- И наша тетушка осталась там, - сказал Шарло. - Бедная тетя Софи! Она всегда вызывала жалость. Помнишь, Клодина, она постоянно носила капюшон, прикрывая им одну сторону лица?
Я утвердительно кивнула.
- А Жанна Фужер! В ней, конечно, было немного от дракона. Но какое сокровище! Какая добрая женщина!
Правда, она частенько не пускала нас к тете Софи.
- Однако ей нравилось, когда ты навещал ее, Шарло.
- Да, пожалуй, она питала ко мне особую симпатию.
Это была правда. Шарло был ее любимцем, если о Жанне можно было сказать, что у нее есть любимцы: она раз или два действительно попросила Шарло навестить ее.
- Эти люди, которые спасают аристократов от гильотины, делают очень важное дело, - продолжал Шарло.
Он посмотрел на Луи-Шарля, который улыбался ему с таким видом, что я поняла: они уже говорили между собой на эту тему.
Джонатан также слушал с большим вниманием. Он сказал:
- Да, это грандиозный подвиг. Мой отец ведь тоже там побывал и вызволил оттуда мать Клодины.
Он совершил настоящее чудо.
Шарло, хотя и недолюбливал Дикона, согласился.
- Но он вывез оттуда только мою мать. Только одну ее, и это потому, что лишь она одна его интересовала.
Я горячо вступилась за отчима:
- Он рисковал жизнью!
Хорошо, что при этом не было Сабрины, а то она возмутилась бы нападкам на Дикона; она часто не спускалась к вечернему столу в те дни, когда отсутствовал Дикон, и ужинала у себя в комнате. Но когда Дикон был дома, она всегда старалась найти силы присоединиться к нам.
- О да, конечно, - небрежно отозвался Шарло, - но я думаю, это доставляло ему удовольствие.
- Мы обычно делаем хорошо то, что доставляет нам удовольствие, заметил Дэвид, - но это не умаляет достоинства содеянного.
На его слова не обратили внимания.
Глаза Джонатана сияли. Они горели тем ярким голубым светом, который, как мне казалось, зажигался в них при виде меня. Но, очевидно, не только охота на женщин, но и другие вещи способны были его вызвать.
- Должно быть, это здорово, - сказал он, - спасать людей, вырывать их в последний момент из темницы, отнимать у гильотины ее жертвы!
Шарло потянулся к нему через стол, одобрительно кивая головой, и они пустились обсуждать подробности побегов, о которых рассказывали Лебрены. Они говорили с огромным воодушевлением; между нами как бы возникла некая связь, некая сфера взаимопонимания, из которой я и Дэвид были исключены.
- Вот что я сделал бы в подобных обстоятельствах… - говорил Джонатан, с жаром излагая какой-то рискованный план действий.
Вся троица была по-мальчишески полна энтузиазма.
Джонатан подробно описал, как толпа схватила мою мать и притащила в мэрию, где ее держали под арестом, между тем как под окнами бесновались люди, с воплями требуя ее выдачи, чтобы вздернуть на фонарь.
- А в это время мой отец, переодетый кучером, сидел на козлах кареты на заднем дворе мэрии.
Он подкупил мэра, чтобы тот выпустил мою мать, и погнал карету, в которой она спряталась, прямо сквозь толпу на площади.
Риск был огромный. В любой момент можно было ожидать провала.
- Он никогда не допускал возможности провала, - сказала я.
За столом наступила тишина. Все отдавали молчаливую дань восхищения Дикону. Даже Шарло, видимо, считал, что в тот момент он был великолепен.
И все же Шарло сказал:
- Но он мог бы в тот раз помочь бежать и другим!
- Как бы он это сделал? - спросила я. - Даже вывезти матушку было достаточно трудным и опасным делом.
- Однако ведь людей как-то вывозят оттуда. Есть отважные мужчины и женщины, которые жизни свои положили за это! Mon dieu, как бы я хотел быть там.
- И я! - эхом отозвался Луи-Шарль.
Разговор еще долго продолжался в том же духе.
