Он был недоволен молчанием Ровены, но она не смогла бы произнести ни слова, даже если бы захотела. Он даже позволил себе, уходя, хмыкнуть. Как только дверь за ним закрылась, Ровена упала на одеяла и разрыдалась. Факел, который был в темнице, погаснет через несколько часов, и тогда… По правде говоря, она не боялась темноты, но ей не приходилось подолгу находиться без света, да еще в таком месте, где было полно крыс.
Ровена впала в оцепенение и сначала даже не услышала громкой перебранки, доносившейся из караульного помещения. Спорили недолго, но последнюю фразу "Убирайся!" она услышала отчетливо. Очень скоро дверь снова открылась, и Ровена сжалась в комок. Но на этот раз это был не тюремщик: вошедший держал в руках пару свечей, он установил их в центре темницы.
Внешний вид Ровены привел человека в изумление. Он осмотрелся, увидел, что выдал Ровене тюремщик, и грубо выругался:
- Этот сукин сын, я могу побиться об заклад, он не дал вам никакой еды, ведь так?
Ровена заморгала, потом медленно кивнула.
- Конечно, я так и думал. Теперь я понимаю, почему он вдруг перестал скулить и полюбил эту работу. Вы такая изящная и такая хорошенькая. Должно быть, лорд Уоррик считает, что вы совершили какое-то ужасное преступление, раз он поместил вас сюда, но я уверен, все разъяснится, как только он здесь появится.
Ровена продолжала молча смотреть на вошедшего. Она не знала, ни кто этот человек, ни что означают его слова. Ясно, что он был чем-то возмущен, но она не знала, чем.
Однако она его не испугалась, как того, другого. Поистине в его голубых глазах было столько доброты, что она чуть не расплакалась снова.
Должно быть, он это заметил, потому что произнес грубовато:
- Ну вот, только не это. Здесь будет не так уж плохо. Это не подходящее место для леди, но зато уединенное, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы не скучали.
Не скучала в темнице? Она не могла сдержать улыбки от такой несообразной мысли.
- Кто вы? - решили она спросить.
- Джон Гиффорд, так меня называют.
- Вы тоже тюремщик?
- Только когда в этом есть необходимость, но это случается не часто. Меня только что вызвали сюда и сказали, чтобы я позаботился о вас. Поздно пришел этот приказ, хотя лучше поздно, чем никогда. Этот сукин сын, он не причинил вам боли, а?
Какой сукин сын? Она почти произнесла этот вопрос, но вовремя поняла, что он говорил о другом тюремщике.
- Нет, он не тронул меня. Но ведь это приказ вашего хозяина, чтобы никто меня не трогал и не помогал мне, разве не так? И со мной нельзя разговаривать. Вам не сказали, что вы не должны со мной разговаривать?
- Нет, никто ничего такого мне не говорил, да если бы и сказали… Я поступаю по своему разумению и всегда буду так делать, хотя на спине у меня несколько шрамов, что могло бы меня убедить в обратном.
Как ни странно, она вдруг почувствовала гнев на его обидчиков.
- Кто же это бил вас плетью?
- Ничего, - ухмыльнулся он. - Не берите это в голову. Это было давно, и мое собственное упрямство было тому причиной. А теперь подумаем, что я могу найти для вас в такой поздний час. Похоже, что кухня уже заперта, но я ручаюсь, что там наверху в кладовых найдутся какие-нибудь фрукты.
Он отыскал для нее четыре крупных, недавно сорванных яблока, которые вполне утолили ее голод. Затем он принес узкий деревянный топчан и толстый матрац с кучей теплого постельного белья. Он нашел даже старый, выцветший ковер, который почти полностью закрыл пол темницы. Он еще сходил куда-то и принес подставку для свечей и целый ящик со свечами, чтобы она могла заменить сгоревшие и не оставаться в темноте. Он принес ночной горшок, ведро воды и простыни для умывания, а также холодную свежую питьевую воду.
