– Ваше дарование оценивают очень высоко, – вернула я комплимент. – О, Дэвид, как чудесно снова видеть вас.
– Моя дорогая Джена, – Клод тронул меня за плечо. – Пора вам представить нас этому молодому человеку.
Я представила его всем. У меня была причина думать, что Клод охладел в своем восторге относительно дирижирования Дэвида. И Селина была надменнее, чем когда бы то ни было. Уолтер продолжал скучать, но, как мне показалось, в глазах его промелькнула злость. Лаверн и Аугуста должным образом оценили мастерство и высказались об этом.
– Как я понимаю, вашему мужеству мы обязаны жизнью Джены, – сказала Аугуста.
Дэвид медленно покачал головой.
– Это были страшные минуты. Я сделал мало. Никто ничего не мог поделать.
– Мы вам благодарны, – глухо сказал Клод. Я не понимала, что с ним происходит.
Дэвид никогда не выказывал стеснительности, и теперь он взял обе мои руки в свои.
– Я пытался найти вас. Вас никто не видел.
– Судья по наследственным делам видел, – грубо сказал Уолтер. – Ей предстояло сесть в тюрьму как бродяжке, пока она не позвала на помощь моего отца.
Улыбка Дэвида моментально исчезла, и при взгляде на Уолтера в глазах был откровенный гнев. Потом Дэвид смягчился.
– Все вышло хорошо, – сказал он. – Я рад. Джена достаточно настрадалась. Надеюсь видеть вас всех снова, и часто, – обратился он ко мне. – Теперь я должен идти. Предстоит нечто вроде приема для занятых в этом спектакле исполнителей, и мне надо там быть, хотя охотнее я бы остался с вами, Джена. Доброго вечера. Спасибо, что вы пришли повидаться со мной.
Он ушел, но я ощущала исступленный восторг, который не утихнет несколько дней. Я любила его, и это было для меня вне всяких сомнений. Я чувствовала, что он тоже меня любит. Я чувствовала это по его объятию и по каждому произнесенному им слову, по каждому взгляду, брошенному в мою сторону.
Кто-то взял меня за руку. Мне было безразлично, кто именно. Я как в тумане вышла из театра. Мы поздно поужинали у Антуана, и его превосходная кухня с тем же успехом могла быть древесными опилками, столько я уделила ей внимания. Я мало говорила на протяжении долгого обратного пути, проделанного на сей раз в ландо, так как с Уолтером поехал Лаверн. Клод тоже был молчаливее обычного, а Аугуста беспрерывно болтала со своей сестрой, главным образом об опере и о людях, которых там встретили.
Мы приехали домой уже незадолго до рассвета, но мне было совершенно все равно, что день, что ночь. Это был самый счастливый день в моей жизни. Я даже признательно поцеловала Клода, что его, пожалуй, сильно удивило.
Мой мир внезапно снова стал светлым.
VI
Так начало меняться мое положение в доме Дунканов. Теперь я была признана членом клана. У меня были новые апартаменты, я обедала с семьей, я даже получила значительную сумму денег для удовлетворения собственных потребностей в новой одежде и прочих необходимых вещах.
До уик-энда, на который был назначен бал, оставалось совсем немного времени, но мои опасения насчет того, хватит ли его на подготовку, несколько ослабели. Подобные события были столь обычными для дома Дунканов делом, что приготовления шли по более или менее заведенному порядку. Сделать оставалось, правда, немало, и моей обязанностью было позаботиться о приглашениях, которые должны были быть разосланы, и организовать еду и напитки.
За день до приема Клод не поехал ни на поля, ни в контору, которая находилась в Новом Орлеане. Вместо этого он остался дома помогать, хотя вроде бы никто не нашел, чем бы его занять. Поздним утром он послал за мной. Колин нашла меня в одной из комнат для гостей, я помогала ее готовить.
– Мэм, хозяин послал меня найти вас. Вам нужно сейчас зайти в библиотеку.
– Господи, что ему еще могло понадобиться? – спросила я, встревоженная этой помехой.
