Она полагала, что он пошлет за Силией. Почему он этого не сделал? Потому что с ней он чувствовал себя отмщенным, а желание удовлетворенным. Но для чего столько ждать? Потому что, по правде говоря, он так же не переносил ее прикосновений к нему, как и она его. Хотя нет, она лгала самой себе. В действительности она никогда, когда он был в ее власти, не имела ничего против того, чтобы прикоснуться к его прекрасно сложенному телу. А сегодня вечером ее действительно возбудило прикосновение к нему, в то время как он совсем не трогал ее. Она желала этого! Она хотела, чтобы он на нее так воздействовал!
- А разве не имеет значения то, что мне не нужно его внимание, - спросила она так, как будто молодой человек мог понять ее и изменить свое мнение.
В ответ она услышала только:
- Как я уже сказал, вы испорченная женщина.
- А вы ничего не знаете и у вас против меня есть предубеждение! А ваш хозяин жестокий, мстительный…
- Нет! - воскликнул Бернард, и чувствовалось, что его расстроило услышанное. - Он добрый и благожелательно относится к тем, кто ему служит. Он скор только на возмездие своим врагам.
- А я одна из его врагов, - прошептала она, поворачиваясь к нему спиной.
Уставившись на еду, которой ей больше не хотелось, она услышала, как Бернард произнес за ее спиной:
- Его враг? Женщина? Что вы могли сделать такого, чтобы попасть в число его врагов?
Всего-навсего изнасиловала его и похитила у него ребенка. Но это преступление, по ее собственному мнению, было таким ужасным, что добровольно она никогда бы не согласилась сообщить о нем кому бы то ни было. Если она это сделает, то Уоррик наверняка изменит свое мнение и убьет ее.
Поэтому она не ответила на его вопрос и удрученно произнесла:
- Если вы собираетесь отвести меня к нему, то действуйте. Я уже поела.
Вернулся повар с дворецким и торопливо направился к ней.
- Вы очень много не доели.
- Все было прекрасно, господин Блауэт, просто я уже сыта. И я непременно в дальнейшем буду питаться в определенное время, чтобы вас снова не беспокоить.
Он замахал руками:
- Ребенок должен питаться. Я прослежу, чтобы вам давали дополнительную порцию.
- Нет, не нужно…
- Лорд Уоррик прикажет это сделать. А то, что прикажет лорд Уоррик, должно быть исполнено.
Ровена, сжав зубы, направилась к выходу из кухни. Но прежде чем она дошла до каменных ступеней, она почувствовала, как ее снова подняли с пола. Однако в этих руках она не чувствовала себя в безопасности. Ей казалось, что она может упасть.
- Поставьте меня на пол, Бернард. Я прекрасно могу…
- Испорченная, - пробормотал он себе под нос, поднимаясь по лестнице. - Она предпочитает умереть, чтобы с меня живьем содрали кожу. Ужасно испорченная.
- Более вероятно, что я сломаю себе шею, когда вы уроните меня, ненормальный.
- Очень благородно помогать всем женщинам, но в следующий раз, госпожа, надевайте обувь.
Он что, жаловался? Ровена могла бы дать ему пощечину, если бы не боялась, что он от удивления уронит ее. Бог уберег ее от того, чтобы связаться с рыцарем.
- Пришли, - наконец сказал он и быстро опустил ее на пол. - Деревянный пол не такой холодный. Мне нужно перевести дыхание, а вы можете идти.
Может? Ровена решила оправдать свою репутацию испорченной, как он назвал ее.
- Откуда вы знаете, что пол не холодный, если вы в башмаках? У меня мерзнут пальцы. Вам придется и дальше нести меня.
Он стоял, судорожно ловя открытым ртом воздух. Перед ним простирался длинный, темный коридор, в конце которого горел единственный факел, освещавший узкий проход между телами спящих слуг.
Бернард в ужасе посмотрел на нее.
- А может быть, вы вместо этого наденете мои башмаки?
- Может быть, я вернусь в собственную кровать?
