Она совсем не испытывала чувства жалости к покойному, хотя, может быть частично, она была виновна в его смерти. Вероятно, он убил много невинных женщин, которым выпало на долю быть его женами. Он убивал их просто потому, что они ему надоели; или потому, что ему нужно было получить еще одно приданое, чтобы пополнить свою казну. Ровена знала, что есть немало таких бесчестных мужчин, которые делали то же самое, и никто им не ставил это в вину. Но были, она знала это, и другие, благородные мужчины, подобные ее отцу.
Когда Гилберт вернулся, чтобы разбудить Ровену, было еще темно и в замке царила тишина. Ровена не могла понять, который был час, но то, что она не отдохнула ни телом, ни душой, свидетельствовало о том, что она спала недолго. Однако первые же слова Гилберта заставили ее окончательно проснуться.
- Для вас уже все готово. Моим людям повезло: они нашли то, что нужно. Меня заботили глаза и волосы: они должны быть точно того же цвета, что глаза и волосы вашего супруга. Ибо это прежде всего передастся ребенку; и мы нашли точно такие же.
Ровене показалось, что кровь закипела у нее в венах, затем стала холодной. От страха желудок свело до судорог. Так он все-таки сделал это, он нашел мужчину, которому швыряет ее, поступая так же, как поступил бы ее муж, если бы она не забеременела в скором времени. Они были одного поля ягоды - Лайонз и Гилберт, они даже мыслили одинаково. Она бы не удивилась, если бы Гилберт отыскал того самого человека, Джона, услугами которого хотел воспользоваться ее муж.
Боже милостивый, почему не кончается этот кошмар?
- Поторопитесь, - продолжал он, проворно стаскивая ее с высокой кровати. - До рассвета еще есть время, но, чтобы все получилось наверняка и семя упало в благодатную почву, вам потребуется не одно совокупление.
- Зачем вы мне все это говорите? - раздраженно спросила Ровена, пытаясь высвободиться из его рук, когда он подталкивал ее к открытой двери. - Давайте ваши гнусные инструкции этому жеребцу, которого вы нашли.
- Вы сами увидите, - только сказал он в ответ.
И она увидела, почти сразу, так как мужчину поместили в небольшой комнате, прямо напротив ее покоев. В комнате стояла кровать и два высоких подсвечника по обе стороны, и никакой другой мебели. Когда-то в этой комнате ее муж предавался разврату с женщинами из челяди, однако Ровена этого не знала. К стенам над кроватью даже были прикреплены цепи, но их не было видно за матрацем. Но эти цепи были предназначены для женщин. Гилберт беспокоился, как бы пленник не разорвал их, поэтому приказал принести и растянуть над кроватью другие, более крепкие и длинные. Они были прикреплены к запястьям и лодыжкам пленника таким образом, чтобы тот не смог пошевелить ни одним суставом, не причинив себе страшной боли.
Ровена увидела мужчину в большой банной простыне на кровати. На запястьях его рук, закинутых за голову, были закреплены железные наручники. Еще две цепи тянулись из-под банной простыни вдоль кровати и уходили вниз, под нее. Прикован! Так его пришлось приковать? И он спал - или был без сознания.
До нее легко дошла суть происходящего, и она спросила:
- А не проще ли было просто заплатить ему, чтобы он совершил этот подвиг?
Гилберт, все еще держа ее за руку, стоял рядом с ней у края кровати.
- В этом случае считалось бы, что он овладел вами. Я же, напротив, отдаю его вам, чтобы вы сделали это и не считали, что…
Он долго колебался, стараясь подобрать слово. Она подсказала ему:
- Что меня изнасиловали?
Он покраснел.
- Нет. Я просто хотел, чтобы вы сами решили этот вопрос так, как это вам удобно, в любом случае сегодня ночью вы должны лишиться невинности.