Джон Гиффорд был послан самим Господом Богом. Он превратил ее темницу в комнату, может быть, и не самую приятную, но, по крайней мере, вполне удобную. Дважды в день он приносил ей обильную еду, ту, которая подавалась обычно к господскому столу. Она не испытывала недостатка в воде для омовений и в питьевой воде. Он принес ей нитки и иголки, чтобы она могла занять себя шитьем, и проводил время с ней, чтобы ей не было скучно. Ежедневно он подолгу находился с ней, сплетничая о том о сем, чаще о всяких глупостях. Ему просто нравилось говорить, а ей очень нравилось слушать его.
Она знала, что за Джона Гиффорда ей надо благодарить сэра Роберта. Должно быть, сэр Роберт знал, что из себя представлял тот, другой тюремщик и что у Гиффорда было доброе сердце. Конечно, ее пожалел сэр Роберт, и вряд ли он дождется благодарности за это от Уоррика де Шавилля. Но сама она поблагодарит его, если только ей представится случай.
Дни превращались в недели. Так прошел месяц. Когда Ровена наконец убедилась, что настало время месячных, а обычного для этого периода кровотечения не появилось, она села и истерически заплакала. Итак, план Гилберта сработал. Семя этого проклятого мужлана дало свои всходы. И для этого потребовалось всего лишь три ночи. Но Киркборо больше нет. Они остановились на дороге по пути сюда и видели, как над верхушками деревьев поднимался дым: все, что было построено из дерева, было охвачено пламенем. Ничего не осталось, что можно было бы завещать ребенку; так что ребенок, который был зачат только с этой целью, теперь был ни к чему.
После истеричного смеха пришло время слез. От жалости к самой себе слезы лились ручьем. Что же она такое совершила, чтобы заслужить такую несчастную судьбу? Что произойдет, когда в Фалкхерст вернется Уоррик де Шавилль?
Конечно, тогда уберут от нее Джона Гиффорда, это уж точно, а вместе с ним придется расстаться и с уютом ее жилья. Вернется тот, другой тюремщик, или кто-нибудь еще такой же. Да и не все ли равно будет де Шавиллю, что она ждет ребенка? Конечно, все равно, ведь он хотел, чтобы она умерла. И даже если она будет умолять его сохранить ей жизнь ради ребенка, вряд ли это поможет. Ему не нужен был Киркборо. Он его уничтожил, значит, он не будет беспокоиться и о ребенке, если она скажет, что это наследник Лайонза. Но ребенок этот еще и ее; его цель - избавиться от нее - не будет иметь смысла, если он оставит в живых ее наследника.
Скорее всего, ей и не придется рожать в заточении, потому что как только вернется Фалкхерст, он убьет ее. Единственное, на что можно надеяться, это на то, что война с Гилбертом, у которого все еще есть армия Лайонза, затянется. И если ребенок появится на свет до возвращения Фалкхерста, она бы приложила все усилия, чтобы уговорить Джона Гиффорда найти для него приют.
Ровена не могла сказать точно, когда ребенок стал основной ее заботой. Для нее уже не имело значения то, что зачат он был с греховной целью и что отцом его был какой-то мужик, которому отвратительны были ее прикосновения. Это было ее дитя.
В этой темнице у нее было слишком много времени для размышлений, и очень часто в своих воспоминаниях она возвращалась к человеку, ставшему отцом ее будущего ребенка. И хотя она гнала от себя эти воспоминания, они возвращались вопреки ее воле. Как только она закрывала глаза, она видела его, лежащего перед ней; его тело было трудно забыть. Она вспоминала, какие чувства вызывало оно в ней, вспоминала ту опьяняющую силу, которая оживала в этом теле, несмотря на сопротивление его воли.
Она не солгала, когда сказала, что была рада тому, что это был именно он. Она поначалу не испытывала удовольствия от близости с ним, но когда прошла боль, ей уже не было неприятно прикасаться к нему, чувствовать его. Он не был отталкивающим, и смотреть на него было приятно - только не в его глаза цвета серебра, полные ненависти к ней. Но до того как она впервые обратилась к нему, глаза были совсем другими - приятными, они прибавляли обаяния его облику, несмотря на кляп, который исказил его рот.
