– Не вижу никакого мотива, – сказала я. – Моя смерть не вернула бы Мари и даже бы не подтвердила факта ее кончины. Кому на плантации может быть нужна моя смерть, если все они желают продолжения династии Дунканов, а я могу им способствовать в удовлетворении этого честолюбивого желания. По существу, моя смерть разрушила бы все их планы.
– Не знаю, – удрученно проговорил Дэвид. – Нам известно слишком мало.
– А может быть, Мари полюбила кого-то еще и уехала с ним? – спросила я.
– Отец Мари сказал, что перед самым исчезновением она вела себя лучше. Я понимаю это так, что она не оправдала надежд Дунканов и они сделали обстановку для нее неприятной. По словам ее отца, она прежде неделями была мрачной и неуравновешенной, но изменилась. Он придерживается мнения, что у нее появился еще кто-то.
– Но ничему нет никаких доказательств, – сказала я. Все это время мой мозг искал способ заставить Дэвида отложить его план забрать меня отсюда. У него должен быть шанс независимо от того, что со мной будет. Я слишком сильно любила его, чтобы позволить его жизни рухнуть из – за меня. Отчаявшись найти повод задержать ход вещей, я вдруг счастливо набрела на одну мысль. Насколько я понимала, мысль фантастическую, однако она могла сработать.
– Как вы говорите, у нас мало времени. Дэвид, я прошу вас об одном одолжении. Есть нечто, о чем я часто думала. Не могли бы вы вернуться вверх по реке к месту, где взорвался и затонул пакетбот? Для того только, чтобы удостовериться, что так и не нашли следов папы и мамы?
– Джена, это… это невозможно. Вы видели, что произошло, когда взорвались баррели пушечного пороха и разорвало котлы. Все это случилось рядом с вашей каютой. Нет ни единого шанса…
– Я должна быть уверена. Я так ничего и не сделала для их розыска. По крайней мере, я могла бы их прилично похоронить. Я не могу этого не сделать. Знаю, что все это звучит неразумно, но так уж я устроена. Если вы не можете туда поехать, то я должна. Ибо, прежде чем покинуть эти места, я должна окончательно убедиться, что там делать нечего.
– Я поеду, – сказал он. – Один или два пакетбота отходят каждый вечер. Завтра я буду там и посмотрю, не обнаружится ли что-либо.
– Пожалуйста, не принимайте это за глупую прихоть. Я так любила их. Я не успокоюсь, пока не узнаю.
– Это даст мне какое-то занятие.
– Спасибо вам, Дэвид. Я смогу уехать отсюда с более легким сердцем, если буду знать, что по крайней мере хотя бы попыталась что-то сделать.
– Считайте, что это уже сделано.
– А как музыканты? – спросила я. – Как вам кажется, что они думают о случившемся?
Дэвид явно смягчился, словно бы напряжение спало, потому что на мой вопрос он смог ответить с некоторым удовольствием.
– Это ведь музыканты, – сказал он. – Они точно знают, что произошло. Они знают, что я тут ни при чем. Люди, которые умышленно расстроили оркестр, уволены. Остальные хотят, чтобы я управлял ими. Они так высказались публично и написали прошение для рассмотрения советом. Они также сказали мне, что если я не возражаю, они откажутся впредь играть в этом театре, если мне не будет предоставлен другой шанс.
– Как это мило с их стороны, – сказала я. – Такое прошение может завести далеко. Я не столь уверена в угрозе уйти из оркестра.
– Боюсь, она не подействует. Клод Дункан способен обратить театр в руины, если это поможет ему получить внука. Он одержим этим своим стремлением. Едва он задумался о поисках девушки, которая заняла бы место Мари, как появились вы. Не могу сказать, что упрекнул бы его за то, что он вас выбрал.
Мы покончили с завтраком, но еще сидели за кофе, пока не заметили, что люди ждут, когда освободится наш столик.
– Встречу вас здесь послезавтра, – сказала я. – Тем временем сделаю все возможное, чтобы изменить решение Клода.
