– Джон, Тибальд, – сказал он наконец, барабаня пальцами по столу и глядя поверх голов своих подчиненных. – Мы ничего не выиграем, если начнем убивать всех подряд. Если мы убьем каменщиков, то некому будет восстанавливать стены. Для торговли во Фландрии нам будет нужна шерсть, поэтому пастухи, крестьяне и арендаторы должны оставаться на своей земле, иначе, кто нас будет кормить?
– Ты хочешь предложить, чтобы мы оставили безнаказанным то, что они с тобой и со всеми нами сделали? – недоверчиво спросил Джон.
– Вовсе нет, я не это имел в виду, – ответил Тристан с тихим неистовством, остудившим пыл Джона. – Хочу вам сказать, что самое большое мучение я испытал не тогда, когда меня пытались убить, нет. Когда я лежал в могиле на скале, меня страшно мучил вопрос, хватит ли у меня сил выбраться оттуда, и победить в борьбе за свою жизнь. Неуверенность и страх – великое оружие. Подвалы Эденби будут полны новыми узниками.
– Если мы больше, ничего не сделаем, то они не будут, ни бояться нас, ни уважать, – напомнил ему Тибальд.
– Не волнуйся, Тибальд, мы найдем способ сделать их и покладистыми, и покорными, – тихо, но яростно ответил граф де ла Тер. – Для начала заставим их принести клятву верности новому сеньору. И те, кто ее нарушат, будут жестоко наказаны. Это продемонстрирует нашу твердость и решительность. Они должны понять, что мы будем беспощадны к тем, кто не будет беспрекословно подчиняться приказам.
– А в эту ночь, когда мы войдем в замок, – стоял на своем Джон. – Что сказать нашим людям?
Тристан мрачно усмехнулся.
– Скажи им, что они могут поразвлечься с молоденькими девушками. Мы не станем трогать замужних женщин, но позабавимся с остальными. – Его глаза сузились… – Но там есть одна женщина, которая принадлежит мне и только мне. Когда ее обнаружат, пусть немедленно приведут ко мне.
– У меня к тебе есть просьба, – напряженно сказал Джон.
– Какая?
– Я говорю о леди Эдвине.
Тристан вспомнил тетушку Женевьевы, проживающую в замке.
– Она твоя, – он посмотрел на Тибальда. – А у тебя есть какие-нибудь пожелания, друг мой?
Тибальд рассмеялся:
– Дайте мне два десятка толстозадых крестьянских дочек, и я буду счастлив. А еще участок земли, где я мог бы выстроить поместье. Это все, о чем я прошу.
– Хорошо, – ответил Тристан и добавил сухо: – Теперь, когда мы знаем, что предстоит сделать, нам необходимо заняться подготовкой к осуществлению наших планов, И следите за тем, чтобы все выполнялось четко. Я предупреждаю вас обоих, как самых близких мне людей: никогда не поворачивайтесь спиной к этим людям, не давайте им шанса, не верьте ласковым словам, мольбам о милосердии, или…
Он нахмурившись, прервался. Снаружи доносились стук копыт и возбужденные голоса. Затем раздался звук рога, и послышались шаги человека, направляющегося к палатке.
Тристан поднялся, подошел к выходу и выглянул наружу, чтобы посмотреть на прибывших. Джон и Тибальд последовали за ним.
Его люди, выкрикивая приветствия, толпились вокруг небольшого отряда всадников. Воины несли знамена с цветами Ланкастера, ярко-красные розы украшали их плащи. Столь малочисленному отряду, было весьма опасно отправляться в путешествие по стране в такое смутное время. Тристан узнал сэра Марка Тейлора, одного из вернейших сторонников Генриха Тюдора, ехавшего во главе отряда, и выступил вперед, чтобы его встретить. Они обменялись рукопожатиями.
– Лорд Тристан! – обратился к нему сэр Марк. – У меня к вам срочное дело.
