Глава 5
Винтер исполнилось одиннадцать лет, когда ее дальний кузен, Конвей Бартон, в сопровождении уже известного нам дяди Эбенезера посетил Уэйр.
Сэр Эбенезер становился старым и его контакты с Индией с годами ослабевали. Однако его влияние в этой стране было еще достаточным, чтобы помочь продвижению племянника, и старый лорд Уэйр, узнав, что молодой человек получил хорошо оплачиваемый административный пост в только что аннексированном районе, граничащем с Оудом, выразил желание встретиться с ним и попросить его разобраться в деле с недвижимостью семьи Баллестерос, которое могло быть решено только кем-то из родственников, находящимся в Индии.
Конвею Бартону в это время шел тридцать седьмой год и он обладал еще довольно привлекательной внешностью. Несмотря на намечающуюся тучность, он был достаточно высоким, чтобы казалось, что он имеет скорее мощное телосложение, чем избыточный вес, а его белокурые волосы и голубые глаза казались немного более светлого оттенка, чем они были на самом деле, благодаря загорелой коже, как у всех, кто только что прибыл с Востока. Он был честолюбивым человеком, не слишком щепетильным там, где затрагивались его амбиции, легким в общении и превосходным мнением о своих собственных способностях.
Граф, хозяин Уэйра, всегда считал, что хорошо разбирается в характерах и людях, однако ко времени их встречи он был достаточно стар и утомлен жизнью, поэтому его суждение могло быть ошибочным: его взгляд также потускнел, и ему не только не удалось отметить признаки слабости и рассеянности, которые уже отчетливо читались на лице Конвея Бартона, но он, к несчастью, чем-то напомнил ему Джони. Возможно, память или ухудшающееся зрение сыграли с ним злую шутку, а может быть, решающую роль сыграли белокурые волосы и светлые глаза на загорелом лице. Какая бы ни была причина, однако впечатление осталось, и оно исказило суждение старого Эрла. Ему очень пришелся по душе племянник зятя, он доверил ему поручения по делам Винтер и, когда сэр Эбенезер уехал, он заставил молодого человека продлить свой визит.
Именно во время этого визита некая идея пришла в голову мистеру Бартону, который уже был знаком с историей Винтер и теперь впервые услышал рассказ о ее владениях и недвижимости. Он осознал, что этот болезненный с виду и не производящий благоприятного впечатления ребенок мог бы когда-нибудь стать наиболее подходящей партией для какого-нибудь честолюбивого человека. Отсюда был всего один небольшой шаг до осуществления идеи Конвея Бартона занять место будущего мужа. Чем больше он обдумывал эту идею, тем лучше все вырисовывалось. Ему было всего тридцать шесть лет, и он вполне мог позволить себе подождать лет шесть или десять, если потребуется, однако если только он будет уверен в исходе дела.
Мистер Бартон тщательно разрабатывал план. В настоящий момент только немногие могли проявить интерес к судьбе англо-испанской сироты, но, определенно, наступит момент, когда вереница титулованных охотников за приданым потянется представляться в Уэйр, и тогда мистеру Конвею Бартону мало что удастся предложить в сравнении с другими более подходящими соискателями руки такой наследницы. Следовательно, нужно укрепить свои позиции заранее. Мистеру Бартону не понадобилось много времени досконально выяснить положение Винтер в Уэйре, и теперь он использовал этот удобный случай.
Судьба благоволила ему, так как он приехал с Востока - из Индии, Земли Обетованной. Он поговорил однажды с Винтер об этой стране, слегка приукрасив действительность, и заметил ее внезапное оживление. С этого времени он изменил свой тон и говорил об Индии так, как никогда и не думал о ней. Его личное мнение о стране и ее жителях было невысоким (он имел в виду низкую бытовую культуру и варварство в стране, нецивилизованность и низменность ее обитателей). Однако он быстро понял, что в Индии можно сделать себе состояние, и все свои помыслы направил именно на это.