– По возвращении я поговорю с ним. То есть, если мне удастся к нему приблизиться. Я хотел бы настоять на том, чтоб вы на весь день остались в городе. Я так мало видел вас, но у меня сегодня репетиция оркестра. Нам никто не пробовал помешать. Мы хотим быть готовыми, если будет другая возможность сыграть.
– Вам следовало сказать мне об этом, – огорчилась я. – Я бы не отняла у вас столько времени.
– Мы не начинаем репетиций в девять утра, – улыбнулся он. – Сегодня мы ранние пташки.
Он прошел со мной до конюшни, где я забрала лошадь и кабриолет. Я подвезла его к Опера Хаус, где должна была состояться репетиция. После того как я придержала лошадь, Дэвид постоял минуту у кабриолета.
– Кажется, я знаю, что вы замыслили, – сказал он. – У меня ощущение, что в вашей голове зреет некий план. Пожалуйста, Джена, не поддавайтесь Клоду. Помните, есть только одно, чего я хочу. Это на милю выше честолюбия. Я хочу вас.
– Скоро мы будем вместе, – сказала я.
– Будьте осторожны. Не забывайте об этих покушениях на вашу жизнь.
– Я буду внимательна, – пообещала я. – Не беспокойтесь обо мне. Постарайтесь узнать, не вытащили ли из реки кого-то похожего на папу и маму.
– Послезавтра, – повторил он, – в ресторане моего отеля. За завтраком.
– Я буду там, – сказала я.
– Пожалуйста, будьте осторожны, Джена. Я не хочу, чтобы вы возвращались на плантацию. Вам может угрожать большая опасность, а я не смогу быть рядом и помочь.
– Надеюсь, мне удастся сделать что-нибудь, чтобы вы получили второй шанс. Это стоит любого риска. Но я буду осторожна. И спасибо вам за старание узнать все, что сможете, о моих матери и отце. Чувствую, что если что-то есть, я должна знать.
Он стоял, держа в руке шляпу и смотря мне вслед. На углу я помахала ему и свернула на другую улицу. Теперь ко мне вернулось чувство полной безнадежности, потому что я солгала Дэвиду. Я возвращалась на плантацию сообщить Клоду, что выйду за Уолтера, если он даст Дэвиду шанс и поручится за него перед советом.
Я знала, как Клод мог бесповоротно погубить музыкальную карьеру Дэвида. Без этого шанса Дэвид погиб, да и я тоже. Если мы ослушаемся Клода, то никогда не обретем счастья, которого заслуживает Дэвид. Лучше, если я повинуюсь велению Клода и открою Дэвиду дорогу к несомненному успеху. Я бы нашла какое-то счастье в осознании того, что он достигнет в своем деле вершины.
Лошадь трусила по дороге. На обратном пути на плантацию мне не хотелось спешить. От рыданий меня удерживало лишь то, что поступок, который я вскоре совершу, обеспечит будущее Дэвида. Я пыталась убедить себя в том, что существуют вещи и похуже, чем замужество с сыном богатейшего и могущественнейшего человека в Новом Орлеане, но это не помогало. Благосостояние и власть были для меня лишь средством дать наконец Дэвиду то, что он так долго искал.
Я решила, что стану Уолтеру насколько возможно хорошей женой. А так как он любит меня не больше, чем я его, в нашем супружестве не должно возникнуть больших проблем. Он никогда не забудет Мари, а я никогда не забуду Дэвида.
Лаверн оставался на плантации, и когда я приехала, он как раз возвращался с поздней утренней прогулки верхом. Увидев меня, он поехал рядом с кабриолетом до самой конюшни. Здесь он спешился и помог мне выйти, между тем как конюх занялся лошадьми.
– Вы видели Дэвида? – спросил меня Лаверн, когда мы медленно шли к дому.
– Да. Он знает, что Клод заправлял всем этим ужасным делом и что он действительно заплатил некоторым оркестрантам, которые расстроили увертюру так, чтобы это выглядело результатом плохого дирижирования Дэвида.
– Кажется, я как-то заметил вам, что Клод человек безжалостный. Если я этого и не говорил, теперь вы это знаете сами. Что вы будете делать?
– Выйду за Уолтера. Это разорвет мне сердце, но для Дэвида это единственный способ получить шанс.