Она поняла, что он считает такой вариант контакта с мужчиной благодеянием для нее. Ей так не казалось. И еще большей ошибкой было связать этого человека и силой заставлять его принять участие в этом действе. Но Гилберт ко всему подходил однобоко и делал только то, что было выгодно ему. Если не будет ребенка, который унаследует владения Лайонза Гудвина, все перейдет к его брату, включая большую армию наемников, в помощи которых Гилберт отчаянно нуждался. В течение нескольких недель, пока он собирался скрывать факт смерти Лайонза, ее сводный брат мог бы пользоваться услугами этой армии. Но несколько недель было недостаточно для того, чтобы вернуть все, что отобрал у него Фалкхерст.
Черт бы побрал этого вояку, который был таким же отвратительным, если не хуже, чем Гилберт. Если бы не он, ей бы не пришлось испытать того, что с ней произошло. И самое главное, если бы не он, ей не пришлось бы выходить замуж.
Упомянув о ее невинности, Гилберт, должно быть, вспомнил, что она к тому же была еще и просто обычной девушкой.
- Знаете ли, гм… знаете ли вы, что нужно делать? Если нет, то я попрошу кого-нибудь помочь вам. Я бы сделал это сам, но думаю, что не смогу вынести…
Он замолчал, и она изумленно посмотрела на него.
- Вы сами считаете это отвратительным и все же заставляете меня сделать это?
- Так нужно, - ответил он, поджав губы. - Другого пути сохранить Киркборо нет.
Ей показалось, что все происходящее ему тоже не очень нравилось, и это вселило в нее надежду.
- Вам же придется лгать о смерти старика, - напомнила она ему. - Почему бы вам не солгать и о ребенке, чтобы использовать его армию столько, сколько вам нужно?
- А если в итоге не появится никакого ребенка? Нет, поместье очень богатое и город очень большой. И я не собираюсь терять это из-за вашей щепетильности. Вы поступите так, как я вам приказываю, Ровена. Я поместил этого парня рядом, чтобы никто не увидел, как вы будете приходить сюда каждую ночь. В дневное время можете отсыпаться. Я распущу слух о том, что Гудвин заболел и вы ухаживаете за ним, поскольку он в этом нуждается. Если вы хотите, с вами останется ваша служанка.
- И как долго это продлится, Гилберт?
Он сразу понял, что она имела в виду.
- До тех пор, пока вы не забеременеете. Если вы посчитаете эту процедуру отвратительной, я бы мог посоветовать вам в течение ночи воспользоваться его копьецом несколько раз. Такому здоровенному мужлану не составит труда проделать это пару-тройку раз за ночь. И для вас это все скорее закончится.
Значит, этот кошмар сегодня ночью не окончится, а будет длиться долго? И этот кошмар коснется не только ее, но и этого бедняги, у которого на несчастье оказались золотистые волосы и серые глаза.
- Вы собираетесь содержать его в таком виде все время?
- Вам не следует беспокоиться о нем, - беззаботно ответил он. - Он всего-навсего раб, и его уничтожат, когда он перестанет быть нужным.
- Раб? - С первого взгляда ей показалось, что мужчина был крупным. Она снова посмотрела на него и увидела, что ноги его касались края кровати, а голова находилась у другого края.
- Для раба он слишком большой. Что вы натворили, Гилберт? Вы похитили свободного человека.
- Нет, он может быть внебрачным ребенком какого-нибудь лорда, но не более, - убежденно произнес он. - Если бы в Киркборо прибыл человек благородного происхождения, он бы представился при въезде в замок и бесплатно бы провел ночь здесь, чтобы не ночевать в городе. Даже человек более низкого положения, безземельный рыцарь, искал бы себе более подходящую компанию и пришел бы сюда. Однако он может быть и свободным человеком, но все же не очень важным. Он, вероятнее всего, пилигрим.
- Но вы собираетесь убить его?
