- Мужчина, который написал эти письма, сказал, что после того, как я подарю ему свою девственность, я приму как "необходимое зло" потерю всего, к чему когда-либо стремилась. Сейчас вы утверждаете, что я поблагодарю вас за собственное убийство. Вы простите меня, сэр, если я не соглашусь ни с одним из вас.
- Мужчина, который написал письма, не предлагал вам выбора. В отличие от меня.
- Выбор между чем? - Нотки истерии прозвучали в голосе Виктории. - Между способами, которыми вы меня убьете?
- Я даю вам шанс выжить, мадмуазель.
Первая смерть, сейчас…
- И что я должна сделать, чтобы получить этот шанс?
- Быть моей гостьей.
- Прошу прощения?
В Виктории вдруг проснулся неуместный интерес: сколько раз она просила у него прощения за последнее время? Четыре? Пять? Больше?
- Оставайтесь здесь, в моих комнатах, до тех пор, пока не станет безопасно. - Безопасность… не было никакой безопасности в его глазах. В его комнатах. В его доме. - У меня есть люди, которые будут охранять вас.
- Раньше вы говорили, что не можете гарантировать, что со мной ничего не случится, - резко возразила Виктория.
- Я и не могу.
Медная кровать тускло блестела.
В его глазах не было ни намека на приглашение разделить ее.
Виктория подумала об улицах, которые ждали её. И вопреки всему выбрала их.
- Я не могут остаться в ваших личных покоях, - твердо ответила она. Ее слова прозвучали так, словно их сказала та, кем она когда-то работала - тридцатичетырехлетняя незамужняя гувернантка.
- Вы пришли сюда, мадмуазель, готовая к гораздо большему, чем просто спать в моей кровати.
Память о его нежелании, чтобы она прикасалась к нему, рассердила Викторию.
- Но вы не хотите меня… в этом смысле.
Ее рот со стуком закрылся. Зачем она это сказала?
Он ведь говорил ей, что если возьмет ее, она умрет.
- Когда все закончится, я заплачу вам две тысячи фунтов, - предложил Габриэль.
С двумя тысячами фунтов Виктория могла прожить остаток своей жизни в комфорте. Не боясь ни голода. Ни холода. Ни мужчины, который выжидал, чтобы похитить ее девственность…
- Мне не нужны деньги, которые я не заработала.
Виктория вся сжалась. Это прозвучало самодовольно даже для ее ушей.
- Тогда я найду для вас работу, - невозмутимо ответил мужчина с серебряными глазами.
- В качестве гувернантки? - спросила Виктория. И задумалась, почему она не чувствует особого желания вернуться к своей профессии?
- Да.
- Я не думаю, что какая-нибудь семья захочет взять на службу женщину, которая проводила время в доме Габриэля.
- Мадмуазель, мои клиенты предпочтут нанять мою гостью в качестве гувернантки, чем узнать, что их сексуальные предпочтения стали достоянием публики.
Виктория не должна была удивиться. Но почему же она удивлена?
- Это шантаж, - сказала она неуверенно.
- Такова цена греха, - безжалостно ответил Габриэль.
- Вы предлагаете мне свою защиту, - медленно произнесла Виктория, стараясь понять, осмыслить, не поддаться панике.
- Я предлагаю вам свою защиту.
Она почувствовала прилив облегчения. И презирала себя за это.
Она не хотела зависеть от мужчины.
Ни ради еды. Ни ради защиты.
Ни ради сексуального удовлетворения.
- Надолго? - коротко поинтересовалась Виктория.
- На тот срок, который потребуется.
На тот срок, который потребуется, чтобы поймать мужчину. Вот что Габриэль имел в виду.
И убить его.
- Откуда вы знаете, что я не его сообщница?
Ужас заполонил Викторию.
Она не могла сказать то, что только что сказала. Но она именно так и сказала.
- Откуда вы знаете, что я не сделал свою ставку с единственной целью - убить вас, когда ваши крики будут меньше всего способны нарушить покой моих клиентов? - в свою очередь задал разумный вопрос Габриэль.