– Он на это согласился? – с негодованием спросил Лаверн.
– Дэвид думает, что через несколько дней я приеду к нему и мы покинем Новый Орлеан. Он уехал по делу, а когда вернется, то, надеюсь, найду в себе мужество сообщить ему об этом.
– Вы скажете Клоду, что принимаете его условие?
– Да, сразу же. Потому что хочу, чтобы к возвращению Дэвида все было готово и он мог дирижировать на ближайшем спектакле.
– Наверно, я так бы не смог, – печально сказал Лаверн. – У меня бы не достало мужества пожертвовать ради кого-то своей жизнью. Может быть, мне удастся уговорить Клода не настаивать на этом безумии.
– Никому не удастся, но спасибо вам, – поблагодарила я. – Вы единственный человек, сочувствующий мне. Во всяком случае открыто.
– Я не Дункан, – сказал он. – Я могу выступить против Клода без какого-либо серьезного ущерба, разве что буду изгнан из его дома. Стало быть, могу поступать, как мне вздумается. Боюсь, что после всего этого не смогу выносить Клода.
– Я знаю, и Селина, и Аугуста боятся его. Думаю, Аугуста хотела бы помочь, но она ничего не может.
– Не слишком рассчитывайте на Аугусту, – предостерег он. – Я неоднократно видел, как она меняет точку зрения, и не в лучшую сторону. Она целиком зависит от Клода и не тот человек, который стал бы перечить ему или даже порицать его.
По-видимому, Колин заметила, что мы приближаемся, так как открыла дверь, когда мы пересекли крыльцо.
– Меня послали передать, – сказала она. – Хозяин ждет в библиотеке, мэм.
Стало быть, Клод видел, как мы подходим, и не намеревался терять время.
– Ко мне это тоже относится? – спросил Лаверн.
– Он не назвал вашего имени, сэр.
– Ну что ж, ему все-таки придется насладиться моим обществом. Идемте, Джена, встретим дракона лицом к лицу вместе.
Клод сидел за письменным столом. Он явно удивился тому, что Лаверн меня сопровождает, и не особенно обрадовался, но Лаверн, закрыв дверь, сел без приглашения.
– Надеюсь, ваш визит к Дэвиду был плодотворным, – сказал Клод.
– Я говорила с ним, мистер Дункан. Он хочет, чтобы я уехала с ним из Нового Орлеана.
– Это решение должны принять вы, – ответил Клод. – Осознаете ли вы, что у Дэвида не будет будущего в том единственном деле, которое он знает?
– Я бы, – заметил Лаверн, – предпочел копать канавы.
– Вашего мнения никто не спрашивает, – резко проговорил Клод. – Что вы будете делать, Джена?
– Вы клянетесь мне, что Дэвид получит свой шанс?
– У вас есть мое честное слово, а я никогда от него не отступаюсь. Лаверн может подтвердить.
– Это верно, – согласился Лаверн. – Это единственное доброе, что я бы сказал обо всем этом грязном деле. Вам следовало бы постыдиться, Клод.
Клод и ухом не повел.
– Премьера той же оперы состоится вновь, – сказала я. – Дэвид будет дирижировать?
– У меня есть ваше слово. Этого для меня достаточно, Джена. Дэвид будет дирижировать. На следующий день после вашего бракосочетания с Уолтером Дэвид получит выгодный контракт, и я присмотрю за тем, чтобы его имя и талант прозвучали на весь мир. За год он станет знаменитым, ибо этот молодой человек исключительно одарен, и я с удовольствием стану его поддерживать.
– Что за двуличная манера делать дело, – заметил Лаверн. – Девушка отказывается от всего, выходит за нелюбимого человека, имеет детей не затем, чтобы прибавить счастья себе или своему мужу, но ради сохранения имени Дункана, поскольку их дед на этом настаивает. Если бы я не знал вас так, как знаю, то сказал бы, что вы безумны.
– Вы свободны, – спокойно сказал Клод.
– Это еще не все. Вы сделали юной леди предложение. Запишите его на бумаге, мой друг. Для меня вашего слова было всегда достаточно, но в этом особом случае я решил вам не доверять. Джена, настаивайте на том, чтобы он дал вам твердый договор.