Мистер Конвей Бартон начал разговаривать с одиннадцатилетней Винтер о жизни в Индии, описывая фантастические красоты, которые были по большей части плодом его фантазии. Индия, по его рассказам, была населена восточными королями и королевами, которые разъезжали на белых слонах, украшенных золотыми попонами, и жили в сверкающих красочных дворцах из белого мрамора на земле, где всегда светит солнце, а сады полны цветов, фонтанов и экзотических фруктов: все это так во многом совпадало с туманными воспоминаниями Винтер, что она слушала с восторгом.
Помимо ее прадеда и Беды, никто в Уэйре не брал на себя труда уделить ей немного внимания и доброты, а этот высокий, золотоволосый человек был добр к ней, заметил ее, разговаривал с ней, хвалил ее. Она нашла его замечательным, и граф, довольный, что его любимица проявила такое расположение к человеку, который ему так понравился, принял это как подтверждение правильности его собственных ощущений.
- Дети и собаки, - сказал старик, повторив банальность так, как если бы он сам придумал ее, - они все всегда чувствуют. Невозможно обмануть собаку, как невозможно обмануть и ребенка.
Конвей Бартон покинул Уэйр, получив настойчивое предложение еще раз приехать туда; и это случилось во время его последнего визита, когда он заговорил с Эрлом о Винтер. Он все тщательно обдумал и подбирал слова с большой осторожностью. Он очень привязался к девочке, однако сейчас возвращается в Индию на следующий срок, на восемь-десять лет, и когда наступит вероятность его возвращения, Винтер уже будет молодой женщиной. Он намекнул весьма деликатно, что поскольку он сам уже не так молод, а жизнь не вечна, то, если с ним случится нечто - э-э-э… - непредвиденное, то бедняжка Винтер останется на попечении леди Джулии, с которой девочка, как оказалось, не испытывает взаимных симпатий. Он понимал, конечно, что о формальном обручении с девочкой-школьницей не может быть и речи, однако ему хотелось бы надеяться, что по возвращении с Востока он мог бы с разрешения и одобрения лорда Уэйра сделать юной леди предложение в качестве возможного претендента на ее руку.
Мистер Бартон очень долго распространялся по этому поводу - все было хорошо сформулировано и рассчитано таким образом, чтобы оставить, по возможности, наилучшее впечатление - и старый Эрл был очень тронут. Он всегда знал, что Джулия недолюбливает дочь Сабрины и не питал никаких надежд на то, что после его смерти она будет либо добра, либо внимательна по отношению к ребенку. Ему было уже восемьдесят шесть лет и это - хотя он очень надеялся достичь столетнего рубежа - был сверхзрелый возраст для мужчины; очень немногие, достигшие его, могли рассчитывать на большее, чем просто рассматривать каждый прожитый месяц жизни как подарок, предоставленный временем, а не полученный по праву.
Лорд Уэйр иногда приходил в волнение, когда, проснувшись после недолгого старческого сна, думал о будущем Винтер. Может ли он доверить Джулии заботу о ней, когда его не станет? Он очень сомневался в этом. Все, о чем Джулия заботилась в этом мире, была ее хорошенькая, но пустая дочка и она сама, холодная и тщеславная, и на нее нельзя было положиться в том, что она защитит Винтер от охотников за приданым или мужчин с клеймом Денниса Аллингтона - мотов, распутников или азартных игроков. Теперь появился выход из всех этих затруднений. Замечательный молодой человек, напомнивший ему собственного, давно потерянного Джони, такой благоразумный и уравновешенный и так понравился самой Винтер он был, без сомнения, самым подходящим человеком, чтобы позаботиться о своей маленькой подопечной. Выйдя замуж за него, она оказалась бы в безопасности, а с ее расположением к нему она тоже могла бы быть счастлива, у него были все основания полагать, что ее детская привязанность с годами будет расти, а не уменьшаться.