Виктория, не отрываясь, смотрела ему в глаза, не обращая внимания на нож в руке.
- Такова ваша цель? - ровным голосом спросила Виктория.
- Это дом свиданий, мадмуазель, - сухо ответил Габриэль. - Если кто-нибудь услышит ваши крики, он подумает, что вы кричите в порыве страсти.
Мужчины на улице иногда хрюкали, когда совокуплялись, словно свиньи, роющие землю в поисках еды; проститутки делали свою работу молча.
- Мужчины… и женщины… часто кричат в вашем доме свиданий? - спросила Виктория.
- Стены спроектированы так, чтобы предоставить полное уединение, - любезно ответил Габриэль, умышленно неверно истолковав ее слова. - Вы не услышите их.
- Мужчины и женщины, которые… совокупляются… на улицах… - они не кричат в порыве страсти, - прямо заявила Виктория.
Она увидела, как прошлое Габриэля отразилось в его пристальном взгляде. Голод.
Холод.
Секс.
Желание выжить.
Любой ценой.
Что могло заставить такого человека, как он, умолять?
- Мужчины и женщины на улицах совокупляются так, как они живут, мадмуазель, - равнодушно ответил Габриэль. - Здесь они воруют несколько мгновений наслаждения, там - кошельки.
Жизнь меж двух миров.
Потертое шерстяное платье Виктории не спасало ее колени от твердого пола. Они начали ощутимо болеть. Ее ладони вспотели. Чтобы вытереть их, она провела руками по бедрам. Шерсть на ощупь была грубой и колючей.
- Я не могу назвать вам имя проститутки, - сказала Виктория.
Она больше не могла называть Долли подругой, но не хотела быть ответственной за смерть женщины.
Долли тоже была жертвой обстоятельств.
- Я уже говорил вам, что если она еще не умерла, то сделает это очень скоро. - Лезвие ножа ярко вспыхнуло в его руке. В его длинных, изящных пальцах. - Ее имя будет бесполезным.
Виктория отвела взгляд.
Серебристые глаза в ожидании смотрели на нее.
Он не просил ее помогать ему. Так почему же она чувствовала, будто должна оказывать ему помощь?
- Мужчина, который написал письма… - Виктория облизала верхнюю губу, щелкнув языком. - Он не знает того, кто… оскорбил вас.
- Откуда вам это известно, мадмуазель?
Викторию не обманул вежливый тон Габриэля.
- Я знаю это, потому что он не знает о вас, сэр.
- Много мужчин знают обо мне, мадмуазель, - цинично ответил Габриэль.
- Если бы он знал о вашем доме, сэр, - резко возразила ему Виктория, - он бы не охотился за гувернанткой своих детей.
"Он бы не охотился за гувернанткой своих детей", - прозвенело в ее ушах.
Виктории показалось, что еще немного и последние силы покинут ее. Но что-то удерживало ее на краю, не давая упасть в бездну отчаяния.
Серебристые глаза жестко и непреклонно смотрели на нее.
- Вы либо так глупы, мадмуазель, либо лжете.
Виктория пристально посмотрела на него.
- Я ничем не могу вам помочь, сэр.
Если она назовет ему имя человека, который написал эти письма, мужчина с серебристыми глазами причинит ему вред.
Виктория не хотела, чтобы Габриэль узнал, кем был ее отец.
Она не хотела, чтоб он узнал о ее прошлом.
- Я ничем не могу вам помочь, - повторила она.
- Зато я могу помочь вам, мадмуазель, - шелковым голосом ответил Габриэль.
С едой. Защитой. Работой.
Ее выбор.
Жизнь.
Смерть.
Но какова цена?
Слезы навернулись ей на глаза.
"От изнеможения", - сказала она сама себе.
И знала, что снова солгала.
- Почему вы хотите помочь мне, если я не могу помочь вам? - спокойно спросила Виктория.
Габриэль поднялся. Внезапный скрип кожи.
