Но Джемма продолжала выжидать. Планы отомстить за гибель Бенджамина постепенно увлекли ее. В душе разрасталось приятное возбуждение. Что предпринять? Соблазнить его или просто обыграть в шахматы? Или и то и другое сразу?
Она танцевала неподалеку от Вильерса, однако тот ни разу на нее не посмотрел.
Но тут тяжелые полуприкрытые веки неожиданно поднялись, и по спине Джеммы прошел озноб. Блеск этих глаз был обычным для шахматиста. Этот свет она не раз видела в глазах Филидора. Но только когда он наблюдал, как ее королева берет одну его пешку за другой.
Она продолжала кружиться в такт музыке, но обнаружила, что корсет почему-то сдавливает ребра сильнее обычного.
Когда Джемма в следующий раз взглянула на герцога, тот что-то шептал на ухо леди Невилл. Да, он не так красив, как Бомонт, но ее прямолинейный узколобый муж никогда не будет обладать таким неотразимо-порочным обаянием.
Роберта танцевала рядом, ангельски улыбаясь молодому эсквайру. Тот, очевидно, был наповал сражен ее чарами, но Роберта, дождавшись, пока он отвернется, цинично подняла брови.
И в этот момент Джемма поняла, что ее месть вовсе не осуществится параллельно с охотой Роберты за Вильерсом. Все произойдет одновременно. Она, Джемма, покорит человека, которого пытался укротить весь Лондон, и отдаст в руки Роберты, в возмещение за смерть Бенджамина.
Супружеская жизнь всегда была основанием для сотни… нет, тысячи мелких унижений того рода, которые Харриет жаждала обрушить на голову Вильерса.
Вот это настоящая месть!
И тут Вильерс вдруг оказался перед ней.
– Черный шахматный конь у ваших ног.
– Не король?
Он вынул манильскую сигару.
– Надеюсь, мне позволено курить? Давайте выйдем на свежий воздух.
Не дожидаясь ответа, он направился к балкону. Подтянул повыше широкие кружевные манжеты и зажег сигару от горящего на балконе факела. Его поразительно белую и чистую кожу резко оттеняли черные откинутые назад волосы. Нет, красивым его не назовешь!
И все же он не из тех, кто позволит вовлечь себя в дружеский кулачный поединок с парнями из соседнего паба. Он куда более умен и рафинирован. Неудивительно, что считается лучшим игроком в Англии.
Интуиция подсказывала Джемме, что он будет сильным партнером.
На какой-то момент ее едва не одолело желание поиграть с ним не только в шахматы, но и в постели. Ей брошен вызов – и какой вызов! Стремление Вильерса овладеть женщиной и тут же ее бросить было общеизвестным. Если Роберта хочет выйти за него, придется действовать хитро и взять инициативу на себя, потому что он никогда не полюбит женщину настолько, чтобы сделать предложение.
Говоря по правде, он уже был влюблен… в шахматы. Мужчина, привязанный к шахматной доске, мало думает об окружающем мире, как, к своей досаде, обнаружила бедняжка Харриет.
Вильерс стоял молча, куря сигару и наблюдая за Джеммой. Та не спешила начать разговор: ей вовсе не хотелось первой вступать в беседу, иначе она немедленно выдаст свои стратегические замыслы. Она считала, что обычно женщины очертя голову бросаются в глубокие воды флирта.
Вместо этого она повернулась и залюбовалась садом. На огромных вязах появились молодые листочки, выглядевшие почти голубыми из-за островков синих колокольчиков, высаженных под ними.
– Спертый мат черному королю, – услышала она его тягучий голос.
– Старый, но мелочный трюк, – парировала она, оборачиваясь и ощущая легкое разочарование. Неужели ему так необходимо проверять ее знания?
– Понимаете, – тихо признался он, глядя на нее немигающим взглядом поверх тлеющего конца сигары, – что я чисто заезжаю в "Парслоуз" и не могу найти себе достойного партнера?
Джемма пожала плечами. Что он хочет этим доказать? Она редко встречала шахматиста своего уровня, если не считать Филидора.