– Не знаю, мэм, но он в прекрасном расположении духа, так что я не стала бы беспокоиться, все ли в порядке.
– Это меня радует, – заметила я. – Сейчас буду.
Я замешкалась, снимая большой передник, надетый поверх платья, и смывая пыль с рук и лица, прежде чем поспешить в библиотеку. Клод непринужденно сидел за своим письменным столом, отклонившись вместе со стулом.
– Присядьте, моя дорогая, – пригласил он. Этим утром в нем не было ничего от обычной бесцеремонности. – Нам пора потолковать.
Мне было интересно, о чем же, и я повиновалась и села. Он покатал между пальцами свою обычную тонкую сигару, потом глубоко и задумчиво затянулся ею. Он медленно выпустил дым, между тем как его глаза пристально изучали мое лицо с почти смущавшим вниманием.
– Вы здесь вполне счастливы? – начал он.
– Да, сэр. Могу это сказать без каких бы то ни было оговорок.
– Я рад, Джена. Вы знаете, что я восхищался вашим отцом, вашей матерью тоже. Чувствую, что мой долг заменить их вам, если смогу. Следовательно, я хочу, чтобы вы обращались ко мне с любыми проблемами и за любым советом, который вам понадобится.
– Спасибо, мистер Дункан, – сказала я, не понимая к чему он клонит. Было несправедливо такими мыслями подвергать сомнению его явную доброту, но Клод был из тех, кто всегда имеет какой-то свой резон, и не в его привычках было помогать человеку, с которым имеет дело.
– Вам понравилась опера?
– О да, очень.
– Молодой дирижер, кажется, вам симпатичен? Или я ошибаюсь на этот счет?
– Думаю, вы правы, – прямо сказала я. – Я многим обязана ему. Самой жизнью, если говорить точно.
– Это единственная причина, по которой он вам нравится?
– Я нахожу его любезным и добрым человеком, способным далеко пойти в своем деле.
– Уж если он будет иметь успех в Новом Орлеане, то будет принят везде.
– И я молюсь о том, чтобы его успех превзошел его собственные ожидания.
– Довольно о нем. Далее. Как я понимаю, несколько дней назад вы были с Уолтером на прогулке верхом, и впечатления от нее оказались не таковы, чтобы вас порадовать. Это верно?
– Боюсь, что да.
– Мне известно, что произошло. Припоминаю, как он правил экипажем на пути в город в день оперы. Уолтеру нравится пугать людей и нравятся всякие выходки. Этот его недостаток мне не удалось в нем исправить, но это не умышленная жестокость.
– Искренне надеюсь, что нет, – сказала я, не сумев заставить себя солгать и полностью согласиться.
– Он очень огорчен, что вы больше не поедете с ним кататься.
– Но, мистер Дункан, я этого не говорила. Я даже не знаю, катался ли он с тех пор.
– Катался, и каждый день. Сегодня днем он выведет своего жеребца. Он не любит ездить в одиночестве. У меня нет времени, но если бы вы были так любезны…
Я не могла отказать ему в этом одолжении. Уолтер был себялюбив и невоспитан, он мало меня интересовал, но он не был и демоном. К тому же он был одним из значительных членов семьи, в которую, по всей видимости, я уже вошла.
– Я с радостью буду кататься с ним, – сказала я.
– Превосходно, – широко улыбнулся Клод. – Знаю, что этим мальчиком я еще буду гордиться. Он не лишен способностей. В конце концов, он мой сын.
– Уверена, что вы будете им гордиться, – сказала я.
– Конечно, буду. Однажды он унаследует все, что я имею, а это немало, как вы, вероятно, знаете. Итак, вы поедете с ним кататься?
– Я тотчас буду готова.
– Хорошо. Не говорите ему, что это я просил об этом. Он порой довольно-таки чувствителен к подобным вещам.
Я согласилась. Клод вернул стул в исходное положение и принялся изучать какие-то бумаги на своем столе – знак, что я свободна. Я вышла от него и отправилась наверх сообщить Аугусте, что не смогу сегодня днем быть помощницей.
– Еду кататься с Уолтером, – объяснила я.
