- Ты не поверишь: недалеко от Парижа. Чтобы сдержать обещание и успеть вовремя, я должен выехать утром.
- А я?
- Вернешься на Корсику к синьору Фабио и синьоре Кристине. Они тебя примут. Я постараюсь присылать тебе большую часть жалованья.
Она упрямо тряхнула волосами.
- Я поеду с тобой.
- Куда? В лагерь?
- В Париж.
Орнелла охотно вернулась бы на Корсику, но не одна, а с ребенком, зачатым в эту ночь, однако доктор Росси не оставил ей надежды. Возможно, он ошибался, говоря, что она не сможет иметь детей, и все же она опасалась, что жизнь на острове в доме пожилых супругов станет трагедий бесплодного ожидания и тягостного одиночества.
Дино смотрел на нее во все глаза. "Жена должна следовать за мужем" - это не про корсиканских женщин. Корсиканка обязана оставаться дома, верно ждать и мужественно терпеть лишения, которые выпадут на ее долю в отсутствие мужчины.
Они долго спорили. Все, что было связано с театром, представлялось Дино балаганом, приютом разврата. Орнелла тоже ничего не знала про театр и Париж, но продолжала упорствовать. Она сумела соблюсти себя среди публичных женщин, сможет выстоять и на подмостках сцены!
- Я понимаю, что, женившись на мне, ты ожидал, что я стану слушаться тебя и…
- Вот уж чего я не ждал, Орнелла Санто, так это того, что ты будешь подчиняться мужу! - со смехом прервал Дино.
Орнелла знала, что жизнь, как море, полна приливов и отливов: то что-то неожиданно приносит, то уносит навсегда. Порой человека окружает райский сад, а порой - бессмысленный мир, в котором вещи кажутся искаженными, а прежде казавшиеся бессмертными чувства теряют свое значение. Она догадывалась, что сегодня они с Дино покинут последнюю гавань, связывающую их с прошлым, и отправятся в путешествие в новую жизнь.
В конце концов они решили, что Орнелла сядет в дилижанс и проводит Дино до лагеря, а там будет видно. Вспомнив об Алонсо, она рассказала мужу, чем обязана слепому юноше, и с надеждой спросила:
- Возьмем его с собой? Мне страшно оставлять его здесь.
Дино пожал плечами.
- Как скажешь. Если он согласится…
Алонсо не согласился, напрасно Орнелла уговаривала и убеждала.
- Может, ты правда поедешь с нами? - поддержал ее Дино, не вполне уверенный в том, что они смогут взвалить на себя такую обузу.
- Нет. Париж слишком велик для меня, - ответил Алонсо и обратился к Орнелле: - Возможно, когда-нибудь ты вернешься в Тулон в блеске славы и подашь бедному музыканту несколько су!
Она не выдержала и расплакалась. Однако прощание было недолгим. Дино торопил жену, чтобы успеть к назначенному сроку. Впереди их ждал Париж.
Впервые очутившись в столице, Джулио Гальяни прилагал все усилия к тому, чтобы в нем ненароком не распознали незадачливого провинциала, не подозревая, что Париж - город, где большинство людей увлечено только собой.
Получив желанный отпуск, он поехал бы на Корсику, если б ему было чем похвастать перед жителями Лонтано, однако он до сих оставался одним из сотен тысяч безымянных солдат наполеоновской армии.
Вместо родины Джулио дерзнул отправиться в Париж, а все потому, что он продолжал верить в свою звезду, в то, что некое стечение обстоятельств поможет ему проложить путь к успеху.
Широкие улицы в районе Дома инвалидов обрамляли высокие деревья, на бывших огородах близ Военной школы был разбит плац для парадов и учений, названный Марсовым полем. Над Сальпетриер вилась голубоватая дымка вечернего воздуха, красивые здания на левом берегу Сены сверкали в свете заходящего солнца.