Его ужас увеличился.
- Вы не можете этого сделать.
- Следите за мной, сэр.
Она повернулась и пошла по коридору. Не прошло и пяти секунд, как она снова почувствовала, что ее поднимают на руки. На этот раз Бернард разозлился, и его злость вылилась в ехидные замечания.
- Вам не удается выглядеть настоящей леди. Думаете, что благосклонность лорда дает вам право претендовать на такие вот выходки? Отнюдь нет, и лучше будет, если вы запомните это.
Его слова больно уязвили ее, и она, не задумываясь, быстро ответила:
- Это ваш добрый и благородный лорд сделал из меня то, чем я сейчас являюсь. А в действительности я леди… - Здравый смысл вернулся к ней прежде, чем она успела произнести "Турез". - Киркборо, - поправилась она. - Который он недавно уничтожил.
- Вы лжете, женщина.
- А вы говорите так же, как ваш хозяин, деревенщина, - отпарировала она. - По правде, я солгала только в том, что у меня мерзнут ноги. А теперь поставьте меня на пол!
Чуть не уронив ее, так как сила в его руках иссякла, он выполнил ее просьбу. Но для нее уже от этого было мало пользы, так как они дошли до комнаты, ведущей в спальню, а ее дверь была широко распахнута, и в ней моментально возникла фигура лорда, привлеченного ее голосом.
- Что случилось? - спросил Уоррик своего оруженосца, который не мог произнести ни слова и только шумно дышал.
Ровена смогла ответить раньше Бернарда.
- Он думал, что, как и вы, может нести меня на руках, но понял, что для этого ему нужно немного подрасти. Тогда у него появится возможность стать варваром и попытаться подчинять женщин своей воле.
Двойная насмешка не ускользнула от внимания мужчин. Бернард от злости покраснел, а Уоррик улыбнулся той мрачной улыбкой, которую она ненавидела.
- Значит, у моей новой крепостной есть когти, не так ли? - заметил он. - Придется подумать, что можно сделать, чтобы вырвать их. Пройди в комнату, Ровена.
Она не сдвинулась с места, ужаснувшись тому, что она только что наделала. Почему она решила, что может насмехаться над ним и оскорблять его, не заплатив за это? Но, во всяком случае, пока над ней висело это проклятие…
- Я, я больше не желаю получать наказание за то, что не имеет ничего общего с… - прежде чем закончить фразу, она бросила взгляд на Бернарда, - тем, что лежит между нами. Если вы хотите, чтобы я была в вашей комнате, вам придется затащить меня туда. Я вам уже сказала, что добровольно я туда не пойду.
Было бы хорошо, если бы Бернард не загораживал ей выход, но он стоял на пути, и когда Уоррик принял ее вызов и подошел к ней, чтобы схватить ее, бежать ей было некуда. И, хотя она старалась изо всех оставшихся сил вырваться из сжимавших ее кисть пальцев, в мгновение ока она оказалась в спальне, и дверь за ней захлопнулась. Не останавливаясь, он подошел к кровати и бросил на нее Ровену.
Затем медленно, с очевидным удовольствием, он склонил свое тело над ней, и она безошибочно поняла, что ей даже не удастся шевельнуться под ним.
- Ну, видишь теперь, что все твое нежелание подчиниться мне ничего не значит? - насмешливо спросил он.
- Я вас ненавижу.
- От всего сердца могу ответить тебе тем же и заверяю тебя, что нахожусь сейчас в гораздо лучшей форме, чем ты. - На его лице все еще играла мрачная улыбка, и поэтому она ничуть не сомневалась, что он выполнит все, что намеревался.
Неожиданно она почувствовала, что ей хочется разрыдаться. В ее глазах появилось несколько сверкнувших, как бриллианты, слезинок.
Он заметил это и какое-то время внимательно смотрел на нее, прежде чем произнес:
- Не думаешь ли ты, что таким образом облегчаешь мне жизнь? Где то сопротивление, которое ты обещала мне?
