"Вы нравитесь мне больше всех".
Неожиданно весь гнев испарился, и Пруденс без сил опустилась на стул у туалетного столика. Она смотрела на записки, от которых теперь остались одни клочки, так же как и от ее надежд, и ее решимость исчезла. Пруденс разразилась рыданиями.
Глава 9
Кажется, самый скандально известный герцог, вернувшийся в Англию всего две недели назад, уже выбрал себе герцогиню. Мы можем только похвалить его как самого проворного жениха.
"Соушл газетт", 1894 год
К утру Пруденс выплакала все слезы. С помощью Уоддел она приложила к глазам компрессы из чая, припудрила нос и, когда пришло время идти с тетей и дядей в церковь, уже надеялась, что по ее виду нельзя будет догадаться о проведенной без сна ночи и пролитых слезах. Она со всей отчетливостью поняла, что отчасти должна винить во всем себя, свои собственные нереальные ожидания. Она решила, что никогда больше не позволит себе глупости довериться мужчине, пусть даже он будет невероятно привлекателен.
По окончании службы она отмахнулась от предложения тети провести остаток дня у Миллисент, сказав, что намерена придерживаться прежних привычек и по воскресеньям пить чай на Литтл-Рассел-стрит.
Когда ее великолепная карета с откинутым верхом по случаю прекрасного весеннего дня остановилась у пансиона и кучер опустил ступеньки, она привлекла несколько любопытных взглядов прохожих. Пруденс вышла из кареты и постояла у входа, разглядывая аккуратный кирпичный дом с зеленой дверью и тюлевыми занавесками. Волна ностальгии затопила ее. "Савой" – роскошная гостиница, но это не Литтл-Рассел-стрит.
Только неделя прошла с тех пор, как она жила здесь, а вся ее жизнь совершенно изменилась, как ей представлялось, к лучшему. Но сейчас, глядя на дом, в котором она прожила одиннадцать лет, испытывая горечь от событий последней ночи, Пруденс не была в этом уверена. Она не стала звонить. Хотя Пруденс здесь больше не жила, она не собиралась менять свои отношения с подругами, открыла дверь и вошла.
– Всем здравствуйте, – сказала она с вымученной жизнерадостностью, переступая порог. – Чайник кипит, я надеюсь?
Ее встретили радостными возгласами в гостиной; подруги высыпали в холл и окружили ее.
Первой Пруденс приветствовала миссис Моррис.
– Пруденс, дорогая, какой приятный сюрприз! – воскликнула домовладелица, расплываясь в широкой улыбке. – Мы не ожидали увидеть вас сегодня.
– Не могу представить причину, по которой я могла бы отсутствовать, – отвечала она, снимая накидку. – Знаете, я никогда не пропускаю воскресное чаепитие.
– Мы не думали, что ты захочешь продолжить знакомство с нами, – сказала ей Мария с веселой беззаботностью, которая, как Пруденс знала, была притворной. – Ты теперь богатая наследница и все такое, слишком важная птица, чтобы знаться с нами.
Пруденс смотрела на смеющиеся лица, и сердце ее сжалось. Милая, глупенькая миссис Моррис, которая заволновалась и засуетилась, уверенная, что чай в "Савое" должен быть куда привлекательнее, чем здесь! Жизнерадостная миссис Инкберри, давняя подруга миссис Моррис, которая не жила в этом доме с тех пор, как вышла замуж больше двух десятков лет назад, но все еще приходила на чай каждое воскресенье. И такие же, как она в прошлом, одинокие девушки-швеи – Миранда, Дейзи, Люси и, конечно, Мария, которая тепло обняла ее и осведомилась, не успела ли она обручиться.
Вопрос стер улыбку с лица Пруденс. И это не прошло незамеченным. Посыпались вопросы, и скоро она сидела на своем обычном месте на диванчике и рассказывала все о событиях той ночи сочувственно внимающим слушательницам.
– Моя дорогая, как ужасно! – прожурчала миссис Инкберри, успокаивающе похлопывая ее по плечу и подавая носовой платок. – Что вам нужно, так это чашечка чаю, горячего и крепкого, и чего-нибудь к чаю. – Она осмотрела стол. – Абигайль?
