Мэри вздрогнула и застыла при его прикосновении, но это не был настоящий поцелуй. Скорее приглашение к поцелую, если ей было угодно его принять. Ей не было угодно, но она не могла скрыть, по крайней мере от себя, что ей нравилось ощущать тепло его тела. Оно больше успокаивало ее, чем пугало.
Но его загрубевшие ладони двигались все выше, к ее обнаженным плечам.
Мэри вздрогнула. Страх вновь охватил ее.
Обнаженная кожа касалась обнаженной кожи.
В этом уже не было ничего успокаивающего. Такая близость обжигала.
Нет, она на это пойти не может. Она этого просто не выдержит. Что такого страшного в поцелуе, говорила она себе, пытаясь унять дрожь. Но он умело пользовался любой самой маленькой ее уступкой. Каждое прикосновение его пальцев напоминало ей сцену в кабинете, которую он разыграл, снимая с ее руки перчатку. Но тогда он сделал это, чтобы обмануть Фэрчайлдов.
Обмануть Фэрчайлдов. Ведь это была его цель – обмануть Фэрчайлдов. Он и сейчас просто репетирует, уговаривала себя Мэри.
– Благодарю вас, – сказала новоявленная наследница. – Я получила большое удовольствие.
Себастьян, не обращая внимания на эти слова, продолжал гладить ее плечи медленными круговыми движениями. Он поднял голову.
– У вас изумительно нежная кожа. Когда я ее нажимаю, – он так и сделал, – она бледнеет, а когда отпускаю, ее опять заливает розовая волна.
Он наблюдал за этими изменениями так пристально и внимательно, словно только это действительно и занимало его изобретательный ум.
Все еще уверенная в том, что безусловно сможет положить конец этой пытке, Мэри сказала:
– Вы же говорили только о поцелуе.
– Спасибо, что вы мне напомнили.
Себастьян наклонился к ней, но она уперлась рукой ему в шею.
– Мы уже поцеловались, вполне достаточно.
Поднеся ее ладонь к губам, он поцеловал ее, и она ощутила его близость всем своим существом. Он целовал ее кисть и сгиб ее локтя. Исходивший от него, ему одному свойственный запах словно одурманивал ее, и Мэри невольно расслабилась.
В конце каждого дня во время их долгого пути он на руках выносил ее из кареты. Ведь она так плохо переносила дорогу, тогда она опускала голову ему на плечо и вдыхала запах лошадей, зимней свежести и мыла. Это особенное сочетание отложилось у нее в сознании вместе с ощущением покоя и сочувствия. И сейчас она вспомнила о нем, чтобы разубедить саму себя.
Нет, он совершенно неопасен. Он просто слишком настойчив. Он не тронет ее. Ведь она же из семьи Фэрчайлдов.
Мэри закрыла глаза, чтобы хоть не видеть, как он ласкает ее нежную кожу. Не чувствовать этого она же не могла. Из семьи Фэрчайлдов. Он никогда этого не забудет. Она монотонно повторяла это про себя как заклинание. Видит Бог, она тоже не могла этого забыть.
– Я все слежу и слежу за вами, а вы так тщательно прячете ваши настроения, как веревку, на которой вас могут вздернуть.
Мэри широко раскрыла глаза. О чем это он? Что у него на уме?
– Я иногда чувствую, что мог бы полностью заручиться вашей помощью во всем, что мне нужно, если бы только знал ваши тайны.
Но ведь он их и знает, по крайней мере, одну, самую важную. Он знает об убийстве.
А впрочем, может быть, и нет. Может быть, она просто неправильно истолковала одну случайную фразу… Но спросить его она не смела.
Лучше отвлечь его внимание. Мэри опустила руку, защищавшую ее от него. Она исполнила его невысказанное требование. Она поцеловала его.
Мэри старалась проявить себя опытной, вспоминая, как много лет назад она практиковалась со своей подушкой.
Очевидно, ей это не удалось, потому что он тихо рассмеялся, обдавая ее щеку горячим дыханием.
– Нет, не так. Позвольте мне показать вам.
Мэри застыла в напряжении, ожидая повторения ситуации со стойкой для зонтов. Но все произошло совсем не так. Последовало еще одно легкое, как дуновение ветерка, прикосновение. В нем было столько нежности, что можно было подумать – Себастьяном движет сама доброта. Ни тени жестокости – неужели он всегда так обходится с преступницами?
