В начале сентября Арина собралась в путь. При ее отъезде на вокзале произошла еще одна странная сцена. Арину провожали Варвара Петровна, Владимир Иванович, Ольга и несколько молодых людей. Она обнимала тетку в дверях вагона. Внезапно высоченный детина растолкал провожающих – это был Николай Иванов. Он увлек Арину в купе, где сидела Ольга. Николай выглядел бледнее обычного и, казалось, был вне себя. Он вскинул голову, мгновение в упор смотрел на Арину, а потом ударом кулака свалил ее на сиденье. Потом задрожал, бросился перед Ариной на колени и стал целовать край ее платья, затем вскочил и, не поднимая упавшей шляпы, исчез в темноте.
Послышался третий удар колокола, раздался свисток паровоза, и поезд медленно двинулся мимо ошеломленных свидетелей этого дикого происшествия.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
"БОРИС ГОДУНОВ"
В этот апрельский вечер впервые в сезоне на сцене Большого театра Шаляпин пел Бориса Годунова. Все места были распроданы на три недели вперед. Как великолепен был зрительный зал!
Парадные формы офицеров и государственных чинов, эмаль орденов, яркие пятна аксельбантов, светлые туалеты женщин, мерцание жемчуга, сияние бриллиантов – все это создавало непередаваемый по богатству красок блестящий ансамбль.
В четвертом ряду партера сидела Арина. Прозвенел последний звонок, но кресло рядом с ней оставалось пустым. Она равнодушно поглядывала на соседей и время от времени погружала взор в программу спектакля, смятую машинальным движением рук, не затянутых в перчатки. Обернувшись, она посмотрела во второй ярус. С трудом ей удалось различить среди множества людей бледное лицо студента с золотыми эполетами. Он смотрел в ее сторону. Она дружески кивнула ему и получила в ответ учтивый поклон.
Началась увертюра. Кресло рядом с ней по-прежнему пустовало.
Арина пребывала в дурном настроении, которое не покидало ее вот уже несколько недель. Полгода жизни в Москве не принесли ей ожидаемого удовольствия. Она чувствовала себя одинокой, потерянной в этом огромном городе. У себя дома она была повелительницей; здесь надо было начинать все сначала. У Арины, пожалуй, хватило бы на это сил, но недавний неудачный опыт отбил у нее охоту. Борясь с одиночеством и стремясь бежать от скуки семейной жизни, – в качестве последней уступки отцу – она жила у дяди, с которым, равно как и с его женой, не смогла найти общего языка – Арина часто ходила в театры, в частности, в знаменитый Художественный. Ее интерес вызвал один из первых актеров труппы, и она посещала все спектакли, где он был занят.
Наконец она была представлена ему. Они совершали совместные автомобильные прогулки, ужинали в ресторане или у него дома. Как вдруг спустя несколько недель, обнаружив его ничтожность, она презрительно оставила его, даже не объяснившись. От этого приключения у нее остался горький осадок. Она пыталась прилежно заниматься, но университетские профессора не оправдали ее ожиданий. Короче, она сердилась на Москву за постигшее ее там разочарование.
На сцене народ у стен монастыря умолял невидимого Бориса принять корону и положить конец нищете и страданиям. Печальное пение многоголосого хора разрывало душу.
В этот момент по ряду, где сидела Арина, стал пробираться мужчина. Извинившись перед ней, он занял пустовавшее кресло. Арина успела заметить, что, державшийся свободно и уверенно, мужчина – высок и моложав, хотя определить его возраст было затруднительно. Она чувствовала, что сосед бросает на нее взгляды. Наконец, спустя несколько минут, он обратился к ней вполголоса:
– Кто сегодня поет Бориса?
Она взглянула на него с изумлением:
– Шаляпин, конечно.
Он удовлетворенно вздохнул, улыбнулся и добавил:
– В антракте я объясню вам…
Подавив неожиданное желание рассмеяться, Арина промолчала. Упал занавес по окончании первого акта, в зале дали свет.
