- С ней сыграли одну из злых шуток, которые здесь не так уж редки, объяснила она. - Украли одежду!
- Украли одежду! - эхом повторила матушка. Потом она перевела взгляд на тех, кто привел меня домой. От меня не ускользнуло, что, как только мать увидела молодого человека, она сразу изменилась в лице. На нем проступило, казалось, все сразу: и удивление, и неверие, и страх, и даже доля ужаса, Меж тем леди продолжала рассказ:
- Когда мы встретили ее, она бежала… Она буквально налетела на нас. А когда мы узнали, кто она такая, мы сочли своим долгом проводить ее до дому.
- Благодарю вас, - чуть заикаясь, выговорила матушка, затем снова повернулась ко мне и еще крепче прижала к себе. Появился отец.
- Наконец-то она дома! - воскликнул он. - Слава Богу! Но… ради всего святого, что же произошло?
Матушка ничего не сказала, и объяснять все пришлось моим провожатым.
- Что ж, это пойдет тебе на пользу, - заметил отец. - Ступай, дорогая моя. Дайте же ребенку избавиться от этого наряда. Ей надо как можно быстрее принять ванну.
Я подбежала к нему и обняла изо всех сил. Я никогда не любила его так, как в этот момент.
Матушку трясло, казалось, она пребывала в каком-то шоке, и отец взял инициативу в свои руки.
- Вы, должно быть, устали? - сказал он женщине и молодому человеку. Может, отобедаете с нами, отдохнете?
- В этом нет необходимости, - ответила женщина. - Вы и так столько пережили, лишние хлопоты ни к чему.
- Все равно проходите, прошу вас, - пригласил отец. - Останьтесь хотя бы ненадолго. Мы хотим выразить вам нашу благодарность.
- Лондонские улицы никогда не были безопасным местом, но сейчас это переходит всяческие границы, - произнес молодой человек.
- Присцилла, - попросил отец, - отведи Дамарис наверх и присмотри за ней, а я останусь с гостями.
Вместе с матушкой я отправилась наверх. Плащ был снят и отдан одному из слуг, чтобы тот его сжег. Рассказывая подробно, что со мной произошло, я вымылась с ног до головы и переоделась.
- О, бедняжка! - воскликнула матушка. - И угораздило же тебя выйти!
- Я все понимаю, но я ведь не хотела далеко уходить, только до конца улицы, чтобы купить фиалок.
- Когда я думаю, к чему это могло привести?.. Эта злая женщина!
- Она не такая уж злая, матушка. Она называет себя "Добрая миссис Браун". Она не сделала мне ничего плохого, просто хотела получить мою одежду и деньги.
- Это чудовищно! - вздохнула матушка.
- Она бедная, а это, как она сказала, ее способ зарабатывать себе на хлеб.
- Дорогая моя, какой ты еще ребенок! Вероятно, тебе сейчас надо отдохнуть.
- Я не хочу отдыхать. Я думаю, мне следует спуститься и поблагодарить тех людей, которые привели меня домой.
Матушка странно напряглась.
- Кто эти люди? - спросила она.
- Не знаю, я столкнулась с ними, когда бежала домой. Узнав, что со мной произошло и кто я, они во что бы то ни стало захотели меня проводить.
- Ну, хорошо, - сказала матушка. - Пойдем вниз, в гостиную.
Отец сидел с гостями и угощал их вином. Разговор шел о тех неприятностях, которые происходят в Лондоне во времена, подобные нынешнему. К ним присоединились дед с бабушкой. Им еще Не сообщали о моем исчезновении, и теперь они с ужасом слушали, что мне довелось пережить.
Когда я вошла, дед поднялся и горячо обнял меня, но по его взгляду я поняла, что его мнение о моих умственных способностях осталось прежним, если не ухудшилось.
- Вот ведь странное совпадение! - заявил отец. - Эта леди - та самая миссис Элизабет Пилкингтон, которая однажды хотела приобрести Эндерби-холл, а это - ее сын Мэтью.
- Да, и я была ужасно разочарована, когда услышала, что дом не продается.
- Это каприз моей внучки, - пояснил дед и губы его тронула усмешка. Дом принадлежит ей, а если власть над собственностью дана женщине, значит, "пиши пропало". Я всегда это говорил.
- Вечно ты придираешься к женщинам! - заметила бабушка.
- Однако это не помешало тебе угодить в мои сети! - парировал дед.
- Я вышла за тебя только для того, чтобы поставить на место.
- Ну вот, - резюмировал дед, - а мои взгляды так и не переменились до сих пор… Это сколько уже лет?
Это была их всегдашняя перепалка, каждый спешил продемонстрировать свой нрав, а на деле они в браке были так же счастливы, как и мои родители.
