Позади снова залаяла собака пивовара. Она содрогнулась и еще крепче вцепилась в полотняную сумку. Гончие-гончие… Она подавила воспоминания, в мозгу оставалось только эхо последних криков Густава, когда она открывала хитроумный тайный запор.
Ее мать рассказала ей о нем однажды ночью, когда ярко светила луна и за окном благоухали розы. По словам матери, он был установлен для того, чтобы герцог мог тайно уходить из дома и навещать свою подлинную любовь. Ее всегда удивляло, что ее отец проявил инициативу, – ведь человек, которого она на людях называла герцогом, а наедине – отцом, сколько она его знала, редко интересовался чем-либо, кроме своих книг.
Было поздно и холодно, и она почти не опасалась встретить какую-нибудь парочку ночью, хотя кто знает, как поздно бродят здесь, крадучись, приспешники брата.
Она бесшумно направилась по саду к двери, которой редко пользовались, ведущей в столь же редко используемые помещения. Неподрезанные кусты ежевики впивались ей в ноги, и она возблагодарила Бога за то, что на ней были сапоги для верховой езды.
Прошли долгие томительные минуты, и Катарина, нырнув в неглубокую нишу, с облегчением прижалась к стене, почти ничего не слыша, кроме глухих ударов собственного сердца. Она пробралась во дворец и поднялась на второй этаж, встретив только троих поспешно пробежавших мимо слуг, занятых выполнением своих вечерних обязанностей.
Она глубоко вздохнула, чтобы успокоить нервы, и направилась через пустые приемные к библиотеке отца. В конце третьей комнаты полоска света от свечи просачивалась из-под тяжелых дверей, она поколебалась, затем тихо приподняла щеколду и отворила дверь.
Войдя, она помедлила, упиваясь неожиданном теплом и ярким светом, отбрасываемым тремя канделябрами, два размещались на полу, третий – на столе. Они освещали человека, опустившего голову на книгу, очки свисали из рук. В комнате раздавалось тихое похрапывание.
Улыбка, полная сладкой горечи, приподняла уголки губ Катарины при виде мягких седеющих волос человека, чьей незаконной дочерью она была. Как он состарился за четыре года, прошедшие с тех пор, как она видела его в последний раз…
Грусть защемила ее сердце, сожаление о том, что могло бы сложиться иначе, и обрывки мечтаний затрепетали в ее мозгу, как пламя свечи с плохо подрезанным фитилем. Она отбросила прошлое. Теперь только будущее имело значение. Будущее Изабо.
Катарина задула все свечи, кроме тех, что стояли на столе, затем взяла очки из разжавшихся пальцев отца. Ее внимание привлекла карта, лежавшая у него под локтем, она попыталась осторожно передвинуть руку, чтобы получше рассмотреть ее. Отец зашевелился, и она отступила в тень.
– Господин герцог, – позвала она, заставив свой голос прозвучать более низко, подождала, пока герцог окончательно проснется, затем снова обратилась к нему, сопроводив свои слова поклоном и взмахом шляпы.
– Да? Да? Кто это? – спросил он, вглядываясь во тьму.
– Простите, что прерываю… ваши занятия, господин герцог, – отозвалась она, – но слуга сказал, что вы будете рады получить этот маленький подарок от моего хозяина. – Продолжая оставаться в тени, она грациозно протянула ему холщовую сумку. – Кролики, господин герцог. Только что пойманные в обширных поместьях моего хозяина.
Герцог оживился при упоминании о подарке.
– Хороший подарок, сэр! Хороший подарок. Так вы говорите, от кого он?
Он помассировал виски, словно пытаясь отогнать усталость.
– Мой повелитель и хозяин, – выдавила Катарина, чуть не задохнувшись, произнося это слова. – Могущественный и влиятельный маркграф Карабас.
– А! – воскликнул герцог, пытаясь сделать вид, что знает, о ком идет речь. – Маркграф Карабас! Конечно, конечно. А, насколько я помню, он невысокого роста…
– В действительности он довольно высокий, господин герцог. По правде говоря, он выше, чем большинство людей, а плечи такие широкие, что он может заполнить дверной проем.