Его прохладные пальцы скользили по ее теплой шее. Когда он касался ее так осторожно, так ласково, ей стоило больших усилий помнить о том, что он ее шантажирует.
Языком он пытался снять напряжение ее губ. Сейчас Мэри осознала, как никогда, всю полноту его желания. Ему хотелось проникнуть внутрь ее, задушить ее своей лаской. Она снова вся напряглась.
Мягко поглаживая ей шею, он сказал:
– Это не больше чем поцелуй.
Себастьян снова прижался губами к ее губам, все время усиливая нажим, пока каждая жилка в ее теле не запела – или по меньшей мере не замурлыкала про себя. Мэри не узнавала мелодию – она знала одно, если она не остережется, ей придется выучить и слова.
Себастьян снова коснулся языком на этот раз ее зубов, и Мэри ощутила его вкус. Вкус пудинга и еще какой-то неизъяснимый привкус, присущий только ему. Она осторожно шевельнула языком, чтобы лучше его распробовать, и он встретил ее на полпути.
Если бы его тело не удерживало ее своей тяжестью, Мэри слетела бы с постели. Но она только издала какой-то невнятный звук, а ее руки инстинктивно поднялись, чтобы оттолкнуть его.
Себастьян покорно отпустил ее и сел.
– Что случилось? – невинно спросил он.
– Что вы со мной сделали? Когда мы… – ей было ужасно неловко говорить об этом. Почему она еще должна ему что-то объяснять?
– Когда мы что? – Себастьян явно был намерен заставить ее говорить дальше.
– Ну, когда мы коснулись друг друга языком… – Господи, это же ужасно, разве с мужчинами говорят о таком?! – Мне… мне стало почти что больно.
– Как будто я вас… укусил?
– Нет! Как будто… – Мэри попыталась не высказывать эту мысль, но было уже поздно. – Как будто я ртом поймала падающую звезду.
Из их прикосновения родилась искра.
Нет, не так. Искра всегда была, они просто раздули ее, и вспыхнул пожар.
Глядя в его внезапно потемневшие глаза, Мэри поняла, что он с самого начала предполагал такую реакцию.
– Давай попробуем еще раз. – Он вновь поцеловал ее. Огонь разгорался все сильнее.
Себастьян отодвинулся от нее, по-прежнему сжимая в ладонях ее лицо. Он хотел, чтобы она говорила о своих ощущениях.
– Больно? Или приятно?
Что она могла сказать? Что теперь она поняла источник своего беспокойства? Его это, безусловно, позабавит. Хуже того, он будет доволен. Молча, глядя в его опушенные густыми длинными ресницами глаза, она кивнула. Хотя бы ничего не произносить – ни слова, так все-таки легче.
– И губы у тебя тоже девственные. – Себастьян улыбнулся – белозубая улыбка на загорелом лице. Мэри заметила, что нос у него был сломан. Этого ему не скрыть. Он не может управлять его формой по своему произволу, как улыбкой и выражением глаз. Такая странная мысль доставила ей смутное удовольствие. Сломанный нос явно говорил о его прошлом, о боях, в которых он участвовал. Но подбородок его, уверенно выдающийся вперед, не менее явно давал понять, что из всех сражений он вышел победителем. Он был закаленным бойцом, этот Себастьян Дюран, и сопротивляться ему было себе дороже. Сопротивляться, однако, было необходимо.
Он снова прильнул к ее губам. Его руки беспорядочно скользили по ее подбородку, щекам, ушам, потом он запустил их ей в волосы, слегка массируя кожу кончиками пальцев. В то же время ее руки еще крепче стиснули его предплечья и впились в его мускулы в неосознанном порыве. Она хотела бы лучше владеть собой, но не могла.
Мэри обратила внимание на его мускулы еще тогда, когда он сидел, развалясь в кресле, в библиотеке леди Валери. Теперь она чувствовала их игру под своими ладонями, и в ней все больше росло убеждение, что этот человек создан для нее и только для нее.
У него вырвался стон, как будто ему тоже было больно.
Дрожь пробежала по телу Мэри, когда дыхание их слилось в предвкушении подлинного полного обладания друг другом.
Ах, Боже мой, куда делись ее годами взращенное самообладание, ее выдержка? Все разлетелось в пух и прах! Мэри с готовностью – нет, с жадностью! – исследовала языком его рот, позволяя его рукам скользить по своим ребрам. Затем его пальцы, не спеша проникнув за высокую талию ее платья, оказались у нее под грудью.
