8
Взрыв громыхнул так близко, что, казалось, деревья пригнулись к земле. Мы лежали, уткнувшись лицом в землю, за шиворот нам сыпались земля и пыль. Гранаты взрывались еще и еще, но уже значительно дальше, и гул канонады уходил на север.
– Мы живы?
– Да, черт возьми! Бежим!
Мы с Брике живо выбрались из оставленного вандейцами окопа, и бросились бежать с холмов вниз. Шоле отсюда казался пылающим факелом, отблески пожара плясали по старым стенам и радужными бликами отражались на колокольнях, но тем не менее я знала, что Шоле свободен. Теперь там белые, а синие – те, кому удалось прорвать окружение, – без памяти убегали на север.
Бесконечная вереница телег вытянулась вдоль дороги, обрамленная бесчисленными фигурами усталых женщин и детей. Это были семьи крестьян, воюющих за Бога и короля. Чуть впереди несколько вандейцев тащили на веревках пушку. Я с жалостью созерцала это воинство. Оно казалось жалким, недисциплинированным, разрозненным, скверно одетым и диковатым.
Все оружие вандейцев состояло из кос, вил, дубинок и ножей. Ружей не хватало, да и мало кто умел стрелять. Правда, возможно, что передовые отряды, уже прорвавшиеся в Шоле, вооружены получше. У них даже есть лошади.
Брике изумленно оглядывался по сторонам. За время пути мы встретили много повстанцев, но тут они словно бы собрались воедино. Некоторые были одеты во что-то наподобие длинных козьих шкур с прорезями для рук, короткие куртки с крестом из крашеных человеческих костей на груди. Правда, у большинства на груди было вышито сердце Иисуса. Шляпы украшались белыми лентами – символами роялизма, на нарукавных повязках вышивались евангельские изречения. Вся эта атрибутика дополнялась четками у пояса и вертелями, служившими оружием. У многих за поясами был рог, каким крестьяне созывают свои стада, – повстанцы трубили в него, стремясь произвести побольше шума и придать своему вступлению в город больший триумф.
– За Бога и короля!
– Да здравствует Людовик XVII!
– Долой рекрутские наборы!
Последний крик звучал с не меньшим воодушевлением, чем первые два. Мы вошли в Шоле через пролом в стене, образованный взрывом, и зашагали по улице к главной площади. Я сознавала, что нахожусь среди своих, но увереннее себя от этого не чувствовала. Воздух все еще звенел от стрельбы – многие повстанцы стреляли в небо, празднуя свою победу. Многие уже начали пьянствовать.
– Сударь, сударь, подождите!
Я отчаянно вцепилась в стремя одного всадника, что проезжал мимо. Он выглядел прилично и показался мне дворянином. Ему было лет тридцать. Из-под низко надвинутой на лоб шляпы сверкнули черные озорные глаза.
– Женщина, черт возьми!
Он остановился, уже не пытаясь отстранить меня, и заинтересованно наклонился в седле.
– Ведь ты женщина, не так ли?
– Да.
– Надо же! И совсем не похожа на крестьянку. Послушай, милочка, ты остановила меня как раз вовремя. У меня прекрасное настроение. Если хочешь, я могу предложить тебе добрый ужин со стаканчиком пива, ночлег и мою любовь. Конечно, если ты согласишься для начала умыться – уж очень ты чумазая.
Его болтовня и намек на то, что я лежала лицом в земле, задели меня. Я нетерпеливо топнула ногой.
– Как много предложений за такое короткое время!
– А разве они тебе не подходят? Интересно, кто откажется от предложений Гектора де Вабекура!
– Я аристократка.
Это заявление, похоже, не произвело на него никакого впечатления.
– Вот как? Ну что ж! – произнес он, не моргнув глазом. – Я тоже аристократ. Не думаю, чтобы для вас было унизительным пойти поужинать с графом де Вабекуром. У меня громкое имя, не считая того, что у меня есть деньги и чин.
