– Вы хотели сказать одиночества, мистер Уорвик.
– Разве я похож на одинокого человека, мисс Девоншир?
– Думаю, если б я жила здесь одна, то стала бы бояться за свой рассудок.
Он издал какой-то тихий звук, а затем позволил мыслям раствориться в лучах пламени, где они и пребывали некоторое время, между тем как Оливия делала глоток за глотком из своей чашки и любовалась отсветом пламени, отражающимся на его словно высеченных из гранита чертах лица. Внезапно он поднял глаза и поймал ее взгляд.
– Что такого привлекательного вы находите во мне? – спросил Уорвик. – Только не говорите, что никогда раньше не имели сердечных дел с аморальным типом.
– Нет, – ответила она. – Полагаю, не имела.
– А-а. Стало быть только с цыганами и татуировщиками?
Он отхлебнул виски и ненадолго прикрыл глаза, потом махнул на кресло у камина.
– Пожалуйста, садитесь.
Помедлив, она все же села и почувствовала облегчение. Сколько она простояла, неподвижная, как статуя, сказать трудно.
– Итак, скажите мне, мисс Девоншир, это ваш первый визит в Брайтуайт?
– Да.
– Он таков, как вы ожидали? – Да.
Мужчина поднял голову и удивленно поглядел на нее.
– Как так?
– Он такой величественный.
– Это и дураку понятно. Лучше скажите, что вы думаете об этом? – Он обвел рукой комнату. – Как вы находите моих собеседников?
– Они мертвы, – ответила она, переводя взгляд с одного чучела животного на другое.
– А остальной дом?
– Холодный и темный.
– Что ж, вы попали в точку. Холодный, темный и полный мертвецов. Какое из живых существ обрекло бы себя на жизнь в подобном окружении, спрашиваю я вас?
Допив содержимое чашки, Оливия протянула ее Майлзу, чтобы наполнить вновь. Он сделал это и встретился с ее глазами, когда возвращал чашку.
– Личинка, – ответила она, дерзко вздернув подбородок. – Летучая мышь. Вампир. Даже хуже того. Слизняк. Жук. Червяк.
Он поднял руку, словно отклонял слова.
– Довольно. Личинка и червяк? Бог мой. Полагаю, мне следует сказать спасибо, что вы не назвали меня грибковой плесенью.
– Но у плесени нет ни сердца, ни разума, ни души, сэр.
Он рассмеялся хрипловатым смехом. От музыки этих звуков у нее перехватило дыхание.
– Ни сердца? Ни души? – Уорвик неубедительно нахмурился, что отнюдь не погасило веселых искорок в его черных глазах. – Если учесть, что меня всю жизнь называли бессердечным и бездушным негодяем, мисс Девоншир, пожалуй, я бы склонился скорее к плесени.
– Но ведь вы живы. Вы дышите. И даже смеетесь. Поэтому у вас должно быть сердце.
– Признаюсь, никогда не видел смеющейся плесени.
– Или личинки, или червя!
– Продолжайте. Ради Бога, продолжайте. Мое самоуважение растет с каждой секундой.
– Вы ходите на двух ногах?
– Как правило.
– А поскольку я не знаю четырехногого животного, которое предпочитает в одиночестве жить в темном, сыром и холодном доме, то остаются только люди. – Она помолчала, как бы размышляя. – Так что вы либо монах, либо отшельник.
– Кем бы я ни был, – ответил он, озорно вскинув бровь, – но монахом меня никак не назовешь, дорогая.
Оливия засмеялась. Вернее, захихикала. Это прозвучало довольно странно для нее самой, и девушка в изумлении взглянула на свою пустую чашку. Лицо горело. От огня камина ей стало жарко. Или, быть может, это из-за того, что Уорвик сидел в своем кресле, небрежно вытянув вперед, длинные, но изящной формы ноги. Рубашка его начала высыхать, но еще оставались места, где влажная ткань липла к коже, предлагая взору тончайшие очертания и движения тела под ней. Она поймала себя на том, что неотрывно смотрит на темное пятнышко в форме монеты на его груди и скоро осознала, что это сосок.