– Я догадываюсь, что вы обо мне подумали, – сказал сосед Арины. – Я только сегодня приехал в Москву. Возвратившись в семь часов к себе в гостиницу "Националь", случайно узнал, что сегодня дают "Бориса Годунова", и примчался сюда.
– Но ведь у вас не было билета? – спросила Арина, в которой против воли заговорило любопытство.
– Ах, это… – промолвил он, улыбаясь. – Примите к сведению, что для меня всегда и везде найдется место. Кассирша мне, конечно, отказала, но в вестибюле одна старая женщина, очевидно, только меня и ждала с билетом какого-то заболевшего человека. Видите, как все просто?
– И вам все так легко удается?
– Несомненно.
Поднялся занавес, предстоял выход Бориса. Разговор, доставлявший обоим явное удовольствие, прервался.
Когда наступил второй антракт и зал задвигался, сосед Арины сказал:
– Я не обедал и умираю с голоду. Сделайте одолжение, пойдемте в буфет, я чувствую, что не могу расстаться с вами.
– Я здесь не одна, меня сопровождает один студент, который сутки стоял за билетами – себе в ярус и в партер для меня.
– Еще один резон, чтобы удрать. Арина последовала за ним.
За время спектакля они уже так освоились друг с другом, что в последнем антракте он вызвался проводить ее. Возразив поначалу, потому что сама просила заказать автомобиль, она тут же передумала:
– В сущности, это будет для него хорошим уроком.
И, едва упал занавес, они пустились вон из зала, как школьники, сбежавшие с уроков. Он предложил поужинать – об этом не могло быть и речи. Он хотел взять извозчика – она запротестовала. Арина решила возвращаться пешком на Садовую, где жила в получасе ходьбы от центра города. Они тронулись в путь, утопая в грязи и мокром снегу. Выбоины на тротуаре, неровное освещение и препятствия на дороге явились для спутника Арины предлогом подать ей руку, на которую она охотно оперлась. Продолжая беседовать, он рассматривал ее. На элегантное вечернее декольтированное платье она надела широкую черную накидку, а на голову водрузила мятый забавный фетровый беретик, который она вынула из кармана. Они уже строили совместные планы.
– Раз вы любите оперу, пойдемте послушаем "Князя Игоря" послезавтра.
– Вы не достанете билетов.
Он остановился, встал перед нею, взял ее за руки и сказал:
– Разве вы еще не догадались, что я всегда получаю все, чего захочу? Итак, мы идем на "Князя Игоря", и, поскольку к тому времени станем уже старыми знакомыми, вы не откажете поужинать со мной после спектакля.
– Ну хорошо, при условии, что вы добудете места, я принимаю приглашение. Но уверяю вас, все билеты давно проданы.
Они подошли к красивому многоквартирному дому на Садовой.
– Вот я и дома, – сказала Арина.
– Прежде чем расстаться, скажите ваше имя и номер телефона, – попросил он.
Он записал под диктовку и протянул ей визитную карточку; она прочла: "Константин-Михаил".
– Что за странное имя? – спросила она.
– Однако так меня зовут.
II
УЖИН
В начале любовной связи следовало бы найти несколько минут для разумной беседы.
Сенанкур. О любви
Двумя днями позже Константин-Михаил и Арина Николаевна сидели рядышком на диване в отдельном кабинете знаменитого ресторана в саду "Эрмитаж". Арина была в превосходном настроении. Константин позволял ей вволю говорить о себе, с огромным удовольствием слушая ее рассказы. Он уже заочно познакомился с Варварой Петровной; узнал, что у Арины был полужених Николай Иванов, перенесший, так и не дойдя до свадьбы, несколько горьких испытаний. Узнал он и об ужинах в гостинице "Лондонская", и о сонме поклонников, толпившихся вокруг блестящей Арины. Александровский парк с его гуляньями и кутежами, освещенными террасами и темными аллеями, в которых легко заблудиться, представал перед ним как самый замечательный парк в России. Несколькими меткими деталями Арина сумела воссоздать картину своей прошлой жизни с ее главными действующими лицами. Как наяву, видел он легкую походку Варвары Петровны, ее неотразимую улыбку, а фигура бедного Николая в этой повести вызывала жалость. Некоторые персонажи были набросаны как бы полутонами, и Арина, гордившаяся тем, что ничего не утаивает, предоставляла своему слушателю угадывать сказанное намеками.