Мысль, что Бартон вернется через несколько лет в Англию и только тогда будет просить руки Винтер, графа очень огорчила - к тому времени он вполне может умереть. Он вспомнил, как в его далекой юности детей часто объявляли помолвленными в очень раннем возрасте. А так как сам он не мог рассчитывать прожить достаточно долго, будущее Винтер должно быть гарантировано именно сейчас.
Загоревшись этой идеей, граф послал за Хантли и объяснил ему свое желание. Хантли засомневался, однако Джулия неожиданно поддержала графа, и, убежденный своей женой, он согласился, что помолвку между Винтер и Конвеем Бартоном следует признать всей семьей, хотя это, естественно, сугубо частное дело, решение которого определится в течение последующих нескольких лет.
Винтер была приглашена в комнату своего прадеда, ей объяснили ситуацию, и ее будущее было решено. Ей казалось, что с ней произошла самая чудесная вещь на свете, так как для одиннадцатилетнего ребенка возраст ее прадедушки был буквально пугающим. С момента смерти ее известных дяди Герберта и тети Шарлотты она жила в ежедневном страхе, что он тоже может умереть, и когда это случится, она и Беда останутся одни и совсем без друзей. Но сейчас дорогой мистер Бартон, который был так добр, как сам прадедушка, позаботится о них, и они не останутся совершенно одни в Уэйре. Он мог бы приехать за ними и забрать их отсюда назад, в ту золотую Землю обетованную, воспоминания о которой он снова разбудил в ней. Прочь от дракона с холодными глазами и с холодным сердцем, который именовался кузиной Джулией!
По желанию графа был составлен официальный контракт о помолвке, в котором он в качестве законного опекуна девочки дал свое согласие на возможный брак его подопечной с Конвеем Бартоном, и мистер Бартон отчетливо и аккуратно подписался своим именем собственной рукой под детской подписью Винтер. Этот контракт был оформлен по настоянию самого графа, он являлся его волеизъявлением и предусматривал, что в случае его смерти Конвей Бартон немедленно затребует свою невесту при условии, что она достигнет возраста, разрешающего бракосочетание.
На той же неделе, чуть позже, поверенные Эрла прибыли в Уэйр и составили различные официальные документы, к которым Винтер, как несовершеннолетний подросток, не имела отношения; ее прадед подписал их за нее. А в тот день, когда он покидал Уэйр, Конвей подарил ей кольцо.
Это была маленькая вещица, годящаяся по размеру для тонкого пальчика, но все же великоватая для детской руки Винтер. Скромная маленькая безделушка (мистер Бартон знал, что леди Джулия строго запретила что-либо более ценное), состоящая из маленькой жемчужины, вставленной в простое золотое колечко.
- Ты еще не можешь носить его на нужном пальце, - сказал Конвей Бартон, надевая его на средний палец правой руки Винтер, - но сейчас это только подарок на память. Однажды, когда ты вырастешь, я надену туда другое кольцо - самый яркий бриллиант, который я смогу найти для тебя в Индии. Ты должна быстро расти и не забывать меня все эти годы.
Ребенок обхватил его шею своими тонкими ручками в крепком объятии:
- Забыть вас? Неужели я бы смогла!? Я люблю вас больше, чем кого бы то ни было, за исключением прадедушки и Беды. Вы такой хороший и такой добрый, а я буду стараться и вырасту так быстро, как только смогу.
Конвей Бартон ободряюще похлопал ее, освободился из ее объятий и уехал прочь.