– Конечно! Он черноволосый…
– Скорее блондин, я бы сказал, добрый господин. У него золотистые, словно пронизанные солнцем волосы.
– Теперь я помню, да, да. Он оставался дома и защищал свои земли.
– Законченный воин до кончиков ногтей. Одно поле битвы за другим! И с такой храбростью! И безграничным мужеством! Мой хозяин Карабасский лев!
– Похоже, он превосходный парень.
– Так и есть, милостивый государь! И всегда хранит верность друзьям, – добавила она, пристально вглядываясь в его лицо. – Когда им угрожает опасность.
В близоруких глазах герцога промелькнул проблеск понимания.
– А сейчас?
– Ходят слухи, что опасность приблизилась и к вашей милости. Подступила очень близко. Возможно, притаилась под крышей.
Молчание в ответ. Катарина откашлялась.
– И мой хозяин, маркграф Карабас, желает вам только крепкого здоровья, господин герцог.
– Правда? Рад это слышать, молодой человек. Да, да, предайте маркграфу Карабасу, что я более чем доволен слышать все это. Более чем доволен. Но скажите ему, что беспокоиться не о чем. У нас всего лишь небольшая семейная ссора. Все находится у меня под контролем.
Он беззаботно помахал рукой, одновременно вглядываясь во тьму.
– Но опасность может оказаться смертельной! Его светлость маркграф Карабас призывает вас к осторожности и к действию.
– Прямо сейчас? Посмотрим. Посмотрим. Я должен все обсудить со своими… советниками. – Он принялся похлопывать по усыпанному бумагами столу – явный признак того, что разговор окончен. – И пожалуйста, поблагодарите его светлость маркграфа Карабаса за превосходный подарок, хорошо?
Катарина склонилась в изящном придворном поклоне. Услышал ли он? Обратит ли внимание на ее предостережение? Она незаметно положила его очки на полку у двери и вышла.
Она пошла назад тем же путем, каким пришла. Голова ее, охваченная надеждой на успех и сомнениями, кружилась, словно потерявшее равновесие веретено. Он признал существование маркграфа Карабаса! Но воспринял ли ее слова?
Когда она уже подходила к ближайшей к лестнице открытой двери, то услышала, как за закрытой дверью что-то упало, раздался грохот и детский крик, сдерживающий крик боли.
Она уже протянула руку к щеколде, когда рычание безумца отозвалось в ее душе, Балтазар. Рука ее замерла в воздухе над позолоченной ручкой в форме лебединого крыла; еще одно мгновение, и она оказалась бы лицом к лицу с братом.
– Как моя покойная сука-жена могла произвести на свет такое жалкое созданье… Ладно, пусть похнычет! Может, превратится в девчонку, кем ему и следовало быть. Тогда он принес бы мне хоть какую-то пользу. – Голос брата замирал по мере того, как он продолжал свой путь.
Катарина, ослабев, приникла к двери. Она неудержимо дрожала, спина ее скользнула по ее поверхности, и она осела на пол. "Добрый милосердный Боже. Добрый милосердный Боже. Добрый милосердный Боже", – словно молебен, звучало у нее в голове. Она сидела, совершенно опустошенная, лишенная всех прочих мыслей, всех прочих чувств. Ничего в душе. Ничего, кроме ненависти.
И так продолжалось до тех пор, пока подавленный плач не нарушил тишину ночи. Фредерик Август. Рыдание вырвалось у нее из груди, она вскочила и распахнула дверь.
Восьмилетний мальчик, стройный и хорошо сложенный, со светло-каштановыми, как у матери, волосами и голубыми глазами, медленно, преодолевая боль, поднимался с пола. Рядом валялись перевернутый стол, разбитая ваза и расколотый стул.
– Фредер… – начала она, протягивая к нему раскрытые для объятий руки, но его вид, свидетельствующий о перенесенном им потрясении, заставил ее замолчать. Она выпрямилась и отвесила ему глубокий поклон, взмахнув перед собой шляпой с плюмажем. – Милорд, – сказала она, и голос ее прозвучал сдержанно, вполне подходяще для солдата, за которого она себя выдавала. – Считаю себя обязанным предупредить вас, что каждый раз, как вы вступаете в борьбу со столом, вы обречены на поражение.
