Мальчик хорошо ел и рос на глазах. У него были темные глаза и волосы, и Кармина радовалась, что он не похож на Джулио. С появлением Орландо время словно перестало существовать: дни плавно перетекали один в другой. Меньше всего Кармина хотела нарушать это неспешное мирное течение жизни, полной запахов грудного молока, младенца, свежевыстиранного белья. После родов Кармине отвели маленькую светлую комнатку во втором этаже, где ее никто не беспокоил.
Она так сильно задумалась, что не заметила, как открылась дверь, и на пороге появился Винсенте. Он выразительно кашлянул, и Кармина быстро обернулась.
Три дня назад Бьянка уехала в Лонтано навестить родителей, и с тех пор всякий раз, когда город начинали окутывать вечерние тени, служанка изнывала от тревоги, однако Винсенте не приходил. Возможно, после женитьбы он решил оставить ее в покое.
- Как твой ребенок? - спросил хозяин, любуясь выемкой между ее грудей, выпиравших из выреза простенькой полотняной блузки.
Заметив его взгляд, Кармина поспешно скрестила руки на груди, но это не помогло: не дожидаясь ответа, Винсенте схватил служанку, резко повалил вниз лицом на сундук, где хранилась одежда, рывком задрал ее юбку и бесцеремонно овладел ею.
Когда Кармина поднялась, ее щеки были мокрыми от слез, но мужчина сделал вид, что ничего не заметил.
- С сегодняшней ночи ты снова будешь спать в моей постели, - заявил он.
- Это место вашей жены, - осмелилась возразить она.
- Бьянка займет его, когда вернется.
- Зачем вам я, если у вас есть она! - в отчаянии прошептала Кармина.
- Бьянка еще слишком неопытна и наивна, а ты уже знаешь, что к чему, - сказал Винсенте, подошел к колыбели и заглянул в нее. - Крепкий парень! Кстати, тебе известно о том, что еще два года назад император подписал кодекс, согласно которому мужчина не обязан заботиться о внебрачных детях?
- Почему он это сделал?
- Чтобы женщины знали свое место.
Когда Винсенте ушел, Кармина опустилась на сундук и разрыдалась. Чудовищная каша, которую она заварила, на ее глазах превратилась в грязь, засосавшую ее по самое горло, в глину, которая пристала так крепко, что ее было невозможно отодрать.
Фелиса доложила хозяину, что к нему пришли, и Винсенте с недовольным видом вошел в гостиную. Там стояла девушка в траурном платье, с черными волосами и глазами. Она была так тонка в талии, что, казалось, ее можно было переломить одной рукой, но в ее взгляде таилась невиданная сила.
Прежде чем задать незнакомке вопрос, мужчина прошелся глазами по ее телу. Он представил, как из-под подола мелькают стройные загорелые ноги, как округлая грудь вздымается в такт взволнованному дыханию. В его дом залетела редкая птица, и Винсенте не хотелось ее спугнуть.
- Что угодно синьорине? - вежливо спросил он.
- Я пришла поговорить с вами.
- О чем?
- Я подумала, вдруг вы сможете мне помочь.
Винсенте смотрел на нее с подчеркнутым вниманием.
- К вашим услугам. Присаживайтесь и рассказывайте.
Он благосклонно улыбнулся ей, но она не ответила, и Винсенте понял, что ее улыбка - дорогой подарок, которого заслуживают немногие. Что она привыкла жечь обидчиков невидимым огнем и колоть такими же незримыми шипами. И с сожалением подумал, что, пожалуй, такая добыча ему не по зубам.
Девушка принялась говорить. У нее был красивый, сильный, мелодичный голос. Она без малейшего смущения смотрела в глаза собеседника.
- Контрабанда?! - Винсенте с притворным изумлением развел руками. - Вы знаете, что это такое? Понимаете, о чем говорите?
- Не совсем.
- Я тоже кое-что слышал об этом, но не более. Я небогатый торговец и не имею дела с тем, что запрещено законом.
Орнелла окинула обстановку гостиной выразительным взором, потом вновь посмотрела на Винсенте.