Он выглядел самодовольным и вполне удовлетворенным самим собой. Он всегда знал, что ему повезет, но такое счастье - такое невероятное везение - это сама судьба подбросила ему шанс приобрести огромное состояние таким несложным путем, а также дала голову, чтобы воспользоваться этим. Его довольная улыбка сменилась раздражением: на груди его безупречного костюма для верховой езды было пятно от джема. Отвратительно. Винтер, должно быть, ела хлеб с джемом. Он достал носовой платок из кармана брюк и начал им вытирать пятно, напустив на себя выражение крайнего отвращения. Конечно, было обидно, что она была таким тощим и непривлекательным созданием: сам он предпочитал полных красавиц, а его суженая с виду не обещала превратиться во что-нибудь более стоящее, чем простенькая, худосочная девица. Однако невозможно в этой жизни иметь все сразу. Что же касается поездки с ней в Индию, он не имеет никакого намерения делать подобные глупости. За шесть, самое большее за семь лет, он уйдет в отставку со своего поста, вернется и женится на ней. Как только ее состояние окажется у него в руках, ему не надо будет больше притворяться - он будет вести привольную и роскошную жизнь, и он не видит никаких причин, почему бы богатому и благоразумному человеку, пусть даже женатому на некрасивой жене, не продолжать наслаждаться прелестями жизни. Конвей Бартон принялся напевать что-то веселое: у него были причины быть довольным собой.
Винтер носила свое кольцо ровно два дня. За это время оно соскакивало и падало у нее с пальца раз двадцать, и Сибелла презрительно заметила, что это дрянная мишура и что она сама никогда бы не стала носить такую дешевую безделушку. Их гувернантка не разрешила носить его во время школьных занятий, а когда оно, надетое во время верховой езды под кожаную перчатку, врезалась ей в палец, Винтер отказалась от дальнейших попыток и, нанизав его на узкую ленту, отныне носила его на шее, спрятав под корсаж.
Годы, последовавшие за отъездом Конвея Бартона, тянулись для Винтер очень медленно и по мере того, как она становилась взрослее, она обнаружила, что ее кузина Сибелла проводила с ней все меньше и меньше времени вне их занятий в классной комнате.
Сибелла постоянно выезжала со своей матерью навестить друзей по-соседству или была занята чаепитием в материнской гостиной во время приемов, на которые Винтер не приглашали. В тринадцать лет Сибелла напустила на себя вид и манерность молодой светской леди, и ее единственным интересом стало следить за своей наружностью и эффектом, производимым ею на молодых сыновей и дочерей друзей ее матери.
Старый Эрл теперь редко покидал свою комнату, а его слух и зрение с каждым днем ухудшались. Винтер по-прежнему проводила в его компании все время, которое ей разрешали, однако он быстро утомлялся. Беседовать с ним становилось все более и более трудно, и одинокая, по большей части предоставленная самой себе, она находила успокоение в том, что сочиняла и рассказывала себе самой мечтательные истории о своем будущем: результатом всего этого было то, что по мере того, как она вырастала, ее воспоминания о Конвее Бартоне становились все более романтическими и далекими от реальности. Он превратился в высокого, широкоплечего, златоволосого рыцаря, красивого, доброго, одаренного всеми добродетелями, который однажды проедет на коне по дубовой аллее, с солнцем, сверкающем на его белокурой голове, и заберет ее и Беду далеко-далеко за моря в прекрасную страну, где она родилась и где, подобно принцессе из сказки, жила бы счастливо долгие годы.
Ей исполнилось четырнадцать лет, когда Зобейда умерла.
Сырой холод, туманы и морозы английских зим всегда были мучением для Зобейды, и за последние годы ее когда-то сильное тело, казалось, усохло и сморщилось. Однако она никогда не жаловалась и никогда не предлагала - и не мечтала предложить - чтобы ей разрешили вернуться на родину. Ребенок Сабрины с самого момента рождения завладел целиком ее преданным, любящим сердцем, и когда бы и куда бы этот ребенок ни направлялся, туда же следовала и Зобейда.
Она сильно страдала сухим кашлем, который нападал на нее в холодное время года. Однажды во время прогулки, где ее задачей было собирать в полях за пределами Хоум-Парка белые цветы буквицы, их внезапно застигла буря с дождем, и к тому времени, когда они добрались до дома, обе насквозь промокли. Для Винтер все закончилось простудой, но у Зобейды началось воспаление легких, и в течение трех дней она сгорела, бормоча на своем родном языке слова, понятные одной Винтер.