Как ни забавно было все это слушать, Константин-Михаил пребывал в немалом замешательстве. Кем была эта молодая, властная и своевольная, остроумная и интеллигентная девушка? Она знала жизнь подобно зрелой женщине. Временами ее взгляд становился необычайно серьезным, а лицо волевым и вдумчивым. Но в тот вечер, когда она облачилась в широкую накидку и бесподобный фетровый беретик, в котором ходила в университет, она показалась ему шестнадцатилетним подростком. "Она южанка, это так, – размышлял он, – но, как бы рано там ни развивались девушки, нужен многолетний опыт, чтобы накопить такой кладезь жизненной мудрости, какой ей угодно было раскрыть передо мной".
Прервав свои размышления, он внезапно спросил:
– Кстати, сколько вам лет?
– А почему кстати? – удивленно переспросила она, ибо его вопрос не был связан с тем, о чем она только что рассказывала.
– Когда я смотрю на вас, – объяснил Константин, – я даю вам лет семнадцать, а когда слушаю, мне кажется, что вам тридцать лет, причем с толком прожитых. Поэтому я не понимаю…
Она прервала его:
– А разве нужно понимать женщину? Ею обладают – это намного проще.
Он даже подскочил и мгновение не мог сообразить, что ответить. Потом, применяясь к тону, каким Арина подала свою неожиданную реплику, объяснил, почему у него возникли сомнения относительно ее возраста: она казалась ему то подростком, то молодой, но опытной женщиной, которой палец в рот не клади.
Ее губы хранили ироническую усмешку, и, когда он умолк, она бросила замечание, как знаток, аплодирующий эффектному номеру:
– Недурно.
– Короче говоря, – сказал Константин, – я побился бы об заклад, что вам может быть как семнадцать, так и двадцать пять.
– Как всегда, истина посередине, – заметила Арина.
Этим тема была исчерпана.
Позднее, когда они заканчивали ужин и до кабинета доносились обрывки цыганских мелодий, исполнявшихся оркестром в соседнем зале, Константин наклонился к девушке, обнял ее за гибкую талию и привлек к себе. Она не противилась, но, когда он хотел коснуться губами ее рта, отвернула голову, и его поцелуй пришелся под ухом, там, где короткие завитки волос открывали нежную шею.
Она замерла в его руках, и мгновение спустя он сам отпустил ее.
– Какие у вас духи? – спросил Константин. – Они чудесны.
Арина, казалось, удивилась и ответила только:
– Это тоже моя тайна.
Воцарилось молчание. Константин решительно прервал его и совсем иным тоном заявил Арине, что он ценит – может быть, даже излишне – откровенность в отношениях, что, по его мнению, лучше всего говорить обо всем на свете просто и чистосердечно; он и в этот раз поступит так, даже рискуя проиграть в ее глазах.
– По правде говоря, – добавил он, – разве я выбрал не самый верный способ понравиться девушке такого интеллектуального уровня, какой я открыл в вас? Хочу ли я завоевать вас? Без обиняков признаюсь в этом. Как мне это удастся? Можно ли по отношению к вам, Арина Николаевна, пускать в ход обычные средства, с помощью которых мужчины стараются соблазнить женщин? Стану ли я убеждать вас, что вы первая женщина, перед которой я падаю на колени? Вы рассмеетесь мне в лицо. Поставим все на свои места. Вы бесконечно нравитесь мне. Может быть, и я приятен вам, ведь вы пришли сюда. С вами я не испытываю скуки, которая является нашим единственным, но смертельным врагом. Поэтому я хочу видеть вас чаще, ближе и ежедневно…
Он замолчал. Арина никак не реагировала на его слова. С некоторым смущением он сказал:
– Ну помогите же мне, Арина Николаевна. Я не привык произносить речей.
