Со шпагой в руке сэр Николас быстро спустился по лестнице и в два прыжка оказался у двери. Двор был залит ярким лунным светом, и справа чернела большая тень от сарая. За дверью мерцал фонарь и слышались приглушенные звуки.
Бовалле слегка помотал головой, словно прогоняя винные пары, и неслышной кошачьей походкой прокрался по мощенному булыжником двору.
В сарае француз торопливо подтягивал подпруги, и пальцы его слегка дрожали. Кобыла Бовалле была уже оседлана. На грязном полу стоял фонарь, рядом были брошены плащ и шляпа француза. Он стоял спиной к двери.
Послышался звук, от которого француз подскочил чуть ли не до потолка и рывком обернулся к дверям. Сэр Николас стоял с обнаженной шпагой в руке, смеясь над ним.
- Ого, мой юный грабитель! - сказал сэр Николас и снова рассмеялся. - И вам не совестно?
С минуту француз стоял в замешательстве, с лицом, искаженным яростью, а Бовалле, опустив шпагу, смеялся над его смущением. Затем неожиданно француз рванулся вперед, выхватил шпагу из ножен и ухитрился при этом опрокинуть фонарь. Теперь в сарае было темно, хоть глаз выколи, - только на сэра Николаса падал лунный свет.
Сверкнула шпага Бовалле, и, легко отпрыгнув в сторону, он почувствовал, как лезвие просвистело у его плеча, едва не задев его. Сэр Николас быстро сделал выпад, и его острие попало в цель. Послышалось сдавленное бульканье, звон шпаги, упавшей на землю, и глухой стук падающего тела.
Бовалле тихо выругался и застыл, прислонившись к стене и прислушиваясь. Только встревоженное фырканье лошадей, бивших копытами, нарушало тишину. Он осторожно двинулся вперед и споткнулся обо что-то, лежавшее на полу у его ног.
- Боже всемогущий, неужели я убил этого мальчика? - пробормотал сэр Николас и склонился над неподвижным телом.
Джошуа промчался по двору и влетел в сарай.
- Боже ты мой! Что тут такое? Хозяин! Сэр Николас!
- Да не ори ты! Помоги мне с этим телом.
- Он мертв? - ужаснулся Джошуа, ощупью пробираясь в темноте.
- Не знаю, - отрывисто ответил сэр Николас. - Бери его за ноги и помоги вынести. Вот так!
Они вынесли свою ношу в освещенный лунным светом двор и положили на булыжники. Бовалле встал на колени и, расстегнув элегантный колет француза, нащупал сердце. Там была рана с ровными краями, глубокая и не оставляющая сомнений.
- Черт побери, я перестарался, - пробормотал Бовалле. - Вот дьявольщина! Но молодой предатель пытался меня убить. Что это?
В руках у него оказался шелковый сверток, который висел на шее у покойного.
- Откройте, - дрожа, посоветовал Джошуа. - Может быть, вы узнаете его имя.
- А что это мне даст, дурак? - Но сэр Николас взял пакет и сунул за пазуху. - Мы должны закопать его, Джошуа, и поскорее. Только тихо!
- Закопать! Вашей шпагой? - осведомился Джошуа. - Вот напасть! Нет, подождите! Я вспомнил, что в сарае есть инструменты.
Часом позже, когда с мрачной работой было покончено, сэр Николас, совершенно протрезвевший, тихо вернулся в гостиницу. Он слегка хмурился. Это не к добру, и дела пошли не так, как он планировал. Но кто мог подумать, что этот молодой болван так вероломно поступит с ним? Он молча поднялся в свою комнату и сел на кровать, пока Джошуа зажигал фонарь и ставил его на сундук.
Медленно вытерев шпагу, Бовалле вложил ее в ножны. Он вынул из-за пазухи сверток и кинжалом вспорол шелк. Внутри зашуршали листы бумаги. Бовалле поднес их к свету. Пробежав первый лист, он остановился на подписи. У него вырвалось восклицание, и он придвинул фонарь поближе. Сэр Николас держал в руках письмо от Гизов к королю Филиппу, но оно было почти полностью зашифровано.