– Уважаемый Гектор де Вабекур, – сказала я, теряя терпение, – ваши предки были, безусловно, знатные люди, но ведь не от самого же Юпитера они происходили! Я прошу у вас самую малость. Укажите мне, где находятся вожди повстанцев, и я буду вам очень благодарна.
– Вы недурно изъясняетесь, милочка, – заметил он с гримасой. – Ну, так и быть. Садитесь-ка! Я довезу вас.
Воспользовавшись предложенной мне рукой, я вскочила на лошадь позади Гектора де Вабекура, сожалея о том, сколько времени мне пришлось потратить на болтовню для решения такого пустячного дела.
Вабекур провез меня горящими улицами Шоле. Пылали дома и кричали женщины, видимо, принадлежавшие к республиканской партии и теперь подвергающиеся надругательствам. В канавах валялись трупы, повсюду стояли виселицы, а кое-где я видела уже и повешенных. Шел неприкрытый грабеж и мародерство. Лошадь поскальзывалась в крови. Но самое ужасное было то, что я не способна была ужасаться. Великая сила – привычка.
– Кому вы служите? – поинтересовалась я.
Мой спутник качнул головой.
– Я адъютант генерала Сушю.
– Кто это такой?
– Бывший сборщик податей, а нынче командир повстанцев.
– О-о-о! – протянула я. – И что же?
– Два часа назад он выступил к Машкулю, так что вам к нему не пробиться. Я остался здесь, чтобы присутствовать при решении некоторых вопросов. А вы, милочка? Кого вы ищете?
– Графа де Шаретта.
Вабекур фыркнул так изумленно, что я насторожилась.
– Что такое?
– Да так. Если вы ищете встречи с дьяволом, то вам указали точный адрес.
– Вы шутите?
– Вовсе нет. Шаретт и вправду сам дьявол, и я бы предпочел попасть в ад, чем иметь с ним дело.
– Что вы знаете о нем?
– О, ровно ничего! Достаточно на него взглянуть раз-другой, и все становится ясным. Кажется, он был военным, эмигрировал в Кобленц, потом вернулся. Но разве это имеет значение? Главное – это перемолвиться с ним двумя-тремя словами.
– Вы рисуете мне какое-то чудовище. Я не верю вам.
Вабекур ничего не ответил, останавливая лошадь. Мы уже были на городской площади перед ратушей. Повстанцы срубили дерево Свободы, подожгли его и теперь весело отплясывали вокруг костра, распевая роялистский гимн "Да здравствует Генрих IV!".
– Ну, вот мы и приехали, красотка! Бегите! Да не забудьте взять с собой ладанку, когда пойдете к самому дьяволу!
Последние слова Вабекура заглушили звуки выстрелов. Где-то во внутреннем дворике, за глухой стеной, непрерывно шел расстрел.
– Пятьсот человек согнали, – сказал на вандейском диалекте какой-то повстанец. – Уж можно быть уверенным, что каждый из них получит пулю. Кателино поклялся, и Кателино сделает…
– Они заседают в ратуше? – спросила я.
– Да. Там и Кателино, и Стоффле, и Шаретт. Был даже Сушю. Что-то решают. Видно, думают, куда нам идти после Шоле.
Из глухого переулка выскочила группа пьяниц, выкрикивающих какие-то слова на непонятном мне диалекте. Я не уловила в них ничего оскорбительного, но для повстанцев, расположившихся на площади, они явно не подходили. Вскочил один, потом другой, и через несколько секунд началась потасовка. Люди катались по земле, тузя друг друга, дрались, кричали, даже выхватывали медные тесаки.
– Вот это драка! Ну, я полагаю, маренцы намнут бока этим горцам!
Я пока еще не понимала, кто маренцы, а кто горцы, но вся эта потасовка казалась мне отвратительной.
– Долой разбойников с болотных мест!
– Боже, когда же кончится это безумие! – произнесла я в сердцах. – Брике, ты здесь?
– Да, мадам!
– Иди за мной и не отставай.