– Чаю? – Миссис Моррис покачала головой и поднялась со стула. – Нет, Джозефина, не чай нужен девушке в такое время. Маленький стаканчик джина – вот что приведет ее в порядок.
Последовало неловкое молчание. Девушки незаметно обменялись взглядами. Никто не хотел обидеть миссис Моррис, сказав ей, что ее джин отвратителен.
– Нет-нет, пожалуйста, – запротестовала Пруденс. – Днем я предпочитаю не пить спиртные напитки, даже в медицинских целях. Чай – это всегда хорошо, спасибо.
Миссис Моррис заколебалась, но вернулась на место. Для Пруденс тут же наполнили чашку и передали ей – ароматный, горячий чай "Эрл Грей", любимый сорт королевы и поэтому неизменно подаваемый на Литтл-Рассел-стрит.
Миссис Инкберри еще раз по-матерински похлопала ее по плечу.
– Выпейте чаю, Пруденс, и вы сразу почувствуете себя гораздо лучше.
Пруденс сделала несколько глотков и действительно обнаружила, что ей стало лучше, хотя она подозревала, что "Эрл Грей" здесь ни при чем, а помогло то, что она излила душу подругам.
– Он даже не заговорил с вами? – спросила Люси, возвращаясь к предмету разговора, как если бы она не могла поверить этому. – Ни разу? После того как перед этим вы провели вместе весь день?
Пруденс покачала головой и сделала глоток чаю.
– Ни разу.
– Берегитесь, Пруденс, вам не следовало проводить время наедине с ним, – мягко, по-матерински укорила ее миссис Инкберри.
Пруденс виновато заерзала.
– Я знаю, знаю, – пробормотала она, – наверное, вы скажете, что я заслуживаю того, что получила, раз уж пренебрегла нормами поведения, но…
– Чепуха, – прервала ее миссис Инкберри. – Вы хорошая девушка, Пруденс, и ваша романтическая импульсивность не извиняет его некрасивого поведения. Так грубо порвать с вами…
– Нет-нет, – торопливо поправила ее Пруденс, – он не был настолько невежливым. Он узнал меня и очень вежливо поклонился мне.
– Хорошо, так все, получается, не так уж плохо? – сказала Миранда с преувеличенной бодростью. – По крайней мере, он признал вас.
– Он поклонился с другого конца зала, – объяснила Пруденс. – Он стоял с леди Альбертой и был похож на кота, купающегося в сливках.
Люси шумно отставила чашку с блюдцем.
– Не могу поверить, что он пренебрег нашей Пруденс и предпочел обратить свою привязанность на леди Альберту. Она, судя по всему, ужасная особа.
– Я тоже так думаю, – вставила Дейзи, – если ему нравится леди Альберта, у него что-то с головой и он не стоит ваших слез. И уж он точно недостоин вас, герцог он там или нет.
Все собравшиеся дружно согласились с такой точкой зрения, однако общее мнение не слишком утешило Пруденс.
Миранда высказала и другое мнение.
– Может быть, существовала какая-то причина его поведения, – со своим обычным оптимизмом сказала она. – Что-то такое, чего мы не знаем.
Общий ропот несогласия был ответом на такое наивное предположение, но неожиданно с ней согласилась Люси, которая всегда была склонна предполагать худшее.
– Может быть, и так. Пруденс, вы упомянули, что он танцевал с леди Альбертой, но, может быть, он чувствовал себя обязанным танцевать с ней? Знаете, как это бывает. Друзья с самыми лучшими намерениями подталкивают двух людей друг к другу, причем предполагается, что они сами хотят этого, и вот чем это кончается: у тебя появляется чувство, что ты должна танцевать с кем-то, кто тебе совсем не интересен.
Пруденс очень хотела бы поверить в такое объяснение, но она знала, что это не так.
– Они танцевали три раза, – мрачно пояснила она. – Три вальса.
Это сообщение было встречено общим испуганным "Оххххх", потому что все знали о последствиях.