– Поэтому вы простите меня за то, что показался вам чрезмерно дерзким в своем энтузиазме.
– Бенджамин, герцог Берроу, был совсем не плохим шахматистом, – заметила она, испытывая его.
Лицо Вильерса мгновенно изменилось. Щеки запали еще больше.
– Он был достойным соперником. А пять лет назад играл еще лучше.
– Неужели его искусство померкло с годами? А как насчет вашего?
– В двадцать лет я играл блестяще, – ответил он, затягиваясь. – А вы?
– Сейчас я в наилучшей форме, – честно ответила Джемма и, встретившись с ним взглядом, увидела, что он ей поверил.
– Чему научил вас Филидор? Я почти ничего не знаю о французских шахматистках, хотя… много слышал о вас.
– Если поедете в Париж и встретитесь с Филидором – а вам стоит с ним сыграть, – узнаете, что он числился одним из моих любовников. Мы играли почти каждый день в моей спальне, на столике, стоявшем у кровати.
– Полагаю, кровать его совершенно не интересовала, – кивнул Вильерс. Глаза его были темными, непроницаемо темными.
– Конечно, нет, – безмятежно согласилась Джемма. – Иногда мы тянули время, делая по одному ходу в день.
– Должно быть, это доставляло вам невыразимое удовольствие.
– Совершенно верно.
– А с кем вы еще играли?
– Как правило, сама с собой.
– Исключительно сами с собой? – переспросил он, и она вдруг растерялась, не понимая, имеет он в виду шахматы или постельные игры.
– Да. При этом условии жизнь становится куда менее сложной, – вздохнула она.
– Трудно сказать, – задумчиво протянул он. Облачко дыма застлало ей глаза. – Я нахожу партнеров в "Парслоуз" или "Уайтсе". Предпочитаю играть с незнакомцами или с менее опытными игроками, чем сражаться сам с собой в тишине спальни.
– Возможно, в этом и заключается разница между мужчиной и женщиной. А вот я нахожу, что знания приходят в результате долгих минут самопознания.
Он улыбнулся. В темноте блеснули белоснежные острые зубы, как у тигра, выследившего добычу.
– Думаю, эта игра окажется весьма интересной. Тем более что играть будем мы.
– Давайте устроим матч, – предложила она. – Три партии.
– Похоже, вы действительно грозный противник, – заметил он.
Послышался шелест шелковых занавесей, и на балконе появился Элайджа, сопровождавший молодую девушку, которой внезапно стало нехорошо. За ними спешила ее мамаша.
Элайджа глянул в сторону Джеммы и оцепенел. Минуту спустя девушка обмякла в объятиях матери, а Элайджа подошел к парочке.
– Какое неоценимое удовольствие! – воскликнул он. – Друг детства посетил мой дом!
– Да, и это я, – равнодушно бросил Вильерс. – Тот, которого ты много лет не удостаивал ни словом. Это твоя жена пригласила меня на бал, и я только сейчас расписывал ей преимущества одинокой жизни.
– В самом деле?
Они были словно ночь и день. Бомонт горел неподдельным энтузиазмом, воспламенявшим его политические амбиции, и это не только позволило ему занять важное место в кабинете министров, но и снискало благосклонность короля. Вильерс прислонился к перилам балкона: в длинных, тонких пальцах зажата сигара, ресницы опущены, между сведенными бровями пролегла глубокая линия, в уголках глаз собрались морщины. А вот Бомонт выглядел лет на двадцать пять, хотя корпел над политическими речами не меньше, чем Вильерс над шахматной доской.
– Миледи Бомонт утверждает, что не раз выигрывала у Филидора, – сообщил Вильерс.
– По справедливости нужно добавить, что Филидор не раз меня побеждал, – откликнулась Джемма.
– Должно быть, вы отточили свое искусство? – констатировал Бомонт, вскинув брови.
Грудь Джеммы обожгли воспоминания. Муж играл с ней всего несколько раз, вскоре после свадьбы. Откуда ему знать, отточила она свое искусство или нет?