Мы просидели на земле возле ратуши до самого вечера. Хорошо еще, что день выдался теплый… Я заметила, что вокруг много людей, подобных мне: ищущих вандейских начальников, просящих о чем-то, надеющихся на помощь – впрочем, чаще всего напрасно. Было много совсем юных девушек, открыто желающих стать "походными женами" и подцепить себе какого-нибудь генерала или, на худой конец, адъютанта. Ради достижения такой заманчивой цели они дефилировали под окнами ратуши, зазывно смеясь и приподнимая юбки. Солдаты звали этих юных искательниц приключений к себе, обещая рюмку водки в награду, но те только фыркали и презрительно переглядывались: солдатня – это не для нас.
– Не знают они еще, что такое таскаться с ватагой разбойников по лесам и пескам, – проворчала старуха, сидевшая возле меня на земле. – А что ты сидишь, голубушка? Ты ведь красива. Могла бы тоже попробовать счастья…
– Я неудачлива, – ответила я коротко.
Старухе мы почему-то понравились. Она принялась расспрашивать меня, кто я и куда иду, почему так долго сижу перед ратушей. Мне пришлось выдумать жалостливую историю о том, что я – вдова, еще не оправившаяся от смерти мужа. Я ищу Шаретта, потому что он должен помочь мне вернуть назад маленькую ферму, секвестрированную Революцией.
– Да разве Шаретт поможет? Это скверный человек, душенька.
– Он был знаком с моим мужем, – солгала я. – Он знает меня.
Когда наступил вечер, старуха порылась в своей котомке и угостила нас добрыми кусками овечьего сыра. Нашлось у нее и вино – жидкое, трижды разбавленное, кислое, но я поняла это только тогда, когда выпила, и не почувствовала от этого большого огорчения.
– Шаретт! Шаретт! – раздались возгласы.
Я живо вскочила на ноги. На крыльцо выскочил высокий худой человек в гасконских кожаных штанах, безрукавке и высоких сапогах. Голова его была повязана черным платком, надвинутом на глаза, узел находился прямо на переносице. Так делают пираты, мелькнула у меня мысль.
– Маренцы! – заорал он громким голосом. – Мы уходим! К черту всю эту свору и Кателино в первую очередь!
Я бросилась к нему, пытаясь пробраться через неожиданно возникшую толпу, но Шаретт, разумеется, и не думал меня ждать. Я видела, как адъютанты подвели ему лошадь, как он вскочил в седло и с группой приверженцев стремительно удалился с площади – весь в черном, в темном плаще, развевающемся на ветру, поразительно похожий на дьявола.
– Он уехал! О-о! Что же мне теперь делать, обращаться к крестьянским генералам?
Растерянная, оглушенная, я стояла, опустив руки. Меня толкали со всех сторон. Суматоха была невообразимая. Маренцы, верные призыву Шаретта, лихорадочно собирались в путь. Судя по их обилию на площади, я подумала, что в Шоле их не меньше трех тысяч.
Брике отчаянно дергал меня за рукав, пока я не удосужилась взглянуть на мальчишку. Под уздцы он держал вороную лошадь.
– Что это такое? – спросила я ослабевшим голосом. – Откуда?
– Я увел ее! – гордо воскликнул Брике. – Ну-ка, садитесь! Мы поедем следом за Шареттом. Да быстрее, покуда хозяин не появился!
Я во второй раз краду лошадь, подумала я невольно, но у меня нет времени задумываться над моральной стороной этого поступка. К черту все! Мне важен только граф Шаретт. Аристократ, который согласится помочь мне, аристократке. Иначе этот бешеный поток войны будет уносить меня все дальше и дальше от Сент-Элуа. Я вскочила в седло, подождала Брике и пришпорила лошадь. По тяжести седла я поняла, что в чушках есть пистолеты.
Над площадью грохотало:
– В Фонтенэ! В Фонтенэ! За Шареттом.
Мы скакали по улицам Шоле так стремительно, что прохожие разбегались, – скакали до тех пор, пока я не слилась с передовыми отрядами графа де Шаретта. На меня глядели удивленно, но ничего не спрашивали.
– Что ты думаешь о происшедшем, Брике?