- Кстати о домах, - вспомнила бабушка. - Хоть Эндерби-холл пустует до сих пор, поблизости от него освобождается еще один дом: наши соседи уезжают.
- Да, - подтвердил дед. - Дом называется Грассленд Мэйнор.
- А вы по-прежнему подыскиваете дом в провинции? - поинтересовалась матушка.
- Моя мать проявляет очень большой интерес к тем местам, - заявил Мэтью Пилкингтон.
Слабый румянец проступил на щеках Элизабет Пилкингтон. Она обронила:
- Да, было бы любопытно взглянуть на этот Грассленд Мэйнор.
- А мы, со своей стороны, в любое время будем рады видеть вас в Эверсли, - вставила бабушка.
- Там очень холодно, насколько я знаю, - заметил Мэтью.
- Если вы имеете в виду восточные ветры, то они у нас действительно частые гости, - сказал дед.
- И, тем не менее, это очень интересное место, - молвила Элизабет.
- Земля римлян, - добавил Мэтью.
- Да, кое-что от них уцелело, - сказал дед. - Мы ведь живем недалеко от Довера, а там находится знаменитый маяк, старейший в Англии.
- Ты обязательно должна посмотреть Грассленд Мэйнор, - решил Мэтью Пилкингтон.
- О, я так и сделаю! - ответила его мать. Вскоре после этого они раскланялись и удалились, сказав, что их дом неподалеку, и выразив надежду, что они повидают нас еще до того, как мы тронемся в обратный путь.
- К несчастью, мы возвращаемся уже послезавтра, - заявила матушка.
Я быстро посмотрела на нее, поскольку никаких распоряжений об этом еще не было сделано. Бабушка хотела что-то сказать, но дед бросил в ее сторону предупреждающий взгляд. Я почувствовала, что тут кроется какая-то тайна.
- Ну, я в любом случае приеду посмотреть Грассленд Мэйнор, - сказала Элизабет Пилкингтон.
Когда они ушли, меня буквально засыпали вопросами. Что надоумило меня выйти одной из дому? Ведь предупреждали, и не раз. Чтоб этого больше не повторилось!
- Не беспокойтесь, - уверила я их. - Не повторится.
- Подумать только, как легко ты отделалась, - причитала матушка. - А ведь что могло случиться. Все равно, такой плащ был, такое платье…
- О, прости меня! Я поступила так глупо… Матушка обняла меня.
- Дитя мое, - сказала она, - пусть это послужит тебе хорошим уроком. Благодари Господа, что вернулась домой целой и невредимой.
- Хорошо, Пилкингтоны привели ее домой, - вставила бабушка.
- Я и так уже была почти дома.
- Тем не менее, - наставительно произнесла бабушка. - Ну разве это ни странно, что они хотят купить Грассленд Мэйнор, и разве не забавно будет, если они купят его?
- Есть в них что-то, что мне не понравилось, - сказала матушка, и вновь необычное выражение появилось у нее на лице, точно вуаль легла на его черты, дабы скрыть истинные чувства, обуревавшие ее.
- Весьма милые люди! - заключила бабушка.
- И к тому же с основательными намерениями приобрести это место, прибавил дед.
- Карлотта показывала им Эндерби-холл, - сказала матушка, - а затем вдруг решила не продавать его. Должно быть, они ей чем-то не понравились?
- Полно, это всего очередная прихоть Карлотты, - возразила бабушка, и Элизабет Пилкингтон тут ни при чем.
- Да, будет интересно, если ты нашла покупателей для Грассленда, Дамарис.
Я тоже подумала, что это было бы интересно. Я даже надеялась, что так оно и случится. А еще я подумала, что довольно приятно будет иметь соседями Пилкингтонов.
* * *
На следующий день явился Мэтью Пилкингтон. Когда он вошел, я была в прихожей и поздоровалась с ним первой. В руке у него был большой букет фиалок.
Он улыбнулся мне. Он был даже очень симпатичный, в общем-то, самый симпатичный мужчина из всех, кого я когда-либо видела. Вероятно, это впечатление сложилось у меня из-за его одежды. На нем были темно-красный бархатный камзол и великолепный жилет. Из кармашка выглядывал накрахмаленный белейший носовой платок. К кисти руки крепилась на ленточке трость. Мэтью носил туфли на высоком каблуке, которые делали его значительно выше и без которых он выглядел бы гораздо грузнее, носки его туфель чуть приподнимались кверху, а это, как я поняла сразу же по приезде в Лондон, было последним "криком" моды. В руке у него была шляпа темно-синего, почти что фиолетового оттенка. По сути, его одежда прекрасно гармонировала с цветами, так что у меня не осталось сомнений, что он выбрал их специально для этой цели. Но как бы то ни было, у фиалок было и другое, особое предназначение.