- Моя ненависть доставляет вам слишком много удовольствия, так же как и то, что я вам сопротивляюсь. А я предпочитаю не давать вам ни малейшего повода для удовольствия.
- Ты эгоистка, женщина, - промолвил он, хотя в его глазах неожиданно появилось шутливое выражение. - Значит, ты собираешься лежать здесь, как бревно, а мне это надоест и я разрешу тебе уйти отсюда?
Она впервые столкнулась с таким настроением и поэтому осторожно произнесла:
- Ну, раз уж вы говорите об этом…
Он рассмеялся, сбил ее с толку и стал смеяться еще громче, когда увидел, как она смутилась. Затем он дотронулся до ее щеки. Прикосновение было таким нежным и успокаивающим, особенно когда он дотронулся до ее нижней губы.
- И что мне с тобой делать?
Казалось, что вопрос был обращен не к ней, а он просто размышлял вслух. Но, невзирая на это, она произнесла:
- Отпустите меня.
- Нет, только не это, - тихо произнес он, уставившись на ее губы. - Ты оказалась девственницей не только в одном месте.
Его глаза потеплели, и улыбка, которая делала его красивым, почти загипнотизировала ее. Его губы коснулись ее губ. Она видела, как они приближались к ней, и решила сопротивляться, но тело, как оказалось, стало неподвластно ей. Его язык облизал ее губы, а отозвалось все в ее животе. Он языком раздвинул ее губы и стал ласкать ее язык, а у нее появился жар в паху.
Действительно, у нее не было любовников, которые могли бы обучить ее искусству целоваться. Поцелуй Гилберта, когда он оставил ее на милость Уоррика, был совсем не похож на этот.
Он был кратким, очень жестким и вызвал у нее отвращение. А этот поцелуй был мягким, бесконечным, и она очень пожалела, что у нее была возможность сравнения. Все поцелуи должны быть одинаковыми. Она не смогла бы отрицать, что ее враг мог делать вещи, которые не вызывали у нее отрицательной реакции.
- Так я и думал. Еще одна девственная область, которую я должен исследовать, - произнес он, и казалось, что он был доволен этим. - Должно быть, тебя держали взаперти, пока я не нашел тебя.
Казалось, что единственным средством защиты у нее были слова, и она решила пользоваться ими, пока все это будет продолжаться.
- Не вы нашли меня, а вас нашли для меня. Вспомните, и вам не захочется делать все это. Отпустите меня, Уоррик.
В ответ он снова поцеловал ее, и она так быстро была захвачена страстью этого поцелуя, что забыла все свои насмешки, которые использовала, чтобы избежать близости.
Но он не забыл. Он рассердился на нее, как она и предполагала, и результатом стало то, чего ей так не хотелось. И она не вспомнила об этом до тех пор, пока не услышала, как он шепотом приказал ей:
- Моли меня…
Желание ее, проникнув во все частички тела, достигло такого оглушающего воздействия, что для мольбы уже не требовалось никакого приказания.
Глава 23
Уоррик испытывал противоречивые чувства: с одной стороны - полное удовлетворение, с другой - недовольство и раздражение. Эта раздвоенность его не устраивала. Погружаясь в эту светловолосую ведьму, он испытывал невероятное удовлетворение. Особенно приятным было то, что он при этом приводил в исполнение свой план возмездия. Такое огромное удовольствие Уоррик мог испытывать только по этой причине. Но вообще-то он не должен был бы испытывать ничего подобного, ибо поначалу у него не было намерения еще раз прикасаться к ней, после того, как ее освободили от цепей. Конечно, Уоррик намеревался продолжать ее мучить, вызывая в ней все больше и больше угрызений совести и чувство стыда. Он даровал ей жизнь, и эта женщина должна расплачиваться за это.
Но сегодняшний вечер показал, каким глупцом он был, думая, что заставит Ровену при исполнении интимных услуг испытывать чувство стыда. Она вместо этого сама возбуждалась, и то, что она желала его, наполняло Уоррика страстным желанием. Пока еще он сопротивлялся этому сладкозвучному зову сирены и отсылал Ровену прочь. Однако мысль о ней не выходила у него из головы; она продолжала мучить его разум и тело.
