Джерард плотно сжал губы. Но девушка продолжала неумолимо держать его под прицелом своего взгляда. Не выдержав, он громко выдохнул, правда, сквозь зубы и довольно раздраженно.
– Я волновался, – пробормотал он.
– Из-за чего?
– Из-за вас.
Судя по тону, он был этим недоволен. Когда же она озадаченно вскинула брови, он неохотно пояснил:
– Из-за того, что вы сейчас думаете и чувствуете. – Его пальцы привычно потянулись к волосам, но он усилием воли сдержался и опустил руку. – Боялся, что открытия этого дня могут плохо на вас отразиться.
Джерард отвернулся и посмотрел на разбросанные платья.
– Но мне действительно хотелось выбрать подходящий наряд. Я хочу закончить портрет как можно скорее.
Холодный стальной обруч стиснул ее грудь.
– Да, разумеется, – кивнула она, вешая на спинку кресла одобренное им платье, – насколько я понимаю, вам не терпится уехать.
Старательно стерев с лица всякое выражение, она обернулась и увидела, как он, по-прежнему подбоченившись, смотрит на нее в упор.
– Нет, я вовсе не собираюсь уезжать. Нужно закончить портрет, чтобы освободить вас, – он резко обвел рукой комнату, – ... от всего этого. Подозрений и тюрьмы, сложенной из добрых намерений, в которой вы добровольно остаетесь пленницей.
В глазах сверкнуло что-то такое, отчего сердце глухо забилось. Жаклин нервно обвела языком губы, наблюдая, как он следит за каждым ее движением.
– Я подумала ... – она глубоко вздохнула и постаралась говорить спокойно, – подумала, что, может, после сегодняшнего вы захотите уехать и уже жалеете, что согласились писать мой портрет.
– Нет! – отрезал Джерард. – Повторяю, я хочу вырвать вас из этой невыносимой ситуации. – Он ощутимо поколебался, но тут же продолжил, тщательно выговаривая слова: – Освободить, чтобы мы смогли смело отдаться тому, что росло ... растет между нами.
Не успел он договорить, как неподвижная маска, бывшая лицом, волшебным образом исчезла.
Он, как никогда остро, ощущал почти непреодолимое желание перекрыть расстояние между ними, схватить ее в объятия, утешить нежностью и ласками.
С трудом втянув воздух в неожиданно сжавшиеся легкие, он вынудил себя повернуться к камину.
– Итак, что вы испытываете, узнав о смерти Томаса?
Нелегкий вопрос, тем более что был задан не из вежливости: он определенно хотел знать. Сейчас Джерард не смотрел на нее, а старательно изучал лампу на каминной полке. Но чувствовал ее взгляд, словно слышал ход ее мыслей и ощутил изменения в атмосфере, когда она решила сказать ему.
Она обошла кресло; он повернул голову и молча наблюдал, как она разглаживает платье, которое повесила на спинку, после чего, скрестив руки на груди, принимается бродить по комнате.
Остановившись у окна, она вперила взор в темноту.
– Странно, но меня больше всего расстраивает то, что я не могу припомнить его лица.
Джерард прислонился к каминной полке.
– Но вы не видели его больше двух лет.
– Знаю. Поймите, это реальное подтверждение того, что его больше нет. Что он давно мертв, а я ничего не в силах изменить.
Он ничего не ответил. Просто выжидал.
– Понимаете, он был славным ... мальчиком. Добрым. Мы много смеялись вместе, и он мне нравился ... но теперь я так и не узнаю, что случилось бы дальше между мной и Томасом ...
Жаклин отошла от окна и снова стала бродить по комнате, опустив глаза в пол. Остановилась в двух шагах от него и резко вскинула голову.
– Вы спросили, что я чувствую. Я в ярости.
Она откинула волосы, закрывшие половину лица.
– Сама не понимаю почему ... и не только из-за Томаса. Убийца взял то, на что не имел права: жизнь Томаса, но это еще не все. Он нанес предательский удар, потому что мы – Томас и я – скорее всего, поженились бы, завели семью, а этого убийца не хотел.