Ровена не слышала, как подошел Джон, пока не открылась с обычным скрипом дверь, и это вывело ее из задумчивости. Джон не улыбнулся ей, как обычно. Казалось, он чем-то озабочен.
- Вы беременны, леди Ровена?
Она уставилась на него в изумлении. По утрам ее не тошнило, как это часто бывает у женщин в положении, у нее нисколько не увеличилась грудь и не изменилась фигура.
- Как вы догадались?
- Значит, это так?
- Да, но…
- Я об этом совсем и не думал, но мой господин спросил, были ли уже у вас… ну, то, что должно быть регулярно у женщин, и тогда мне пришло в голову, что вы не попросили у меня дополнительных… ну… салфеток. Почему вы мне не сказали?
- Я сама только недавно поняла это. Но что вы хотите сказать этим "спросил ваш господин"? Когда?
- Только что.
Ровена мертвенно побледнела.
- Он вернулся?
- Да, и я должен сейчас отвести вас к нему.
Глава 15
Ровена не стала умолять Джона не отводить ее к его господину. Это было бы бесполезно. Если не он, так кто-нибудь другой все равно отведет ее туда. Все, что у нее осталось в памяти о Фалкхерсте - это его огромный рост и жесткая линия рта, да еще леденящая душу холодность голоса, когда он отдавал приказы отправить ее в темницу своего замка.
Она даже не заметила, как ее провели через Парадный зал. Был день, поэтому народу по пути встретилось немного, кое-кто из прислуги и несколько не очень богато одетых рыцарей.
Ее привели в большую комнату господина в верхнем этаже замка, расположенную рядом с залом. Комната была залита солнцем: свет струился через два окна, которые находились в глубоких нишах, расположенных по обе стороны камина. Огромная кровать с тяжелым балдахином на четырех столбах находилась у каменной стены, отделявшей комнату от зала. Зимой от стены исходило тепло, так как со стороны зала в этой стене находился огромный очаг, который и нагревал камни.
Там было много и другого, на что она не обратила внимания: Ровена как зачарованная не сводила глаз с кровати, ибо на ней, посередине, лежало что-то похожее на груду цепей. Она даже не заметила человека, стоявшего по другую сторону кровати, пока он не подошел к ней.
Прежде всего она обратила внимание на его рост, потом разглядела прекрасную черную тунику и обувь, и еще, конечно, его рот, эти плотно сжатые тонкие губы, делавшие его похожим на глубокую рану, - и этого ей было достаточно, чтобы узнать, кто перед нею. Еще мгновение ушло у нее на то, чтобы разглядеть его светло-каштановые с золотистым отливом волосы, потом глаза цвета серебра, в которых угадывалась целая буря чувств. Зрачки ее расширились: беззвучно, одними губами она произнесла единственное слово "Вы" и упала без чувств.
- Ну вот, - проворчал Джон, подхватывая ее и не давая ей упасть.
Уоррик бросился вперед и почти выхватил ее из рук Джона. Он поднес ее к кровати и положил. Одной рукой она касалась цепей, лежащих рядом. Она ощутит их прикосновение, как только придет в себя. Он улыбнулся.
- Я не могу понять, чем вызван этот обморок, мой господин, - с волнением произнес Джон за его спиной. - Она хорошо питалась.
Уоррик не сводил глаз с золотоволосой женщины.
- Так ты все-таки баловал ее. И на ее гладкой коже нет следов от крысиных укусов?
Вместо ответа Джон лишь громко фыркнул. Уоррик знал своего слугу. Джон был известен своим мягким сердцем и добротой по отношению ко всем живым существам.
Уоррик был страшно недоволен собой, когда отправил приказ о том, чтобы Ровену охранял один Джон Гиффорд. Но он не послал вслед никого, чтобы отменить приказ. Он не хотел, чтобы она страдала до его прибытия, нет, он сам заставит ее страдать. Ему также не хотелось, чтобы ее маленькое, изящное тело исхудало от лишений, это не входило в его планы. Но более всего ему не хотелось, чтобы к ней прикоснулся какой-либо мужчина, по крайней мере, пока он не будет знать, насколько она преуспела в своем воровстве. По словам Джона, она таки преуспела.