Сэр Марк, смуглый, стройный, крепко сбитый человек, проведший всю жизнь, с самого детства, в сражениях и военных походах, был лет на десять старше Тристана, но у него не было ни земель, ни титулов, и де ла Тер знал – этот рыцарь присоединился к партии Ланкастера не только по политическим соображениям, но и для того, чтобы добиться и богатства, и положения. В какой-то степени это относилось и к самому Тристану. Немногие присоединились к претенденту на престол, не надеясь получить от этого выгоду.
Тристан провел сэра Марка в свою палатку. Рыцарь в тяжелых военных доспехах, гремя железом, вошел внутрь и мимоходом взглянул на план Тристана, начертанный на земле.
– Вы еще не взяли замок Эденби? – спросил сэр Марк.
Де ла Тер пожал плечами.
– Замок сегодня станет моим, – сказал он спокойно. – В этом нет никаких сомнений.
Сэр Марк не слишком заинтересовался схемой, и Тристан постарался перевести разговор в другое русло. Он не хотел, чтобы ему кто-то перешел дорогу и захватил замок, даже если это сторонник его партии.
– Эденби подождет!
– Что? – спросил Тристан, сердито нахмурившись. – Но мы уже здесь и мне нужна всего одна ночь…
– Сейчас идет настоящее сражение за превосходство сил. Армия Ричарда в несколько раз превышает нашу по численности. Вы и ваши люди должны пойти с нами. Это приказ Генриха Тюдора. Ему нужен каждый, кто может держать оружие и готов встать под его знамена.
Тристан обошел вокруг стола и опустился в кресло, плотно стиснув губы, крепко сжав кулаки, цель так близка… а он вынужден уходить из-под стен такого ненавистного и такого желанного замка Эденби. Горечь и гнев переполняли его – ведь он может пасть в сражении и никогда сюда не вернуться!
Но он прекрасно понимал, что сейчас является наиболее важным, предстоит решающая битва за Английский престол между королем Ричардом Йорком и Генрихом Тюдором Ланкастерским. У лорда Тристана де ла Тера не было выбора.
– Я прикажу своим людям сворачивать лагерь, – сказал он, поднимаясь. Оставив сэра Марка, он вышел из палатки спешным шагом. Остановившись у входа, Тристан посмотрел на Эденби, расположенный вдали, возвышающийся над скалами, неприступный, и казалось, насмехающийся над ним. – Я вернусь! – проговорил Тристан мрачно. – Леди, я вернусь!
Повернувшись, Тристан направился к своим солдатам. Плащ его развевался на ветру, поступь была уверенной и твердой.
– Сворачивай лагерь! – крикнул он громоподобным голосом, – мы выступаем за Дом Ланкастера! Пришло время низвергнуть Йоркского тирана!
* * *
Женевьева поднялась на самый верх массивной башни и оглядела Эденби, удовлетворенно улыбаясь. Ее люди трудились на строительстве. Сгоревшие мастерские, кузница и каменотеса уже были одеты в леса, и хотя полное восстановление стен и зданий от ущерба, нанесенного ланкастерскими пушками, займет несколько месяцев, Эденби был способен снова выдержать нападение. К главным воротам во внешней стене была приделана стальная решетка: под самой башней устроена "волчья яма". Если нападающие прорвутся через массивные деревянные ворота, они окажутся в западне перед железной решеткой, а ее люди, находясь в относительной безопасности, будут лить на них сверху кипящее масло. Для обороны могут быть использованы и зажигательные стрелы, и кое-какие технические нововведения. Как уверял сэр Гэмфри, замок вполне надежно защищен с фронта.
Посмотрев в другую сторону, в направлении юго-востока, вдоль побережья, Женевьева увидела, что всюду царили мир и спокойствие. Приближалась осень, уже начался сбор урожая, скоро мельницы начнут молоть зерно, овцы обрастут густой шерстью, крестьяне наполнят закрома хлебом. Все будет хорошо.
Услышав позади себя шаги, девушка вздрогнула и обернулась, но увидев отца Томаса, расслабилась и посмеялась над собой за свою нервозность. "Чего ей бояться в собственном замке? Ночных кошмаров".
Они продолжали преследовать ее. Женевьева думала, что ей будут сниться отец, Аксель, бедный Майкл, но вместо этого к ней приходил Тристан де ла Тер.