– Вот как? – она выглядела удивленной. – Я думала, прошлого раза хватило.
– Не думаю, чтобы он стал повторять эти глупости. Как бы то ни было, свежий воздух будет мне полезен.
– Вы только что беседовали с Клодом, не так ли?
– Именно так.
– Понимаю, дорогая. Бегите. Мы управимся без вас. Хороши же мы были бы, если бы не управились.
Я знала, что она имела в виду, но промолчала. Я вошла в свои комнаты и переоделась в костюм для верховой езды. Обед подадут не раньше, чем через два часа, стало быть, времени для хорошей прогулки достаточно. Одетта сообщила мне, что Уолтер уже ушел в конюшню, и я как раз успела догнать его, прежде чем он уехал.
– Пожалуйста, поймите меня правильно, Уолтер, – сказала я. – Я, как и вы, люблю ездить верхом и с большим удовольствием делаю это в компании с кем-нибудь. Но если вы повторите хоть одну из штучек, какие продемонстрировали в последний раз, я больше никогда не поеду с вами кататься.
Он нахмурился, и это сделало его поразительно похожим на отца.
– Вы можете ехать со мной или нет, как вам будет угодно, но не угрожайте мне, слышите? Я этого не потерплю.
Не будь это ради его отца и если бы не мое положение в этом доме, я бы ушла прочь. Однако, промолчав, я вошла в конюшню и попросила конюха оседлать ту же кобылу, на которой ездила прежде.
Пока ее приготовили, и я вывела ее наружу, я увидела, что к нам присоединился Лаверн, но явно не для прогулки, так как не был соответственно одет.
– Добрый день, Джена, – сказал он. – Вы сегодня прелестны.
– Благодарю вас, сэр, – я одарила его надлежащей улыбкой. – Едемте, Уолтер?
– Поезжайте, – сказал Уолтер. – Нам с Лаверном надо обсудить кое-какие дела. Всего пять минут или около того.
– Увидимся у препятствия, – сказала я Уолтеру и спокойным шагом поехала через поле. Мои мысли были заняты попытками сообразить, чего же именно хотел от меня Клод. Лошадь перешла на легкий галоп, и тогда я сосредоточилась на езде. Я оглянулась, но Уолтера еще не было видно. Я пересекла одно большое поле и приближалась к каменной стенке, через которую прежде прыгала. Направив кобылу прямо к тому самому месту, я заставила ее прибавить скорость.
Умная лошадь, казалось, знала, чего я от нее хочу, и наслаждалась этим не меньше меня. Она помчалась к стенке, легко и изящно взлетела и перемахнула через нее, но тут же сильно повернулась боком.
Я почувствовала, что выскальзываю из седла, поэтому выпрыгнула прежде, чем упала кобыла, и безумно больно проехалась по шероховатой земле. У меня так перехватило дыхание, что я не смогла сразу подняться, хотя и пыталась. Сначала я подумала, что кобыла пострадала, но она все же с усилием встала на ноги и стояла дрожа, пока и мне наконец-то не удалось подняться.
Я погладила ее по шее и по голове, спокойно поговорила с нею, хотя и сама была растеряна. Я смотрела на большую ветвь дерева, давно мертвую и высохшую, она была положена прямо за каменной стенкой. Ветвь была достаточно большой, чтобы сделать прыжок невозможным, а поскольку у нее были обломаны сучья – просто опасной. Кобыла, преодолевая стенку, все это увидела, инстинктивно бросилась в сторону и поэтому, надо думать, не сломала себе ногу или шею, а меня это спасло от повреждений, которые могли бы быть весьма серьезными.
Вот почему, подумала я, Уолтер хотел, чтобы я поехала с ним кататься. Он даже пошел к отцу, чтобы тот уговорил меня на новую прогулку и чтобы произошло такое. Если бы кобыла покалечилась, то ярость моя не знала бы предела. И не Уолтер "повинен" в том, что этого не случилось и что я не сломала себе шею.
Появившийся Уолтер ехал небрежно и не сделал попытки разогнать лошадь для прыжка через стенку. Вместо этого он пустил ее к стенке легким галопом. Должна признать, что, увидев большую ветвь, спрятанную за стенкой, он выказал сильное удивление.
