Кажется, на этот раз он действительно задел ее. Было заметно, как краска прилила к ее матовым щекам, как залилась пунцовым румянцем шея и грудь там, где это было доступно взору Тристана. Но если, она даже и рассердилась, то не подала вида. И улыбнулась ему нерешительной улыбкой, полной чувственной красоты.
– Я наблюдала за вами, лорд Тристан, с крепостной стены. И я… мне кажется, что я смогла бы удовлетворить все ваши желания.
– И не испытывать при этом враждебности? – спросил он недоверчиво.
– Нет.
Де ла Тер неожиданно отвернулся от нее и с высоты скалы всмотрелся в непроглядную темень над морем, затем снова обернулся к девушке.
– Берегите себя, леди, если мир будет достигнут, мои солдаты войдут, как победители, вы будете лишены всего, я стану хозяином замка Эденби, но никто больше не умрет. Я смогу удержать своих людей. Ваши дамы будут рады, шлюхи разбогатеют…
Тристан поспешно повернулся и начал спускаться, но был остановлен ее криком.
– Лорд Тристан!
Он быстро повернулся на ее крик. Девушка следовала за ним, в ее глазах были ясно видны беспокойство и тревога. Грудь ее тяжело вздымалась. Она тронула его за руку, затем, видимо сама испугавшись своего поступка, отступила на шаг и опустила глаза, пытаясь справиться с собой. Наконец она заговорила:
– Я… Я…
– Что? – резко спросил граф. – "Черт бы тебя побрал! Оставь меня! – подумал он. – Уходи! Ты стала для меня настоящим наваждением! Кем-то, что я должен иметь непременно, даже если я ненавижу тебя, и все то, что ты представляешь! Я ненавижу само чувство, которое начал испытывать к тебе!"
– Так… так ничего не получится! Так, как вы сказали! Если я буду изгнана из замка, мои люди продолжат борьбу! Пожалуйста, во имя Христа! Я должна принять вас, а вы, вы должны прийти ко мне. Мы… вы и я… мы станем друзьями… И несколько больше, чем просто друзьями…
Он наклонил голову, внимательно вглядываясь в нее:
– Миледи! Поясните, что вы имеете в виду. О чем вы говорите?
– Я умоляю вас… прийти ко мне.
– Яснее, – настаивал Тристан.
– Стать моим любовником!
– Я завоеватель, а вы предлагаете стать вашим любовником в бывшем вашем замке?
– Да.
На мгновение Тристан прикрыл глаза и подумал о своей жене, такой прекрасной, такой любимой… Внутри него все загорелось огнем, который больно опалил его сердце. Но ведь он и прежде имел женщин! Разве сейчас что-то существенно меняется? Да, ему совсем не хотелось принимать мученическую жертву. Да, его привлекала она, заставляла думать о себе. Он любовался холодной красотой, и ему показалось, что он нечто уловил, нечто указывающее на чувственность, на бурную страсть и могучий дух. Он пожал плечами. Вполне возможно, что она и не была невинной жертвой, может быть, у нее прежде было бесчисленное количество любовников. Она вызывала в нем смешанное чувство горячего желания и одновременно неприязни, в природе которого с трудом мог разобраться он сам.
Тристану казалось, что стоит ему прикоснуться к ней, и он ощутит нечто, сейчас скрытое от него, но одновременно потеряет способность контролировать свои поступки и уже не сможет остановиться.
Выло хорошо известно, что самые знатные дамы ложились в постель со своими слугами. Вполне возможно, что для нее было нетрудно прийти к нему и предложить себя, ибо она хорошо знала о том, что происходит в спальне между мужчиной и женщиной из собственного опыта.
Тристан снова почувствовал, как его охватывает жар. Этому виной она. Она намеренно привлекала его, соблазняя своим телом, стремясь заставить думать о том моменте, когда два тела сольются в одно и не останется места ни для каких других мыслей. Она пытается овладеть его волей. Возможно, он и смог бы забыть о том, что она – йоркистка. Шлюхи, как он убедился, все одинаковы в темноте.
– Пожалуйста! – горячо прошептала девушка, и ее шепот громом отозвался в его ушах и заставил чувствовать какое-то неопределенное сожаление.
Она не должна вызвать у него никаких чувств. Он должен внимательно и осторожно присмотреться к ней и только тогда принять решение. Но, однако, как он, человек, в ушах которого еще звучат крики и стоны убитой жены, молящей о милосердии, может отказаться принять предложение, которое послужит для примирения двух враждующих сторон?.. Неужели он способен отказать в… милосердии?..
И кроме всего в нем горел огонь желания, непреодолимого влечения к ней. Тристан не хотел поддаваться ему, но как бы там ни было, он хотел обладать этим прекрасным телом.
Де ла Тер поднял руку вверх.
– Леди, это безумие!