– Я жду конца, который обещает такое прекрасное начало, – ответила она.
– Хорошо, я продолжу. Вы читали "Путевые заметки"?
Она отрицательно и чуть раскаянно покачала головой, казалась рассеянной…
– В "Путевых заметках", – пояснил Константин, – Гейне рассказывает, как однажды попал в деревню, где должен был провести ночь. В одном окне он увидел прекрасную девушку, поливавшую цветы, и сказал ей приблизительно так: "Вчера меня здесь еще не было, а завтра уже не будет. Но сегодня принадлежит нам…" И красавица протянула ему цветок… Я останусь в Москве недолго, но это короткое время я хотел бы прожить с вами… Я не свободен, Арина Николаевна… Однажды я уеду, чтобы больше не вернуться. Жизнь достаточно унылая штука. Требуются изобретательность, воля и умение, чтобы отвоевать у нее несколько часов – я не говорю счастья, но хотя бы удовольствия. Хотите, мы, пусть на короткое время, объединим наши слабые силы в поисках этих драгоценных часов?..
– Я чувствую, – продолжал Константин, – что могу говорить с вами подобным образом, и, быть может, вам придется по вкусу необычность и дерзость предложения, с которым я именно так осмеливаюсь обратиться только к вам. Вам не свойственно лицемерие, вы смотрите на жизнь непредвзято, я уверен в этом… Чем мы рискуем? Да ничем, поверьте мне на слово… Ах, простите, я забыл о большой опасности… Может случиться, что вы полюбите меня, или, быть может, я влюблюсь в вас. Вдруг любовь, которая остается за рамками нашего соглашения, проскользнет в него вопреки нашим расчетам? Стоит ли нам отступать перед этой воображаемой опасностью? Вы обладаете мужеством, да и мне его не занимать. Я иду на врага с открытым забралом…
Константин заключил девушку в объятия. Она не противилась.
– Простите меня, Арина Николаевна, – добавил он, – но сейчас ложь мне особенно отвратительна. Что бы ни случилось, мы по крайней мере будем знать, что не вводили Друг друга в заблуждение.
Она собиралась ответить, но он закрыл ей рот поцелуем и тихо сказал:
– Прошу вас, не говорите ничего…
Арина высвободилась, распрямилась, вынула из корсажа красную гвоздику, поднесла к его губам, а потом бросила в угол комнаты.
– Я и раньше слышала предложения мужчин, которые хотели того же, что и вы, – произнесла она. – Но вы брались за дело иначе… Учиться полезно всегда. Но уже поздно, а нынешний урок затянулся. Я должна идти… Кстати, я рассказала вам, что дядя, у которого я живу, влюблен в меня? Я вынуждена закрываться на защелку и, странное дело, чувствую, что задыхаюсь в комнате, дверь которой заперта.
Константин отвез ее домой и в момент расставания сказал:
– До завтра. Не хотите ли поужинать со мной?
– Нет, я ужинаю дома в семь часов.
– Хорошо, я буду ждать вас в половине девятого у вашего дома. Вы не откажете в любезности выпить со мной чаю в моем номере?
– Держу пари, что откажу!
III
ОБЫЧНЫЙ ВЕЧЕР
В половине девятого вечера следующего дня Константин ждал Арину у дверей ее дома. Она появилась в прелестной шляпке с широкими опущенными полями, завязанными лентой под подбородком. Из-под длинной темной накидки виднелась обнаженная шея.
Они спустились вниз по Тверской. Было условлено "пойти прогуляться". Дойдя до "Националя", Константин предложил Арине войти внутрь.
– Почему бы и нет? – заметила она.
И под тяжелой накидкой приподнялось хрупкое плечико, чуть пошевелив плотную ткань.