Джошуа, вертевшийся возле него, рискнул задать вопрос:
- Что это, хозяин? Там есть его имя?
Теперь Бовалле рассматривал пропуск, заполненный прекрасным почерком.
- Мне кажется, мой Джошуа, что я убил отпрыска рода Гизов.
- Господи, сохрани мою душу! - произнес Джошуа. - Это нам что-нибудь дает, хозяин? Мы можем этим воспользоваться?
- Поскольку это письма к его католическому величеству, то, по-видимому, мы можем ими воспользоваться наилучшим образом, - ответил сэр Николас, снова изучавший первый лист. - Я немного разбираюсь в шифрах, так что, полагаю… - Он оторвался от бумаг. - Эй, плут, ложись-ка ты спать!
Когда через час Джошуа проснулся, он увидел, что сэр Николас все еще сидит возле сундука и внимательно изучает бумаги. Голова его была обвязана мокрой тряпкой - не мудрено, что она болит, подумал Джошуа. Он снова закрыл глаза и задремал.
Когда слуга проснулся, было позднее утро. На большой кровати спал сэр Николас, бумаг нигде не было видно. Джошуа тихо оделся, выскользнул из комнаты и спустился вниз. Он увидел обескураженного хозяина, громогласно поносившего молодого господина, который тихо исчез ночью, не расплатившись по счету. Джошуа искусно разыграл удивление, задал подходящие к случаю вопросы и выразил праведное негодование по поводу подобного поведения, вспомнив про себя о ночных трудах.
Вскоре послышался голос сэра Николаса, призывавшего своего слугу. Джошуа помчался по лестнице с подносом, на котором был завтрак для его господина.
Сэр Николас очнулся от сна и был бодр, как будто не просидел всю ночь, разбирая шифр. Глаза у него были ясные и незатуманенные, и только влажная тряпка, брошенная на пол, свидетельствовала о ночных занятиях.
Джошуа поставил поднос и вынул свежую рубашку для сэра Николаса.
- Знаете, хозяин, внизу кутерьма из-за того самого дельца. Куда ушел тот человек? Почему он ушел? Я-то, конечно, и не подумал отвечать, но сдается мне, что нам надо бы поскорее перебраться через границу.
- Как только я покончу с завтраком, - сказал Бовалле. - Посмотри, хорошо ли закрыта дверь. А теперь, плут, послушай-ка меня. - Он выпил вина и отломил кусок ржаного хлеба. - За ночь я стал шевалье Клод де Гиз, ты меня понял?
- Да, хозяин. Я же говорил, мы сможем воспользоваться этой историей.
- Наилучшим образом. Я не могу с точностью судить обо всех бумагах, к тому же одна из них крепко запечатана. Однако я разобрал достаточно, чтобы извлечь для себя пользу. Там слишком высокие материи для тебя, но ты должен знать, что отныне я путешествую как тайный гонец от Гизов к королю Филиппу. Да, тут есть кое-что любопытное для Уолсингема! - Он потянулся за рубашкой. - Да, мошенник, это рискованное предприятие - самое рискованное из всех, в которых я участвовал!
- И похоже, оно закончится прескверно, - проворчал Джошуа. - Тайные гонцы, вот уж точно! Да, мы будем такими тайными, что больше о нас никто никогда не услышит.
- Нехорошая шутка! Но это самое безумное приключение из всех, о которых я слышал. Ты испуган? Ну что же, тебе еще не поздно повернуть назад.
Джошуа выпятил грудь.
- Хорошенькое дело! Я пойду до конца. К тому же предсказано, что я умру у себя в постели. Чего же мне бояться?
- Ну что же, - сказал сэр Николас и рассмеялся. - В таком случае вперед - и "не вешать нос!".
Глава 9
С документами на имя шевалье де Гиза он легко перебрался через границу. Из той части депеши к Филиппу, которую удалось прочесть, Бовалле узнал, что молодой француз состоит в родстве с герцогом де Гизом, и, судя по тому, что об этом упоминалось в письме, ему вряд ли доводилось раньше бывать с поручением в Испании. Бовалле прекрасно понимал, что его собственная жизнь у него в руках. Один неверный шаг, одна встреча в Мадриде с каким-нибудь французом, знавшим шевалье, - и он пропал. При этой мысли Бовалле заставил лошадь сделать караколь. Он никогда так остро не наслаждался жизнью, как теперь, когда ему угрожала опасность потерять ее. Подбросив шпагу в воздух, он ловко поймал ее. Солнце отражалось в сверкавшем лезвии. Между восемью коронами стояло имя Андреа Феррары, а под ними был девиз: "Я жалю наверняка!"