Грудь ее взволнованно вздымалась.
– Повторяю, он не имел права! Он убил Томаса и очернил меня, заключил в клетку, созданную его злодеянием. А потом расправился с мамой. Почему? Зачем ему это нужно?!
Джерард оттолкнулся от каминной полки и пожал плечами.
– В этом случае вряд ли причиной могла быть ревность. Возможно, ваша мать узнала что-то о личности убийцы или подробности гибели Томаса.
– Но ведь в обоих случаях был один и тот же человек, верно?
– Барнаби сказал бы вам, что вероятность появления двух убийц в одной довольно ограниченной местности весьма невелика, – заметил Джерард.
– Мы должны поймать его. Обличить и предать суду. Поэтому нам необходимо торопиться! – горячо воскликнула девушка.
– Совершенно верно, – коротко бросил Джерард. – И, прежде всего нам нужно закончить портрет.
Похоже, страшная находка и размышления о смерти Томаса только усилили ее решимость. Недаром он подумал, что, будь она убийцей, ее стоило бы опасаться. И было бы глупо недооценивать ее силу.
Джерард потянулся к ее руке.
– Я всерьез подумываю написать вас при свете свечей. Подойдите сюда.
Он потянул ее к камину и поставил на том же месте, что и раньше. Снял со спинки кресла последнее платье, цвет которого был наиболее близок к тому, который Джерард себе представлял, и протянул ей:
– Приложите это к себе.
Жаклин молча послушалась. Она давно выплакала все слезы по Томасу, и возможность излить свой гнев давала ей силы жить дальше.
Джерард отступил и стал изучать ее наметанным взглядом художника. Она уже знала этот взгляд человека, поглощенного своим творчеством.
И это тоже было хорошо, поскольку она в это время могла думать о своем, признать, что он, услышав о ее гневе, – довольно необычной реакции молодой женщины на убийство нареченного, – и не подумал ее осудить. Кажется, Джерард даже понял ее: во всяком случае, не нашел ничего странного или шокирующего в ее чувствах.
– Свет слишком ровный, – нахмурясь, пробормотал он. – Где подсвечник?
– На комоде, у двери.
Он отошел и принес подсвечник. Зажег огарок от язычка пламени, пробивавшегося сквозь решетку, выпрямился и потянулся к ее правой руке.
– Вот ... держите это.
Одной рукой она по-прежнему прижимала платье к груди, другой – держала свечу. Джерард подошел к лампе на дальнем конце каминной полки и прикрутил фитиль. Огонек погас.
Снова шагнув к Жаклин, он смерил ее оценивающим взглядом, погасил вторую лампу и поправил руку девушки.
– Не шевелитесь. – Он отступил на несколько шагов и тихо пообещал: – Я не заставлю вас держать свечу на весу ... просто пытаюсь понять, как бы это выглядело, если ...
Он осекся, и снова воцарилась тишина. Девушка молча наблюдала, как изменяется выражение его лица, как играет свет на чеканных чертах, как во взгляде медленно проступает благоговение.
– Идеально, – обронил он наконец.
Жаклин улыбнулась.
Он опустил ресницы. Снова поднял. И она вдруг поняла, что в эту минуту он смотрит на нее не как художник. Как мужчина. И видит ней не модель, а женщину – женщину, которую, судя по загоревшимся страстью глазам, он безумно желает.
Жаклин задохнулась. Сердце на миг перестало биться. Потребность убедиться в правоте своего предположения не давала ей покоя. Убийца украл у нее шанс на счастливую жизнь с Томасом, и все же именно благодаря убийце Джерард приехал сюда;
Потребность укоренилась, росла, заполняя ее. Она медленно стиснула платье, отняла от груди, разжала пальцы и позволила ему упасть, даже не проводив взглядом.
Они все еще смотрели в глаза друг другу. Его кулаки судорожно сжались, губы превратились в тонкую ниточку-линию.
Жаклин поняла, что он не сделает первого шага. Не воспользуется, как он предполагал, ее беспомощным положением. Он боролся со своими порывами, своей страстью, ярко горевшей в его глазах.