– Самое странное, – сказала она, – что я едва знаю его, и все же с самого начала меня так сильно тянуло к нему. Я понимаю, что с моей стороны глупо было питать надежду на взаимность, но…
– Совсем не глупо! – вырвалось у Марии. – Он пригласил тебя на пикник, потому что хотел быть с тобой, вот что я скажу. Я видела, как он помогал тебе в ту ночь во время бала. Мужчины не делают такие вещи просто из доброты. Он глаз не мог отвести от тебя, это было ясно как божий день.
– Я тоже так думала. Но кажется, ошиблась. – Пруденс уставилась в свою чашку, рисунок из розочек на блюдце расплывался перед ее глазами. Она свирепо терла глаза, чтобы не заплакать. – Не имеет значения, – солгала она и спрятала в карман носовой платок. – Мне все равно.
Чтобы укрепить себя, она взяла с подноса один из крошечных шоколадных эклеров, а ее верные и негодующие подруги тем временем высказывали, что они думают о герцоге Сент-Сайресе.
"Он негодяй".
"Он не умеет себя вести".
"Он просто глуп. Мужчины часто ничего не понимают".
"Или, может быть, он влюблен в леди Альберту?"
"Тогда он негодяй с плохим вкусом!"
Пруденс съела еще один эклер, потом еще один, а ее подруги все продолжали попытки объяснить необъяснимые поступки джентльменов в целом и герцога в частности.
И когда все пришли к согласию, что от джентльменов нельзя ждать поступков, даже отдаленно согласующихся со здравым смыслом, и что их поведение зачастую непостижимо даже для самого острого женского ума, раздался звонок. Доркас заспешила к входной двери, а разговор перешел на предположения, кто бы это мог быть. Лишь Пруденс осталась безучастной, но когда из холла донесся мужской голос, явно принадлежащий воспитанному светскому человеку, она онемела от изумления.
– Это он, – шепнула она, чувствуя, как ее охватывает паника. – Герцог здесь.
По комнате пронесся шепот удивления, но Пруденс едва ли слышала его. Изо всех сил стараясь успокоиться, она отставила чай, стряхнула крошки с юбки, торопливыми касаниями пальцев проверила, не осталось ли на лице следов шоколадной глазури.
– Как я выгляжу? Как будто я всю ночь проплакала? – спросила она Марию, на мнение которой привыкла полагаться, потому что Мария никогда не кривила душой.
– Да, – ответила подруга, и Пруденс пожалела, что не задала этот вопрос Миранде.
– Герцог Сент-Сайрес, – объявила Доркас.
Все девушки поднялись при его появлении. И хотя Пруденс по-прежнему жгла обида за оскорбление, нанесенное на балу, при виде герцога ее затопила волна удовольствия и страстного желания.
Ни одна женщина не взялась бы винить Пруденс за это. Стоя в бедной гостиной, в обстановке, в которой чувствовалась претензия на аристократизм, среди обоев в махровых розах и занавесок из бобинного кружева, он затмевал собою все вокруг. Он был великолепен.
Не на одну Пруденс его присутствие произвело такое впечатление, потому что зашуршали юбки, началось незаметное прихорашивание. Герцог, казалось, не замечал вызванного им волнения, потому что смотрел только на Пруденс.
– Мисс Босуорт, – произнес он, с поклоном снимая шляпу.
Пруденс присела в реверансе, выразив уважение к его титулу, но с выражением неудовольствия, и, когда он направился к ней, высоко подняла голову с намерением держать себя в руках и выказывать равнодушие, несмотря на опухшее от слез лицо и набитый эклерами живот.
– Ваша светлость.
До некоторой степени она в этом преуспела, потому что, пройдя половину пути, он остановился, и в его лице появилось что-то, отдаленно похожее на чувство вины.
– Мисс Босуорт, я знаю, вы считаете – я самый низкий из людей, но умоляю вас поверить, что у меня были причины, которые заставили меня вчера вечером вести себя подобным образом, причины, которые я чувствую необходимость объяснить вам, если вы будете так добры, что дадите мне возмож… – Он остановился и посмотрел вокруг, как бы только теперь осознав, что они не одни. – Простите меня. Боюсь, я нарушил ваш праздник.