- Мои шпага и ум против всей Испании! - пропел Бовалле и стал насвистывать кэтч. Затем он задумался о той, на поиски которой отправился, и лье стали пролетать совсем незаметно.
В дороге у них было достаточно времени для размышлений, так как только через пару недель вдали показался Мадрид - белый город, расположенный на вершине, над огромным плато. К северу от него лежали горы Гвадаррама, а к югу - большая цепь, защищавшая Толедо.
Джошуа, который вел вьючную лошадь, проклинал все на свете. Много лет назад он путешествовал по Испании с Бовалле, но теперь заявлял, что забыл, какие тут ужасные дороги. Отъехав назад, он внимательно осмотрел местность.
- Одни овцы, - хмыкнул он. - Их достаточно, чтобы опустошить все вокруг. Черт побери, какой бедный край! Просто не на чем взгляд остановить. Ни хлебов, ни пахарей, ничего, кроме голых скал и пыли. Да, и еще овец - я забыл овец, хотя вам, хозяин, это покажется невероятным. Ну неужели вот это можно назвать дорогой? Да, как я посмотрю, этим испанцам есть чему поучиться у нас, англичан!
- Придержи язык, - резко сказал Бовалле. - Чтоб я больше не слышал об англичанах. Да, тут в самом деле голая земля. Интересно, как скоро смог бы отсюда добраться гонец, скажем, до границы?
- Да он бы не смог проехать по этим дорогам так, чтобы его лошадь не охромела. Это, можно сказать, средневековая земля. Вспомните о прекрасном особняке, который построил себе милорд в Элрестоне, и взгляните на эти мрачные крепости! - Он говорил об угрюмом замке, который виднелся в нескольких милях от них. Джошуа вздрогнул. - Нет, не нравится мне эта земля. Она хмурится, хозяин! Помяните мое слово - она хмурится!
Они взобрались на Гвадарраму и спустились на большое иссохшее плато. Усталые путники тащились миля за милей, пока наконец не увидели впереди Мадрид. Они въехали в город в вечерней прохладе. Джошуа дрожал на своей лошади и ругал этот сумасшедший климат:
- Днем ты поджариваешься, а когда наступает вечер, начинает дуть арктический ветер, от которого можно слечь в лихорадке.
Бовалле, помнивший прежний Мадрид, нашел, что город разросся с тех пор, как он тут был. Он проехал к гостинице "Восходящее солнце", которая располагалась в нескольких шагах от Пуэрта-дель-Соль. Не было нужды снова предупреждать Джошуа. Этот выносливый субъект перестал жаловаться, как только они стали пробираться по крутым улицам к сердцу города, и можно было не сомневаться, что он мужественно вынесет все. Бовалле не опасался, что Джошуа случайно выдаст его. Он бегло говорил на французском - правда, грубоватом - и прекрасно владел испанским. Ему не грозили оговорки из-за неспособности подобрать иностранное слово.
В гостинице сэр Николас спросил отдельную комнату и в тот вечер поужинал у себя. Прислуживал ему Джошуа.
- Поскольку французский посол наверняка не посвящен в депеши, которые я доставил, ты скажешь, Джошуа, что я путешествую для собственного удовольствия. Ты ничего не знаешь о секретных документах.
- Хозяин, что вы сделаете с этими бумагами? - с беспокойством спросил Джошуа.
Уголки рта сэра Николаса приподнялись под щегольскими усиками.
- Разумеется, передам их его католическому величеству! А как же иначе?
- Боже мой, неужели вы полезете в логово льва? - ужаснулся Джошуа.