Вопрос застал ее сводного брата врасплох, и он огрызнулся:
- Не глупите. Его невозможно оставить в живых, так как если у нас все получится с ребенком, он может предъявить права на него. Никто ему не поверит, но могут поползти слухи, за которые ухватится брат Гудвина.
Значит, если она исполнит все, что хочет Гилберт, кто-то все равно должен будет умереть. Осознание несправедливости всего происходящего вызвало у нее приступ ярости.
- Бог накажет вас, Гилберт, за вашу проклятую жадность, - разгневанно произнесла она тихим голосом, выдергивая свою руку из его руки. Еще больше ее разгневало то, что он, казалось, совершенно не осознавал предосудительности своего поведения, о чем свидетельствовало удивленное выражение его лица. Не в силах больше сдерживаться, она воскликнула:
- Прочь отсюда! Мне не нужна ваша помощь, чтобы изнасиловать этого человека. Лучше пришлите ко мне Милдред. Мне может понадобиться ее помощь, чтобы привести его в чувство. В таком виде от него мало проку.
Так говорить заставили ее гнев и отчаяние, но эти слова, которые она выкрикнула, и услышал Уоррик, так как именно в этот момент он пришел в себя. Но он продолжал лежать с закрытыми глазами, - слишком долго он был воином, чтобы не попытаться изменить ситуацию в свою пользу. Но на этот раз он ничего не выиграл, так как больше не было произнесено ни слова, а через несколько секунд он услышал, как дверь захлопнулась.
Тишина. На какое-то время его оставили в покое, но, похоже, эта злобно кричавшая женщина скоро вернется, если только ее слова… нет, он не может доверять ее словам. Женщины не насилуют. Разве это возможно, ведь это не предусмотрено самой природой. И в любом случае не может быть, чтобы она имела в виду именно его. Тогда это неумная шутка какой-то грубой бабы. Не более того. Но ведь он был совершенно один…
Он открыл глаза и увидел один лишь потолок. Комната была хорошо освещена: по обе стороны от него горели свечи, и он, не двигаясь, мог видеть их пламя. Он повернул голову, стараясь увидеть дверь, но голову пронзила нестерпимая боль. Он закрыл глаза и некоторое время лежал не двигаясь, но даже не шевелясь он понял, что находится в мягкой постели. Во рту у него был кляп. На нем не было никакой одежды - в таком виде его и схватили. Но это его не волновало. Зачем было одевать его, когда он мог сделать это сам, как только пришел бы в себя. Кровать? Все лучше, чем темница, подумал он.
И в этот момент он ощутил наручники на запястьях. Он попытался шевельнуть рукой и услышал звон цепей, а затем почувствовал, как цепь натянулась и заскрежетала на его лодыжке. Боже мой, связан по рукам и ногам, и не веревкой, а цепями!
Если им был нужен выкуп, тогда узнали бы, кто он такой, и рисковали испытать его месть, которая никогда не заставляла себя долго ждать. Воры и разбойники, конечно, хватали всех без разбора, лишь бы чем-то поживиться. Им было все равно, кого взять в плен, рыцаря или купца, леди или торговку рыбой, и если они не получали того, что хотели, расправа - вплоть до самых разных пыток - была скорой.
Однажды он сам захватил укрепленный замок барона-грабителя и содрогнулся от того, что увидел в темнице замка - тела, медленно сжимаемые тяжелыми камнями, обнаженные, с обуглившейся кожей, повешенные за большие пальцы рук, люди, с полусгоревшими ступнями, все, конечно, мертвые, так как мучители просто о них забыли, как только замок был осажден. А ведь он находился не в какой-то жалкой лачуге или охотничьем домике, даже не в гостином дворе, когда его схватили.
Каменные стены означали, что это был укрепленный замок. Значит, это знатный лорд вел себя, как мелкий воришка.
Уоррик снова открыл глаза, решив не обращать внимания на боль в голове, чтобы получше рассмотреть, что из себя представляла его мягкая тюрьма. Он приподнял голову и увидел ее, стоящую в ногах кровати, - и ему подумалось, что он уже умер, так как таким совершенным и прекрасным существом мог быть только ангел небесный.