Миссис Моррис сделала жест в сторону чайной посуды.
– Нет, нет, просто воскресный чай, как обычно. Пруденс, ты не представишь нас своему другу?
Она повиновалась, но все ее мысли были заняты тем, чтобы держаться невозмутимо, не показать чувств, вызванных его неожиданным появлением. Потратив силы на демонстрацию равнодушия, она не сразу заметила, что в комнате воцарилось молчание и все смотрят на нее.
Пруденс заставила себя заговорить.
– Может быть, выпьете с нами чаю, ваша светлость? – единственное, что она могла произнести, и тут же прикусила язык, потому что ей следовало потребовать, чтобы он ушел, сказать, что он может оставить объяснения при себе и идти пить чай с леди Альбертой.
– Да, ваша светлость, – вмешалась миссис Моррис, – пожалуйста, выпейте с нами чаю. – Она взяла чайник, встряхнула и издала смешок. – Дорогая, ничего не осталось. Мне нужно заново приготовить чай.
– Я не хочу причинять вам беспокойство, – сказал герцог, однако домовладелица, помахав рукой, отвергла его вежливый протест.
– Никакого беспокойства, – уверила она его и заторопилась к двери. – Мы все не откажемся от второй чашечки и нескольких сандвичей. И от горячих булочек тоже, я думаю. О, но… – Она остановилась у двери. – Боюсь, одной мне не управиться. Леди, не мог бы кто-нибудь из вас помочь мне?
Когда все остальные женщины немедленно вызвались помогать, встали и пошли к двери, Пруденс почувствовала, как ею овладевает паника.
– Пруденс, оставайтесь здесь и займите разговором вашего друга, – приказала миссис Моррис, выпроваживая остальных из гостиной. – Мы вернемся через десять минут. Вы извините нас, ваша светлость? – Не дожидаясь ответа, она вы шла из комнаты вслед за другими, и после их ухода воцарилась какая-то оглушающая тишина.
Пруденс почувствовала необходимость что-то сказать.
– Как вы узнали, где меня искать?
– Я заехал к мадам Марсо, чтобы узнать адрес. Ее не было, но некая мисс Кларк попросила передать вам наилучшие пожелания.
– Я поняла.
Последовала долгая, неловкая пауза. Пруденс не знала, стоит ли ей заговорить о погоде.
– Мисс Босуорт, – произнес Сент-Сайрес, спасая ее от упоминания о том, какой сегодня прекрасный день, – я буду с вами откровенен.
Как ни удивительно было его появление, герцог продолжал удивлять ее. Он закрыл дверь, что было совершенно недопустимо, за исключением случаев, когда мужчина собирался сделать предложение, а так как он в любом случае был помолвлен с леди Альбертой, вероятность того, что он предложит Пруденс выйти за него замуж, была такой же, как посадка на луне ракеты Жюль Верна, и повернулся.
– Мисс Босуорт, в тот день в Национальной галерее вы сказали мне, что верите в брак по любви.
То, что он заговорил о женитьбе, могло бы дать надежду, но также могло предварять сообщение о его помолвке с Альбертой.
Пруденс с трудом сглотнула.
– Вы сказали то же самое, как мне помнится, – напомнила она ему.
– Да, именно. Я… – Он неловко засмеялся. – Это труднее, чем я думал.
Сказав это, он подошел к окну, чем еще больше усилил подозрения Пруденс. Проходили секунды, похожие на часы. Она смотрела на него и ждала. Солнечные лучи падали на Сент-Сайреса из окна, отчего серебряная булавка в его галстуке блестела, а волосы отливали золотом. Наконец Пруденс не выдержала и кашлянула.
Он взглянул на нее, затем отвел взгляд.
– Я тоже верю, что брак по любви – лучший вариант брака, – сказал он. – Выбрать для семейной жизни человека, который тоже любит тебя, – что может дать большее счастье? – Он повернулся к ней – широкие плечи, упрямый подбородок. – Для меня такое счастье невозможно.
У Пруденс снова упало сердце.
– Я вас не понимаю.