- Эти вещи ничего не стоят. Просто мишура. Подделка под столичную роскошь. Я сделал это ради своей молодой жены. Она ничего в этом не понимает, - сказал мужчина и заметил: - Жаль, что мне нечем помочь вашему мужу.
- Я не знаю, где мне взять сто франков, - в отчаянии призналась Орнелла.
- Я тоже. Хотя вы можете их получить, если захотите и постараетесь, ибо у вас есть то, что дано не каждому.
- Что именно?
- Красота. И еще что-то такое, что не опишешь словами. Я человек весьма приземленный, но это трогает даже меня. Вам нечего делать в Аяччо. Отправляйтесь на материк. Думаю, там вам улыбнется удача.
- Я смогу найти работу?
- Наверняка сможете. Не удивлюсь, если к вам обратятся с интересными предложениями прямо на пристани.
- Я мало что умею делать, - призналась она.
- Есть вещи, которым не надо долго учиться, - ответил Винсенте и поднялся, давая понять, что разговор окончен. - Почему вы решили, что я занимаюсь незаконной торговлей? Вам кто-то сказал? - как бы между прочим спросил он, провожая Орнеллу к дверям.
- Я слышала, как об этом говорили люди, - просто ответила она.
Мужчина нахмурился. Разумеется, Винсенте Маркато скупал награбленное и отвозил в Тулон, где продавал по выгодной цене. В тамошнем порту у него имелись свои люди, которые оформляли, а нередко и подделывали необходимые документы, за что Винсенте делился с ними прибылью. Скверно, если о нем открыто стали болтать в Аяччо! Пожалуй, придется покинуть город гораздо раньше, чем он собирался это сделать.
Вечером, в постели, Кармина осторожно задала хозяину вопрос, который целый день вертелся у нее на языке:
- Я видела, как сегодня в дом входила девушка. Чего она хотела?
По лицу Винсенте можно было догадаться, что Кармине не стоит лезть не в свои дела и проявлять лишнее любопытство. Однако он все же ответил:
- Она просила о помощи. Ее муж попал в беду, ей нужны были деньги.
- Она их получила?
- Разумеется, нет. За подаянием пусть обращается в церковь. Вместо денег я дал ей совет.
- Какой? - рискнула спросить Кармина.
- Отправиться на материк.
- Что ей там делать?!
- То, чего не приходится делать тебе, пока ты живешь здесь! - рассмеялся Винсенте. - Я имею в виду - делать со многими.
Кармина задумалась. Значит, Дино Гальяни все же женился на Орнелле Санто! Однако она не выглядела счастливой - по-прежнему носила траур, исхудала и немного прихрамывала при ходьбе.
- Что случилось с ее мужем?
- Я не стал расспрашивать - подробности мне ни к чему, - сказал Винсенте и предупредил: - Не говори об этом Бьянке.
- Почему? - вырвалось у Кармины.
Пусть хозяину не было известно об этом, но муж Орнеллы приходился Бьянке родным братом, и она имела право знать о его судьбе! Возможно, Винсенте помог бы Дино, если б знал, что речь идет о его шурине?
- Потому что я так хочу, - заявил мужчина, и в его глазах появилась злоба. - Может, еще расскажешь моей жене о том, что ты со мной спишь!
Кармина испуганно сжалась. Ничто не держит человека так крепко, как сети лжи! Она упросила Бьянку не говорить матери о том, что она живет в доме Винсенте Маркато и что она родила ребенка от Джулио. Девушке чудилось, будто Сандра Гальяни способна внушить своей дочери желание избавиться от гулящей девицы, какой она считала Кармину. Винсенте прав: лучше оставить все как есть. В конце концов у нее имелись веские причины для того, чтобы возненавидеть и Джулио, и Дино, и Сандру, и все семейство Гальяни.
Из дальней комнаты послышался тонкий голосок Орландо. Кармина встрепенулась.
- Мой сын плачет!
- Ладно, иди, - Винсенте зевнул. - Зайди утром - вдруг мне что-нибудь понадобится?