– Пустяки, мадам! Наверняка ваш Шаретт со всеми остальными генералами перегрызся. Оттого и уехал.
Отряды Шаретта выехали из Шоле и мчались теперь по дороге вдоль полей и огородов. На холме маячили столбы телеграфа.
– За Бога и короля! – неслось из города, и тысячи голосов повстанцев дружно подхватывали этот крик.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ПЛАМЯ ВАНДЕИ
1
– Красотка, а красотка! Ну, пошли со мной! Ты все одна да одна. Честное слово, такой хорошенькой девушке это не пристало.
– Иди к дьяволу, – отвечала я в бешенстве.
– Это почему же?
– Потому что нельзя получить удовольствия, поцеловав твою физиономию.
Солдат ушел, покачиваясь. Я знала, что он пьян, знала, что не стоит так сердиться, но подобные предложения за десять дней скитаний по лесам мне осточертели. Каждый день появлялось едва ли не по пять кандидатов в любовники – грязных, небритых, вонючих. Но ужасно самоуверенных. Этого у них не отнять.
– Ну что ты так? – спросила Мьетта, одна из полковых девушек, протягивая мне горячий чай в жестяной кружке.
– Успокойся. Раз уж ты здесь, надо привыкнуть. Ты, видно, метишь на самого Шаретта и на мелюзгу не размениваешься?
Я молчала, задумавшись, и чай остывал у меня в руках.
Было жарко, словно стоял не март, а май. Я расстегнула ворот куртки, собрала в узел распустившиеся волосы. От терпкого запаха цветущего волчьего лыка слегка кружилась голова. В воздухе чувствовалась влажность. Рядом были болота и речные каналы, уже сплошь заросшие зеленью. Бывало, что селезни и прилетевшие с юга утки подплывали к людям на расстояние шага. Но здесь, где были мы, где потрескивал костер, земля была твердой. Хотя уже в четырех туазах отсюда переходила в зыбкую топь. Машкульский лес – изумрудные воды, поросшие высоким донником, болота и тихий шелест кленов, смешивающийся с шуршанием раннего весеннего дягиля. Мьетта прилегла рядом, устало потянулась.
– Откуда ты, Сюзанна? Как ты оказалась среди нас?
– А ты?
– Я? Со мной дело просто. Я пришла к повстанцам вместе с Бенжаменом. Но его в первом же бою убили. Я решила не возвращаться домой. Мало ли что можно заработать. Я здесь вроде маркитантки. После боев мне многое перепадает. Правда, спать приходится с кем попало.
Она говорила о грустных вещах, но ее голос не выражал огорчения. Я погладила ее по черным волосам.
– Ты красивая, Мьетта. Зачем тебе эта грязь?
Она резко повернулась ко мне, ее узкие шальные глаза блеснули, как лезвия кинжалов:
– А тебе зачем? Ну, зачем?
Я молчала, поразившись ее горячности. В этой девушке чувствовалась пылкая вандейская кровь – чувствовалась, несмотря на нежную наружность, прозрачные серые глаза и слабый рот.
– Прости, я не хотела читать тебе проповеди.
Мьетта смягчилась, шаловливо сжала мою руку в своей.
– Ну а что ты ищешь в этих лесах? Счастья? Возлюбленного?
Я покачала головой. Это был сложный вопрос. В памяти всплыли события последних десяти дней. Непрерывные бои с синими, когда пули свистят над головой и холодеет под ложечкой. Неделю назад у меня убили лошадь. Вся жизнь проходила в бесконечных блужданиях среди лесов, болот и солончаков Вандеи. Петли из мыз и замков, ферм и засад. Ночевать приходилось в лесных пещерах или узких круглых колодцах, под завалами из камней и сучьев, разделяющихся на рукава и лабиринты, – все эти убежища испокон веков скрывали мятежников. Теперь, когда стало совсем тепло, лезть под землю не хотелось. Небо полностью заменяло мне крышу, а мох – постель. Вот если бы не эти бои. Мне вспомнилось сражение за Шантенэ, закончившееся всего три дня назад. Я, как всегда, пыталась пробраться поближе к Шаретту, но путь мне преградил республиканец. Никогда не забыть ужаса, охватившего меня в то мгновение, когда солдат взмахнул саблей, и холодное лезвие, казалось, уже коснулось моей шеи. Раздался выстрел, республиканец упал замертво. Я в кутерьме так и не поняла, кто спас мне жизнь.