Она была очень занята, пытаясь восстановить разрушенное, вместе с Томкиным, Джилсом и остальными, прилагая все усилия, чтобы оборонительные сооружения и запасы провизии были в приемлемом состоянии, позволили выжить. День молодой хозяйки замка был так насыщен всякого рода работами и делами, что у нее не оставалось времени для того, чтобы вспоминать тех, кто ее любил, кого любила она.
Может быть, сновидения и были естественны… Но ночь наполняла ее воспаленный мозг мрачными картинами, и вместо желанного отдыха приносила лишь ужасы и кошмары.
В своих снах она одна карабкалась по скалам. Вокруг нее – лишь мрачное штормовое небо. Не в силах найти дорогу домой, она бежит, но натыкается на непреодолимую стену. Подняв глаза, Женевьева обнаруживает, что уткнулась в мертвое тело Тристана де ла Тера. И в своей смерти он… остается живым, осязаемым, реальным, таким же красивым и гордым, таким же сильным и мужественным, каким был и в жизни, и он смеется над ней, тянется к ней, клянется, что она заплатит за все, что попадет к нему после своей гибели, а погибнет она скоро… Женевьева пытается бежать, но его пальцы вцепляются в ее волосы и она вынуждена встретиться взглядом с его глубокими, темными глазами, которые очаровывают и завораживают ее, делают немой и неспособной к сопротивлению. Она чувствует, как огонь этих глаз проникает в ее кровь. Огонь, увлекающий в вечность… И вот уже Тристан де ла Тер крепко держит ее в объятиях, и Женевьева чувствует силу его рук и его глубокий, жестокий, иссушающий поцелуй, воспламеняющий и обжигающий, как кипящее масло. Его руки скользят по ее телу. Ничего подобного она никогда не испытывала и теперь готова была сгореть от стыда… И вдруг он становится холодным. Его руки, губы, он улыбается, а на лице его застывает ледяная маска с усмешкой… Губы шевелятся и она слышит шепот: "Это поцелуй смерти!"
– Леди Женевьева, – обратился к ней отец Томас, прерывая ее мысли.
Она медленно обернулась к нему:
– Да, отец? Что случилось?
Он ответил улыбкой на ее вопрос и пожал плечами.
– Ничего такого, что требовало немедленного вмешательства. Прибыл фламандский торговец, чтобы заплатить за шерсть, он со своими компаньонами в зале, с ними леди Эдвина, она занимает их беседой.
– Наверное, мне следует пойти к ним, – проговорила Женевьева.
– В этом нет необходимости, – ответил священник.
Она слегка улыбнулась и посмотрела на него с любопытством.
– Тогда о чем же вы хотите со мной поговорить?
– Отнюдь не о хозяйственных делах, по этому поводу у меня нет никаких особых соображений. Я думал, чем вы так озабочены, что в последний раз даже не были на исповеди?
Женевьева окинула взглядом скалы и море.
– Отец Томас, – вымолвила она, – не проводите ли вы меня за стену замка? Мне вдруг захотелось прогуляться по берегу.
Священник приподнял брови, в его темно-зеленых глазах мелькнуло беспокойство.
– Вам не следует выходить без охраны, миледи.
– Ну, тогда, вы не позовете ли стражников, отец?
Он пожал плечами и подчинился. Несколько минут спустя они уже шли вдоль стен, направляясь к Западной башне. Им не пришлось карабкаться по скалам, мимо валунов вилась узкая каменистая тропинка, местами заросшая чертополохом и сорной травой, ведущая к узкой полоске чистого берега.
Солдаты, внимательно осматривая окрестности, шагали сзади и чуть в стороне от них. Отец Томас не спеша следовал за Женевьевой, а она, на ходу сбрасывая обувь и ничуть не заботясь о платье, разбрызгивая набегавшую волну прибоя, смеясь подбежала к самой воде… Потом обернулась к священнику, чуть наклонив голову и лукаво поблескивая повеселевшими глазами, спросила:
– Отец, неужели вы никогда не бегали по берегу моря, хотя бы в детстве?