Она ничего не ответила.
Взгляд Вильерса обволок ее сладким медом.
– Значит, мы договорились о матче? – спросил он, щелчком отбрасывая сигару, которая яркой искрой пролетела сквозь ночной воздух и упала на гравийную дорожку. Элайджа проводил ее взглядом. Сам он никогда не сделал бы ничего подобного. Зачем затруднять слуг или, не дай Бог, устраивать пожар?!
– Разумеется, – кивнула Джемма. – По одному ходу в день? Конечно, матч продлится дольше, зато удовольствия больше. Три партии.
– Может, последнюю сыграем вслепую?
Джемма невольно усмехнулась.
Она играла сама с собой вслепую, но куда лучше иметь настоящего противника!
Вильерс поклонился с небрежным изяществом. Джемма отметила, что его камзол так же элегантен, как у самых прославленных парижских щеголей.
Элайджа был весь в черном.
Когда Вильерс отошел, Джемма заметила, что волосы у него связаны на затылке лентой цвета алого мака, выглядевшей вызывающе на фоне темного шелка его волос. Должно быть, он был законодателем собственных мод: даже парижане пользовались только темными лентами.
– Где вы будете играть с ним в шахматы? – осведомился Элайджа, и, хотя голос звучал бесстрастно, глаза у него пылали яростью.
Джемма мысленно пожала плечами. Элайджа чересчур легко поддается гневу.
– Полагаю, именно там, где я играла с Филидором.
– И где же это, позвольте спросить?
– В моей спальне.
Ей доставило некоторое удовольствие видеть, как исказилось его лицо.
– А каков приз?
Она снова пожала плечами, на этот раз по-настоящему, с ленивой грацией. Впрочем, непонятно, зачем ей трудиться? Мужа этим все равно не проймешь.
– А приз обязателен? – обронила она, шагнув к двери. Но он загородил ей дорогу. За последние несколько лет он стал куда массивнее. Когда она покидала Англию, у него были худые ноги и широкие плечи. Зато теперь он стал настоящим мужчиной.
Джемма с раздражением выкинула из головы эти неуместные мысли.
– Полагаю, вы и есть приз? – вкрадчиво поинтересовался он.
– Не была и никогда не буду призом для мужчин! – отрезала она, прямо глядя ему в глаза и надеясь, что он понимает. – Скорее уж – бесплатным подарком для тех, кого предпочту сама.
– Слишком частое употребление обесценивает дар.
– Боже! – воскликнула Джемма. – Кажется, я уже слышала это раньше! Да, так и есть! В церкви! Как странно слышать цитаты из катехизиса в устах политика! Возможно, вы ошиблись в своем призвании?
– Если вы собираетесь играть с ним в шахматы… – забормотал Бомонт, но осекся.
Джемма, уже успевшая протиснуться мимо мужа, остановилась и медленно обернулась:
– Намереваетесь сыграть со мной только из-за того, что я договорилась о матче с Вильерсом?! Вы, конечно, шутите?
– Почему бы мужу не сыграть партию с женой? Его губы сжались в жесткую, тонкую линию.
– Не вижу в этом факте ничего особенного.
– И мы будем играть на тех же условиях? – рассмеялась она. – По одному ходу в день для каждого? Матч из трех партий? Последнюю играем вслепую, если играем вообще?
Герцог пожал плечами.
– Но, насколько мне известно, вы многолетне садились за шахматный столик! По-моему, опасно полагаться на давно забытое умение… – продолжала она.
– А разве мы делаем ставки? Вы сами сказали: никакого приза.
Джемма прикусила язык. Не стоит объяснять, что она играет с Вильерсом из желания отомстить последнему.
– Вам придется быть со мной повежливее, – указала она, – и приходить домой каждый день. Насколько мне известно, вы часто ночуете в своих вестминстерских покоях.
Она не упомянула, что ей известно все. И что эти ночи он проводит не один.