Глава 7
Ровена все еще смотрела на дверь, которая закрылась за Гилбертом, когда услышала позвякивание цепей и оглянулась на человека, лежавшего на кровати. Глаза его все еще были закрыты, он лежал не шевелясь, но интуитивно она почувствовала, что он пришел в себя. Раньше ей не довелось рассмотреть его поближе, она видела только мужское тело, большое мужское тело. Он лежал навзничь, на спине, подушки под головой не было. Это она видела, стоя в нескольких футах от кровати. Но с такого расстояния она не могла разглядеть его как следует. Потом он приподнял голову, она увидела его глаза, и от его взгляда замерла на месте: она стояла не двигаясь, боясь даже дышать.
Его серые глаза, в которых отразилось удивление, стали серебристыми и излучающими мягкий свет. Несмотря на кляп во рту, который как бы поделил его лицо пополам, она увидела, что лицо его было красивым, с хорошо очерченными чертами и - надменным. Что заставило ее так подумать? Его широкие скулы или орлиный нос? А может быть, квадратная челюсть, которая так выделялась из-за кляпа во рту? Должно быть, она ошибалась.
Надменность - черта характера людей благородного происхождения. Крепостных за надменность секли кнутом по спине до крови.
Но этот мужлан в присутствии дамы не опустил и не отвел глаз. Ну и наглец же он, а может, все еще не мог избавиться от удивления и из-за этого забыл, кто он, и что он, и где его место.
Но почему она так думает? Откуда ему знать, что она знатная дама, если она в одной ночной сорочке и пеньюаре. Но нет, он мог бы догадаться, так как сорочка на ней из тончайшего льна, легкого и почти прозрачного. Ее пеньюар из очень редкого восточного бархата был подарен ей матерью в день четырнадцатилетия, и сшила его ее мать собственными руками.
Тогда, наверное, как и сказал Гилберт, он внебрачный ребенок и явно гордится этим. А какая ей разница, кто он такой? Ей следует быть безразличной - он должен был умереть. Но прежде он должен был лишить ее невинности, вернее, она сама должна была отдаться ему - о Боже! Как же это возможно? Но ведь не может она поступить иначе, когда ее мать…
Ей хотелось сесть на пол и заплакать. Она выросла в атмосфере любви и нежности, все трудности и жестокости жизни ее не касались. А теперь, когда она столкнулась с реальной жизнью, которой совсем не знала, ей было очень тяжело. Она должна была овладеть этим мужчиной, то есть, называя вещи своими именами, должна была взять его силой. Но как? Рассердившись, она сказала Гилберту, что не нуждается ни в какой помощи, но ей нужна была помощь, ибо она совсем ничего не знала о том, как женщина становится матерью.
В его глазах больше не было удивления - оно осветилось восхищением. Хорошо ли это? Ну что ж, для него же будет лучше, если он не посчитает ее отвратительной. Она, по крайней мере, была рада и этому. И, слава Богу, что он совсем не похож на ее мужа. Он был молод, хорошо сложен; даже красив, с гладкой кожей, тело у него было крепкое - нет, совсем не такой, как ее муж. Даже серый цвет его глаз и светлые волосы были другого оттенка, не такого, как у Лайонза: глаза были светлее, волосы - темнее.
У нее было очень странное чувство, что она может читать его мысли по глазам, так как ей показалось, что она сейчас увидела в них вопрос. Ему уже сказали, зачем он здесь?