Мэри опомнилась. Она пыталась отстраниться, освободиться от его рук, но ее сопротивление было ничтожно слабым, потому что на самом деле она… желала большего.
– Потрогать тебя? – шептал он. – Хочешь?
Он знает! Это ужасно, унизительно, но он знает, как ей хочется, чтобы он дотронулся до ее груди, чтобы она вся была в его власти, особенно томящиеся мучительной болью соски.
И вопреки всякому здравому смыслу, Мэри думала, что только он может успокоить, утолить эту боль.
– Вот так, – сказал он, захватывая их пальцами. Слезы наслаждения выступили у нее на глазах. Кружево рубашки царапало ей кожу, но оно не раздражало, а возбуждало ее – и не только ее, но и его.
Смутное беспокойство холодно шевельнулось где-то в глубине ее сознания.
Удастся ли ему владеть собой? Ну конечно, а как же иначе? Ведь он не кто иной, как могущественный лорд Уитфилд.
Но беснующаяся плоть – чья? Его или ее? – требовала удовлетворения. Он слегка изменил положение. Мэри сначала едва обратила на это внимание. Восторг новых ощущений, переполнявший ее, нежность его рук, тепло его дыхания заглушило в ней это беспокойство.
И вдруг его колено вторглось между ее ногами. Мэри с силой оттолкнула от себя его голову.
– Подожди!
Он подождал, пока напряжение в ней ослабло, и потом снова приник к ней, нетерпеливо и властно.
– Милорд, остановитесь! – Схватив его за волосы, Мэри оттянула назад его голову и тут увидела его лицо.
Не могло быть и речи, чтобы так легко и просто остановить его. Вот что сказало ей выражение этого лица. Все его тело было напряжено в порыве страсти. Глаза горели таким огнем, что ей хотелось зажмуриться, закрыть лицо руками. И что хуже всего, он улыбался. Но это была не его обычная снисходительная всезнающая улыбка. На этот раз она говорила, что и он предавался наслаждению в полной мере.
Он уже не владел собой. Его поцелуи стали необузданными и опасными.
Но хорошая экономка никогда не теряет самообладания и не выказывает своих чувств.
– Лорд Уитфилд, опомнитесь! – отчетливо выговорила она.
Он все-таки услышал ее, потому что взгляд его сосредоточился на ней, и она увидела в нем самое дно его смятенной души.
– Себастьян, – произнес он, еле шевеля губами. Мэри встряхнула его за плечи.
– Мы должны… вы должны немедленно перестать.
Он следил за движением ее губ, словно читая по ним.
– Себастьян, – повторил он.
– Если я назову вас Себастьян, вы перестанете?
– Я не так глуп! Что бы я был за купец, если бы я согласился на такие условия?
Сознавал ли он, что она была готова уступить? Себастьян коснулся ее уха пальцем, потом языком.
Мэри тщетно пыталась высвободиться, но он был слишком тяжел. Что она могла сделать, не имея под рукой стойки для зонтов? Или… или серебряной крышки от подноса, все еще остававшейся на краешке стола, где она ее положила?
Но как она может ударить его? Ведь ему будет больно!
Себастьян целовал ее грудь, щекоча ее губами. Это ощущение щекотки вызывало у нее желание прижаться к нему. Мэри вздрогнула и уцепилась за него, всхлипнув. Кожа у нее блестела и горела от жара все падавших и падавших звезд.
Вдруг он замер, и Мэри поняла, что, покрывая поцелуями ее шею, он только старался отвлечь ее от своей истинной цели. Ее юбка вдруг оказалась где-то наверху, а рука Себастьяна скользнула по ее колену к краю шелкового чулка. Его загрубевшая кожа цеплялась за шелк. Мэри пыталась сжать колени, чтобы скрыть свою уязвимость. Но он был уже там. Он был везде! Если она что-то немедленно не предпримет, если он еще раз коснется ее обнаженной кожи в самом потайном месте, звезды обратятся в прах. Тогда Мэри Роттенсон пропала, и ее место займет Джиневра Фэрчайлд.
А овладев Джиневрой, Себастьян станет издеваться над Мэри, пока вся ее рассудительность и благоразумие не умрут в ней, увянув и засохнув.