– Кто это ее сюда притащил? – строго вопросил он. – Вы что, хотели меня убить?
Я опять обуздала свой гнев.
– Не я положила здесь эту ветку, Уолтер. Не знаю, кто это сделал, но сделал умышленно.
– Не вздумайте обвинить меня, – зло сказал он. – Должно быть, вы устроили эту западню для меня.
– Стала бы я здесь прыгать, если бы сама положила сюда ветвь? Гляньте-ка туда, где копыта кобылы пропахали траву и где приземлилась я, когда она меня сбросила.
Приподнявшись в седле, Уолтер вгляделся и угрюмо кивнул:
– Полагаю, вы правы.
– Вы знаете, чьих рук это дело? – настойчиво спросила я. Он медленно кивнул.
– Пожалуй, догадываюсь. Многие живущие в здешней округе стремятся охотиться на земле отца. Папа запретил пускать кого бы то ни было на свои земельные участки для охоты или рыбалки. Он говорит, что охотники могут быть просто опасны для сельскохозяйственных рабочих, ибо стреляют по всему, что движется. Пару недель тому назад он арестовал полдюжины охотников, и судья посадил их в тюрьму. Они, наверно, обиделись и решили нам досадить.
Это звучало вполне логично, но я не перестала подозревать Уолтера. Я мало верила в его честность, однако он мог быть и прав. Я села в седло, и мы поехали. Не быстро, и я не совершала прыжков, даже когда хотелось это сделать. Единственным, во что я не могла поверить в рассказе Уолтера о браконьерах, было то, что ветвь лежала точно в том месте, где я должна была прыгнуть через стену. Тот, кто положил ветвь, знал, что я прежде выбрала это место и скорее всего опять стану прыгать там же.
Уолтер был на удивление покладист и даже пытался быть любезным. Он говорил о лошадях, рассказывал о скачках, устраиваемых в Новом Орлеане, и даже вел речь об опере, почти на всем протяжении которой – готова поклясться – он клевал носом.
Мы направлялись к дому, когда Уолтер внезапно придержал лошадь в тени высоких дубов.
– Я хочу поговорить, – сказал он.
Я послушно спешилась. Мы отпустили лошадей пастись и вошли в приятную прохладу тени под деревьями. Уолтер сел, прислонившись к стволу. Он похлопал по земле около себя. Сев, я ждала, пока он заговорит. Видно было, что его что-то тревожит.
– Вы нравитесь этому дирижеру оркестра, не так ли? – начал Уолтер.
– Надеюсь, да, – сказала я.
– Вам он тоже нравится, это видно.
– Разумеется, да. Он спас мне жизнь.
– При вашей встрече с ним я видел на вашем лице вовсе не благодарность. Совсем не ее.
– Вы очень наблюдательны, – сказала я.
– Если вы и не влюблены в него, то думаете, что влюбитесь. Не правда ли?
Мгновение я изучала его суровое лицо.
– Уолтер, это вовсе не ваше дело.
– Ошибаетесь. Это мое дело.
– Ну как мои чувства к какому бы то ни было молодому человеку касаются вас?
– Вы выйдете за меня замуж, – просто сказал он. От изумления у меня перехватило дыхание.
– Уолтер, с чего вы это взяли? Не хочу вас обидеть, и, вероятно, я должна чувствовать себя польщенной, но вы явно шутите.
– Не шучу, – угрюмо сказал он. – Я серьезно. Вы не выйдете за этого, что машет дирижерской палочкой. Вы выйдете за меня.
– Уолтер, вы же женаты. Вы что, забыли про это?
– Не забыл. С Мари было неладно. Она не могла рожать детей. Этого от нее ждали, а выяснив, что не может, она сбежала.
– Это не значит, что вы свободны для женитьбы, – напомнила я.
– О, – он небрежно махнул рукой. – Папа это уладит.
– Уолтер, вы меня поражаете. Вы сидите здесь и разговариваете так, словно бы речь идет о пустяках, а не о чем-то до нереальности невозможном.