Взгляд девушки метнулся назад, к его лицу и обнаружил, что он наблюдает за ней с такой напряженностью, от которой искра благоразумия тут же словно молния ударила прямо из мозга в сердце. Что она делает, сидя в компании Майлза Уорвика в такой поздний час?
И почему он на нее так смотрит? С таким любопытством? С такой сосредоточенностью? Все опасности, которые она временно предала забвению, нахлынули на нее с новой силой, едва только слабая улыбка заиграла на его губах. Девушка моментально протрезвела, и у нее возникло желание немедленно убежать отсюда.
– Не беспокойтесь, – сказал Уорвик, – ваша прическа в полном порядке.
Не сознавая, что ее рука бессознательно приглаживает волосы, Оливия застыла.
– Очки сидят ровно.
Она все равно поправила их.
– Зачем вы носите их? – полюбопытствовал он.
– Потому что плохо вижу, – ответила Оливия.
– Черта с два. Сегодня днем вы были без них и отлично меня видели.
Сегодня днем? Сейчас, когда она сидела здесь у камина, а в окно стучал ветер, эта дневная встреча казалась такой далекой.
– Снимите их, – потребовал Майлз. – Они мне не нравятся.
– Меня это мало волнует, – отозвалась она.
– Они так искажают ваши глаза, что кажется, будто вы смотрите на меня из аквариума.
– Я не могу читать без них.
– Но сейчас же вы не читаете?
– Нет. – Она покачала головой. – Я не сниму их.
– Прекрасно. Тогда скажите мне, почему вы носите такую прическу?
– Прошу прощения?
– Она отвратительна.
– Я...
– И это платье на вас. Оно ужасно. Серый цвет вам не идет. Вы как будто в трауре. Или вы в трауре, мисс Девоншир?
– Не думаю, сэр, что вы имеете право оскорблять меня, когда сами сидите в грязных сапогах, мокрой одежде, с подозрительного происхождения пятном на рубашке.
Он молча глядел на нее. К своему ужасу, Оливия почувствовала, что глаза ее наполняются слезами. Она действительно слишком много выпила. Бели моргнуть, слезы потекут в два ручья. Но Оливия давно знала, что если продолжать смотреть прямо перед собой – не шевелить головой и не моргать, – то можно вполне успешно скрыть свои эмоции. Если она поспешит извиниться, то, может успеть добежать до кареты, прежде чем разревется.
Глава 4
Уорвик встал с кресла и стал ходить по комнате, отшвыривая и пиная все, что попадалось на пути. Он подошел к двери и встал там, спиной к Оливии.
– Были времена, – сказал он в полумрак, – когда в этом доме повсюду слышался шум, разговоры, смех. Большей частью прислуги, но это не имело значения. Я знал, что если громко закричу, кто-нибудь обязательно придет.
Оглянувшись на нее, он продолжил.
– Моей заветнейшей мечтой было, чтобы Брайтуайт принадлежал мне. Это стало навязчивой идеей. Я, бывало, лежал по ночам в постели и воображал, как я иду по этим холлам, оглядывая все вокруг, и пытался представить гордость, которую испытывал бы – чувство собственной значимости, захватывающее ощущение принадлежности чему-то, наконец...
Голос его умолк, но он не шевелился. Оливия тоже сидела не шелохнувшись и даже не дыша. Обида и смущение, испытываемые минуту назад, испарились в тот момент, когда она смотрела на широкую спину мужчины и черные, подсыхающие волосы, которые свободными густыми прядями рассыпались по воротнику рубашки. Ощущение какого-то странного, пьянящего восторга растеклось по жилам. Она осознала, что перед ней сейчас тот Майлз Уорвик, которого мало кто когда-либо видел. Нет сомнения, это говорило виски – она, разумеется, была знакома с воздействием, которое спиртное оказывает на здравомыслие человека, – но также знала, что в нем заключается истина.
И все же он говорил не как пьяный. Слова были вполне разборчивы.