Я почувствовала, что краснею от удовольствия. Он низко поклонился, взял мою руку и поцеловал ее.
- Вижу, вы уже оправились после того приключения, а я зашел узнать о вашем самочувствии и принес цветы вашей матушке, чтоб она не осталась без подарка, за который вы мужественно заплатили такую цену.
- О, это так великодушно с вашей стороны, - сказала я, взяла букет и уткнулась в него, наслаждаясь ароматом.
- От лучшей лондонской цветочницы, - пояснил Мэтью. - Сегодня утром купил их в Ковент-Гардене, в "Пиацце".
- Матушке будет так приятно… Входите же. - Я пригласила его в маленькую зимнюю гостиную, которая сообщалась с прихожей.
Он оставил шляпу на столике в прихожей и последовал за мной.
- Значит, - начал он, - завтра вы возвращаетесь в провинцию? Очень жаль, моя мама так хотела бы пригласить вас в гости. Она жаждет услышать еще Что-нибудь про тот дом, который, как вы говорили, продается, - Это очень милый дом, - заметила я.
- Раз так, то почему же хозяева от него отказались? Никак не возьму в толк…
- Жена умерла при родах, а муж не может это забыть. Сам он родом с Севера, туда и уехал. Они были нашими большими друзьями и предложили показать их дом тем, кому он приглянется и кто захочет его купить. Ключи у моей бабушки.
- А тот, второй дом?
- Эндерби? Ну, он тоже хорош, но пользуется дурной репутацией, будто заколдованный.
- На маму он произвел большое впечатление.
- Да, но Карлотта, моя сестра, его владелица, решила его не продавать. А ей он перешел от предыдущего владельца, родственника.
- Следовательно, Эндерби сейчас пустует?
- Это-то и странно. Причуда Карлотты, как утверждает дед.
- А где ваша сестра?
- Она вышла замуж и живет в Суссексе. У нее теперь очаровательный ребенок. Скажите, а вы живете в Лондоне?
- У меня есть небольшое поместье в провинции, в Дорсете. Иногда я бываю там, иногда здесь, в Лондоне, с матерью. А сейчас я, разумеется, здесь, потому что война, и я, возможно, пойду служить.
Я нахмурилась. Моя матушка ненавидела войны лютой ненавистью и, видимо, заразила ею и меня.
- Это же глупо - вмешиваться в проблемы других стран, - сказала я. Какое нам дело до того, что происходит в Европе?
По сути, я слово в слово повторила то, что слышала от матушки.
- Не все так просто, - ответил он. - Людовик XIV, французский король, имел договор с нашим последним королем и нарушил его. Его внук, Филипп Анжуйский, стал королем Испании. Как видите, Франция начинает доминировать в Европе. Гарнизоны уже введены в испанские Нидерланды. А хуже всего, что этот Филипп известен еще как сын Якова II - Яков III. Война объявлена, и у нас есть сильные союзники в Голландии и Австрийской империи. На войну идти просто необходимо.
- Значит, вас могут забрать в армию… Мой отец тоже одно время был военным, но потом оставил службу - матушка была против. Он купил Довер-хаус в Эверсли, земли вокруг и стал заниматься с арендаторами - вместе с дедом, который совсем уже старенький сейчас. Да вы видели его… Мой дядюшка Карл служит в армии, и дядюшка Эдвин тоже. Отец теперь полноправный хозяин Эверсли.
- Я знаю, что у вас в семье сильны военные традиции.
Мы продолжали увлеченно беседовать, ничего не замечая, когда в комнату вошла матушка. Она отшатнулась в изумлении.
- Ой! - спохватившись, воскликнула я. - А у нас гость! Между прочим, он принес тебе фиалки.
- Как это мило - заметила матушка. - Благодарю вас.
Она приняла цветы и поднесла их к самому лицу.
- Мать попросила меня уговорить вас задержаться в Лондоне хотя бы на пару дней, мы бы позаботились, чтобы вы не скучали, - сообщил Мэтью Пилкингтон.
- Это, конечно, чрезвычайно любезно, - ответила матушка, - но мы уже сделали необходимые распоряжения насчет отъезда.
Она послала за вином, и Мэтью посидел у нас еще примерно час. Я видела, как не хотелось ему уходить, но в то же время чувствовала, что матушка не желает, чтобы он оставался. Надеюсь, он этого не заметил, а только я, потому что слишком хорошо знаю матушку.
Уходя, Мэтью сказал:
- Я верю, что мы вскоре увидимся.
- Я тоже, - тепло ответила я.
В этот же день матушка рассказала бабушке и деду о визите Мэтью.