Она поставила стул, затем по-товарищески протянула руку племяннику.
– Все дело в ножках. Четыре к двум. Поединок всегда получается неравным.
Он посмотрел на нее с мальчишеской циничной усмешкой, но руку принял и позволил помочь ему встать на ноги. Он со спокойным видом пытался остановить кровь, сочившуюся из пореза на руке, и одновременно, прищурившись, внимательно разглядывал ее.
– Я вас знаю? Ваше лицо кажется мне знакомым.
Она поджала губы, как бы погрузившись в раздумье, затем покачала головой.
– Не думаю, милорд, – она рассеянно указала на его порезанную руку, а потом безуспешно попыталась поставить на место стол. – Может, следует позвать кого-нибудь, кто приведет все в порядок?
Он пожал плечами, и по его лицу промелькнула гримаса боли, но он поспешно подавил ее.
– Капитан Хазард все приведет в порядок.
Катарина улыбнулась ему:
– Показывайте дорогу.
Но Фредерик Август не двинулся с места.
– Вы здесь недавно? – прищурившись, спросил он. Еще раз взмахнув шляпой, она поклонилась и сказала:
– Я… Александр фон… Грендель. На службе у маркграфа Карабаса.
– Карабас! – воскликнул он, и глаза его затуманились печалью. – Моя мама погибла в Карабасе. И тетя. Вы знали их? Они были очень красивые. Особенно мама… – Нахмурившись, он добавил: – Я думаю, что она была красивая. Я был совсем маленький, когда она… когда она уехала.
Ее обман потерял все свое очарование, но она не осмелилась открыться племяннику, опасаясь подвергнуть его риску.
– Карабас – большая долина, – уклончиво ответила она. – Мне очень жаль.
Мальчик выглядел разочарованным. Кивнув, он сказал:
– Да, наверное, это так. Я до сих пор скучаю по ней… и по моей тете… но я не смею даже произнести вслух их имена.
Они направились к помещениям, занимаемым капитаном Хазардом, оба старались производить как можно меньше шума, спускаясь по лестнице и продвигаясь по анфиладе комнат.
У двери, ведущей в комнату капитана, Катарина остановилась и улыбнулась.
– Вот и пришли, – сказала она, поднимая руку, чтобы постучать в дверь и получить позволение войти. Из комнаты доносились голоса, мужской и женский, громкий и пронзительный.
Дверь распахнулась, и на пороге показался раскрасневшийся Хазард, казалось, он кипел от гнева.
– Да, – с раздражением бросил он.
Катарина отвесила ему поклон, но не такой глубокий, как отцу и племяннику.
– Я привел… – начала она, но обнаружила, что стоит в дверях одна. Фредерик Август исчез.
– М-м-м – услышала она, как за спиной Хазарда страстно замурлыкал женский голос. – Привел себя, кажется. – Любовница Балтазара оттолкнула капитана с дороги и потянула прядь волос Катарины, завитых по последней офицерской моде. – Вот это да! Хазард, как ты посмел утаить от меня такого красавчика.
– Гизела, он не…
– Я на службе у маркграфа Карабаса, – выпалила Катарина и затаила дыхание.
– Карабас? – Женщина откинула голову и засмеялась. – Что за восхитительная идея. Император, должно быть, слышал о планах графа.
– Мой хозяин…
Гизела жестом заставила ее замолчать.
– Я не знаю, да мне и дела нет до того, какого негодяя император наградил землями в Карабасе, – она притянула к себе Катарину. – Но мы с тобой определенно должны поближе познакомиться.
Глава 15
Катарина замерла в поисках выхода из создавшегося положения. Ей припомнился один случай, который произошел давно, когда она еще жила во дворце и один из жеманных придворных, пытаясь избавиться от преследовавшей его женщины, с отвращением сказал ей: "Мадам, вы не в моем вкусе".
Она попыталась скрыть ужас, охвативший ее, и заставила себя усмехнуться, затем заменила усмешку маской равнодушия.