То, что она заставляла его страстно желать ее, должно было бы приводить его в ярость. Это можно было сравнить с тем его беспомощным состоянием, когда он находился в ее власти. И он таки боролся, стараясь победить в себе огромное желание привести ее опять сегодня вечером к себе. Но как только ему пришла в голову мысль, что само ее положение в замке давало ему все необходимые права, чтобы он мог позвать ее, борьба с самим собой закончилась: он потерпел поражение.
Сейчас он склонился над ней и смотрел на нее. Она делала вид, что спит, надеясь избежать дальнейшего к ней внимания с его стороны. Он улыбнулся про себя. Он даже не ожидал, что она окажется такой забавной. Ее решимость, ее попытки открыто ему не повиноваться, казались ему смешными. В основном она действительно его боялась, но часто она слишком сердилась на него, и страх пропадал. Он обнаружил, что ему гораздо больше нравится, когда она сердится на него, а не боится, ибо он не мог понять причины ее страха.
Было ему непонятно и то, зачем она специально пыталась навлечь на себя его гнев, учитывая серьезность положения, в котором она находилась. Хотя он сказал, что ему не нужна ее покорность, однако ему было приятно слышать, и это смиряло его гнев, когда она умоляла его овладеть ею. Он положил руку на ее обнаженное бедро и наблюдал, как она затаила дыхание. Но она не открывала глаз, все еще притворяясь спящей. Вот и еще одно проявление неповиновения, на которое он пока не среагировал.
Безусловно, он ненавидел ее за то, что она тогда сделала ему, и в то же время получал удовольствие от той власти, которую имел над ней. Но желание прикоснуться к ней, когда он уже физиологически был удовлетворен, вызывало у него раздражение.
Нахмурившись, он отнял руку, решив, что именно в ее присутствии заключалась причина его странного настроения. По крайней мере, это можно исправить и сделать это побыстрее.
- Можешь идти, женщина. Моя потребность в тебе не включает того, чтобы я делил с тобой свою постель и дальше. Мне не понравилось последние три ночи спать на жестком тюфяке.
- Не могу не посочувствовать, - дерзко ответила она, скатываясь с матраца на пол. Затем быстро поднялась и направилась к двери.
Ее сарказм был слишком явным и не позабавил его.
- Вспоминай мою мягкую постель, когда будешь спать на своем жестком тюфяке, - прокричал он ей вслед.
Она оглянулась и напряженно улыбнулась ему:
- Ваша постель уже забыта.
- Ты была другой, когда умоляла взять тебя.
Ее лицо покраснело. Хорошо. Это научит ее быть поосторожнее с колкостями. Но как только он увидел ее босые ноги, он позабыл обо всем.
- Иди сюда, Ровена. - Ее лицо, бывшее только что красным, побледнело, и он поспешно добавил: - У меня нет настроения относить тебя в твою постель только потому, что ты оказалась забывчивой и не захватила с собой башмаки.
- Я - забывчивой? У меня не было намерений покидать комнату, где я спала. Вы будите меня среди ночи и надеетесь, что я должна быть совсем одетой?
- Ты не спала. Но это не имеет значения, сейчас ты должна спать здесь, пока я не прикажу утром принести твои башмаки.
- Я не простужусь, честное слово, нет.
- Ты собираешься стоять здесь и спорить со мной, женщина? - задал он вопрос.
Она опустила голову.
- Нет, - сказала она так тихо, что он едва услышал.
- Тогда забирайся сейчас же в постель.
Он больше ничего не сказал, пока она медленно приближалась к кровати, испытывая его нетерпение, его нрав, его благие намерения. Но к тому моменту, когда она, наконец, подошла, он уже испытывал раздражение и не удержался, чтобы не сказать:
- Сначала сними эту рубашку. Мне не хочется тереться об нее, если я вдруг во сне коснусь тебя.