Орнелла не спала всю ночь. Свеча выгорела до самого подсвечника, то же самое случилось со второй, третьей, четвертой. Она смотрела на язычок пламени, дрожащие тени, вглядывалась во мрак за окном, пытаясь решить, что делать дальше. Орнелла вновь убедилась в том, что любовь нельзя измерить ничем, равно как и жертвы, которых она может потребовать. Она также чувствовала, что Винсенте Маркато - неискренний и непорядочный человек, однако он был прав в одном: она ничем не поможет Дино, если останется в Аяччо.
Утром Орнелла сообщила синьоре Кристине и синьору Фабио о том, что уезжает в Тулон, и не стала слушать никаких возражений.
Пересилив себя, Орнелла сняла черное платье и надела синюю юбку, белую блузку и коричневый корсаж из плотного сукна. Когда Корсика стала туманной и бесконечно далекой, она не сдержалась и заплакала. Ветер уносил ее слезы в море, и Орнелла думала, не является ли огромная чаша соленой воды тайным хранилищем человеческой скорби, копившейся в ней с незапамятных времен?
Орнелле казалось, что, покидая Корсику, она не приближается, а отдаляется от Дино, от матери, от Андреа, о чьей судьбе ей так и не довелось узнать.
Осень, зима и весна были полны боли, преодолевать которую ей помогало терпение, а еще - любовь и забота мужа. Он врачевал ее переломы своими нежными прикосновениями, ободряющими словами и ласковыми взглядами. Он заново склеил ее разбитое сердце и внушил ей желание жить дальше.
Тулон произвел на Орнеллу впечатление тревожного, хаотичного города. Она не была уверена, что осмелится в одиночку покинуть порт и углубиться в переплетения улиц.
Шум и резкие запахи казались невыносимыми. Ветер гнал по земле мусор, пыль летела в глаза. Лодки уныло покачивались, постукивая друг о друга деревянными бортами. Вода у причала казалась грязной, небо над головой - выцветшим; размазанные по нему облака были похожи на следы гигантских слизняков. Вокруг сновали толпы народа.
Орнелле чудилось, что на нее вот-вот кто-нибудь налетит, и она рассыплется на мелкие кусочки. Внешне она держалась стоически, между тем ее душа была похожа на открытую рану.
За время плавания на "Доминике" Дино научился сносно говорить по-французски и, дабы скрасить те длинные зимние вечера, которые ему доводилось проводить дома, пытался научить языку и Орнеллу. Она слышала знакомые слова, но не была уверена в том, что поймет собеседника, если к ней кто-нибудь обратится, или сможет с кем-то заговорить.
Когда Орнелле захотелось есть, она попыталась заглянуть в один из портовых кабачков, откуда пахло жареной рыбой, но быстро выскочила обратно, увидев толпу горланящих и пьющих мужчин, которые восседали в глубине прокуренной комнаты на хромоногих стульях.
Наконец она решилась покинуть порт и принялась неловко пробираться вдоль стен домов. Ее задевали и толкали, порой обругивали, один раз она едва не угодила под колеса экипажа. Вся ее дерзость, ловкость и смелость, порожденные жизнью на острове, ни на что не годились в большом городе. К тому же Орнелла еще не вполне окрепла после болезни, и ноги едва несли ее по улице.
Наступил вечер. Улицы окутал бархатный сумрак, по небу рассыпалась горстка звезд. Орнелла инстинктивно свернула в проулок, где горели самые яркие фонари, и очутилась в том самом квартале продажной любви, который некогда посетил Дино.
Муж никогда не рассказывал ей об этом, потому Орнелла не могла понять, откуда здесь взялось столько празднично одетых, точнее полураздетых и ярко накрашенных женщин. В таких городах, как Тулон, бордели открывались в восемь вечера, а закрывали свои двери через два, три или четыре часа после полуночи. Двери эти зачастую выходили прямо на тротуар и отделялись от улицы тонкой занавеской. Ночи в портовых кварталах проходили бурно, рабочие, солдаты и матросы почем зря дубасили друг друга в пивном чаду, потому нередко в дверных проемах мелькали звериные лики вышибал.
Орнелла не знала, снится ли ей страшный сон или она угодила в ад. Пытаясь покинуть странный квартал, она заплутала так, что уже не чаяла выбраться. Она боялась спросить дорогу, шарахалась от мужчин, которые пытались придержать ее за локоть, и провожала изумленными взглядами женщин, которые крутили бедрами, выпячивали груди, улыбались, смеялись, выставляя себя напоказ.