* * *
Меня по-прежнему занимали мои собственные проблемы. Джонатан или Дэвид? На следующий год в это время, говорила я себе, мне будет восемнадцать. И к тому времени все должно быть решено.
Если бы только мне не нравились они оба так сильно! Возможно, все дело было в том, что они - близнецы, как бы две противоположные грани одной личности.
У меня мелькнула фривольная мысль, что тому, кто влюбился в близнецов, следовало бы позволить вступить в брак с обоими сразу.
Когда я была с Дэвидом, то много думала о Джонатане. Но когда я была с Джонатаном, то вспоминала Дэвида.
На следующий день после памятного разговора за обедом я выехала на прогулку и ожидала, что Джонатан последует за мной, как он обычно делал. Он знал, в какое время я выезжаю.
Я ехала довольно медленно, чтобы дать ему возможность нагнать меня, но он не появился. Я поднялась вверх по склону туда, где был хороший обзор. Но Джонатана нигде не было видно.
Я прервала прогулку и вернулась обратно, порядком раздосадованная. Когда я вошла в дом, то услышала голоса в одной из маленьких комнат, примыкающих к холлу, и заглянула в нее.
Джонатан был там вместе с Шарло и Луи-Шарлем. Они были поглощены серьезным разговором.
Я сказала:
- Привет! А я выезжала.
Они едва меня заметили… даже Джонатан.
Я ушла от них раздосадованная и направилась к себе в комнату.
Вечером за обедом разговор опять потек по обычному руслу: события во Франции.
- На земле есть и другие места, - напомнил им Дэвид.
- Есть еще Древний Рим и Древняя Греция, - довольно презрительным тоном сказал Джонатан. - Ты настолько погрузился в древнюю историю, братец, что потерял представление о той истории, которая разыгрывается вокруг тебя.
- Будь спокоен, - возразил Дэвид, - я полностью понимаю всю важность того, что происходит в настоящее время во Франции.
- Ну, и разве это не важнее, чем Юлий Цезарь или Марко Поло?
- Ты не можешь отчетливо видеть исторические события в тот момент, когда они происходят, - медленно сказал Дэвид. - Это все равно, что рассматривать картину, написанную маслом, с близкого расстояния. Ты должен отойти назад… на несколько шагов… или лет. Картина же, которая пишется сейчас, еще не закончена.
- Ты, с твоими метафорами и притчами! Ты жив едва на половину. Давайте расскажем ему, а? Шарло? Луи-Шарль? Как? Расскажем ему, что мы собираемся делать?
Шарло с важностью кивнул.
- Мы едем во Францию, - сказал Джонатан. - Мы собираемся спасти тетю Софи… вместе с другими.
- Вы не можете! - вскричала я. - Во-первых, Дикон никогда не разрешит вам!
- Знаешь, Клодина, я уже не ребенок, которому говорят: "Сделай то… сделай это". - Он смотрел на меня со снисходительной усмешкой. - Я мужчина… и я буду делать, что хочу.
- Правильно, - поддакнул Шарло. - Мы - мужчины… и мы собираемся поступать так, как нам кажется нужным, кто бы нас ни пытался остановить.
- Отец скоро положит конец этим планам, - сказал Дэвид. - Ты очень хорошо знаешь, Джонатан, что он никогда не даст согласия на твой отъезд.
- Я не нуждаюсь в его согласии.
Шарло самодовольно улыбнулся Луи-Шарлю:
- На нас у него нет прав.
- Увидите, что он не допустит этого, - сказал Дэвид.
- Не будь так уверен!
- Но, - задала я практический вопрос, - каким образом вы намерены пуститься в это великое приключение?
- Не ломай себе головы, - ответил Шарло. - Тебе все равно не понять.
- О нет! - воскликнула я. - Я-то, конечно, глупа… но не так глупа, как некоторые, которые тешат себя буйными фантазиями. Помнишь историю дяди Армана? Как он хотел обрушиться на смутьянов? Что с ним стало? Его посадили в Бастилию… и сильный, здоровый человек превратился в жалкого инвалида. И… как говорят Лебрены, он умер, так и не оправившись после заточения в Бастилии.