– Потом мой отец умер, и все перешло к Рэндольфу. Когда Рэндольф погиб от несчастного случая на охоте, я надеялся – молился, – что каким-то образом дом перейдет ко мне. Дэмиен, в конце концов, поселился на Миссисипи и не проявлял интереса к Брайтуайту. Но, разумеется, он вернулся и завладел всем. Внезапно я даже перестал быть желанным гостем в доме, в котором вырос. Заметьте, мисс Девоншир, я ничуть не виню Дэмиена. Я никогда не был образцовым братом.
Повернувшись к ней, Майлз прислонился к дверному косяку и провел рукой по волосам.
– Вы, конечно же, слышали слухи о том, что я покушался на него. Что ж, – бросил он с ноткой вызова в голосе, – это правда.
Наконец Майлз поглядел на нее в упор, и прекрасное божество мгновенно исчезло в мрачной пучине раскаяния.
– Как, мисс Девоншир? Ни испуганного возгласа? Ни обморока? Возможно, то, что я о вас слышал, тоже правда?
– Возможно, – просто сказала она и поправила очки. -Продолжайте же, мистер Уорвик.
– Ей-богу, вы исключительная девушка, мисс Девоншир. Прекрасно. Я пытался убить его дважды. Один раз на охоте, разумеется, притворившись, что ружье дало осечку. Во второй раз я разрезал подпругу его седла. Он отделался сломанной ногой, и только. Вы все еще не в обмороке от ужаса, мисс Девоншир?
– Полагаю, вам бы этого хотелось. В конце концов, разве вы не создали свою репутацию с помощью людей, которых легко шокировать? Или, быть может, вы просто пытаетесь напугать меня, полагая, что я в ужасе убегу и больше никогда не появлюсь в Брайтуайте. В самом деле, сэр. Вам нет нужды прибегать к таким крайним мерам, уверяю вас. – Она вскинула брови и улыбнулась. – Кроме того, меня не так легко шокировать. Да и как это возможно, учитывая мою собственную репутацию?
– Да, действительно. – Он задумчиво разглядывал ее. -Тогда, может быть, если я скажу вам, что это из-за меня Дэмиен потащился в ту богом забытую страну, называемую Миссисипи, вы измените свое мнение. Видите ли, я спал с его невестой в ночь перед свадьбой, и он застукал нас. Это была всецело идея девушки – она просто не хотела выходить за Дейма. Однако, думаю, в конце концов, все обернулось к лучшему. Когда через пять лет Дейм вернулся в Англию, он встретил Бонни.
От выражения, промелькнувшего на лице мужчины, у Оливии неприятно защемило в груди. Она слышала слухи и о Бонни – якобы Майлз был тайно влюблен в женщину.
Он отошел от двери и приблизился к окну.
– Идите сюда, мисс Девоншир.
Суровая непреклонность его голоса застигла девушку врасплох. Она была слишком поглощена захлестнувшей ее волной болезненных эмоций, которые он всколыхнул, упомянув имя другой женщины. Как иронично, подумала она, учитывая, что его попытки шокировать ее не произвели на нее ни малейшего впечатления.
– Идите сюда, – повторил он.
Отставив чашку с блюдцем в сторону, Оливия заставила себя встать. Ноги были ватными. Это же просто нелепо. Она никогда не была трусихой.
– Мисс Девоншир?
Оливия подошла и встала рядом, разумеется, соблюдая почтительное расстояние, глядя на огромный сад засохших и почерневших розовых кустов.
– Раньше, – начал он, – с наступлением лета этот сад превращался в трепещущую, мерцающую радугу цветов. Бог мой, какая это была красота. Моя спальня выходила окнами в сад, и в течение тех месяцев, когда розы цвели, я просыпался по утрам, а их аромат был таким сильным, что у меня начинала кружиться голова.
Оливия изо всех сил пыталась представить этот безжизненный сад в цвету. Но глаза ее упорно продолжали видеть лишь отражение мужчины в темном, залитом дождем окне.
На мгновение ей почудилось, что она увидела мальчика, любующегося благоухающим розовым садом.
– Я, бывало, сидел на окне и смотрел, как мать Дейма ухаживает за цветами. Я смотрел на ее руки, как нежно они касались крошечных бутонов. Она дотрагивалась до своих детей с такой же нежностью, и я ловил себя на том, что хотел бы...