Некоторое время казалось, что потрясение от смерти Зобейды серьезно сказалось на здоровье девочки. Она с трудом бродила по замку, бледная, вся дрожа, и проводила долгие часы в комнате своего прадедушки, сидя на низкой скамеечке около него и почти не разговаривая. Сердце старика разрывалось от боли за свою любимицу, однако он знал, что печаль такого сорта можно пережить, и что в конце концов острота даже еще большего горя со временем притупляется. Не был ли он сам тому доказательством? Когда ему сообщили, что Джони умер, он подумал о себе, что стал дряхлым, преждевременно постаревшим от горя человеком, который уже больше ни о ком и ни о чем не сможет позаботиться. И вот Джони умер… как много лет назад? Он не смог бы вспомнить - кажется, целая жизнь прошла - и он полюбил дочь Джони, Сабрину; а теперь он ничего не может сделать, чтобы смягчить горе ее ребенка, опечаленного утратой своей приемной матери и друга.
После смерти Зобейды Винтер все больше и больше обращалась к придуманному ей мифу о своем будущем. Годы могут идти медленно, однако они, по крайней мере, проходят: еще совсем немного лет, и Конвей вернется домой и женится на ней. Она доставала свое маленькое колечко на потертой петле из ленты, смотрела на него и чувствовала себя спокойнее. Это был ее талисман и ее волшебная лампа, такая же, как мысль о Гулаб-Махале, о котором Беда так часто рассказывала и куда они однажды должны были вернуться, и где смогли бы и дальше жить счастливо. Однако Беда теперь уже никогда не вернется туда, и Винтер опасалась, что теперь, когда Беда умерла, она может забыть язык, который был для нее языком родной матери. Как жена Конвея она должна уметь говорить на нем, и тогда она сможет быть полезной ему в работе, а также для того, чтобы не оказаться чужим человеком в Гулаб-Махале. После этого она начала ежедневно разговаривать на хинди сама с собой, переводя на него целые главы из книг.
Она писала длинные письма Конвею Бартону, рассказывая ему о своих небольших делах и интересуясь сообщениями о нем и о его работе, однако ответы мистера Бартона были неутешительными. Почти все они были полны жалоб на его начальников, и Винтер пылала гневом против этих упрямых и неприятных чиновников, которые могли доставлять огорчения такому хорошему и доброму человеку. Начальники Конвея были, казалось, злобной кучкой людей, которые завидовали его выдающимся талантам и делали все от них зависящее, чтобы отказать ему в повышении в должности.
Мистер Бартон по-прежнему занимал пост специального уполномоченного, комиссара Лунджора, района, прилегающего к Оуду, этот пост он получил благодаря влиянию и репутации своего дяди Эбенезера. Он ожидал получить повышение до этого времени на более важный пост, и не колебался, чтобы обвинить нескольких важных политических деятелей и некоторых членов Совета в зависти, преступных намерениях и во всех неблаговидных делах, в которых он, в свою очередь, не был замешан.
Это было время, когда влияние в высших сферах могло заменить отсутствие деловых качеств и таланта для служебной карьеры. Однако сэр Эбенезер не смог бы, да и не хотел больше ничего делать для своего племянника, так как Конвей Бартон имел две слабости, которым предавался с чрезмерной страстью. Вино и женщины.
Какое то время его сильное тело и природное здоровье помогали ему выстоять, однако постепенно потакание своим слабостям и беспутный образ жизни начали брать свое. Только перспектива возможности ухода в отставку, возвращение в Англию и получение огромного состояния не спасали его, так как конечная цель заключалась единственно в накоплении богатства и она уже была так близка, что можно было достать рукой. Он получит все, чего хотел всего лишь с помощью свадьбы, и поэтому нет больше необходимости затруднять себя работой. Время - вот и все, что теперь лежало между ним и исполнением его желаний, и он ждал.