В конце концов усталость, жажда и голод сделали свое дело: в глазах потемнело, и Орнелла упала в обморок прямо возле входа в одно из заведений.
Она очнулась через несколько минут внутри помещения. Яркий свет, отражавшийся в висевших на стене зеркалах, создавал обманчивое впечатление роскоши. На самом деле обивка стульев и кресел местами была протерта до дыр, на столах виднелись следы от пролитых напитков, решетки на окнах заржавели, на полу валялся мусор.
Какая-то женщина с необъятной грудью, затянутая в бархатное платье, с искусственными цветами в пышно взбитых волосах и сильно подведенными глазами протянула Орнелле стакан с водой. Она была не одна: рядом стоял громила с тупым лицом, и толпилось несколько полураздетых девушек, напоминающих стайку ярких бабочек.
Орнелла села и попыталась отползти назад. Бежать было некуда - выход загородили люди. Заметив неподалеку пустую бутылку, она быстро схватила ее и, не раздумывая, ударила о край стола: вокруг блестящим дождем разлетелись осколки, а в руках Орнеллы оказалось опасное оружие.
- Ого! - только и сказал громила, а девушки испуганно защебетали.
- Дайте мне уйти, - твердо произнесла Орнелла.
Хозяйка не поняла ни слова и покачала головой.
- Откуда ты взялась? - сокрушенно промолвила она и спросила у кого-то: - Алонсо уже пришел?
- Да, мадам.
- Позовите его. Пусть он с ней поговорит.
Орнелла продолжала сидеть на полу, сжимая в пальцах осколок, и с опаской разглядывала столпившихся вокруг женщин. Внезапно они расступились, пропуская какого-то человека. Это был бедно, но опрятно одетый черноволосый юноша с тонким смуглым лицом. Он бесстрашно подошел к Орнелле и спросил:
- Кто ты? Как тебя зовут?
Услышав итальянскую речь, она немного успокоилась, к тому же голос юноши звучал спокойно и мягко.
- Орнелла.
- Меня - Алонсо. Дай мне руку!
- Еще чего! - воскликнула она и вдруг заметила, что собеседник - слепой. Взгляд его темных, лишенных блеска глаз был непроницаемым, неподвижным. Казалось, он внимательно смотрит куда-то вглубь себя, хотя на самом деле Алонсо просто чутко прислушивался к тому, что творится вокруг.
Орнелла подала ему свободную руку. Он помог ей подняться и спросил:
- Ты кого-то ищешь?
- Я заблудилась, - сказала Орнелла и призналась: - Вообще-то я не знаю, куда мне идти. Я приехала в Тулон, чтобы найти работу. Мне нужно достать сто франков, чтобы внести выкуп за мужа.
- Откуда ты?
- С Корсики.
- Ты попала сюда случайно, ведь так? Тебя не интересует работа в таком заведении?
Орнелла содрогнулась от отвращения. Почувствовав это, Алонсо повернулся к хозяйке и сказал:
- Эта женщина заблудилась. Она приехала с острова и не знает здешней жизни. Я провожу ее и вернусь.
Хозяйка, вышибала и девушки молча отступили, освобождая проход.
Алонсо уверенно двигался по давно изученной дороге, Орнелла следовала за ним, не выпуская из рук осколка. Постепенно квартал красных фонарей остался позади, ему на смену пришел обычный портовый район, обитаемая окраина Тулона, проще говоря, городские трущобы. Осыпавшаяся штукатурка, полусгнившие доски, запах нечистот, шелудивые собаки, подозрительные личности, шныряющие в темноте, лишь кое-где разбавленной жалкими лужицами света, - видя все это, Орнелла то и дело оглядывалась в поисках неведомой опасности.
- Можешь выбросить то, что держишь в руке, - сказал Алонсо, - тебя никто не тронет.
- Куда мы идем?
- Ко мне.
- Зачем?
- Разве у тебя есть место для ночлега?
- Нет, но с какой стати тебе оставлять меня у себя?