Она не ответила.
– Вы слышали, что я сказал?
– Да, я слышала.
– Мне не нужна ваша жертва. Я обещаю, что мы не будем мстить.
– Неужели вы не понимаете? Этого будет недостаточно. Если же мои люди увидят нас вместе, они поймут, что я полностью признала свое поражение и это заставит их также сдаться на милость победителя.
– Леди, пусть будет все так как вы хотите! Ни одна шлюха не отличается ничем от других, ей подобных!
Она смерила его холодным взглядом.
– Не волнуйтесь, мы будем милосердны. Никому не будет причинен вред, – его голос внезапно стал сухим и жестким. – Но имейте в виду, что жена мне не нужна. И как бы дорого это вам не обошлось, замок будет принадлежать мне. Золото и драгоценности, а также запасы провизии будут поделены между моими людьми.
– Когда вы войдете в замок? – спросила она.
– В полдень. Мои люди, естественно будут голодны, и если ваши слова не расходятся с делом, то приготовьте достаточно вина и пищи.
"Девушка явно волнуется, – отметил про себя Тристан. – Это неспроста. Лгунья, ведьма, что же ты задумала?"
Женевьева кивнула:
– Мы будем ждать вас, лорд Тристан. Он снова начал спускаться вниз, но почувствовал на себе ее пристальный взгляд и обернулся. Серебряный луч ночного светила коснулся девушки и сделал ее еще прекраснее, что-то мистическое и жуткое было в ее красоте. Тристан не верил ей, он застал Женевьеву врасплох и окончательно убедился, как она желает отомстить ему.
Это не имеет значения, даже если она заманивает его в ловушку.
– Как вас зовут? – спросил граф.
– Женевьева – лорд Тристан, – ответила она.
Это был достаточно остроумный ответ, чтобы охладить его пыл. Девушка знала, как его зовут, правда в этом не было ничего удивительного, но вот ему нужно было бы знать имена членов семьи лорда Эденби. В ее голосе было столько презрения и сарказма, ее красота была такой холодной, что Тристан даже невольно поежился. Но ведь он победитель!
Гнев вырос мгновенно. Она затеяла опасную игру! Но по-прежнему Тристан желал ее. Несмотря ни на что, несмотря на логику и разум. Он знал, что Женевьева способна на коварство, наверняка она лгала и втайне готовила предательство. Но он все равно желал ее.
Де ла Тер развернулся и подошел к ней. В его взгляде было такое же презрение, но на губах играла легкая усмешка.
Она не отступила, хотя Тристан ожидал этого. Он стоял достаточно близко для того, чтобы хорошо видеть выражение ее лица, нежного и гордого, чтобы ощущать дыхание, видеть, как вздрагивает ее грудь при каждом ударе сердца, он почти слышал его стук. И когда девушка подняла на него глаза, Тристан улыбнулся, ибо увидел, как сильнее и чаще забилась тонкая голубая жилка на ее длинной красивой шее. Он без труда сохранял свою беззаботную улыбку, хотя внутри у него все кипело от гнева.
"Как она самоуверенна! Как настойчиво добивается милосердия и считает, что имеет на него право! А знает ли, эта милая леди, как жестоки и неумолимы бывают победители! Как бывают недоступны никаким мольбам и слезам? Она играет на эмоциях и желаниях, а… Лизетта была убита".
Был ли это гнев? Или это было чем-то еще, ему неведомым? Его сердце застыло, тело горело огнем и дрожало. Но ведь он мужчина, он сильнее ее. Он сможет разорвать шелковую паутину, которой она оплела его.
"Я добьюсь от нее правды" – пообещал себе Тристан.
И от этих мыслей он улыбнулся еще шире, поддразнивая ее.
– Я никогда не совершаю покупки, пока не испробую товар, – и с этими словами Тристан схватил Женевьеву и сжал в объятиях, чувствуя ее злость, ее боль. Он сгорал от желания и в то же время разум его был холоден, как лед. Он наклонился и поймал ее губы своими губами. Тристан слышал звук, который не смог вырваться наружу и остался где-то в глубине ее горла, ощущал, как напряглось хрупкое тело в его руках, ее панический страх. Он чувствовал, как бьется ее бедное сердечко, как она начинает задыхаться. Губы у нее были пьянящие, как хорошо выдержанное вино, но они инстинктивно сжались. "Она вовсе не желала его", – понял Тристан, но как победитель, он проигнорировал этот немой протест. Наконец, под напором его языка, ее губы разжались, и он проник вглубь ее горячего рта. Это взволновало… Такое интимное ощущение…
Девушка все еще отчаянно сопротивлялась ему. Она пыталась оттолкнуть его, освободиться от сильной руки, охватившей ее грудь. Под его пальцами ее сердце забилось еще сильнее, быстрее… Он пробовал и проверял, содрогаясь от волнения и желания, бушевавшего внутри… Ее грудь такая твердая и упругая, она так прекрасно сложена! Хрупкая и женственная, тонкая талия и такие округлые бедра…
Наконец, она высвободила губы и вскрикнула, она забилась в его руках, пытаясь вырваться, яростно отталкивая его, но поняв, что ее попытки бесполезны, затихла. Она уже не пыталась бороться с ним. Она злилась, но больше ничего не предпринимала. Тристан сам оттолкнул ее от себя, чтобы доказать, что она лгала, чтобы выразить ей свое презрение. И… чтобы спасти собственный рассудок. Женевьева дрожала. Ее глаза округлились, губы скривились. Потрясенная, она не могла отвести взгляда от лица Тристана.