В небольшом салоне гостиничного номера Арина сбросила накидку, потом, пройдя в спальню, сняла шляпку и поправила перед зеркалом прическу. Она огляделась, не проявляя никаких признаков смущения. На кровати, уже приготовленной ко сну, лежала мужская пижама.
Они выпили чаю в салоне. Константин посадил девушку на колени, и губы их соединились в поцелуе. Он начал раздевать ее. Но тут Арина оказала упорное сопротивление, и ее острые коготки были пущены в ход. За каждую вещь приходилось бороться, освобождая Арину от предметов ее туалета наполовину по доброй воле, наполовину силой, прибегая то к уговорам, то к изобретательности, то к хитрости. Легкая блузка упала на пол; на худеньком теле обрисовалась округлая крепкая молодая грудь. Избавление от юбки потребовало бесконечно долгого времени. Наконец Константин добился своего – он держал в руках почти обнаженную девушку.
Его нервы были предельно напряжены. Цивилизация научила женщину в подобных обстоятельствах оказывать лишь притворное сопротивление мужскому натиску – как раз настолько, чтобы ее партнер мог сыграть традиционную роль победителя. Такова очаровательная комедия с издавна предписанными ролями. Но, вопреки молчаливо заключенному с Ариной соглашению, Константин был вынужден сражаться и применять силу. Почему она так отчаянно защищалась, если решила отдаться ему? Во время короткой передышки он не смог удержаться от достаточно грубого замечания:
– Ну, в конце-то концов, вы знаете, зачем мы здесь. Вас предупреждали, и для вас это не впервые, все-таки…
Арина бросила на него взгляд богини и сказала с такой интонацией, что Константин почувствовал всю абсурдность своего замечания:
– Вы воображаете, что только вас я всю жизнь ждала?..
Приподнялось плечико, рубашка скользнула вдоль руки, открыв наполовину обнаженную грудь. Но в тот миг, когда Константин хотел унести девушку в спальню, она вцепилась в диван и отчетливо произнесла:
– Я ставлю условия.
– Заранее их принимаю, – ответил доведенный до отчаяния Константин.
– В спальне будет темно, и я буду как мертвая.
"Черт возьми, на кого я напал? – думал Константин. – Ввязался в авантюру с одной из современных свихнувшихся девиц, которые занимаются любовью без чувства и аппетита, как будто съедают обед. Ни тому, ни другому они не придают никакого значения… Не пришлось бы мне пожалеть…"
Держа в руках молодое нежное тело, он ответил:
– Это сумасбродные условия… Но теперь не время обсуждать их…
В тепле постели, где Арина "была как мертвая", он невольно отметил по одному очевидному признаку, что, по крайней мере, его первая мысль – о ее привычке заниматься любовью походя – была неверной. Тем временем в темноте продолжалась борьба, борьба с безжизненным телом. Резко и раздраженно Константин сказал:
– Бывают моменты, когда следует сопротивляться, но наступает миг, когда надо уметь уступить.
– Но я вовсе не сопротивляюсь, – услышал он у своего уха слабый детский и покорный голосок; в нем были едва различимы нотки страха, а необычный тембр поразил его.
В тот же миг он овладел ею.
Спустя час, сидя у туалетного трюмо, Арина расчесывала свои длинные и густые волосы. Они спадали до бедер и их легкие волны скрывали хрупкий торс.
Говоря непринужденно и свободно, она рассказывала истории из своего прошлого. Ни единым словом, ни единым взглядом не показала она, что между ними установились теперь новые отношения. Слушая ее, Константин заметил легкую царапину на своей правой руке. "Это маленькое чудовище поцарапало меня, – подумал он, – или это от булавки?"
В полночь Арина поднялась. Напрасно он уговаривал ее отужинать вместе.
– Мой влюбленный дядя ждет меня дома, – сказала она. – Вчера он отругал меня. Кажется, угадал, откуда я пришла. Тетя слышала его упреки. Последовала вторая сцена. Я хочу избежать повторения скандала, люблю, когда в доме покой.