Жаклин наклонила голову, изучая Джерарда так же откровенно, как он ее. Чувствуя, как его взгляд медленно скользит по ее телу, ее обдало жаром. Тело покалывали десятки мельчайших иголочек, словно Джерард коснулся ее. Всего один взгляд ... и голод, который она так остро ощущала ...
Часы отсчитывали секунды ... а желание держало их в плену. Она наслаждалась им, мечтала утолить ... но это все, на что осмеливалась: Джерард достаточно силен, чтобы вырваться, если она позволит.
Она все еще держала свечу; бывшую, если не считать почти погасшего камина, единственным источником света в комнате. Чтобы отставить свечу, ей пришлось бы повернуться, отвести от него взгляд и разорвать паутину чар.
Нет. Чары навела она сама и, если понадобится, использует их. Она решилась. И медленно протянула свободную руку, открыто приглашал ...
На какое-то мгновение ей показалось, что он откажется. Но стоило посмотреть на него, и глупая мысль вылетела из головы.
Он шагнул к ней, как хищник, преследующий добычу, каким казался ей с самого начала. Светский лев превратился в настоящего, и он был здесь, в ее спальне, хотя часы вот-вот пробьют полночь.
Он опустил голову и прижался губами к ее ладони. Этот поцелуй словно заклеймил ее: жаркий, жгучий, властный. Она почти не заметила, как он взял у нее свечу и поставил на каминную полку.
Джерард подступил ближе и прижал ее к себе. Ее рука упала ему на плечо. Его ладони обжигали ее талию сквозь тонкий пеньюар и ночную сорочку.
Одним взглядом они сказали друг другу все. Она подняла лицо ... их губы встретились. Соприкоснулись ... слились ... Она робко дотронулась до его языка своим. Потому что хотела этого и отдавала себя без оглядки, без ограничений, принимая каждую неторопливую ласку, возвращая ее, хотя не представляла, что будет дальше. Но хотела знать, хотела чувствовать, и, когда поцелуй стал еще жарче, по ее жилам разлился огонь, лишая разума, отнимая рассудок ... тогда она отдалась ощущениям, одним ощущениям, а желание захлестнуло ее и требовало познать больше, еще больше ...
Джерард почувствовал этот нарастающий прилив желания, а вместе с ним и страсти, страсти более мощной, более могущественной, более властной, чем ему доводилось испытать раньше. О эти губы, мягкие, нежные, соблазнительные, едва прикрытое тело в его объятиях, так доверчиво к нему льнущее ...
Джерард заставил себя поднять голову, прервать поцелуй и взглянуть в ее полуприкрытые глаза. И осознал, как тяжело дышит, как бешено кружится голова. Всего лишь от одного поцелуя!
– Это опасно, – выдавил он, поражаясь, насколько мрачно и хрипло звучит его голос.
Жаклин, не моргая, изучала его лицо. Грудь ее нервно вздымалась.
– Нет, – вымолвила она, помолчав, и он невольно отметил ее влажные, слегка распухшие губы. – Это правильно. Неужели ты не чувствуешь?
Он чувствовал. Все его инстинкты взбунтовались, требуя продолжить начатое. Не отступать. Если она готова идти вперед, значит, так тому и быть.
Уголки ее губ чуть приподнялись. Золотисто-зеленые глаза просияли.
– Ты сам это знаешь. – Она провела ладонями по его лицу, приподнялась на носочки и выдохнула: – Не смей от этого отказываться. И от меня. – И тут она поцеловала его.
Джерард сдался. Перестал отвергать ее и свои желания. Их общую страсть. И притянул ее к себе. Она с готовностью прильнула к нему, запутавшись пальцами в его волосах. Он улыбнулся хищной улыбкой завоевателя, прежде чем дать рукам волю.
Она затаила дыхание, когда он сжал ее роскошные, полные, упругие груди и стал мять. Ощутил, как растет ее желание, когда ввел Жаклин в мир чувственных наслаждений.
