писатель, взгляды которого на Хайлэндз ценил Дадли, и им был Би Джей, человек, которому воздано должное как утраченному звену между Макгонагэллом и "бессмертным" Брюсом Четвином. Передо мной, когда я это пишу, лежат все принадлежавшие Алану книги Би Джея - подписанные первые издания "И это произошло", "Край Радуги", "Закат над Озером", "Горные Жемчужины", "Позор Ардврека" и "Шангри-ла Шотландии".
Перед тем как двинуться дальше, я должна, вероятно, добавить, что мое первое издание "Шангри-ла Шотландии" было не только подписано, можно еще похвалиться почтовым конвертом, адресованным авторской рукой "Мистер Х.Торнзу, 5 Гроув, БИШОПТОН, Ренфрешир". Последние два слова подчеркнуты, "Ренфрешир" поставлено значительно ниже и справа от "БИШОПТОН". На конверте напечатана следующая информация: "Шангри-ла Шотландии". Если не будет доставлена, верните С.Баркеру Джонсону, Стрэт, Гэрлок, Росс-шир". К конверту были приклеены три марки, две по три пенса и одна на семь с половиной пенса. Все три марки франкированы, с головой Елизаветы II и Шотландским Львом, стоящим на задних лапах. Внутри были два письма от автора мистеру Торнзу, датированные 29/11/67 и 24/10/72 соответственно. Оба письма были написаны на почтовой бумаге с бланком, на первом изображение головы оленя-самца, на втором черный силуэт оленя на горном склоне. Тексты на обоих написаны от руки черными чернилами и включали в себя несколько эксцентричных выделений. Письмо от 1972 года выделялось даже одним особенным эмфатическим выделением красной ручкой.