Но герцог снова пожал плечами. Разумеется, мужчина за тридцать не так энергичен, как мужчина, которому немногим больше двадцати. В тот день, когда она застала его лежавшим на письменном столе вместе с любовницей, он всего несколько часов как поднялся с супружеской постели. До чего же неприятно сознавать, что воспоминание об этом до сих пор сжимает болью сердце.
– Я буду играть с вами! – бросила Джемма через плечо. Но дам вам фору.
– Я в этом не нуждаюсь, – спокойно ответил он. Воспоминание о том дне жгло раскаленным угольком где-то под ключицей, поэтому она улыбнулась мужу:
– Только для того, чтобы сделать наш матч интереснее. Скулы герцога чуть порозовели – верный признак ярости. Но с годами он научился держать себя в руках.
– Нет, – так же негромко повторил он. – Никакой форы. Вспомните, когда вы играли за меня, я часто выигрывал. Позволю себе надеяться, что и в действительности сумею стать достойным противником.
Джемма низко присела перед ним в реверансе:
– Разумеется, ваша светлость. Начнем завтра?
– Завтра важное голосование в палате лордов. Но думаю, Вильерс не станет терять времени и навестит вас с самого утра?
– Джентльмены редко упускают такую возможность, если уж я допускаю их в свою спальню.
Бомонт поклонился:
– Значит, завтра.
Глава 11
Новости распространились по бальному залу со скоростью лесного пожара. Герцогиня Бомонт участвует сразу в двух шахматных матчах: один – с герцогом Вильерсом, врагом ее мужа, другой – с собственным мужем.
– Говорят, – сообщила Мэй в час ночи, – что она превосходная шахматистка.
– Возможно, так и есть, – кивнула Шарлотта, вспоминая пристальный взгляд горящих глаз герцога, – но она выставит себя дурой, согласившись играть с Вильерсом.
– Похоже, ты действительно стареешь, сестрица! – рассмеялась Мэй. – Даже я вижу, что Вильерс – весьма завидный мужчина, которым приятно насладиться любой женщине.
Выглядела она слегка растерянной, словно подобные слова просто не имели права срываться с ее губ.
– Леди Роберта, молодая подопечная герцогини, кажется вполне приемлемой особой, – заметила Шарлотта, меняя тему.
– Да, наивная маленькая тростиночка, не так ли?
Шарлотта вдруг сообразила, что Мэй пристально смотрит на свою руку. На пальце, поверх перчатки, плотно сидел перстень-печатка.
Перстень.
Значит, теперь она остается единственной старой девой в семействе Тэтлоков.
Она тут же стряхнула невеселые мысли, обняла сестру и сказала все, что от нее требовалось. Скромная подопечная герцогини Бомонт была напрочь забыта.
И не только сестрами Тэтлок, но и большинством участников этой комедии. Всю ночь она послушно дрейфовала по залу, кружилась в танцах, переходя из одних мужских рук в другие. Сначала она летала как перышко, но позже стала чуть спотыкаться: уж очень болели ноги.
Тогда девушка ретировалась в дамскую комнату, потому что натерла пятки изящными французскими туфельками Джеммы. Не потому, что испытывала недостаток в партнерах.
Там уже собралась стайка девушек, и все трещали как сороки, перебивая друг друга. При ее появлении, однако, шум стих.
Наконец девушка с милым пухлым личиком встала и улыбнулась:
– Я Марджери Роулендсон. Мы встречались в начале бала.
– Добрый вечер, – поздоровалась Роберта, приседая в реверансе.
Марджери познакомила ее с присутствующими, и вскоре все дружно хихикали над последними новостями. Оказалось, что одна девушка, лет шестнадцати на вид, ожидала предложения руки и сердца не долее, как завтра утром, другая дважды танцевала с молодым придворным.
– Но вам так повезло! – воскликнула Марджери, снова обращаясь к Роберте. – Я только поняла, что вы живете в Бомонт-Хаусе, не так ли? То есть под одной крышей с лордом Гриффином!
– Так оно и есть, – осторожно произнесла Роберта.
– Вместе с его… его… его…
Кажется, девушку звали Ханной. Она так хохотала, что не смогла договорить. По мнению Роберты, эта особа заслужила трон королевы дураков.