– Вы не передумали, миледи? – спросил он пытаясь придать своему голосу безразличное выражение.
Она быстро ответила:
– Нет, милорд.
Он видел, как отчаянно вздымается ее грудь, как дрожат пальцы, которые она то сжимает, то разжимает. Женевьева опустила глаза.
Тристан внимательно смотрел на нее, освещенную лунным светом, пытаясь судить о ней объективно. Ее волосы, такие густые и пышные, были как солнечный луч в середине ночи, но если их напрочь срезать…
Она бы все еще сохранила какую-то часть своей красоты и прелести. Ее кожа, такая чистая и белая, нежная, как лепесток розы. Хрупкого, но совершенного сложения фигура. Прекрасно очерченный рот, слегка припухшие губы… И глаза… Их нельзя было бы назвать ни серыми, ни голубыми. Иногда они влажно и призывно блестели, но порой в их блеске угадывалась сталь хорошо отточенного и готового к бою клинка.
– Ну что ж, в таком случае я полагаю, что вы умеете это делать так же хорошо, как и другие…
Она так явственно вздрогнула, что Тристан едва удержался от смеха. Леди была явно вне себя от гнева. Ну что ж, пусть она злится, он добьется своего. Тристан отвернулся от нее, убежденный, наконец, в том, что она не всадит нож ему в спину.
– Доброй ночи, леди Женевьева, – сказал Тристан. В пятнадцати футах от нее он снова обернулся, ибо не мог отказать себе в удовольствии напоследок отпустить шпильку в ее адрес.
– Миледи?
– Милорд?
– Ваше отношение ко мне… это не совсем то, что я ожидал от вас, особенно после ваших обещаний. – Даже сквозь темноту ночи он разглядел, как вспыхнула от гнева ее лицо. – Изменится ли оно к лучшему? – спросил Тристан насмешливо.
Она заколебалась, затем мягко ответила. Ее голос прозвучал подобно шуршанию шелка, столь соблазнительно… проникая в самую глубину его сердца, Наваждение…
– Я обещаю это, лорд Тристан, – сказала Женевьева. – Я обещаю, что… порадую вас.
Она подняла руку в прощальном жесте и пропала в ночи.
Тристан проследил за ее исчезновением и напомнил себе, что ему следует быть внимательным и осторожным. И еще одно. Она должна сдержать данное слово.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Женевьева не находила себе места от душившего ее гнева. Она нервно шагала по спальне, которая располагалась над главным залом замка Эденби. Подол ее платья развевался, золотистые волосы беспорядочно рассыпались по плечам, руки то и дело взметались в воздух. Она едва сдерживалась, чтобы не перейти на крик.
– О, как он осмелился? Как он осмелился! Он был словно скала, такой язвительный и едкий, такой жестокий и циничный! Какого труда мне стоило держать себя в руках, находясь рядом с ним. Так хотелось выцарапать ему глаза, перерезать глотку, столкнуть его со скалы. О! Я могла сделать это, Эдвина. Клянусь, что я смогла бы это сделать! Проткнуть его мечом насквозь! Тогда бы мы сегодня же избавились от него, но я была такой… такой…
– Милосердной? – предположила ее тетя.
– И униженной! – Женевьева сжала руки в кулаки и судорожно сглотнула. Униженной и оскорбленной и… загоревшейся страстью.
Она ничего не сказала Эдвине о его прикосновении, о том страдании и невыносимой муке, которую она испытала, находясь в его объятиях! Но она не забыла об этом! Это останется с нею навсегда; вкус его губ, ощущение сильных рук, мужского терпкого запаха, крепкого тела… Все это навсегда вошло в ее память. Она на всю жизнь запомнила его лицо. Прекрасное, жестокое, холодное, как лед и в то же время пылающее.
"Прекрати думать об этом", – приказала она себе, но не смогла остановиться. Стоило ей только вспомнить встречу с Тристаном, как она вся начинала дрожать и чувствовала, что ее бросает то в жар, то в холод. Ей хотелось зажать рот рукой, плотно стиснуть губы, забыть об этом, выкинуть из памяти, но…
– Я смогла бы убить его своими собственными руками! – поклялась Женевьева снова, но это был всего лишь шепот, который едва долетел до ее собственных ушей. Она боялась своего врага.