– Что я ищу?
– Скажи мне. Может быть, я помогу тебе.
– Сомневаюсь… Мне нужен граф де Шаретт. Наш Шаретт, в лагере которого мы находимся, за которым ты да я таскаемся день и ночь. Но разве этого человека можно поймать? Он всегда ускользает именно в тот миг, когда я оказываюсь поблизости. Временами мне кажется, что я хочу встретиться с призраком.
Мьетта беззвучно рассмеялась, вытягиваясь на земле. Вечер был солнечный, в потоках света, лившегося сквозь деревья, плавали золотые облака пыли и паутинок. Шлепали в тростнике цапли. На болоте расцвели лилии, испускающие запах воска и меда.
– Ты смеешься?
– Да, знаешь ли, подруга, нужно иметь смелость, чтобы гоняться за Шареттом.
– Он – мой единственный выход.
– Послушай, Сюзанна, я не хочу ни о чем тебя расспрашивать. Мне ясно, что ты что-то скрываешь, ну и скрывай на здоровье. Словом, я была права.
– В чем?
– В том, что ты метишь на Шаретта и по этой причине отказываешься от забав с солдатами.
– Ты просто дура, Мьетта.
Она не рассердилась, порывисто поднялась; встала на колени и пристально посмотрела мне в лицо.
– Вот что, моя дорогая! Что ты дашь мне взамен, если я научу тебя, как застать Шаретта в то время, когда он совершенно свободен?
Я недоверчиво посмотрела на нее.
– Ты – научишь?
– Да, и очень легко. Я даже сама проведу тебя к нему. Я знаю, где он сейчас находится.
– Откуда?
– Прошлую ночь я провела с его денщиком.
– Если ты поможешь, я отдам тебе все что угодно, но ты же знаешь, Мьетта, что у меня ничего нет.
Она расхохоталась.
– О, я не сомневаюсь, что, после того как Шаретт увидит тебя, ты не будешь испытывать недостатка в красивых вещах.
– Ты что, думаешь, я буду жить с ним?
– Ну, конечно!
– У меня и в мыслях такого нет. Я не собираюсь задерживаться здесь надолго и становиться его любовницей.
– Может быть, твои мысли и чисты, – весело заметила Мьетта. – Но его-то мысли чересчур греховны.
– К чему я ему? В отряде много девушек.
Я не говорила Мьетте, что являюсь аристократкой и стремлюсь как можно скорее добраться до Сент-Элуа, к сыну. Вполне понятно то, что она считает меня искательницей приключений. Но я и в мыслях не допускала, что аристократ Шаретт посмеет требовать чего-то такого от аристократки, да еще дочери принца де Тальмона. Я была уверена, что стоит мне только поговорить с ним.
– Девушек-то много. Но ты особенная. У тебя белые руки и нежная кожа. У тебя золотые волосы, как у лесной феи. И разговариваешь ты порой так, словно бывала в салонах.
Мьетта была щедра на похвалы, несмотря на то, что сама была женщиной.
– Шаретт очень хорош как мужчина, уж поверь. Я много слышала о нем рассказов. Только за время мятежа он переспал по меньшей мере с десятью девушками. Но я ни одной из них не завидую…
– Ах, оставь, пожалуйста! – сказала я в сердцах.
– У тебя только одно в голове. Если ты и вправду знаешь, где Шаретт, проводи меня к нему.
– Он на Овсяной опушке, в доме Святителя Мартена. Я знаю.
Она вскочила на ноги с легкостью лани, живо отряхнула бумазейную юбку, туже затянула платок, которым были повязаны волосы.
– Пойдем. Так и быть, я проведу тебя.