- Значит, он был недостаточно осторожен. Он наделал ошибок. Мы их не повторим. Дело это благородное. Я не могу больше стоять в стороне, когда такое происходит с моим народом… с моей родиной…
Дэвид сказал:
- В самом деле, это - благородная идея, но она требует глубокого и тщательного обдумывания.
- Разумеется, надо все обдумать, - возразил Шарло. - Но как мы можем выработать план, пока не попадем туда… пока не разузнаем обстановку?
Я заметила:
- Кажется, вы в самом деле настроены серьезно.
- Серьезнее, чем когда-либо, - ответил Шарло, Я взглянула на Луи-Шарля. Он кивнул мне в подтверждение. Конечно, он всюду последует за Шарло.
Я заставила себя посмотреть на Джонатана и увидела горящую голубизну его глаз, и ощутила боль и гнев оттого, что это пламя зажег в них замысел, не имеющий ко мне никакого отношения, и оттого, что он готов был так необдуманно рисковать не только своей жизнью, но и жизнями Шарло и Луи-Шарля.
- Уж тебе-то незачем ехать с ними, - сказала я. Он улыбнулся и покачал головой.
- Но ты не француз.
Это не твои проблемы.
- Это проблемы всех здравомыслящих людей, - назидательно произнес Шарло.
Им двигала любовь к своей стране, но с Джонатаном дело обстояло не так, и он меня глубоко уязвил. Он ясно дал мне понять, что я имею для него лишь второстепенное значение.
Он жаждал этого приключения сильнее, чем меня.
Весь следующий день Джонатан отсутствовал вместе с Шарло и Луи-Шарлем. Они вернулись вечером и не сказали, где были. Но у них был хитровато-довольный вид. Наутро они снова уехали верхом и опять вернулись поздно.
Я говорила о них с Дэвидом, и он выразил озабоченность по поводу их планов.
- По-моему, это одни разговоры, - сказала я, - Вряд ли они отправятся во Францию.
- А почему бы и нет? Шарло - фанатик, а Луи-Шарль всюду последует за ним.
Вот Джонатан, - он пожал плечами, - у Джонатана часто возникают сумасбродные планы, но уверяю тебя, что большинство из них так и не осуществились. Он любит воображать, как он мчится на великолепном боевом коне навстречу опасности и выходит из нее победителем.
Он всегда был таким.
- Он очень похож на отца.
- Нашему отцу никогда бы не пришла в голову донкихотская идея насчет спасения чужестранцев. Он всегда говорил, что французы навлекли на себя революцию собственным безрассудством, и теперь должны расплачиваться.
- Но он все же отправился туда и вернулся победителем.
- У него всегда была ясная цель. Он отправился туда единственно за тем, чтобы спасти твою мать. Он разработал план действий хладнокровно и эффективно. Эти же трое позволяют своим эмоциям взять верх над рассудком.
- С тобой этого никогда не бывает, Дэвид.
- По своей воле - нет, - согласился он.
- Что с ними делать? Я чувствую, что они настолько безрассудны, что способны на все.
- Отец скоро приедет. Он разберется с этим.
- Скорей бы они с матушкой вернулись! Дэвид взял мою руку и пожал ее.
- Не волнуйся, - сказал он. - Сейчас происходят важные события. Мы на грани войны с французами. Прежде всего наши мальчики убедятся, что пересечь границу не так-то легко. Они наткнутся на препятствия, непреодолимые препятствия.
- Надеюсь, что ты прав, - сказала я.
* * *
К моему великому облегчению, Дикон и матушка вернулись домой на следующий день.
- Все хорошо, - сказала мать. - Мы доставили Лебренов к их друзьям. Их встретили очень радушно. Они найдут там приют, в котором так нуждаются, но пройдет еще некоторое время, прежде чем они придут в себя после перенесенных ужасных испытаний.
Буря разразилась за обедом.