- Мне известен только один лев, сэр, и он не в Испании! - ответил Бовалле. - Утром я отправляюсь в Алькасар. Приготовь мне пышный наряд французского покроя. - Он вынул из-за пазухи украденные документы и положил на стол. - И хорошенько зашей их в кусок шелка. - Его глаза блеснули. - Как, ты все еще трясешься? Перекрестись и помяни Иисуса. Это подойдет к твоей роли.
Оказалось, что в Алькасар не так легко проникнуть, как во дворец королевы Елизаветы. Были проволочки, множество вопросов, и у мнимого шевалье забрали документы, оставив дожидаться в мрачном зале.
Усевшись на резной стул из кипариса, он с любопытством огляделся. Вокруг было много темного мрамора и роскошной парчи, а стены украшали фламандские гобелены, изображавшие сцены мученичества разных святых. У подножия широкой лестницы стояла бронзовая статуя. На полу лежали турецкие ковры, представлявшие для англичанина странное зрелище и заглушавшие шаги. В Алькасаре царила мертвая тишина. По обе стороны огромной двери стояли лакеи с бесстрастными лицами. Время от времени по залу проходили какие-то люди, но они не произносили ни слова. Прошел придворный, разряженный в шелк и бархат; скромно одетый человек, которого Бовалле принял за секретаря; монах-доминиканец, чье лицо было скрыто капюшоном, а руки спрятаны в широких рукавах рясы; какой-то старик, с любопытством взглянувший на Бовалле; офицер караула; женщина, куда-то спешившая, - возможно, фрейлина.
В этом величественном зале была какая-то гнетущая атмосфера. Само безмолвие могло подействовать на слабые нервы, но не на Бовалле. Для англичанина это было местом мрачных предчувствий и тайного ужаса. Даже если бы в зале не появилась темная фигура монаха, воображение рисовало бы ужасные картины.
Но сэру Николасу не мерещились никакие кошмары, и пульс его бился так же ровно, как всегда. Один неверный шаг, и ему никогда не видать Англию. Но какая-то бесшабашная отвага подсказывала ему, что неверного шага не будет. Месяц назад в Париже маркиз де Бельреми в ужасе воскликнул: "Mon Dieu, quel sangfroid!" Если бы он увидел своего родственника сейчас, то пришел бы в еще больший ужас и мог бы более убежденно повторить, что сэр Николас будет шутить даже на пороге ада.
После того как Бовалле прождал не менее получаса, вернулся лакей вместе с чисто выбритым секретарем в длинном одеянии, который пронзительно взглянул на англичанина.
- Вы шевалье де Гиз? - спросил он по-французски.
Сэр Николас играл золотым ароматическим шариком. Насколько он мог судить о Гизах, они не встали бы перед каким-то писцом. Он важно наклонил голову.
- У вас письма для его величества? - продолжал секретарь.
Бовалле снова кивнул, сознавая, что произвел хорошее впечатление. Про себя он подумал: "Однако наша королева окружает себя людьми лучшего происхождения!" Он сразу же учуял парвеню.
Секретарь в свою очередь поклонился и протянул руку:
- Сеньор, я передам их его величеству.
В ответ Бовалле слегка приподнял черные брови. Неизвестно, что тут сыграло роль - мысль, что так поступил бы Гиз, смелость сэра Николаса или, возможно, ему просто было любопытно взглянуть на знаменитого Филиппа, - но он мягко произнес:
- Мне приказано, сеньор, передать эти письма в собственные руки его величества.
Секретарь снова поклонился. "Все идет хорошо", - подумал Бовалле, который, несмотря на свой беззаботный вид, впился в лицо собеседника рысьим взглядом.
- Не угодно ли, сеньор, следовать за мной? - сказал секретарь и повел его по лестнице на длинную галерею.
Пройдя через целый лабиринт коридоров, они подошли к входу, завешенному занавесом. Бовалле ввели в комнату, обставленную с аскетической простотой, и снова оставили дожидаться.
И здесь на стенах висели гобелены со святыми мучениками. Сэр Николас поморщился, сожалея о вкусе его католического величества. Прошло еще полчаса. По-видимому, король Филипп не спешил. Сэр Николас созерцал через окно мощеный двор, время от времени зевая.
Наконец появился секретарь.