– Я родился вдали от моря, – ответил отец Томас и невольно улыбнулся. Женевьева улыбнулась в ответ, догадываясь, что он думает в эту минуту о том, какой угрюмой она была все эти дни.
– Разве вам не хочется почувствовать прикосновение прохладных легких брызг? Подойдите же поближе…
Священник осторожно шагнул вперед. Женевьева уже сидела на песке, с наслаждением вдыхая терпкий морской воздух и радостно смеясь каждый раз, когда волны, набегая омывали ей ноги. После некоторых колебаний он уселся рядом, поеживаясь от холодной воды, которая промочив его сутану, коснулась бедер.
Женевьева, задумавшись, внезапно спросила:
– Отец, вернули ли вы тело Тристана де ла Тера его людям?
Отец Томас заколебался, не желая рассказывать ей, что они не смогли обнаружить тело убитого. Та скала была ближайшей к замку, и Томкина нельзя было обвинить в том, что он забыл за такой короткий срок место, где оставил труп. Но там даже не было запаха, ориентируясь на который они могли бы найти могилу. Все трещины и впадины казались свежими из-за близости моря. Так что после нескольких часов бесплодных стараний, поиски были прекращены. Похоже, что волки и стервятники нашли себе пищу.
– Об этом тебе не стоит беспокоиться! – сказал священник.
Женевьева резко повернулась к нему и спросила:
– Ведь люди не возвращаются из могилы, правда, отец?
– Нет, не возвращаются, – усмехнулся отец Томас. – Тебя это заботит?
Женевьева отрицательно покачала головой:
– Нет… Вообще-то я знаю, что этого не может быть. Я просто подумала… Когда я была маленькой, отец часто брал меня сюда. Я еще не была "леди", это было уже так давно, и он позволял мне плавать и играть на берегу. Эдвина тоже часто бывала с нами, мы брали с собой еду, ярко светило солнце. Это были самые чудесные, самые легкие и прекрасные дни в моей жизни. – Она вздохнула и начала водить пальцем по влажному песку: – Я вот думаю, отец, если бы можно было повернуть время вспять, начать все заново. Как бы было хорошо! Как хорошо жить, когда везде мир и согласие, когда страна не объята постоянными войнами… Я так хочу, чтобы вернулось то время! Хочу вернуться в то время, когда еще были живы мой отец, Аксель, Майкл! И… – Внезапно Женевьева замолчала, почувствовав щемящую боль.
– Тристан де ла Тер? – отец Томас прикусил язык, но имя уже сорвалось с его губ.
– Да, когда еще не было этого убийства, – тихо сказала Женевьева. – Я бы хотела вернуться назад. О, Господи! Это же ужасно! Ведь я не могла поступить иначе, я должна была совершить то, что совершила. Иногда мне хочется просто… – Она горестно покачала головой и посмотрела вдаль, туда, где лазурь и золото неба соединились с индиго моря. – Я хочу, чтобы мой отец дал бы этому ланкастерцу провизию и фураж, и тогда в нашу жизнь не ворвались бы все эти ужасы…
– Ты хочешь, чтобы тебе не пришлось сделать то, что ты сделала, – перебил ее отец Томас, приобняв Женевьеву за плечи.
– Как вы думаете, отец, я попаду в ад?
Священник покачал головой:
– Женевьева, ты сделала то, что должна была сделать. Ты сражалась тем оружием, которое у тебя было, ты защищалась.
Девушка кивнула с несчастным выражением лица:
– Я все еще думаю о преисподней. Вы уверены, что я не буду ввергнута туда?
– Я уверен, что Господу Богу нашему известно все, что происходит в сердцах мужчин и женщин, а твои помыслы, дочь моя, чисты.
Но Женевьева не очень-то была уверена в своей безгрешности и почти не надеялась вымолить у Бога прощение за то, что использовала свою красоту, чтобы заманить человека в ловушку, где его ждала смерть. Но может быть, Господь милостивый поймет, что у нее не было выбора.
– У меня на душе так тревожно, – промолвила она.
– Ты думаешь о предстоящем сражении?