Их губы снова слились, языки плясали в чувственном танце. Острые соски кололи его ладони. Она восхищала его, и, отняв руки, он втайне восхитился ее прямотой, искренностью даже в делах любви. Она открыто поощряла его, и он осыпал исступленными поцелуями ее губы, все сильнее прижимая к себе ее податливое тело.
Вскоре пеньюар перестал служить препятствием: его ладони легли на тончайшую ткань сорочки, сжали талию, бедра... наконец он, поддавшись искушению, погладил ее попку и с силой притиснул ее бедра к своим, к стальной колонне мужской плоти.
Жаклин вздрогнула, но не отстранилась. Она опять сжала его лицо и стала целовать.
Он снова прижался к ней своей восставшей плотью и был вознагражден стоном, задушенным их встретившимися губами.
Все мысли вылетели у него из головы. Он сорвал с нее пеньюар, бросил на пол, подхватил ее на руки и отнес на кровать.
Они прервали поцелуй, когда он уложил ее на мягкую перину, и, когда их глаза встретились, он не увидел ни намека на желание отступить. На колебания. Только спокойную решимость, которая, как он уже понял, была неотъемлемой частью ее характера.
Она крепче обняла его и привлекла к себе; привлекла на постель и к себе. Он без колебаний повиновался. После долгого, обжигающего поцелуя, от которого Джерард окончательно потерял голову, он приподнялся, сбросил фрак, сел и стал стягивать сапоги. Когда второй сапог с глухим стуком обрушился на пол, он снова вернулся в ее объятия. Наклонился над ней, откинул с ее лица волосы, нашел губы и проник языком в пещерку рта.
Никогда еще Жаклин не чувствовала себя такой живой. Полной энергии. Искрящегося возбуждения. Она хотела знать все, что он был готов показать ей, следовать туда, куда он вел. Жаклин и не подозревала, что на свете существует подобное, и стремилась в неизведанный мир всем своим сердцем, со всей страстью, так долго копившейся в ней. Сейчас она желала одного: идти с ним и узнать как можно больше.
Пламя свечи заколебалось и погасло. Ночные тени мягко окутали их. Глаза привыкли к темноте настолько, чтобы они могли достаточно хорошо видеть. Видеть его пальцы, расстегивавшие ворот ее сорочки, руку, скользнувшую в вырез. Потом он коснулся ее ... и ее веки опустились ... И все же она наслаждалась каждой лаской, которой он осыпал ее жаждущую плоть, когда учил страсти.
Но тут он снова поднял голову и стянул с ее плеч сорочку, обнажив груди. Жаклин подавила дрожь, опустила глаза и замерла, когда его рука вновь легла на ее грудь.
Прошло не меньше минуты, прежде чем она прерывисто втянула в себя воздух. Потом он шевельнулся, прильнул к ее губам, проложил дорожку из поцелуев по ее шее к груди. Долго ласкал набухшие холмики, припал губами к тугому соску. Лизнул, обвел языком, взял в рот и стал легонько сосать.
Наслаждение, резкое и мощное, как молния, пронзило ее; Жаклин охнула, выгнулась, пытаясь осознать все, что с ней происходит. Но его язык снова увлажнил ее сосок. Жар обрушился на нее. Она застонала, снова выгнула спину и сжала его голову, безмолвно моля о ласках.
Которыми он ее и осыпал. Жадно, безмолвно.
Но ей и этого было недостаточно. Она отчаянно ждала, сама не зная чего. Некоего завершения.
Но он, казалось, знал это лучше, чем она. Понимал природу головокружительного, пьянящего прилива, который подхватил ее и уносил в океан желания. Все это время он украдкой наблюдал за ней. Вел ее туда, где сам бывал много раз. Поэтому и знал дорогу.
Она не сомневалась, что он наслаждается своей ролью ментора и проводника. Ее груди притягивали его словно магнитом. Он обожал пробовать ее на вкус: губы, кожу, каждый изгиб груди и шеи. В полумраке она не могла видеть горевшего в его глазах желания, но чувствовала его пламя, ласкавшее, гревшее, побуждавшее идти дальше. Напряжение, наполнявшее каждую его мышцу, превращавшее ее в сталь, было, как она инстинктивно понимала, еще одним признаком его хищной натуры: его окружала аура тщательно сдерживаемой агрессии, которую она постоянно ощущала в реакции на себя.