- Его величество примет вас, сеньор, - сообщил он и вернул документы шевалье. - Сюда, извольте.
Он придержал для Бовалле занавес и провел его по коридору к двойным дверям. Здесь он постучался, и ему открыли. Сэр Николас оказался в приемной, где два человека что-то писали за столом, а у дверей стояли двое часовых. Он последовал за секретарем через комнату к сводчатому проходу, скрытому занавесом. Часовой отдернул занавес, и секретарь вошел в комнату.
- Шевалье де Гиз, сир, - объявил он с низким поклоном и слегка отступил назад.
Сэр Николас хладнокровно шагнул вперед, помедлил минуту, пока за ним опустится занавес, и окинул быстрым взглядом пустую комнату, походившую на келью. У окна стоял священник. В кабинете почти ничего не было - сундук, секретер, посередине - стол. За столом, в кресле с высокой спинкой и с подлокотниками, сидел, поставив ногу на скамеечку, обитую бархатом, бледный человек с жидкими белокурыми локонами, подернутыми сединой. Его желтая борода была такой же редкой, как волосы, а глаза, полуприкрытые сморщенными веками, - мрачными и хищными.
Сэр Николас грациозно опустился на колено, и плюмаж его шляпы коснулся пола. "Боже праведный! - пришло вдруг ему в голову. - Мы вдвоем в этой маленькой комнате, а он ничего не знает!"
- Шевалье де Гиз, - медленно повторил Филипп неприятным голосом, - мы приветствуем вас, сеньор.
Но в его лишенном всякой выразительности тоне не было приветливости, а тусклые глаза оставались безжизненными. "Он был бы еще менее приветлив, если бы знал, что перед ним Ник Бовалле", - подумал сэр Николас, поднимаясь.
Филипп, неподвижно сидевший в кресле, казалось, изучал его. Это был напряженный момент, но сэр Николас спокойно стоял под пристальным взглядом. Они даже не догадываются, что его шпага готова в любую секунду покинуть ножны. Но вот опасность миновала.
- Вы привезли нам письма, - медленно произнес невыразительный голос.
Бовалле вынул из-за пазухи шелковый сверток, подошел к столу, вновь преклонил колени и подал его.
Принимая сверток, король коснулся его руки. Пальцы у него были холодные и слегка влажные. Он отдал пакет секретарю и сделал Бовалле знак подняться.
- Вы впервые в Испании?
- Впервые, сир.
Филипп наклонил голову. Секретарь разрезал шелк и теперь разворачивал шуршавшие бумаги перед своим государем. Филипп медленно прочел первую страницу, но выражение его лишенных блеска глаз осталось без изменения.
- Насколько я понял, вы - родственник герцога де Гиза, - заметил он и отодвинул от себя листы, - Мы рассмотрим эти вопросы и дадим вам ответ через неделю или несколько позже. - Слово "спешить" явно не входило в лексикон его величества. Он обратился к секретарю: - Васкес, если дон Диас де Лоса во дворце, пошлите за ним. - Он снова перевел взгляд на Бовалле: - Сеньор, дон Диас позаботится, чтобы вы не скучали. Где вы остановились?
Бовалле назвал гостиницу. Филипп задумался.
- Да, так лучше, - наконец сказал он. - Вы находитесь здесь неофициально.
- Я сказал, сир, что путешествую для собственного развлечения.
- Это хорошо, - одобрил Филипп. - Не сомневаюсь, что вы приятно проведете время. В Мадриде есть на что посмотреть.
- Сир, я обещал себе осмотреть великий Эскуриал, - благоговейным тоном поведал сэр Николас.
В глазах Филиппа заискрилась жизнь, а в голосе появилось оживление. Он заговорил о своем огромном дворце, который, по его словам, был близок к завершению. Видно было, что он страстно увлечен этой темой, и он все еще продолжал рассказывать, когда вернулся Маттео де Васкес. Вместе с ним в комнату вошел величественный гранд средних лет, который был так роскошно одет, что выглядел полной противоположностью королю, облаченному в черное.
Недолгое воодушевление Филиппа угасло. Он представил дона Диаса де Лосу и поручил шевалье его заботам. Бовалле откланялся и вышел вслед за этим господином.