Ее глаза оказались на одном уровне с его бедрами. Плотно прилегающие черные шелковые брюки не оставляли ни единого шанса усомниться в его принадлежности к мужскому полу.
"Он у вас такой большой, сэр?
- Немногим больше девяти дюймов".
Виктория откинула голову назад.
Серебристые глаза Габриэля мерцали.
- Возможно потому, мадмуазель, что когда-то я так же, как и вы, сказал, что не буду умолять. Возможно, я избавлю вас от этого.
Слишком много боли было в его глазах. Слишком много смерти.
Смеялся ли когда-нибудь этот мужчина, рожденный в трущобах французского города Кале?
- Вы когда-нибудь умоляли женщину о сексуальной разрядке? - спросила Виктория импульсивно.
Воздух в спальне накалился до предела.
- Я - Габриэль, мадмуазель. Я был шлюхой для мужчин, а не женщин.
- Для того чтобы прокормить себя, - твердо ответила Виктория.
- Для того чтобы разбогатеть, - мягко возразил Габриэль. - Иначе как, по-вашему, я смог бы построить этот дом?
Отец Виктории учил ее, что грех уродлив.
Она выглядела уродливо.
Но не было ничего уродливого в Габриэле и в его доме.
Виктория вдруг осознала, что сейчас она находится в гораздо большей опасности, чем когда он поймал ее при обыске содержимого ящиков. Габриэль простит человека, роящегося в его вещах, но не женщину, которая приоткрыла его прошлое.
Он может убить ее ножом, пистолетом, зубной щеткой…
Никто не будет оплакивать смерть Виктории Чайлдерс, одинокой старой девы.
А кто будет скорбеть о Габриэле?
- Вы не ответили на мой вопрос, сэр, - голос Виктории звучал так, словно он шел откуда-то издалека. - Вы не можете ожидать, что я буду отвечать на ваши вопросы, если вы не отвечаете на мои.
На мгновение ей показалось, что Габриэль не ответит, а затем…
- Нет, мадмуазель, я никогда не умолял женщину о сексуальной разрядке.
- А женщина когда-нибудь умоляла вас об этом? - настойчиво спросила Виктория. С громко стучащим сердцем.
Притягательный соблазн секса.
- Да.
- Вы наслаждались этим?
- Да.
- Вы… кричали… в порыве страсти? - спросила Виктория, не способная перестать задавать вопросы.
Желающая знать больше…
О сексе.
О мужчине, которого зовут Габриэль, и о женщине, которую зовут Виктория Чайлдерс.
Она хотела знать, почему именно ее послали к нему.
Секунда медленно тянулась за секундой. Один удар сердца. Три, шесть… девять…
Виктория вся обратилась в слух - мужчины и женщины внутри дома, проезжающий за окном экипаж.
Наконец…
- Нет, мадмуазель, я не кричал в порыве страсти.
Но он дарил наслаждение.
Наслаждение, чтобы возместить то, что он не получал.
Единственными звуками, нарушавшими тишину комнаты, были треск огня, стук сердца Виктории и шепот правды, скрытой за пеленой теней.
- Эти женщины, что умоляли о сексуальной разрядке, были у вас до или после того, как вы… умоляли… о разрядке?
- До.
Викторию приковала к месту опустошенность в глазах Габриэля. Тусклое сияние серых глаз взамен привычного мерцания серебра.
Правда стала медленно доходить до нее.
Она сожалела о своих вопросах, но было слишком поздно что-либо менять.
Правда была ей необходима.
- Прошло четырнадцать лет, восемь месяцев, две недели и шесть дней с того момента, когда я умолял о сексуальной разрядке, мадмуазель. - На мгновение за безупречной маской отчужденности показался мужчина, который желал прикасаться и хотел, чтобы к нему прикасались, который желал держать в объятиях и хотел, чтобы его держали в объятиях. Мужчина, который тотчас же скрылся за привычной маской отчужденной красоты. - С тех пор я не прикасался ни к одной женщине.