– В этом нет необходимости, – сказала я.
– Это деловой разговор. Вот и ведите его как дело и, если хотите, я велю моему юристу его изучить.
– Я сказал, вы здесь больше не нужны! – голос Клода стал еще резче. Лаверн поднялся.
– Если вы приказываете мне покинуть эту комнату, то тем самым вы приказываете уйти из этого дома и из вашей жизни, Клод.
– Я прошу вас уйти, Лаверн. Мне безразлично, как вы это воспринимаете и что сделаете.
Лаверн повернулся ко мне.
– Я предложил помощь. У меня достаточно средств, чтобы обеспечить деятельность Французской оперы такой же суммой, какую ежегодно предоставляет Клод. Дэвид не нуждается в помощи Клода.
У меня на мгновение высоко подпрыгнуло сердце.
– Вы… – начала я, но голос Клода перекрыл мой.
– Слушайте меня, – предупредил он. – Если вы пойдете поперек меня, я вас разорю. Для меня продолжение моего имени куда более важно, чем ваша дружба, сколь бы ценна она ни была. Не вмешивайтесь, Лаверн.
Я знала – то не была пустая угроза. Не доверяя своему голосу, я покачала Лаверну головой.
– Предложение по-прежнему в силе, – сказал мне Лаверн. – Загляните ко мне как-нибудь. Я могу это устроить и хотел бы. Наконец-то хотел бы порадоваться, глядя, как Клоду не удается задуманное.
– Убирайтесь отсюда, – Клод приподнялся, словно намереваясь подкрепить свой приказ силой.
На Лаверна это, казалось, не произвело впечатления.
– Сейчас я могу сообщить вам это, – сказал он мне, – не рискуя дружбой с этим монстром за письменным столом. Она должна была кончиться в ту минуту, когда я узнал, что он нанял двоих напасть на Дэвида и бить до тех пор, пока он с радостью не отречется от Нового Орлеана, от Французской оперы и от семьи Дунканов. Удивляюсь, что Клод не приказал этим людям убить Дэвида.
– Это правда? – спросила я Клода.
– Да. Я считал это лучшим способом поломать все, что было между вами двоими.
– Теперь я знаю, что он за человек, – сказал Лаверн. – Все время знал, и это делает меня почти таким же скверным, как он. Я умываю руки.
Он яростно рванул дверь и захлопнул ее за собой. Я видела смятение на лице Клода. Разрыв этой дружбы взволновал его.
– По крайней мере эта загадка разгадана, – сказала я. Я говорила спокойно, ибо дай я волю сдерживаемым эмоциям, для меня все было бы потеряно. – Возможно также, что вы причастны к ветви дерева у каменной стенки для прыжков, чтобы меня выбросило из седла? Возможно, вы или кто-то, кому вы заплатили, шел за мной к берегу реки, сбросил меня в воду и пытался забить до смерти камнями.
– Клянусь, я не имею с этим ничего общего, – с самым серьезным видом сказал Клод.
– Мозг, изобретший безумный план избавиться от Дэвида, едва не убив его, способен придумать и другие покушения и не постесняться их осуществить.
– Зачем бы я желал вам зла? Я уже говорил вам раньше, я хочу для моего внука как можно более здоровую мать. Женщину со здоровым разумом и телом. Вредя вам, я разрушал бы собственные замыслы.
Я чуть-чуть наклонила голову.
– Должна согласиться, мистер Дункан. Из всех, кого я могла бы подозревать, у вас меньше всего поводов желать мне зла и самое большое основание обеспечить мою безопасность. Я заговорила об этом, поскольку Лаверн открыл правду относительно нападения на Дэвида.
– Лаверну лучше знать. – Он минуту изучал мое лицо. – Джена, вы можете быть со мной совершенно откровенны. Лаверн действительно любит вас?
– Возможно. Я не уверена.
– Не знаю, что с ним. В последнее время он ведет себя странно. Никогда не видел его таким взвинченным, но он, наверно, принимает это слишком близко к сердцу. Он явно показал это только что. Итак, моя дорогая, я рад, что вы изменили свое мнение и что вы станете членом моей семьи. Очень горжусь и счастлив этим.