- Она такая прекрасная, нежная дама, мой господин. Что же такое она совершила, чтобы заслужить темницу?
- Ее преступление было направлено против меня лично, и преступление это столь велико, что я не могу даже говорить о нем.
- Не может быть!
- Ты позволил этому красивому личику околдовать себя, Джон. Она всего лишь отвратительная девка, которая не остановится ни перед чем, даже самым ужасным, лишь бы добиться своей цели. В ней столько упрямства и решимости, что ей мог бы позавидовать мужчина. Она… - Он замолчал, понимая, что говорит больше, чем нужно. Ему нет необходимости объяснять кому бы то ни было мотивы своего поведения. - Я лишил ее титула, который она получила, выйдя замуж за Гудвина Лайонза, так что не называй ее больше леди. И ты больше не будешь присматривать за ней. Она не вернется в темницу - пока.
Даже не глядя на Джона, Уоррик понял, что тот хочет что-то сказать. Но слуге следовало быть разумным, чтобы не переступать границу дозволенного, и Джон, должно быть, это понял, потому что он тихо вышел из комнаты, не произнеся больше ни слова.
Уоррик продолжал, не отрываясь, смотреть на свою пленницу, не придавая значения тому, что ее обморок лишил его возможности немедленно осуществить возмездие. Теперь, когда, наконец, настал его час, он мог и потерпеть, хотя до сих пор он испытывал нетерпение. Однако он намеренно не возвращался сюда, слишком хорошо понимая, что как только он здесь появится, он начнет приводить в исполнение задуманный план мщения. Но прежде всего ему надо было узнать, добилась ли эта девка осуществления своего намерения.
Теперь ему это было известно, и это усугубило ее вину перед ним. Если бы ему и пришла в голову мысль хоть немного пожалеть ее, то тот факт, что она вынашивала ребенка, окончательно решил дело, вызвав в нем бурю негодования и желание мстить. Она носила под сердцем его ребенка. У нее не было на это никакого права. Он сразу догадался, когда она его узнала. Он увидел страх, который заставил ее потерять сознание. Ее страх был его победой. Там, в Киркборо, во дворе замка он не был абсолютно уверен, что она его узнала. На нем были тогда позаимствованные у Роберта доспехи. И ему стало ясно, что она узнала его только теперь. Возможно, к этому времени она уже имела представление о том, что он за человек, уже слышала о его готовности уничтожить любого, кто осмелился посягнуть на его собственность. Не имело никакого значения, что он никогда ранее не старался отомстить женщинам. Ему нужно было теперь только решить, какую форму расплаты следует потребовать от такой, как она, и у него было достаточно времени, чтобы осуществить это, пока он не найдет Изабеллу. Пока все его усилия отыскать свою невесту оставались бесплодными. Когда один из его посыльных вернулся и сообщил, что его невеста не прибыла в Фалкхерст, он даже был доволен, что у него есть повод отложить его собственное прибытие туда. Но поиски Изабеллы закончились ничем. Было слишком много дорог, по которым она могла бы направиться в Фалкхерст. В конце концов, он предоставил возможность продолжить эти поиски отцу Изабеллы, который, конечно, был больше, чем Уоррик, расстроен ее исчезновением. Ситуация раздражала его. В то время как ему надо было бы побеспокоиться о своей пропавшей невесте, все мысли его заняты этой девкой.
Ровена вздохнула, Уоррик затаил дыхание, с нетерпением ожидая, когда она откроет свои огромные, цвета сапфира, глаза. Рот у нее был приоткрыт. Он помнил пьянящий вкус ее губ, помнил их горячее прикосновение к его коже, когда ей приходилось стараться, чтобы вызвать ответный отклик его тела. Ее льняные локоны были заплетены в две толстые косы, одна - за спиной, другая была переброшена на грудь. Он помнил и эти груди, полные и соблазнительные, и, хотя он и не прикоснулся к ним, один только их вид воспламенял его чувства, что неизбежно вело к его поражению. Теперь он мог их коснуться, но это единственное, что он мог сделать без того, чтобы не разорвать на ней платья. Но не сейчас. Не сейчас. Она должна совсем прийти в себя и полностью осознать свою беспомощность перед ним, так же как он мучительно осознавал все, что она делала с ним.