Глава 7
- Почему?
Голос Габриэля глухо отразился от стен пустого салона. Вечная борьба света с тьмой в угасающем пламени свечей.
Время расплаты пришло.
Два швейцара застыли в ожидании. Свет и тень играли на их лицах, превращая золотисто-светлые волосы - в пшеничные, каштановые - в огненно-бронзовые.
Ни один из них не смотрел Габриэлю в глаза.
Ни один не выражал страха или раскаяния.
На одну долгую секунду Габриэлю показалось, что они не ответят. А затем…
- C’est - ее глаза, месье.
Габриэль резко повернул голову в сторону Стивена. Красное пламя, полыхавшее в его волосах, умерло.
"Я сказала им, что мне нужен покровитель", - сказала Виктория Чайлдерс.
- Вы нарушили мои приказы из-за пары beaux yeux? - язвительно спросил он.
- Нет, месье. - Янтарные глаза решительно встретились с серебристыми. - Я нарушил ваши указания, потому что помню, каково это голодать и не иметь ничего ценного на продажу, кроме себя самого.
- Твоя память не была столь избирательна шестью месяцами раньше, Стивен.
Стивен работал на Габриэля пять лет. Он ни разу не позволил шлюхе или проститутке переступить порог дома.
До сегодняшнего вечера.
Но Виктория не была ни шлюхой, ни проституткой. Она была пешкой.
Посланной вторым мужчиной.
Глаза Габриэля внезапно поймали взгляд небесно-голубых глаз.
- Если бы мы прогнали ее, сэр, она бы не пережила сегодняшнюю ночь.
Джон был простым парнем из Ланкашира, который приехал в Лондон, чтобы разбогатеть. Один из тысяч, что ежегодно стекаются в город.
Красота - это единственное, что отличало его от других парней, рыскающих по городу в поисках работы.
Джон был рожден, чтобы стать фермером. Простая честная работа. Проституция шла вразрез со всеми привитыми ему моральными нормами.
Но он сделал это.
Джон занимался проституцией пять лет.
Это почти убило его.
Габриэль забрал его с улиц, накормил, одел, взял на работу, обучил. Джон был с ним десять лет. Шесть месяцев назад он доверил Джону защищать Майкла и его женщину.
Габриэль чувствовал, как на него давит рассвет.
- Ты знаешь цену предательства, Джон.
Не было ни капли сожаления в глазах швейцара. Ни намека на протест.
Оба - и Джон, и Стивен - знали, во что им обойдутся их действия.
Но, тем не менее, пошли на это.
Почему?
Мимолетная улыбка мелькнула в небесно-голубых глазах Джона, чтобы тут же исчезнуть в угасающем пламени свечей.
- Не правда ли, сэр, она была великолепна?
Оглядываясь назад…
- Да, - ответил Габриэль, - она была великолепна.
Аристократов и политиков ошеломил тот факт, что шлюха посмела утверждать, что в ней столько же чувства собственного достоинства, сколько в их женах, дочерях и сестрах.
- Стивен и я, мы оба соберем свои вещи и уйдем до того, как встанут слуги, - сухо сказал Джон.
Габриэль не мог позволить себе оставить их, особенно сейчас, когда второй мужчина вернулся.
Джон лучше, чем любой другой из его служащих, понимал это.
Более чем когда-либо Габриэль нуждался в людях, которым мог доверять.
Позволив женщине войти в дом - женщине, которая легко могла оказаться убийцей, - они доказали собственную ненадежность.
Он никогда не сможет доверять им.
Это знание не облегчало задачу Габриэля.
- Гастон выдаст вам двухмесячное жалованье в качестве выходного пособия, - сказал он безразлично.
Стивен отвел взгляд янтарных глаз.
- Спасибо, сэр.
Он развернулся, чтобы выйти из комнаты. Темнота поглотила блеск каштановых волос.
- Джон.
Тот замер на полпути. Золото блеснуло в его волосах.
- Сэр?