– И чтобы мы тогда делали? Все это так пугает меня. Я так беспокоюсь. Вот если бы он предложил приемлемые условия, – промолвила Эдвина.
– Приемлемые условия! – воскликнула девушка с новой вспышкой гнева. – Условия! Он собирается отторгнуть замок, наши земли и наших людей, и меня в придачу. О каких условиях может идти речь? – Женевьева была вне себя от ярости.
Эдвина вздрогнула и тяжело вздохнула.
– Если бы мы только открыли ему ворота в первый же день. Если бы Эдгар… – Взгляд, брошенный на племянницу, которую она так любила, заставил ее замолчать, не закончив фразы. Женевьева договорила за нее:
– Если бы только отец позволил им войти? – спросила она жестко. – Но теперь отец мертв, мертв и Аксель и многие другие!
– Мы сражались, каждый из нас, будь то мужчина или женщина, помогали оборонять замок от захватчиков. Мы пытаемся сделать то же с помощью хитрости, а это – опасный путь.
– Да, нет более рискованной хитрости, чем та, которую мы задумали, – тихо сказала Женевьева. – Эдвина, я всего лишь подала мысль…
– Да, я знаю, что это план сэра Гая, который тайно влюблен в тебя, но я не могу понять, почему твоя идея превратилась у него в хорошо продуманный план, – Эдвина помолчала, затем добавила, – если только он не хочет приберечь замок и тебя для себя самого.
– Нет, нет, он не способен столь низко воспользоваться смертью моего отца и Акселя! Он не способен на такое! Неужели все наши потери тщетны?
– Я не знаю, я ничего не знаю! – пробормотала Эдвина и устало прикрыла глаза, нервная дрожь пробежала по ее телу.
Она ожидала, что ланкастерцы ворвутся в замок уже сегодня и перережут всех его обитателей. Но этого не случилось, и она вместе с Женевьевой согласилась на план, к осуществлению которого они приступили сегодня вечером. Она ужасно боялась с самого начала.
Победители, как правило, весьма жестоко обходились с непокорными… За свою недолгую жизнь Эдвина была свидетельницей столь многих войн за английский престол, который каждый раз переходил из рук в руки, что уже сбилась со счета.
Генрих VI потерял корону, которую отобрал у него Эдуард IV, эрл Марч. В свою очередь Эдуард утратил корону благодаря собственному приверженцу Варвику, который восстановил на престоле Генриха. Но затем Эдуард снова занял престол и правил страной в относительном мире и спокойствии пятнадцать лет. Но после смерти Эдуарда престол занял Ричард, сместивший принцев, сыновей Эдуарда, павших в Тауэре. Ходили слухи, что они убиты.
Эдгар Эденби был ярым приверженцем Ричарда, который заявлял, что хочет мира для страны, разоренной длительными междоусобицами, оставался он сторонником Ричарда и тогда, когда к стенам его замка подошел Тристан де ла Тер. И теперь за это приходится расплачиваться, а те, у кого меньше гордости, выйдут из этой бойни целыми и невредимыми. Эта внутренняя война всегда была несколько странной, она затрагивала жизнь страны далеко не везде. Земледелие и торговля в отдельных местах процветали, но там, где проносился смерч войны, царили голод и запустение.
И мы будем разорены, внезапно осознала Эдвина.
Она хотела сдаться на условиях победителя. Никаких хитростей, трюков, никакой игры! Она больше не хотела смертей.
Посланник Генриха сказал, что они все могут остаться жить в замке, который теперь будет принадлежать ему. А какие сокровища на земле, какие поместья более ценны, чем жизнь?
– Нам следует просто сдаться, – сказала она пустым голосом.
Женевьева вздрогнула, и на какое-то мгновение Эдвине показалось, что племянница готова согласиться с ней. Она побледнела и схватившись за один из столбов, поддерживающих балдахин над кроватью, Женевьева прикрыла глаза и встряхнула головой. Через несколько секунд, оправившись, она очень тихо сказала:
– Мы не можем. Я поклялась страшной клятвой, что не сдамся никогда.
– Я знаю, – ответила Эдвина, опустив голову, пытаясь смириться с безысходностью. Затем она подняла глаза и слабо улыбнулась Женевьеве, присевшей рядом с ножкой кровати. – Но если бы ты знала, как мне страшно! За Энни, за тебя, за всех нас… Я никогда не видела этого человека вблизи, но когда среди дыма и пламени он возвышается на своем громадном коне, сам такой огромный, непоколебимый, мне чудится, что его взгляд, острый как у ястреба или большого кота, пронзает меня насквозь, и кажется, он уже знает все наши планы…