– Хотела бы сказать то же самое о себе, – сказала я. – Как определил Лаверн, это деловое соглашение, а не любовная история.
– А, так вы хотите письменный договор?
– Конечно, нет. Как бы то ни было, он не является необходимым, потому что я не хочу выходить за Уолтера, пока не будет гарантирован успех Дэвида.
– Тогда, пожалуй, на договоре следовало настаивать мне.
– Если вам так угодно, – сказала я.
Он поднялся, обошел письменный стол и взял меня за руки, чтобы поднять со стула.
– Джена, дорогая моя. Мне действительно никто никогда не нравился так, как вы. Если вы станете матерью моих внуков, они непременно будут такими, как вы. А не как мой сын. В нем недостаточно хорошей крови. Вы снова улучшите ее. Мое восхищение вами беспредельно. Нет ничего такого, чего бы вы пожелали, а я бы не дал вам.
– Единственное, что вы могли бы дать мне, вы не дадите, – сказала я. – Все остальное не имеет значения. Могу ли я сейчас уйти?
– Разумеется. Не сердитесь. Поймите и вы меня.
– Всего хорошего, – коротко сказала я и оставила его. Я еще не прошла и половины гостиной, как он вышел из библиотеки и окликнул меня.
– Мари через неделю будет официально объявлена умершей. Вы выйдете за Уолтера через час после объявления суда. Какой быть церемонии бракосочетания, решать вам.
Сейчас мне было не до мыслей о том, какую я хотела церемонию бракосочетания. Прижав ладони к глазам, чтобы сдержать слезы, я бросилась наверх в свои комнаты.
Дело было сделано. Я согласилась. У Дэвида разорвется сердце, когда я сообщу ему об этом. Но так надо. Бывают случаи, когда сердцу нельзя позволять думать за голову, и этот один из них.
Я упала поперек кровати и дала волю слезам, которые уже невозможно было сдержать.
XIV
Я как-то прожила день. Уолтер за ужином был мрачен и неразговорчив. Селина была по обыкновению невозмутима, Аугуста несколько раз улыбнулась мне сочувственно, а Клод, пребывавший в наилучшем расположении духа, рассказал о делах на полях и несколько историй из дней своей молодости. Ко мне он был особенно внимателен.
После ужина я прошла прямо в свои комнаты, сославшись на головную боль, которая вскоре перестала быть только предлогом. Селина, постучав в дверь, вошла со снотворным в розовой облатке.
– Я подумала, что вам хорошо бы это принять, Джена. Клод рассказал мне о своих планах относительно вас и Уолтера. Не стану обижать вас пожеланиями счастья. Знаю, от чего вы отказались, и восхищаюсь вами за это. Клод никогда не изменится. Если уж он чего-то захотел, то добьется, и ни разу не знал неудачи. Порой мне хочется, чтобы это случилось.
– Я стараюсь извлечь из этого как можно больше, – сказала я. – Вам известно, что Уолтер не любит меня?
– Он никогда не переставал любить эту ужасную женщину, которая его бросила.
– Бедный Уолтер. Я было возненавидела его за опасные выходки, но теперь знаю, почему он это делал. Я больше не могу его ненавидеть.
– Уолтера надо понять, – признала Селина. – Сознаюсь, я иногда не понимаю, как с ним быть. Обычно он добрый. Не совсем честен, должна сказать, но не ищет случая кому-либо навредить. А если сильно возбужден, способен, как мне порой кажется, убить нас всех.
– Однажды, – сказала я, – загадка исчезновения Мари разрешится. Возможно, тогда он успокоится.
– Более вероятно, что вы как жена угомоните его. Ему нужна твердая рука, и что-то подсказывает мне, что вы ею обладаете. Он по крайней мере будет вас уважать. Но знаю, что вы устали, и пожелаю вам доброй ночи.
– Спасибо за снотворное, – сказала я. – Мне нужен здоровый отдых.
Она поцеловала меня в щеку, и вдруг я поняла, что эта сердечная, ласковая женщина скрывает свои истинные чувства под суровой маской, ибо Клод хотел, чтобы она была такой.