Совсем иное Джулио видел на окраине предместья Тампль, где ему пришлось остановиться. Эти кварталы больше напоминали деревню. Улицы были покрыты грязью, представлявшей собой смесь помоев, нечистот, глины и лошадиного навоза и местами доходившей до щиколоток. Прохожие прилагали немало усилия для того, чтобы не быть забрызганными с головы до ног проезжающими повозками. Женщины перепрыгивали через лужи, беззастенчиво приподнимая подолы: Джулио не раз видел их чулки и даже подвязки.
Хотя он решил экономить скудное солдатское жалованье, однако, приехав в Париж и сняв комнату в дешевой гостинице, прежде всего велел приготовить ванну. Стенки большой жестяной лохани позеленели, воду принесли едва теплую и мутноватую, но все же Джулио старательно вымылся с головы до ног и попытался хотя бы немного почистить потрепанный и выцветший мундир.
Он шел по улицам с гордо поднятой головой, словно желая продемонстрировать заносчивым парижанам свою корсиканскую гордость, которая стоила больше любого золота.
Джулио с трудом отыскал дом полковника де Сент-Эньяна и осторожно позвонил. Ему открыл ливрейный лакей с таким надменным выражением лица, словно служил во дворце самого императора.
- Что вам угодно? - спросил он, опуская обращение "сударь".
- Мне необходимо видеть полковника де Сент-Эньяна.
- Вы хотите сказать, генерала?
Джулио на мгновение растерялся, но после уверенно подтвердил:
- Да.
- Прошу вас представиться.
- Меня зовут Джулио Гальяни.
- Господина нет дома. Я спрошу у мадам, - холодно произнес лакей и исчез, оставив посетителя на улице.
Джулио решил, что попал в крайне неудобную ситуацию. Он подумывал уйти, но тут дверь вновь отворилась, и показалось кислое лицо все того же лакея.
- Мадам приказала провести вас наверх.
Джулио поднялся по устланным коврами ступенькам и очутился в маленькой прихожей, где стояли две жардиньерки в виде бронзовых алтарей, на которых громоздились большие вазы с букетами роз. Из соседней комнаты доносилась музыка и веселые голоса. Джулио было неловко от того, что на нем потрепанная полевая форма и тяжелые, забрызганные грязью сапоги.
Дверь отворилась, и появилась, по-видимому, хозяйка дома. Сначала Джулио решил, что ей немногим за двадцать, но потом понял, что ошибся по крайней мере на десяток лет. Женщина обладала стройной фигурой, а следы возраста на лице скрывал толстый слой пудры и румян.
Он коротко, по-военному поклонился и назвал свое имя.
- Джулио Гальяни? Я Амалия де Сент-Эньян. Мне доложили, что вы хотите увидеть моего мужа? Он в отъезде. Вернется через несколько дней. Может быть, я сумею вам помочь?
Джулио растерялся. Не мог же он сказать: "Я спас ему жизнь и явился для того, чтобы получить благодарность!".
- Господин полковник, то есть генерал приглашал меня зайти, если я окажусь в Париже, - пробормотал он, кляня себя за глупую самоуверенность и неоправданную дерзость.
Хозяйка склонила голову набок, и в ее ушах задрожали сережки.
- Не вы ли тот самый солдат, который вынес моего супруга с поля боя, рискуя собой?
Джулио смутился.
- Не совсем так, но…
- Вы итальянец? - перебила она.
- Корсиканец.
- О! - промолвила она, слегка отступила назад и добавила: - В моем доме гости, прошу вас присоединиться к нам. Не беспокойтесь, у нас все запросто.
Амалия де Сент-Эньян любезно улыбалась и вместе с тем смотрела странным, пристальным, сосредоточенным взглядом. У нее были яркие голубые глаза, пронзенные черными точками зрачков. Светло-рыжие волосы окружали нежное лицо золотистым нимбом. В диадеме, словно капли росы на солнце, сверкали прозрачные камни.
На ней было платье из плотного белого атласа с золотой вышивкой, оставлявшее отрытым руки и верхнюю часть груди. Она очаровательно кутала голые плечи в изящную шаль с пышными кистями, свисающими почти до пола.