– Почему вы так говорите? Со мной все в порядке. Однажды я стану очень богатым и могущественным.
– Я не люблю вас. И никогда бы не смогла полюбить. Разве это не важно?
– Мари тоже не любила меня. Но это не имело никакого значения. Папа думал, что у нее очень хорошее здоровье, она из крепкой породы и будет иметь отличных детей. Он говорит, что вы тоже. Он ошибся насчет Мари, но думаю, что прав относительно вас.
– Он неправ, – сказала я. – У меня могут быть крепкие дети. И очень надеюсь, будут, но это будут не ваши дети, Уолтер.
– Вы любите этого музыканта.
– Я не намерена обсуждать это с вами. Хочу вернуться домой, с вашего позволения.
– Поезжайте. Я немного побуду здесь. Только не вбивайте себе в голову, что не выйдете за меня, потому что так оно и будет.
Он начал меня заинтриговывать. Он и его отец. Я снова села.
– Уолтер, вы же знаете, что Мари не могла уехать из-за того, что у нее не было детей. Что явилось истинной причиной?
– Не знаю. Она просто взяла и уехала. Вот и все.
– И с тех пор вы ничего о ней не слышали?
– Нет, ни единого слова. Она не писала даже своим родственникам.
– Как давно она уехала?
– Год… нет, меньше года, но она не вернется. Я уверен, что нет. Она слишком боится моего отца.
– Это из-за него она уехала?
– Не знаю. Она ни разу не говорила, но папа ужасно разгневался, узнав, что она никогда не принесет ему внука.
– Кто-нибудь еще пытался ее отыскать?
– Папа сказал, пусть себе уезжает. Он был рад от нее избавиться.
– Мне очень жаль бедную девушку, но вы женаты на ней до тех пор, пока не будет установлено, что ее нет в живых или не минет определенный срок, по истечении которого она может быть объявлена мертвой.
– Я же сказал, что папа может это уладить.
– Что ваша мать думает об этой абсурдной затее?
– Она, как и отец, хочет, чтобы я снова женился и имел детей.
– А ваша тетя Аугуста? Она как к этому относится?
– Не знаю. Ее нечего спрашивать. Она ведь всего лишь бедная родственница, живущая за счет папы.
– Вроде меня, – сказала я.
– Да, вроде вас. Как только папа устроит объявление о том, что Мари действительно нет в живых, мы поговорим о свадьбе. Вам, конечно, придется мириться с моими недостатками. Лаверн говорит, что у меня их изрядное количество. Один из них, пожалуй, доставляет прямо-таки большую тревогу всем, кроме Лаверна.
– Тревогу за что? – спросила я.
– За деньги. Я играю на деньги. Я люблю играть, а всякому известно, как богат папа, поэтому мне дают в долг сколько угодно. Но папа сказал, что больше не станет оплачивать мои долги, а за последнюю неделю я потерял несколько тысяч. Правда, Лаверн обещал расплатиться за меня. Он хороший друг.
Я внезапно почувствовала усталость от этого разговора и пошла за своей лошадью. Уолтер остался сидеть и к тому времени, как я села в седло, чтобы ехать назад, он, могла бы поклясться, крепко заснул. Я подумала, что он невозможный дурак, но улыбнулась несообразности всей этой затеи. Моя романтическая история, несомненно, задела его. Я была уверена, что нравлюсь ему не больше, чем он мне. Но кто мы были такие, чтобы пренебрегать повелениями его отца?
Теперь мне стало совершенно ясно, почему из бедной родственницы я была возведена в члены семьи, получила апартаменты, была допущена к семейному столу, взята в оперу и вот в мою честь тщательно готовится бал.
Клод хотел, дабы я узнала, что могут дать его деньги, и сквозь пальцы посмотрела, что его сын невыносимое создание, и приняла его как плату за роскошь, которая стала бы моей жизнью.
Я сопоставила эти выгоды и настоящую любовь. Все, что Клод Дункан предложил мне, было ничтожно в сравнении с теплом и красотой такой любви, которую, как я была уверена, могли разделить мы с Дэвидом.