Глаза Габриэля сузились, исследуя лицо и тело Джона, пытаясь найти признаки напряженности.
Признаки предательства.
- Был ли еще кто-нибудь, кто сопровождал женщину?
- Нет, сэр. - Джон, не отрываясь, смотрел куда-то за плечо Габриэля. - Она пришла одна.
Он мог лгать. А мог говорить правду.
Габриэль никогда этого не узнает.
Джон бесшумно повернулся и застыл, остановившись.
Габриэль инстинктивно потянулся рукой под фрак, ощущая ласкающее тепло атласной подкладочной ткани, тяжесть и гладкость рукояти револьвера.
Джон, как и Габриэль, был вооружен. Как и все официанты и швейцары в доме Габриэля.
Руки Джона оставались прямыми.
- Туман был густой, словно гороховый суп, сэр, - спокойно сказал он. - По правде говоря, я не знаю, пришла женщина одна или нет. Возможно, кто-нибудь ждал ее снаружи, вне досягаемости света фонаря на двери. Единственное, что я могу сказать с определенностью, рядом с ней никого не было.
Грудь Габриэля сжалась.
Джон сказал правду. А Стивен?
- Почему ты это сделал, Джон?
- Она напомнила мне мистера Майкла.
Голодное выражение глаз.
- Она напомнила мне вас.
В глазах Габриэля никогда не было голода.
- Она напомнила мне всех нас.
Шлюх. Сутенеров. Нищих. Убийц. Воров.
Все, кто работал в доме Габриэля, выжили на улицах.
На английских улицах.
На французских улицах.
- Интересно, что бы с нами стало, - продолжил Джон, - если бы нам не выпал шанс заработать достаточно денег, чтобы избежать нищеты.
Джон избежал нищеты задолго до того, как Габриэль нашел его.
- Забери выходное пособие, Джон, и купи себе немного земли, - спокойно сказал Габриэль.
- Слишком поздно.
Габриэль подумал о Майкле. Об Энн.
Об их предстоящей свадьбе.
Люди Габриэля. Майкл заботился обо всех его служащих, иммигрантах и бездомных.
Образ седовласого мужчины возник перед мысленным взором Габриэля. За ним последовали картины клуба "Ста гиней".
Джон избежал нищеты, поскольку работал в клубе для гомосексуалистов.
Нет. Он не сможет вернуться к жизни простого сельского парня.
- Ты доверяешь Стивену, Джон? - импульсивно спросил Габриэль.
Ненавидя планы, зарождающиеся в своей голове, и понимая, что выбора нет.
Габриэль не позволит превратить свой дом в бойню, если есть хоть одна возможность остановить это.
Спина Джона напряглась.
- Я доверяю каждому, кто работает здесь, сэр.
Еще одна ошибка.
Шлюхи не могут себе позволить доверять кому-либо.
Любить.
Надеяться.
- Ты доверяешь мне? - тихо спросил Габриэль.
- Да.
В конечном счете, Виктория Чайлдерс также доверилась ему.
Она съела его пищу и сейчас спала в его кровати. Считая себя его гостьей.
Но не являясь ею.
Виктория - узница в той же степени, что и сам Габриэль.
- Должен ли я доверять тебе? - мягко спросил Габриэль.
- Я сделал то, что посчитал правильным.
И сделал бы это еще раз.
Идеальная добыча.
Рассвет уже со всех сторон окружил Габриэля.
Он должен выбирать. Позволить уйти Джону и Стивену, потому что они сделали то, что посчитали правильным.
Или оставить их, зная, что их человечность станет причиной еще больших смертей.
Второй мужчина мог подкупить их.
Если они виновны, второй мужчина убьет их.
Если они невиновны, увольнение убьет их.
И это будет гораздо худшая смерть, чем та, которая ждет их от руки второго мужчины.
Весь Лондон узнает об их увольнении. Никто не возьмет на работу тех, кого прогнал неприкасаемый ангел.
Джон и Стивен снова займутся проституцией.