Джулио не знал, что когда император привез в подарок жене шаль из тончайшего кашемира, все парижские дамы бросились скупать такие же. Не ведал он и того, что революция пробудила во французских женщинах интерес к политике, к новым веяниям, ко всему, что творилось вокруг. Теперь они создавали салоны, верховодили в дискуссиях, участвовали в различных увеселениях.
Войдя в комнату, Джулио был ослеплен обилием огней, отражавшихся в больших напольных зеркалах и полированной мебели красного дерева с бронзовыми накладками. На мягких диванах сидели мужчины в бархатных кафтанах и женщины, чьи легчайшие одеяния были скреплены на плечах драгоценными камеями.
- Прошу внимания! - Амалия захлопала в ладоши. - Я хочу представить вам нового гостя, причем почетного гостя: это Джулио Гальяни. Он корсиканец, как и наш император, но это еще не все. В сражении при Ауэрштедте Джулио спас жизнь моему мужу, генералу де Сент-Эньяну!
Мужчины и женщины повернули головы и смотрели на него, как на диковинку.
- Прошу садиться, - пригласила Амалия. - Вы, наверное, голодны? Сейчас Жак принесет приборы и подаст ужин.
Джулио в самом деле был голоден, но старался не показать этого. Ему не были известны происхождение и названия многих блюд, он не знал, как пользоваться некоторыми приборами, и по-прежнему стеснялся своего мундира и сапог.
После того, как гости выпили за здоровье генерала и его спасителя, речь, конечно, зашла о войне.
- В скольких сражения вы участвовали? - с интересом спросила Амалия у Джулио.
- В четырех крупных, а еще во множестве мелких стычек.
- И ни разу не были ранены?
- Лишь однажды и то - легко.
- Должно быть, потому, что вы - настоящий герой!
"Я не герой, - подумал Джулио, - просто, не в пример иным, не лез под пули".
- Говорят, корсиканцы рождаются с оружием в руках?
- Скорее, оружие становится их третьей рукой.
- Вы боитесь смерти?
- Кто ее не боится, легко и быстро погибает, - подумав, ответил Джулио. - Хотя мы редко думаем о жизни и смерти, когда идем в бой. Главное - это победа, а она не всегда сочетается с тем или с другим.
- Любопытные высказывания, - заметил один из мужчин, вступая в беседу. - Вы можете рассказать о вендетте? Отчего корсиканцы столь привержены этому дикому обычаю?
Джулио пожал плечами.
- Мы обречены исполнять роль, назначенную судьбой. Я не знаю, откуда взялся этот обычай, однако тот, кто ему не следует, становится изгоем.
Все согласно закивали.
- Да, да, судьба! Недаром император постоянно о ней говорит.
- Должно быть, вы боготворите Наполеона! - подала голос хорошенькая женщина, и Джулио повернулся к ней.
- Корсиканцы служат не людям, а принципам.
Когда он произнес эти слова, раздались возгласы:
- Как это правильно! Если бы все рассуждали так!
Джулио оказался в центре внимания, тогда как Амалия почти не принимала участия в разговоре. Она наблюдала за молодым солдатом со снисходительной улыбкой, в которой сквозила ирония.
Когда один из гостей открыл пеструю эмалевую крышку массивных часов и сказал, что ему пора уходить, Джулио решил последовать его примеру. Он не успел откланяться: Амалия вышла в соседнюю комнату и вернулась с туго набитым кошельком.
- Это вам, - сказала она. - Жаль, что моего мужа нет дома. Позвольте отблагодарить вас вместо него!
Джулио замер. Не то чтобы он не нуждался в деньгах, даже очень нуждался, однако он явился сюда затем, чтобы получить нечто большее, чем деньги. Он знал, что какая бы большая сумма не лежала в этом кошельке, он потратит ее, и ничего не останется. К тому же ничто не может оскорбить гордость корсиканца больше, чем денежный подарок! Об этом говорил еще Леон, а он заблуждался далеко не всегда.