Но это не пугало Жаклин. Скорее возбуждало.
Почти невыносимо.
И тогда она, сжав его щеки, прижалась к губам губами в дерзком зове. Требуя ответа. Уже через несколько секунд между ними разгорелась настоящая дуэль, в которой она бросала ему бесстыдный вызов.
Его рука сжала ее бедро, напряглась ... пальцы разжались, погладили ее колено ... скользнули под подол сорочки. Смело двинулись вверх, легко погладили чувствительную внутреннюю поверхность бедра. Внизу живота копился жар, пульсировал, требовал ... и тут он коснулся влажных темно-каштановых завитков.
Жаклин словно в беспамятстве подняла бедра, требуя большего. Жажда его ласк подстегивала ее.
Он развел ее ноги коленом как раз в тот момент, когда его язык ворвался в ее рот. Она мгновенно отвлеклась и тут же ощутила, как его ладонь сжимает ее нежную плоть. Такое интимное, такое властное прикосновение.
Она оцепенела, ожидая какого-то потрясения ... но вместо этого водоворот желания увлекал ее все дальше, в море жадной потребности и бесстыдного наслаждения. Он продолжал ее ласкать, и она, захваченная неведомыми доселе чувствами, стала двигаться, безмолвно умоляя его о чем-то ...
Он понимал ее голод, ее настойчивость. И когда стал ласкать розовые сомкнутые лепестки, она тихо стонала. Нервы были натянуты туже тетивы лука. Перед глазам и все плыло. Ей хотелось просить его, заклинать, но он закрыл ей рот поцелуем. И чуть ослабил напор, только когда один длинный палец скользнул в нее.
Жаклин задохнулась от неожиданности ... от наслаждения ... в голове не осталось мыслей. Одни только чувства. Он знакомился с ней, изучал ... и она тоже училась. Усваивала, как тяжело жить без его прикосновений, какой жаркой, жгучей, настойчивой может стать ее потребность в нем и в том, что должно последовать дальше.
Он знал и безошибочно вел ее по этому пути, пока мир не раскололся на миллиарды осколков и перед ее закрытыми глазами вспыхнули звезды. И каждая звезда несла с собой экстаз и восторг.
Она плавала в золотистом море счастья, и волны физического удовлетворения омывали ее. Каким-то краем сознания она понимала, что он не оставил ее. Что он не ...
Джерард наблюдал, как она бьется в конвульсиях наслаждения, никогда раньше он не видел зрелища, столь лестного для его мужского эго. Его трясло, буквально трясло от желания взять ее, последовать этой дорогой до естественного конца, и все же, сгорая от страсти, он знал, что не сделает этого. Что еще слишком рано.
Несмотря на ее уверенность, на ее непоколебимую решимость, она была чересчур невинна. Невинна и чиста.
Осторожно отняв руку от соблазна ее плоти, он одернул сорочку и отодвинулся. Настала пора усмирить неотвязных демонов.
Когда ее веки все-таки затрепетали и поднялись, он властно поцеловал ее и лег рядом, остро ощущая ее недоумение. Тонкие пальцы вцепились в ее рукав. Он осторожно сжал ее руку, поцеловал и снова коснулся губами губ.
– Еще не время, – пробормотал он в распухшие губы.
Ее пальцы застыли в его ладони.
– Не ... не понимаю, – нахмурилась она.
Он горько скривил губы, отнял руку, сел и потянулся за сапогами.
– Знаю. Но торопиться нет нужды ... а идти дальше сейчас означает ненужную поспешность.
По крайней мере, это было ему предельно ясно. Даже несмотря на то, что он мужчина и отнюдь не святой. Еще немного, и он не устоит перед ней.
Поэтому он натянул сапоги, встал и потянулся к одежде.
– Постарайся уснуть. Увидимся утром.