– Пожалуйста, мадам, – сказала она, пытаясь отстраниться от Гизелы.
– Пожалуйста… что, мой красавчик-лейтенант? – вызывающе спросила женщина.
– Пожалуйста, мадам, – повторила Катарина, глядя прямо в глаза любовнице брата и не позволяя себе выказать ничего, кроме полнейшего равнодушия. – Отпустите меня.
– Ба! – фыркнула Гизела, оттолкнув Катарину. – Такие, как ты, подобны чуме!
Катарина покачнулась, и капитан, опустив руку ей на плечо, поддержал ее.
– Ага! – прорычала женщина. – Так вот почему ты отвергаешь меня! Ты отвратительное животное с противоестественными наклонностями… Я позабочусь, чтобы ты поплатился за это.
И, шелестя юбками, она удалилась.
Катарина повернулась к капитану дворцовой охраны:
– Капитан Хазард, примите мои извинения. Я не хотел причинить вам неприятности своим приходом, уверяю вас.
Капитан Иоганн Енгел Хазард отмахнулся от слов Катарины со смехом и добродушным ругательством. Его темные волосы оставались такими же густыми, как прежде, а глубокие карие глаза, хотя и косые, светились такой радостью жизни, что соблазнили, насколько ей было известно, немало фрейлин.
– Не обращайте на нее внимания, лейтенант. Она красива, да к тому же она одна из самых сообразительных женщин, каких я когда-нибудь знал, но граф использует ее тело и осушает разум в своих целях. Реальной властью она здесь не обладает.
Тщеславие заставило Катарину спросить:
– Одна из самых сообразительных женщин? Много ли таковых?
Хазард снова засмеялся.
– Больше, чем ты думаешь. И по некоторым причинам особенно здесь. Или, по крайней мере, было раньше. – Взмахом подбородка он показал на дверь. – Она приобрела эту репутацию в основном в последнее время. А остальные здесь просто крольчихи.
Полуулыбка тронула кончики губ Катарины.
– Кролики находят себе применение.
Капитан усмехнулся.
– О да, конечно, но до тех пор, пока Гизела не узнает. Но когда обнаружит… – Он завращал глазами и присвистнул. Продолжая смеяться над своими словами, он пристально посмотрел на Катарину. – Ну а теперь, добрый человек, приступим к твоему делу.
– По правде говоря, я пришел с мальчиком. Он… порезал руку и сказал, что вы можете помочь ему, но, когда я постучал в дверь, он… пуф – и исчез.
Мрачно кивнув, капитан заметил:
– Несомненно, услышал голос любовницы своего отца. Я позабочусь обо всем, молодой человек. – Он задумчиво посмотрел на нее. – Твое лицо кажется мне знакомым. Не ты ли был с Вертом при Аллерхейме. Мы разбили французов под командованием Граммона на правом фланге и погнали их так стремительно, что они врезались в подходившие полки. Мы должны были победить в тот день! Если бы, конечно, не понадеялись на Туренна.
– Брейтенфельд с фон Леве, – оживленно сказала Катарина и добавила: – Я слышала, что потери при Аллерхейме были очень тяжелыми.
– Фон Леве. – Хазард покосился на нее, затем покачал головой. – М-м-м, мог бы поклясться, что он погиб. – Капитан пожал плечами. – При Аллерхейме было тяжело. Даже не знаю, что хуже – то, что я оставил, или то, к чему пришел. Но это не важно. – Он хлопнул ладонью по левой ноге. – Получил кусочек свинца и был отослан сюда. Но, похоже, я наверстаю упущенное будущей весной. "Сын" – честолюбивый человек.
Катарина вопросительно приподняла бровь, и Хазард усмехнулся.
– Граф Балтазар фон Меклен, единственный оставшийся в живых наследник дома фон Мекленов и сын и наследник герцога Таузенда. – Он широко раскинул руки, словно пытаясь охватить весь дворец. – Наш знаменитый принц.
Он протянул ей глиняную бутыль с вином, но она отрицательно покачала головой.