– Разумеется, вы не понимаете. Как можете вы понять постыдные реалии жизни аристократов? У людей моего круга любовь никогда не учитывается при выборе супруга. – Он сделал глубокий вдох и посмотрел ей прямо в глаза. – Я герцог. Мой выбор диктуют положение в обществе и долг, а никак не любовь.
Она судорожно сглотнула, хорошо сознавая различие в их социальном статусе.
– Вы хотите сказать, что при выборе жены вы должны учитывать ее происхождение и воспитание?
– Воспитание? Господи, нет. В наши дни оно не имеет значения. Во времена упадка сельского хозяйства все, что имеет значение, мисс Босуорт, – это деньги. Да, – добавил он, презрительно фыркнув, – как бы грубо это ни звучало, я должен жениться на женщине с приданым. Очень значительным приданым, потому что герцогство требует денег. У меня просто нет денег, чтобы самому поддерживать хозяйство. Поверьте, я хотел бы, чтобы все сложилось по-другому.
– Так леди Альберта…
– Имеет деньги. Все так просто. У нее огромное приданое.
– Вы ее не любите?
– Я знаю ее с тех пор, как она была совсем девочкой, наши семьи связывала долгая дружба. Это будет хорошо обдуманный союз.
Пруденс упорствовала:
– Но вы не любите ее?
Его губы сжались, и на миг она подумала, что герцог не будет отвечать на этот вопрос.
– Нет, – наконец произнес он. – Я не люблю ее. Если бы я мог следовать своим собственным взглядам на супружество, мне бы никогда в голову не пришло сделать леди Альберту моей герцогиней и матерью моих детей. – Он замолчал, и выражение его лица смягчилось, когда он взглянул на Пруденс. – Если бы я мог позволить себе любить, я бы сделал другой выбор.
При этих словах радость начала расцветать в ее груди, возвращалась надежда.
– Тогда…
– Но я не свободен в своем выборе! – Он провел рукой по волосам. – В тот день, который мы провели вдвоем на пикнике, я забыл про это. На один-единственный день я решил забыть про обязанности и ответственность. Я думал только о своих собственных устремлениях и желаниях. И хотя это был один из самых приятных дней в моей жизни, боюсь, он ввел вас в заблуждение, что я могу предложить вам больше чем дружбу, возбудил в вас надежду на большее, чем я могу дать. Разумеется, сегодня я вижу по вашему лицу, что мое эгоистическое поведение ранило вас, И глубоко сожалею об этом.
Несмотря на такое подтверждение того, что ее лицо опухло, душа Пруденс оживала с каждым его словом; она знала, что должна сказать ему о своем наследстве.
– Ваша светлость…
– Пожалуйста, позвольте мне еще сказать, – прервал он ее. – Я должен сказать это сейчас, потому что, боюсь, у меня никогда больше не будет такой возможности, Я происхожу из семьи мотов и транжиров и признаюсь, что, к моему стыду, не являюсь исключением. Когда я уехал за границу, я был молод, распущен и ужасно безответственен. Я тратил наследство в погоне за удовольствиями, а когда оно закончилось, я наделал долгов, не заботясь о будущем, вообще не думая о нем. Но когда я возвратился домой и принял титул, я, наконец, понял, какая это тяжелая ноша – быть герцогом. Я также обнаружил, что не один я наделал долгов. Когда мой дядя умер, выяснилось, что он банкрот. Его смерть назвали несчастным случаем на охоте, но на самом деле он покончил с собой, потому что кредиторы намеревались отобрать у него то немногое, что осталось. Моя мать оказалась почти нищей, потому что он несколько лет не выплачивал ей содержание. Мои тетки, дяди, кузены почти в таком же положении, и все они смотрят на меня. Я герцог, я глава семьи, я должен заботиться о них.
– Конечно, – сказала Пруденс, горя желанием немедленно поделиться с ним новостью, ругая себя за то, что не сказала ему сразу. Конечно, герцогу необходимо жениться на женщине со средствами. Если бы она подумала, она сама пришла бы к такому заключению. Ей следовало сказать ему правду.
Он не дал ей шанса.