Она потянулась, в горле у нее возник какой-то тихий звук, потом снова затихла, только рука ее продолжала двигаться. Он видел, как пальцы ее руки, лежавшей на куче цепей, ощутили холод стали; видел, как она нахмурилась, стараясь понять, что это могло быть.
- Сувенир, - объяснил он. - Из Киркборо.
Она мгновенно распахнула свои огромные, в половину ее маленького овального лица, глаза. Она издала еще какой-то звук, как будто задыхаясь. Страх ее был очевиден, он был слишком велик, скорее, это был настоящий ужас. Если она опять потеряет сознание, он не потерпит этого.
Ровена страстно желала снова потерять сознание. Боже милосердный, ничего удивительного, что она провела все эти недели в темнице. Это совсем не из-за ее владений. Она не забыла ненависть этого человека и понимала, что, возможно, он замучает ее до смерти. Теперь ей было ясно, почему он так отчаянно сопротивлялся ее насилию над ним. Никакой он не холоп, который должен был испытать благоговейный страх перед ней, он был сильный военачальник, человек, с которым никто не осмелился бы поступить так, как поступили они. А Гилберт, этот безмозглый глупец, даже не знал, что он захватил своего заклятого врага. Впрочем, в Фалкхерсте тоже не знали, кто она такая, как не знали и того, что она была самым заклятым его врагом, у которого он был в плену.
Где-то в горле у нее забулькал смех. Она не могла сдержать его. Если она еще не сошла с ума, то скоро сойдет. А он стоял рядом с кроватью и, нахмурившись, смотрел на нее. Неужели когда-то он показался ей красивым? Бред какой-то. Этот рот, этот ледяной взгляд - каждая черточка в лице говорила о жестокости.
Ее начало трясти, как в лихорадке. Он грубо выругался и крепко сдавил рукой ее горло. Глаза ее еще больше расширились.
- Если ты вздумаешь снова потерять сознание, я изобью тебя, - прорычал он.
Нечего сказать, хороший способ он выбрал, чтобы ее успокоить. Но он разжал руку и отошел от кровати.
Из чувства самосохранения она следила за его движениями, но он лишь подошел к остывшему очагу и остановился, уставившись на него.
Со спины он не выглядел таким уж монстром, вполне обычный мужчина. Его каштановые с золотистым отливом волосы не были кудрявыми, но на шее лежали завитками. Волосы казались мягкими, но она не осмелилась поднести свою руку поближе, коснуться их. Он был статен, широк в плечах, но она не предполагала, что он окажется настолько высоким. Чувствовалось, что он был напряжен, как струна. Туника плотно облегала его широкую спину и плечи.
Прошло несколько минут, потом еще, но он не оглядывался и не смотрел в ее сторону. Ровена перестала дрожать и несколько раз глубоко вздохнула. Ее еще не начали мучить. Пытки начнутся не здесь, не в этой комнате. Похоже, что ее привели сюда, чтобы просто попугать и позлорадствовать. Былой пленник стал теперь тюремщиком.
- Ты успокоилась, девка?
Успокоилась? Доведется ли ей еще когда-нибудь испытать это состояние? Но она кивнула, потом поняла, что он не видел этого, так как даже не взглянул на нее, и тихо произнесла:
- Да.
- Хотя у меня и есть полное право убить тебя, я не собираюсь этого делать.
Ровена не осознавала до сих пор, что, как и он, была в сильном напряжении, и теперь она с облегчением позволила своему телу обмякнуть и погрузиться в перину. В данной ситуации она и думать не могла, что ей так повезет, она и представить себе не могла, что он будет настолько милосерден, что сообщит ей об этом. Он мог бы и ничего не сказать, не развеять ее ужаса. Мог бы… значит, он был еще не конченый человек.