Нет, похоже, что нет, ведь он был без сознания и пришел в себя только что. И не стал бы Гилберт беспокоиться, чтоб сообщить ему, ведь этому человеку предстояло лишь лежать здесь и принимать всё, что бы с ним ни делали. Гилберт проинструктировал только ее, так как именно она будет делать то, что следовало делать в этой ситуации. Но в глазах его стоял вопрос…
И ответить на него предстояло ей, а она даже не могла заверить его в том, что его отпустят, когда все будет кончено. Она опять почувствовала приступ гнева, на этот раз исключительно из жалости к нему. Он ничего не сделал, чтобы заслужить такое. Он лишь случайно попал в ловушку для осуществления чудовищных планов. Она воспользуется его семенем, а Гилберт после этого лишит его жизни. Ну нет, такого она допустить не может. Она сделает первое, она вынуждена это сделать ради своей матери, но каким-то образом ей надо помешать второму. Как-нибудь, когда придет время, она поможет ему убежать до того, как она сообщит Гилберту, что его семя уже в ее чреве, а поэтому нужды в этом человеке больше нет.
Но она не может сказать ему всего этого. Она не хочет вселять в его душу ложных надежд, а вдруг ей не удастся помочь ему? Она может лишь попытаться. А сейчас ему не надо говорить, что его ждет смерть. Зачем? Пусть думает, что его отпустят.
Опять он взглядом разговаривал с ней, и опять она понимала его. Он опустил глаза и посмотрел на кляп, потом опять поднял на нее взгляд. Он хотел, чтобы она вытащила кляп, и тогда он смог бы говорить с ней. Но этого она не сделает, ибо не уверена, что сможет вынести, когда он будет умолять ее отпустить его; тогда ее вина перед ним будет еще больше. Она и так прекрасно знала, что то, что она должна делать - плохо, но какой у нее мог быть выбор? Но слышать его мольбы - нет, этого она не вынесет.
Она отрицательно покачала головой, а он снова опустил голову на матрац и больше не смотрел на нее. Если бы она не знала ситуации, она бы подумала: ей высокомерно дают понять, что в ней больше не нуждаются, раз она отказалась выполнить его желание. Шея у него, вероятно, затекла оттого, что он долго держал голову на весу. Она обошла кровать и подошла к нему с другой стороны, так, чтобы он мог видеть ее не напрягаясь, но теперь он лежал с закрытыми глазами. Он не обращал никакого внимания на то, что она стояла рядом. Или, может быть, он не услышал, как она босиком подошла к нему.
Она остановилась; теперь она могла лучше разглядеть его. Его крупное тело заняло всю постель. Она подумала, что, наверное, он даже выше Гилберта, хотя сказать это наверняка она не могла, но совершенно очевидно, он был шире в груди.
Руки его были длинные и мускулистые. Плечи, шея и грудь тоже были хорошо развиты, а золотистая от загара кожа была гладкой, без единой морщины.
Каким бы трудом он ни зарабатывал себе на жизнь, ясно, что работал он много. Может, он дровосек. В поместье ее отца один дровосек был сильнее любого рыцаря.
Она поняла, что смотрит на него, не спуская глаз, но ничего не могла с собой поделать. Он был сильным, очень сильным, и она в душе была даже, в конце концов, благодарна Гилберту, что мужчину привязали, но потом устыдилась этой своей мысли. Но этот человек голыми руками мог в два счета разделаться с ней, и для нее же было лучше, что эти руки не могли до нее дотянуться.
- Извините, - начала она, сама удивляясь, почему она говорит шепотом, когда в комнате, кроме них, никого нет. - Будет лучше, если я не услышу, что вы можете сказать, но я могу вам рассказать, почему я здесь.
Он опять открыл глаза, слегка повернул голову так, что мог смотреть на нее. Теперь в глазах не было вопроса, ни тени любопытства. Терпение, поняла она, - вот что они выражали. Он рассчитывал получить исчерпывающие ответы на все свои вопросы, но она не была до такой степени смелой. Она сообщит ему только то, что совершенно необходимо, и не более того.
Но теперь, когда настало время приступить к объяснению, она почувствовала, как жар прилил к щекам и шее.
- Я… вы и я… мы… мы должны… мы должны…