- Об этом я расскажу завтра. Сегодня ты слишком устала, чересчур напугана и взволнована.
Он держался искренне и просто, однако Орнелла была полна недоверия; в голове продолжали кружиться мрачные мысли. Вдруг слепец приведет ее в какой-нибудь притон?
- А я если я не пойду с тобой? Сбегу?
Алонсо остановился.
- Беги куда хочешь, - сказал он. - Ты же знаешь, я не сумею тебя догнать!
Они молча дошли до дома, в котором жил Алонсо. Он снимал комнатушку под самой крышей; в крохотном помещении стояла деревянная кровать, небольшой обшарпанный сундук и два соломенных стула. Здесь пахло сыростью и плесенью. Орнелла огляделась в поисках лампы или свечи, а потом догадалась, что в обители того, кто живет в объятиях вечной ночи, она не найдет ни того, ни другого. Оставался лишь свет луны, падающий в узенькое окошко.
Алонсо пододвинул Орнелле оловянную тарелку, на которой лежал кусок сыра и ломоть хлеба. Налил в кружку воды из кувшина. Потом расправил одеяло, покрывавшее убогое ложе, и сказал:
- Поешь и ложись спать, а я пойду. Мне надо работать.
Его движения были уверенными, спокойными, как голос и выражение лица. Орнелла хотела поинтересоваться, чем он занимается, но передумала. Алонсо обещал, что она узнает об этом завтра, а сегодня у нее и впрямь не осталось сил.
- Где мне спать? На твоей кровати?
- Да. Я приду нескоро. Спи спокойно, я для тебя не опасен. Ты легко сумеешь справиться и не с таким, как я!
- Сколько тебе лет? - спросила она, принимаясь за еду.
- Точно не знаю. Возможно, шестнадцать или семнадцать.
- Как Андреа, - вздохнула Орнелла.
- Кто это?
- Мой брат.
Орнелла открыла глаза поздним утром, разбуженная грохотом какой-то повозки. По низкому потолку протянулись длинные бледные тени. Под крохотным окошком убогой каморки ворковали голуби. Пахло старым деревом и свежим хлебом.
Алонсо сидел рядом на стуле и, очевидно, ждал, когда она проснется. Чутко уловив движение, он улыбнулся одними губами.
Орнелла села. Она всю ночь проспала в одной позе, и тело затекло, онемело, но голова была удивительно ясной, нерешительность и страх испарились.
- Спасибо, - сказала она, проведя рукой по лицу и волосам.
- Ты выспалась?
- Да. Зато ты - нет.
- Я не привык много спать и не нуждаюсь в долгом сне.
- Ты обещал сказать, зачем привел меня сюда.
- Чтобы ты отдохнула, чтобы с тобой не случилась беда.
- Только поэтому?
- Нет.
После того, как Орнелла умылась, причесалась и позавтракала, Алонсо промолвил:
- Когда я услышал твой голос, мне показалось, что ты умеешь… петь.
Она вздрогнула.
- Как ты догадался?
- Потому что я умею слышать сердцем, - загадочно произнес он. - Бывают голоса усыпляющие, вкрадчивые, как шелест ночного дождя, отчаянные и резкие, будто вой зимнего ветра, безжизненные и слабые, словно шорох опавшей листвы, или полнокровные, бурные, точно шум моря. И только изредка встречаются такие, что хочется воскликнуть: "Это голос жизни!".
- Я разучилась петь, - ответила Орнелла.
- Неправда. Думаю, для тебя разучиться петь - все равно что перестать дышать.
- Что ты обо мне знаешь!
- Ничего не знаю, но многое чувствую. Расскажи о себе.
- Зачем?
Орнелла поднялась с места и вдруг увидела то, чего не заметила раньше: гитару, слегка поцарапанную, но настоящую гитару с шестью тускло поблескивающими струнами.
- Так ты музыкант?
- Я играю в портовых кабачках и борделях, - ответил Алонсо и добавил, предупреждая вопрос: - Потому что больше негде. И мне давно хотелось найти человека, с которым я бы мог выступать.
- Зачем тебе кто-то еще, если ты умеешь играть?
- Публике нравится разнообразие.
- Неужели тебе приятно угождать людям, которые…