Она вздернула голову, чтобы показать ему, что она вовсе не испугалась, как он предполагал. Раньше она старалась скрыть от него свою ярость. Теперь она перестала притворяться и, сдернув через голову рубашку, бросила ее на пол. Такая демонстрация раздражения была просто смешной, но, увидев на ее коже красные пятна от грубой шерсти, он продолжал испытывать чувство досады.
Проклятая нежная кожа. Он только что сделал исключение, разрешив ей остаться в его постели, чтобы она не простудилась, а теперь он чувствовал, что придется делать для нее и другое исключение.
Ему не хотелось, чтобы его план возмездия нарушался какими-то случайностями, но тем не менее про себя он отметил, что надо будет сказать Инид, когда та принесет утром башмаки, чтобы нашли какие-нибудь сорочки и платья Ровены. Но пусть это будет последней уступкой, которую он делает из-за того, что она такая маленькая, нежная, легкая. Иначе эта женщина возомнит, что он на самом деле вовсе не испытывает чувства неприязни к ней.
Чтобы сейчас ей эта мысль не пришла в голову, он позволил себе оглядеть ее обнаженное тело и сказал:
- Действительно, очень приятно учить тебя, чтоб ты знала свое место.
- Которое у вас под ногами? - огрызнулась она.
Он начал сам раздеваться, но прежде чем ответить, одарил ее легкой улыбкой.
- Если я так пожелаю. А теперь забирайся под одеяло. У меня нет больше желания слушать тебя сегодня.
Или дальше смотреть на это ласкающее взор тело, которое она и не пыталась уже прикрыть от него.
Она быстренько сделала так, как ей было приказано, но когда он через несколько секунд, загасив свечи, повернулся к ней, чтобы найти удобную позу, она воскликнула:
- Я не вынесу, если вы опять ко мне прикоснетесь. Я сойду с ума!
У него был большой соблазн опровергнуть ее слова. Но вместо этого он сказал:
- Успокойся. Я слишком устал, чтобы принуждать себя - сколько бы ты ни умоляла меня.
Но при этом он упрямо обнял и притянул ее к себе так, что она вписалась в изгиб его тела.
- Я не смогу так заснуть, - пробурчала она.
- Лучше пожелай, чтоб я смог заснуть, женщина, а то и усталость меня не остановит.
Она притихла, даже дышать перестала. Он рассмеялся и прижал ее покрепче.
- Если я возжелаю тебя, никакие твои глупые ужимки не помогут, так что спи, пока я не передумал.
Она вздохнула и больше ничего не сказала. Уоррик действительно устал, но не настолько, чтобы не ощущать теплоты ее тела. Ее тепло и мягкость были очень приятные, и он понял, что может и привыкнуть к этому, если не будет осмотрительным.
Глава 24
На следующее утро Бог был так милостив, что, когда Ровена проснулась, в покоях уже никого не было. Она не представляла, как она теперь среди бела дня сможет посмотреть в глаза Уоррику после предыдущей ночи, но по крайней мере у нее была временная передышка - вот только память не дала ей никакой передышки.
Вспомнив события минувшей ночи, Ровена застонала и зарылась лицом в подушку. Она так была уверена, что может устоять против Уоррика, но из-за этих мучителей - его пальцев, губ и ее прямо-таки вскипающей крови - ей это не удалось. Те слова, которые он хотел услышать от нее, слетели с губ, и сразу же все остальное стало ей безразличным. Ее волновало лишь то необычайное удовольствие, которое он доставлял ей.
А сейчас ее переполняли чувства стыда и отвращения к себе. И даже мысль о том, что ей снова придется столкнуться с ним лицом к лицу и увидеть его злорадную усмешку, была для нее невыносимой.
Она может умереть, сгореть от стыда, а он будет смеяться. Ее слабость совсем ничего не значила для него, для него имел значение лишь его собственный триумф. Да, он будет смеяться, и она возненавидит его еще больше.
- Перестань зарываться в подушку, женщина, и надень вот это.