– Да, и об этом тоже. Так много крови уже пролито! Вы верите в то, что Ричард победит? Тогда, если Тюдор будет разбит, наконец, прекратятся эти войны, верно?
И снова отец Томас заколебался. Как часто он мечтал о том, чтобы увидеть страну объединенной, чтобы на землю снизошли, наконец, мир и благополучие. Но в этих мечтах темное пятно закрывало Эденби, как будто замку предстояло преодолеть еще немало препятствий на пути к спокойствию.
– Мир достигается нелегко, – сказал священник и, постаравшись придать своему голосу как можно больше уверенности, добавил. – Ты слышала, что говорили посланники короля; силы Ричарда превосходят армию Генриха Тюдора.
– Угу, – пробормотала Женевьева, поднимаясь. – Бродячий менестрель говорил вчера, что они все собрались у городка под названием Маркет Босуорт. Надеюсь, скоро мы услышим добрые вести.
– Вполне возможно, – согласился отец Томас.
Женевьева лукаво улыбнулась. Свежий морской воздух, похоже, подействовал на нее благотворно.
– Повернитесь-ка спиной, отец, я хочу сбросить с себя платье и искупаться, надеюсь, вы не сочтете это слишком неприличным.
– Миледи…
– Ну, пожалуйста, – она рассмеялась, и он был рад ее смеху. – Ждите меня у скалы, я обещаю, что не буду слишком долго плавать.
Священник повиновался, и Женевьева сразу же забыла о его присутствии. Оставив бархатное платье на песке, она вошла в воду в сорочке. Море ласково приняло ее в свои объятия. Женевьеву объяло ощущение свободы, она почувствовала необыкновенную легкость, снова ощутила себя юной и беззаботной. На эти несколько минут она могла позволить себе забыть обо всем на свете. Прохладная чистая вода смыла гнет воспоминаний с ее души, и кровь с ее рук.
Вволю наплававшись, она почувствовала себя значительно уверенней и легче. Выйдя из воды и одевшись, Женевьева присоединилась к отцу Томасу, с ее мокрых волос еще ручьями текла вода, на устах играла довольная улыбка.
– А знаете, отец, мне стало значительно лучше.
– Резвиться в море, как рыба или русалка – это не вполне подходит для леди в твоем положении, Женевьева.
– Но зато как замечательно провела я время!
– Ну, что ж, рад за тебя, хотя думаю, что муж бы этого не одобрил, – заметил отец Томас.
Женевьева сразу помрачнела и слегка поежилась. И снова отец Томас пожалел о своих словах.
– Я верю, отец, что смогу доказать в ближайшее время, что способна со всем справиться сама, что мне не нужен муж.
– Конечно же, дочь моя, душа твоя скорбит о женихе, и скорбь эта глубока, но ведь ты все равно должна будешь выйти замуж и прекрасно понимаешь, что это неизбежно.
Она упрямо покачала головой.
– Возможно, что и нет. Я слишком долго боролась и слишком многое потеряла. Такие, как Аксель – большая редкость. Муж хочет управлять как землями жены, так и самой женой, а я не могу подчиняться кому бы то ни было. Я зашла слишком далеко.
Отец Томас вздрогнул. Она говорила то, что думала. Темное пятно, закрывавшее Эденби в его мечтах, казалось, начало материализоваться перед ним наяву. Он глянул поверх скал и, снова вздрогнул. Его мучили дурные предчувствия. Но Женевьева легко шагала впереди, и счастливая улыбка снова появилась на ее лице.
– Я думаю, что стоит устроить праздник, – обернувшись, сказала она. – Мы ведь можем найти подходящий для этого день какого-нибудь святого, как вы думаете, отец? Люди так много трудились, так много страдали. Конечно же, сейчас не май, но мы должны устроить "майское дерево". Мы поджарим ягненка и быка, и будем плясать под луной.
"Отличная идея, – с восхищением отметил про себя священник. – Женевьева заслужила верность своих крестьян. Для них она олицетворяла юность, красоту и героизм. Ей и самой нужен праздник, чтобы воспрянуть духом, чтобы снова почувствовать радость жизни".
– Да, конечно, найдем подходящий день, – согласился отец Томас.