Мы все сидели вокруг стола, когда Шарло сказал почти небрежно:
- Мы решили отправиться во Францию.
- Это невозможно! - воскликнула матушка.
- Невозможно? Вот слово, которого я не признаю.
- Ваше признание или непризнание английского языка к делу не относится, - вмешался Дикон. - Я знаю, что вы владеете им далеко не безукоризненно, но когда Лотти говорит вам, что вы не можете ехать во Францию, она имеет в виду, что вы не можете быть так глупы, чтобы пытаться это сделать.
- Другие же смогли, - возразил Шарло.
Он с вызовом посмотрел на Дикона, который ответил резким тоном:
- Она имеет в виду, что это невозможно для вас.
- Вы хотите сказать, что считаете себя каким-то сверхчеловеком, который один только может делать то, что другие не могут?
- Пожалуй, вы попали в точку, - добил его Дикон. - Возьму-ка я еще немного этого ростбифа.
Отлично готовят его у нас на кухне.
Тем не менее, - сказал Шарло, - я еду во Францию.
- А я, - вставил Джонатан, - еду с ним. Несколько мгновений отец и сын молча мерили друг друга взглядами. Я не могла до конца понять, что выражали эти взгляды. В глазах Дикона мелькнула искорка, которая заставила меня подумать, что он не был слишком удивлен. Но, возможно, я придумала это после.
Наконец, Дикон нарушил молчание. Он сказал:
- Ты сошел с ума.
- Нет, - сказал Джонатан, - просто принял твердое решение.
Дикон продолжал:
- Так, понимаю. Значит, это план. Кто еще собирается присоединиться к этой компании глупцов? Как насчет тебя, Дэвид?
- Конечно, нет, - ответил Дэвид. - Я уже сказал ему, какого я мнения об этой идее.
Дикон кивнул:
- Я приятно удивлен, что кто-то в семье еще сохранил благоразумие.
- Благоразумие! - возмущенно сказал Джонатан. - Если благоразумие заключается в том, чтобы посвятить себя исключительно книгам и математике, то мир не сможет далеко продвинуться по пути прогресса.
Наоборот, - возразил Дэвид, - идеи, работа мысли и образование сделали намного больше для прогресса, чем безответственные авантюристы.
- Я готов поспорить!
- Довольно! - прервал Дикон. - Думаю, вас сбило с толку появление этих беженцев. Но ведь вы слышали их рассказ. Франция превратилась в страну дикарей.
- Там еще есть благородные люди, - сказал Шарло, - и они делают все, что в их силах, чтобы спасти страну.
- Для них это будет непосильная задача. Я предупреждал много лет назад, что они движутся к катастрофе.
- Это правда, - сказала матушка. - Ты предупреждал их, Дикон.
- И тогда они стали проповедовать против нас… встали на сторону американских колонистов.
Что за глупцы! Кто же теперь может удивляться, что они дошли до такого состояния!
- Я могу, - сказал Шарло. - Но заставить вас понять - напрасный труд.
- Я достаточно хорошо понимаю. Не очень-то вы глубокомысленны, просто компания молодых идиотов. Ну, а теперь покончим с этим. Я хочу спокойно насладиться этим превосходным ростбифом.
За столом воцарилось молчание. Сабрина, которая сошла вниз ради счастья любоваться Диконом и видеть, как он с аппетитом поглощает ростбиф, сидела с напряженным лицом. Она ненавидела споры.
Матушка тоже расстроилась. Она жалела, что все так вышло. После отлучки из дома, даже такой краткой, она хотела радоваться своему возвращению к домашнему очагу.
Дикон сказал, что после обеда он хочет поговорить с Джонатаном в своем кабинете. Когда я поднималась наверх, то слышала, как они там негромко беседовали.
Матушка зашла ко мне в спальню. Она присела на кровать и грустно посмотрела на меня.
- Как все это случилось? - спросила она.
Я рассказала, как они постоянно толковали между собой и так были поглощены своими замыслами, что мы, остальные, как бы перестали для них существовать.
- Мне кажется, это затеял Шарло, - сказала я.