В его взгляде блеснул холод. Он выпрямился и произнес, не обращая внимания ни на слова Амалии, ни на протянутый кошелек:
- Разрешите вас покинуть. Я приходил затем, чтобы узнать, как здоровье генерала: ведь я оставил его тяжелораненого в полевом госпитале. Я был рад узнать, что он находится в добром здравии.
Поклонившись собравшимся, Джулио повернулся и вышел. Амалия последовала за ним.
- Кажется, я вас обидела! - сказала она.
Хотя в голосе женщины звучало искреннее сожаление, Джулио решил, что не станет ее щадить.
- Кошельки, сударыня, раздают лакеям, а я - солдат армии императора Наполеона!
- К сожалению, я отвыкла от того, что среди нас остались люди, признающие, что на свете существуют вещи важнее денег! Вы правы: нельзя болеть золотом, позволять ему овладевать собой, ибо тогда оно поглотит вашу душу! Прошу вас простить меня и пожаловать к нам завтра! Благодаря вашему присутствию вечер прошел необычно; надеюсь, вы тоже получили некоторое удовольствие?
- Боюсь, моя солдатская форма не слишком уместна среди роскоши вашего дома, - сухо проговорил Джулио.
- Это не имеет значения. Хотя на вас в самом деле гораздо лучше смотрелся бы офицерский мундир. Почему бы вам не поступить в Военную школу?
- Туда принимают только дворян.
- Всегда можно найти лазейки! - Амалия произнесла это так, словно делала намек или давала обещание.
Джулио решил, что пора ответить любезностью на любезность, и сказал:
- Вы вовсе не такая высокомерная и чопорная, какой ожидаешь увидеть супругу генерала. Сперва я вообще подумал, что вы его дочь!
Комплимент был дерзким, однако женщина рассмеялась.
- Неужели? Как мило! Так вы придете завтра?
Он поклонился.
- Да, сударыня.
Он в самом деле пришел и продолжал приходить каждый вечер, а однажды Амалия сказала:
- Завтра приезжает мой супруг. Я встречу его за городом. Буду рада, если вы согласитесь меня сопровождать. Для Жиральда этот будет приятный сюрприз!
Джулио удивился. Хотя после первого вечера Амалия держалась с ним очень ласково и любезно, он совсем не рассчитывал стать другом семьи де Сент-Эньян!
- Хорошо, сударыня.
- Где вы остановились?
Он ответил.
- Я заеду за вами в десять утра.
На следующий день Джулио проснулся, когда на небе едва начали тускнеть звезды, и распахнул окно. Над городом вздымались остроконечные колокольни, длинные кирпичные колоннады труб. Пахло гарью, нечистотами, пылью.
Оглядев комнатку с ободранными стенами и колченогой мебелью, он тяжело вздохнул. Отпуск заканчивался, через несколько дней ему придется вернуться в полк.
Хотя деньги были на исходе, Джулио снова попросил ванну и, приняв ее, принялся разглядывать себя в осколок зеркала. В глубине серых глаз мерцали золотистые точки, волосы лежали красивыми волнами, гладкая кожа была покрыта ровным загаром, зубы сверкали, как жемчуг. И все же его внешность, молодость, сила не приносили ему никакой пользы. Возможно, он был неправ, отказавшись от денег Амалии де Сент-Эньян? Роскошь ее салона вызывала в нем завистливую злобу, но он был вынужден скрывать свои чувства и разыгрывать бедного, но благородного и бескорыстного корсиканца.
К его досаде, Амалия приехала раньше назначенного времени и поднялась к нему в комнату. На ней было шелковое платье лилового цвета и зеленый бархатный спенсер. В руках она держала расшитый пайетками ридикюль. На ногах женщины красовались атласные туфельки, явно не предназначенные для ходьбы по грязным улицам.
- Было бы лучше, если б вы подождали в экипаже, - сказал Джулио, скрывая раздражение.
Гладкий лоб Амалии прорезали морщинки. Она нервно сжала руки и прошлась по комнате.