Нахмурившись, он прижал палец к капельке влаги выступившей на стекле и с ожесточением потер ее словно изо всех сил пытаясь стереть тот мысленный образ, который возник из глубин памяти.
– Если розы доставляют вам такое удовольствие, почему вы позволили им погибнуть? – неуверенно спросила Оливия.
– Они были уже мертвы к тому времени, как я поселился здесь.
– Вы уверены?
Уорвик взглянул на нее, и она, не решаясь встретиться с его взглядом, продолжала смотреть на отражение в окне.
– Из этой комнаты есть выход в сад? – спросила она.
Он указал на французские двери в углу. Оливия подошла к ним и, найдя их незапертыми, открыла и вышла на веранду. Стена дома преграждала здесь путь порывам ветра, и, хотя ледяная крупа продолжала сыпать с черного неба, холод не казался таким невыносимым.
Свет из окон слабо освещал выложенные кирпичом дорожки, разделяющие сад на аккуратные участки. Сойдя с веранды в сырую полутьму, девушка отыскала ближайший куст и присела рядом с ним. Сорняки и опавшие листья, накопившиеся за годы запустения, лежали толстым слоем вокруг основания куста. Расчистив его с некоторым усилием, Оливия обнаружила единственный шип, торчащий на стебле.
– Мистер Уорвик! – крикнула она. Не получив ответа, девушка взглянула через плечо и на фоне окна увидела силуэт его высокой фигуры.
– Идите сюда, – попросила она. – Побыстрее, если можно. Мне не хотелось бы окончательно закоченеть, пока вы будете стоять там и предаваться тоске.
Он неохотно подошел и опустился на колено рядом. Указав дрожащим пальцем на стебель, она сказала:
– Он еще жив. Видите? Вон там, где я оторвала шип. Держу пари, что если расчистить весь мусор, вы обнаружите, что у вашего сада еще есть надежда.
– Вы так думаете?
Его голос прозвучал совсем рядом с непривычной мягкостью и надеждой.
– Конечно.
Нет, ее голос не дрогнул, но сохранил безразличную монотонность, которую она оттачивала годами.
– Как только все это очистится и пригреет солнце, уверена, ваши розы оживут. В конце концов ничего хорошего не выходит из полнейшей темноты.
Он молчал и не шевелился, между тем как холодные крупинки шелестели по опавшим листьям, пестрым ковром устилающим землю. Наконец, не в силах удержаться, она медленно перевела взгляд на лицо мужчины, в волнении обнаружив, что тот смотрит на нее, а не на растение. Она глядела на него сквозь влажные стекла очков и не дышала, отчаянно жалея, что не сняла очки, как он просил. И что на ней это платье, но, с другой стороны, у нее нет ничего лучше. Тратить деньги на модную одежду для себя всегда казалось ей пустым расточительством.
Поднявшись, Оливия, насколько возможно вытерла грязь с рук и поспешила обратно в дом, к камину. Затем закрыла глаза, позволяя теплу огня согреть ее. Прошло несколько мгновений, прежде чем дверь позади закрылась. Сейчас он скажет ей уходить и напомнит, что она нежеланный, незваный гость. И что не ее дело копаться в его мертвом саду и...
– Вы простудитесь, – услышала Оливия его голос. Одеяло легло ей на плечи. Укутавшись в него и уставившись в огонь, она попыталась сказать спасибо, но к ее ужасу у нее не выпело ничего кроме беззвучного шевеления губ.
Они стояли некоторое время молча, глядя в огонь, в то время как ножки и ручки кресла потрескивали, медленно превращаясь в угольно-красные головешки.
– Это было очень красивое кресло, – сказала она.
– Да.
– У вас нет денег на топливо?
– Нет.
– И что вы теперь будете делать?
– Наверное, сожгу диван.
Оливия рассмеялась и взглянула на Уорвика. Его лицо освещал золотистый свет огня, и впервые она заметила крошечные морщинки, лучиками разбегавшиеся из уголков глаз. Две вертикальные полоски виднелись между бровей. Лицо заросло щетиной. От него исходил слабый запах виски и дождя.