- Вот уже и у Дамарис кавалер объявился, - сделала вывод бабушка.
- Чепуха, - отмахнулась матушка, - у нее еще "нос не дорос". Фиалки, во всяком случае, он мне преподнес.
- Предлог, ясное дело, - заметила бабушка. Услыхав, что о Мэтью говорят как о моем кавалере, я призадумалась. Мне он, похоже, пришелся по душе. Спасибо тому редкому случаю, сообразила я потом, что рядом не оказалось Карлотты, чтобы завладеть его вниманием.
В общем, мне весьма понравилось, что Мэтью числится у меня в кавалерах.
* * *
На следующий день мы прощались с Лондоном. Мы выехали из города через Темпльскую заставу, прокатившись напоследок по Чип-сайд, где проходу не давали лавочники, и Баклерсбери, где было трудно дышать от наполнявшего воздух смрада, исходившего от продуктовых лавочек и забегаловок. Увидев вздымающиеся над рекой серые стены Тауэра, я подумала о том, что приключилось со мной, когда я осмелилась выйти на эти притягательные, но страшные улицы, и о том, какое же все-таки счастье, что на пути мне не повстречалось никого более плохого, нежели "Добрая миссис Браун".
Я начала уже было подумывать, чем же отблагодарить ее за доброжелательность, которую она проявила по отношению ко мне. Более того, я вспомнила, что ведь это именно благодаря ей вошли в мою жизнь Пилкингтоны, а с тех пор, как Мэтью пришел к нам с фиалками, я стала слишком много думать о нем.
Матушка покатывалась со смеху, вспоминая о его, как она выразилась, щегольском появлении. Дед заметил, что нынче мода такая и что так поступают все современные молодые люди. Он полагал, что мода стала раскрепощеннее, нежели в его дни. "Мы чувствовали себя связанными по рукам и ногам. Да, именно связанными! Точно веревками замотаны!"
Бабушке очень понравилось, что Мэтью приходил еще раз. Она пребывала в убеждении, что он приходил единственно из-за меня. Она-то видела, что я всегда оставалась в тени Карлотты, но теперь поверила - и я это почувствовала, - что я и сама по себе чего-то стою.
Когда я начинала об этом думать, я неизменно радовалась, что Карлотты с нами не было. А потом у меня появились сомнения, увижу ли я Мэтью снова?
Итак, мы распрощались с Лондоном и отправились в провинцию. Одну ночь нам пришлось провести на постоялом дворе "Близ семи дубов", и уже на следующий день мы были дома.
Я убедилась, что за моими собаками и лошадью хорошо ухаживали, и совсем уже было собралась вновь окунуться в повседневную рутину, как вдруг поняла, что мне что-то мешает: я пережила приключение, которое на время выбило меня из колеи. Да, так оно и было. Не раз и не два мне снились кошмары, в которых я вновь оказывалась в ужасной комнатушке с тремя девчонками, которые ползли ко мне, направляемые "Доброй миссис Браун". Я просыпалась с криком, судорожно прижав к себе простыню. Однажды матушка услышала мой крик. Она присела на краешек кровати.
- Как мне хочется, чтобы мы никогда больше не ездили в этот проклятый Лондон, - сказала она.
Но вскоре мое уныние сменилось радостным возбуждением: Элизабет Пилкингтон приехала посмотреть на Грассленд Мэйнор. Едва увидев его, она тут же провозгласила, что он ей понравился, и к концу лета она уже окончательно переехала туда.
Мэтью ушел служить в армию, так что я его не видела, но с его матерью мы подружились и частенько наведывались друг к другу в гости Я помогала ей переезжать и покупать кое-какую обстановку для дома, поскольку она решила оставить за собой и дом в Лондоне.
- Я так привыкла к городской жизни, - сказала она мне, - что сил нет отказаться от нее полностью.
Она оказалась очень веселой и впечатлительной и много говорила о театре, о тех ролях, которые ей довелось играть. Она напоминала мне Харриет, тем более что они одно время знали друг друга, когда вместе играли в "Жене-провинциалке" Уильяма Уичерли. Деду она понравилась, и поэтому ее часто приглашали в Эверсли. Матушка тоже подружилась с нею, хотя Мэтью она, однако, недолюбливала, но он сейчас был в армии, а потому она, казалось, забыла о нем.
На Рождество мы опять поехали в Эйот Аббас. Кларисса стала уже большой: ей исполнилось десять месяцев, и она проявляла интерес буквально ко всему Она была светленькая и голубоглазая, и я полюбила ее безумно.
Матушка заметила: "Дамарис вырастет хорошей матерью". А я подумала о том, что больше всего на свете хотела бы иметь своего собственного ребенка.