– Его сын тоже здесь, – спокойно объяснила она.
– Просто не понимаю, как вы это выносите! – послышался пронзительный голосок. – Вот моя матушка говорит, что если бы знала о его присутствии, вообще не позволила бы мне ехать на бал.
– Он всего лишь шестилетний ребенок.
– Неужели вы его видели? – с ужасом ахнула Марджери.
– Видела. Правда, всего один раз. И не заметила никаких признаков дьявольских рожек и копыт, – торжественно объявила Роберта. – Впрочем, дети меня не особенно интересуют.
– Меня тоже, – поддакнула обладательница пронзительного голоса. – Особенно дети подобного рода, которых вообще следует держать подальше от посторонних глаз.
– А мне все равно, пусть даже у лорда Гриффина есть незаконный сын, – вздохнула Марджери. – Он такой необыкновенный!
– Полагаю, вы правы, хотя я предпочитаю кого-то постарше… скажем, герцога Вильерса.
Последовала минута испуганного молчания.
– Разве никто не рассказал вам о его репутации?! – ахнула Ханна. – Держитесь подальше от него.
Каждое слово она подчеркивала, угрожающе тыча пальцем в грудь Роберты.
– Как можно дальше! У вас нет мамы, которая предостерегла бы от подобных встреч. Держитесь от него подальше, говорю я вам!
Роберта растерянно отступила:
– Обещаю.
Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой.
Девушки приняли ее за ту, какой она хотела казаться: бесхарактерную глуповатую молоденькую наследницу, привезенную из деревни, чтобы быть выставленной на брачном рынке под покровительством кузины, герцогини Бомонт.
Мамаши держались того же мнения. Правда, несколько раз были упомянуты мерзкие карикатуры из "Рамблерз мэгэзин", но добрые матроны заверяли, что почти никто не знает об их существовании.
Всю ночь Роберта танцевала и искала взглядом герцога Вильерса. Наконец она извинилась перед партнером, оттоптавшим ей все ноги, повернулась… и оказалась лицом клицу с герцогом.
– Вы должны простить меня, – произнес он, и глубокий голос, напоминавший мурлыканье тигра, прошил ее как разряд молнии. – Я едва не сбил вас с ног.
– Ваша светлость, – пробормотала она, приседая в реверансе.
– Насколько я понял, вы новый ягненок, привезенный на заклание лондонскому сезону. Впрочем, кто знает, возможно, вас ждет триумф. Теперь, когда мы снова встретились, будьте добры повторить свое имя.
– Леди Роберта Сент-Джайлз.
– Мой отец умер несколько лет назад, – совершенно не к месту заметил он. – Могу только предположить, что вашего постигла та же несчастная участь: не зря же вы поручены нежной заботе герцогини Бомонт.
Девушка вызывающе вскинула подбородок.
– Мой отец потрясен добротой и любезностью герцогини! – отрезала она.
– Разрешите пригласить вас на танец? Только учтите, что это может нанести серьезный ущерб вашей репутации. Но ведь я уже как-то предупреждал вас, не так ли?
– Разве? Я, должно быть, забыла, – бросила она, небрежно подняв бровь.
Он знал, что она лжет, но, похоже, это ему нравилось.
– Я никогда не соблазняю обедневших молодых леди, – вкрадчиво заверил он, – но всегда к услугам дам со средствами.
– Насколько я понимаю, – ответила Роберта, помолчав ровно столько, сколько полагалось для пущего эффекта, – моя добродетель может вынести один танец с вами в качестве партнера. Но так приятно сознавать, что, если меня одолеет страсть к саморазрушению, вы всегда к моим услугам. Такая любезность греет душу.
Герцог откинул голову и от души рассмеялся:
– Подорван собственной петардой! Но, признаюсь, я это заслужил. Идемте танцевать. Вы и в душе столь же цельная натура, какой кажетесь.
– Поскольку, как я понимаю, этот упрек вас не обидел, не стану притворяться, что пришла в ужас и сейчас упаду в обморок.