Очень медленно Майлз протянул руку к ее очкам и снял их с крайней осторожностью.
– Так лучше, – сказал он. – Мне гораздо больше нравятся ваши глаза, когда их выражение не искажено гневом. У вас очень красивые глаза, мисс Девоншир.
Они стояли так несколько мгновений, застигнутые врасплох внезапной вспышкой чувственности, которая возникла между ними так же ярко, как языки огня в камине.
Неужели он действительно может находить ее, хотя бы в самом отдаленном смысле, привлекательной, недоумевала Оливия. Или это просто еще одна уловка, чтобы смутить ее? Чтобы вынудить ее убежать отсюда и больше никогда не появляться на пороге этого дома?
О Боже, думал он. Либо он слишком долго был без женщины, либо Оливия Девоншир куда привлекательнее, чем он представлял. С этим лицом, омытым дождем, с бусинками влаги, прилипшими к шелковистым черным ресницам. Изгиб ее груди ничем не был обязан тем хитростям, к которым часто прибегают женщины. На какой-то миг он вдруг представил как захватывает их в плен своих рук, возможно, прячет лицо в их мягкой пышности... а ее длинные ноги обвиваются вокруг него. Или, может, она предпочитает, чтобы все было грубо, бурно и несдержанно, в конце концов, она ведь парадокс, женщина в обличье старой девы с сердцем и душей шлюхи. Может, она пришла сюда совсем не для того, чтобы склонить его к браку. Возможно, у нее на уме не было ничего, кроме кувыркания в простынях. В этом случае...
– Скажите, – начал он. – Зачем вы, на самом деле, пришли сюда, мисс Девоншир?
Оливия тоскливо взглянула на очки, свисающие с его указательного пальца.
– Я же сказала вам. Чтобы извиниться...
– Бросьте. Я был с вами более чем откровенен. Думаю, что заслуживаю такого же отношения.
Сложив очки, он положил их в карман брюк, не сводя с нее взгляда. Огромные глаза девушки с каждой секундой становились еще больше. И все же, когда он обхватил ее одной рукой за затылок, то почувствовал, как она вздрогнула и затрепетала, и на какой-то миг ему показалось, что девушка сейчас убежит.
Но она не убежала. Просто оставалась совершенно неподвижной. Ее дыхание участилось, а мягкие розовые губы приоткрылись, испуская слабый возглас удивления. Или, быть может, это было просто желание.
Он шагнул к ней, прижимаясь к ее телу своим, в то время как пальцы нежно стиснули затылок Оливии, скользнув выше, в узел волос, который от легкого нажима освободился от удерживавших его шпилек и рассыпался по плечам и спине. Она вытянула руку в слабой попытке сопротивления, вызвав у него ту дьявольскую улыбку, которая заставляла трепетать от сладостного восторга самых невинных девственниц.
– Не надо, – с усилием прошептала она. – Вы не должны. Вы просто стараетесь снова шокировать меня и...
– Разве это я делаю, милая? – он тихо рассмеялся, недоумевая сам. – Возможно, вначале, но не сейчас...
Скользнув рукой вокруг талии девушки, он крепко прижал ее к себе. Короткое мгновение она отчаянно сопротивлялась, испуганно глядя в его глаза. Как изменилась она за какую-то секунду с этими густыми, мягкими волнами волос, обрамляющими лицо с запрокинутой головой, частично обнажающей изгиб шеи. О, да. Он мог представить себе, как эта женщина соблазняет целый табор цыган. Или, быть может, одного из арендаторов своего отца. Или даже какого-нибудь не слишком благородного аристократа – такого, как он сам, – который утонул в водовороте ее глаз. Если б он был умнее, то отослал бы ее к отцу с запиской, что Майлз Кембалл Уорвик не дурак, когда дело касается женщин, что его не так легко обвести вокруг пальца, но в этот момент он отнюдь не чувствовал себя таким уж умным. И он чертовски долго был без женщины...
Он выдохнул прямо ей в ухо.