- Полагаете, я не знаю, что такое бедность? Вам трудно представить, что были вынуждены пережить парижане во времена революции! День ото дня мне приходилось наблюдать гибель мира, в котором я родилась и выросла. Люди падали от голода прямо на улицах, падали и умирали. Хлеба выдавали полфунта на день, мера картофеля стоила тридцать пять ливров, а человеческая жизнь - и того меньше. На каждой площади стояла гильотина, там ежедневно казнили толпы народа! Подумать только - всего тринадцать лет назад мы думали, что никогда не выберемся из этого кошмара, - отрывисто проговорила она и вдруг улыбнулась очаровательной, обезоруживающей улыбкой: - Правда, тогда я была молода!
- Вы и сейчас молоды, - заметил Джулио, добавив комплимент, который слышал в ее салоне: - И прекрасны, как греческая богиня!
Амалия рассмеялась, и ее щеки порозовели.
- Зато потом, - сказала она, - наступила эпоха веселья! Мой муж был в армии, а мы… мы сходили с ума! Вечерами посещали балы, а ночами танцевали на могилах, повязав на шею красный шнурок! Мы воспевали культ смерти и вместе с тем как никогда ценили жизнь. То было время оргий - порядочная женщина могла запросто отдаться любому незнакомцу! Хотя на самом деле все мечтали о великой бессмертной любви!
Джулио слушал с нескрываемым интересом, гадая, в какой степени эти слова относятся к ней самой. Юноша задавал себе вопрос: что будет, если он сожмет ладонями эти хрупкие фарфоровые плечи и вопьется губами в этот нежный рот? Наверняка благосклонности такой женщины можно добиться лишь неистощимым терпением, бесконечными усилиями и искусными уловками.
Амалия была значительно старше его, но это не смущало Джулио. Он не чаял овладеть настоящей француженкой, парижанкой. По приезде у него возникла мысль купить проститутку, и он непременно сделал бы это, если б не вспоминал ужасные случаи заражения неизлечимыми и грязными болезнями, о которых толковали солдаты.
Джулио и Амалия спустились вниз и сели в крытый экипаж. Карета тронулась с места и понеслась по улицам, подпрыгивая на ухабах и разбрызгивая грязь. Казалось, кучер намеренно погоняет лошадей, стремясь поскорее покинуть убогие кварталы.
- Прежде я думала, что все корсиканцы смуглы, темноглазы и черноволосы, но теперь вижу, что ошибалась, - помолвила женщина, удобно устроившись на бархатном сиденье. - И мне нравится, что вы - другой.
Вскоре карета выехала на широкие мощеные улицы. Джулио с любопытством смотрел в окно. Он с детства привык видеть бесконечную водную гладь, чистый горизонт, здесь же повсюду высились здания, не оставлявшие ни клочка голой земли.
Стоял пасмурный день, вместо дождя в воздухе сеялась унылая серая морось. Солнце, едва видное сквозь облака, заливало город безжизненным матовым светом.
- Я ощущаю себя покинутой, - вдруг сказала Амалия.
Джулио повернулся к ней. Что она имеет в виду? С минуту они смотрели друг на друга, глаза в глаза, потом он протянул руку и легонько сжал пальцы женщины.
- Вы так красивы! Такая женщина не может чувствовать себя одинокой.
Он затаил дыхание, ожидая ответа. В определенном смысле Джулио был совершенно неопытен, он никогда не ухаживал за парижанками, тем более за светскими женщинами, и боялся показаться навязчивым и грубым.
Амалия не отняла руку, более того, одарила его благосклонным взглядом, в котором он прочитал готовность к продолжению отношений, желание других, более смелых ласк.
Джулио потянулся к ней губами - она не отстранилась. Целуя ее, он провел руками по гладкому шелку платья, коснулся кружевного чулка, потом - голой ноги и бедра. Кожа Амалии была гладкой и теплой, а ее сокровенная плоть - мягкой и сочной. Джулио задрожал, теряя голову, и принялся расстегивать ее спенсер. Амалия не мешала; она закрыла глаза и вцепилась пальцами в его пояс. Разделавшись со спенсером и обнажив грудь женщины, Джулио мягко разжал ее руку и несколькими движениями освободился от лишней одежды.