– Хорошо, если ты с фон Леве, – продолжил он, наливая себе вина в кубок, – то скоро узнаешь. Хотя, кажется, ты сказал Гизеле, что находишься на службе у маркграфа… маркграфа…
– Карабаса, – подсказала она.
– Карабаса! – повторил он, вздернув бровь. – Интересно. Мне говорили, что долина была… – На лице его отразилось понимание. – Император быстро награждает своих союзников.
Катарина решила сделать вид, будто ничего не знает о политических делах Таузенда.
– Разве фон Меклен ожидает каких-то неприятностей? Я прислан сюда, чтобы заверить герцога в готовности милорда Карабаса предоставить ему необходимую помощь, если она когда-нибудь понадобится.
Хазард приподнял кубок с вином.
– Поддержку какого рода? – попытался уточнить он. С равнодушным видом пожав плечами, она сказала:
– Обычную, капитан. Лошади, мушкеты, карабины, пики, пара пушек.
Он казался изумленным.
– Так много? Ну, герцогу повезло с союзниками.
Катарина расправила плечи и поклонилась.
– Я должен идти, сэр. – Положив руку на щеколду, она помедлила. – И герцог сказал нечто подобное.
Хазард приветственным жестом поднял кубок.
– И маркграфу тоже повезло, лейтенант, если с ним фон Леве.
– Спасибо, капитан. Вы присмотрите за мальчиком?
– Даю слово.
Она энергично, по-мужски, кивнула и удалилась.
Был момент, когда самообладание чуть не покинуло ее. Александр прав. Она мысленно проклинала своего брата и всех солдат, содрогаясь от гнева, и слепо брела по пустым холлам дворца. Перед ее мысленным взором в алом тумане парило лицо ее племянника с наполовину зажившими синяками под глазами.
Боже милосердный! Сколько же ошибок она совершила! Споткнувшись о массивный стол, Катарина отшатнулась от него. Она уцелела, но какой ценой… какой ценой! Ее пальцы коснулись чего-то холодного, и она опустила взгляд на задвижку входной двери. Катарина с изумлением осмотрелась. Где она? Комната казалась давно уже заброшенной и совершенно незнакомой.
Она с раздражением смахнула горячие слезы со щек. Как часто другие расплачивались за ее неразумную смелость. Сердце ее разрывалось от боли, и она распахнула дверь, не заботясь о последствиях.
Холодный ночной воздух окутал ее, появилось ощущение, будто ее слезы превратились в ледяные кинжалы. Она споткнулась и, чтобы сохранить равновесие, схватилась за холодный камень. Острый мраморный край впился ей в ладонь. Крыло ангела. Ангела смерти.
Она вышла из своего кошмара прямо на кладбище. Всхлипнув, Катарина отдернула руку и бросилась бежать, спотыкаясь в темноте о надгробия нескольких поколений дворцовых семей.
Впереди ее ожидала еще более глубокая тьма, и, бросившись навстречу ей, она упала, споткнувшись о холодную мраморную плиту. Фамильная усыпальница Таузендов.
"Халле, Халле, прости меня", – мысленно молила она, затем непроизвольно встала на колени и поползла навстречу желанной тьме.
В усыпальнице она упала перед надгробным памятником и разразилась слезами. Рыдания сотрясали ее тело.
– Мне так жаль, Халле. Так жаль. Прости меня. – Катарина скребла мрамор ногтями, словно пытаясь зачеркнуть надпись. – Вернись. Вернись. Лучше я умру. Пусть лучше я расплачусь за свою ужасную ошибку. – Она принялась колотить по надгробной плите. – Нет, нет, не кричи, Халле. Не кричи!. – Катарина свернулась клубком, заткнув руками уши. – Не кричи. Прекрати…
Невидимые руки схватили и подняли ее. Она вскрикнула и забилась в железных объятиях.
– Спокойно, спокойно, Кэт!
Голос показался знакомым, но ему не было места в ее кошмаре… не было места среди кровожадного лая гончих, среди животного похрюкивания мужчины, среди криков умирающей женщины.
– Пусти меня! Пусти!
Ее обхватили еще крепче и вытащили из усыпальницы.