- Шарло всегда был настроен патриотически. Он сын своего отца. Жаль, что он и Дикон не ладят между собой.
- Думаю, что и никогда не поладят. У них прирожденная антипатия друг к другу.
Она вздохнула, и я улыбнулась ей.
Моя милая maman, - сказала я, - вы не можете иметь все от жизни, не так ли? Вы и так получили очень много.
- Да, - согласилась она. - Это правда; и запомни мои слова, Клодина, на будущее, когда ты будешь старше: самое лучшее, что может быть в жизни, это обрести счастье тогда, когда ты достаточно созрела, чтобы уметь наслаждаться им.
- Ну что ж, это именно ваш случай Она утвердительно кивнула.
И не тревожься за этих глупых юнцов. Они поймут свое безрассудство. Дикон сможет образумить их.
* * *
Но он не смог.
Они тайно покинули Эверсли на следующее утро, но их не хватились до самого вечера, когда обнаружилось, что их нигде нет. Мы провели тревожную ночь, а утром Дикону принесли письмо, написанное Джонатаном.
Они сговорились о проезде с хозяином суденышка, которое держало курс к фландрскому побережью, и к тому времени, как Дикон получил письмо, уже, должно быть, высадились на берег.
СВАДЬБА В ЭВЕРСЛИ
Наше домашнее хозяйство пришло в упадок. Дикон злился, а моя мать погрузилась в уныние. Хотя она никогда не была так близка с Шарло, как со мной, и они значительно отдалились друг от друга с тех пор, как она вышла замуж за Дикона, он был ее сыном, и за последующие недели я поняла, насколько расстроило ее его бегство. Она знала, что Шарло в действительности никогда не хотел жить в Англии, и она чувствовала определенную вину, потому что понимала, какое разочарование он должен был испытывать. Он приехал сюда на время, как все мы, и его злило, что его принудили остаться в Англии. Я часто слышала, как он говорил, что хотел бы вернуться назад, и на этот раз вместе с матерью. Он никогда бы не покинул Франции, если бы мог. Он должен был остаться, чтобы сражаться. Дэвид сказал:
- Тебе не пришлось бы долго сражаться. Ты стал бы еще одним в длинной очереди на гильотину.
Теперь все вспомнили эти разговоры, и не только это. Прогулки верхом потеряли свой интерес. Не было никакой надежды, что Джонатан присоединится ко мне. Он уехал. Что если он никогда не вернется?
Моя мать горевала втайне от других: она не хотела еще больше расстраивать Дикона. Спустя некоторое время он перестал выказывать глубокое страдание, хотя Джонатан, его сын, уехал и подвергался такой опасности, которую трудно представить тому, кто ее не испытал. Думаю, Дикон не был чересчур сентиментален по отношению к кому-либо из своих сыновей; но они были его наследниками, и, подобно большинству мужчин, он хотел сыновей. Мне было интересно, допускает ли он такую возможность, что Джонатан не вернется. Возможно, он утешал себя тем, что у него еще есть Дэвид.
В течение первых недель мы ждали их. Я поднималась на самый верх дома и смотрела на дорогу, а иногда моя мать присоединялась ко мне. Потом она брала меня за руку, и я знала, что она опять видит себя на ратуше и толпу внизу. Такие переживания никогда не забываются, и в такие времена, как сейчас, естественно, они становятся более отчетливыми.
Однажды она потеряла самообладание и закричала:
- Эта ужасная революция! Чего хорошего она может дать в сравнении с тем злом, которое она нанесла! Мой отец потерял единственного сына. Только подумайте об этом! Однажды он ушел и вернулся только тогда, когда отец умер. Ты не знала его, Клодина.
Я сжала ее руку, потом поцеловала ее.
- Благодарю Бога за то, что есть у меня ты, - сказала она.
- Я всегда буду рядом с тобой.
- Благословляю тебя, дорогое дитя! Верю, что ты так и сделаешь.
Я сделала бы все, что угодно, в тот момент, чтобы успокоить ее.