Голова его была запрокинута, глаза закрыты. Он походил на человека, впавшего в экстаз.
Мэри медленно протянула руку за серебряной крышкой. Только бы суметь!
Сейчас.
Его рука нащупала ее подвязку и развязала ее.
Сейчас.
Пальцы Мэри напрасно скользнули по отполированной поверхности крышки. Она сделала еще одну попытку, и на этот раз ей удалось ухватиться за ручку.
– Сейчас. – Глаза его широко раскрылись, и ярко сияли торжеством.
Он провел пальцем между ее ног. Наконец добравшись до цели, он ласкал самое укромное место ее тела.
Мэри вся выгнулась, звезды рассыпались мириадами искр и огня, огня страсти и наслаждения. Если она сейчас сдастся, то власть его над ней будет неизмеримой.
Вне себя, Мэри изо всех сил размахнулась крышкой и с глухим стуком опустила ее ему на голову.
– Это что за..? – Своим промедлением он дал ей возможность размахнуться еще раз и уже ничего не успел сделать.
Этот удар пришелся ему прямо по щеке. С криком боли он закрыл лицо рукой и скатился на пол.
Мэри нагнулась, чтобы снова размахнуться. Она пришла в неописуемое состояние.
Теперь он сумел уклониться от удара.
Разъяренная, униженная, распаленная, Мэри выставила крышку щитком впереди себя.
– Убирайся! – прошептала она, боясь, что если она хоть немного возвысит голос, он сорвется на истерический крик.
– Убирайся вон, и чтобы я тебя здесь больше не видела!
Себастьян отнял руку от лица и посмотрел на кровь на ладони. Потом он поднял взгляд на нее.
Какое там самообладание, какая цивилизованность? С чего ей пришло в голову, что ему вообще знаком смысл этих слов? Даром, что он лорд. В его взгляде она увидела только слепую ярость животного, лишенного естественного права на соединение со своей парой. Некоторое время он молча смотрел на нее.
Она прочла в его глазах обещание будущих встреч. Преодолевая возбуждение и страх, она попыталась укрыться за безопасной личиной Мэри Фэрчайлд, но ей это не удалось.
Себастьян подошел к постели ближе. Мэри подняла крышку, приготовившись защищаться, несмотря ни на что.
– Положи, – сказал он обычным холодным тоном. Лорд Уитфилд уже вполне овладел собой. – Если бы я захотел, я бы мог отнять ее у тебя вместе с твоей девственностью. Но сейчас не время.
Они услышали стук в дверь. Как долго кто-то пытался привлечь их внимание? Мэри не могла придумать ничего лучше чем:
– Там кто-то стучит.
Стук возобновился с новой силой, и они услышали внятный отчетливый голос леди Валери:
– Себастьян!
Он только небрежно оглянулся на дверь, с полынным равнодушием ко всем правилам приличия. Мэри вновь судорожно схватилась за крышку. Что бы он там ни говорил, она не верила ни единому его слову. Теперь она знала истинную цену его самообладания. Мэри не сомневалась, что ему было все равно, хоть бы и сам король дожидался там за дверью. Пока он не скажет всего, чего хочет, он не откроет. А она ни за что не выпустит из рук крышку.
– Теперь ты знаешь, что нас связывает друг с другом. – Его щека распухла, ссадина на ней наливалась багровым цветом, из рассеченной скулы тонкой струйкой сбегала кровь. – Я хочу, чтобы ты хорошенько запомнила, что случилось в этой постели. Когда ты будешь лежать в ней сегодня одна, думай обо мне. О том, что мы чуть было сейчас не совершили! Лежи и представляй себе, как это было бы хорошо.
Себастьян не спеша подошел к двери, сдернул кресло с ручки и снова повернулся к Мэри.
– Нам скоро снова будет так же хорошо и даже еще лучше. Полагаю, что не раз.
Он отвесил ей поклон.
– До следующего свидания, Мэри.
Глава 11
– Миcc Роттен… я хочу сказать, мисс Фэрчайлд, да какая же вы, оказывается, красивая! – взвизгнула Джилл.
Мэри охотно простила своей горничной такое нелестное для себя удивление. За многие годы Джилл так привыкла видеть Мэри в унылом обличье экономки, что никак не могла сдержать своих чувств, когда та же самая экономка стала… Мэри не могла оторваться от своего отражения в зеркале. Та же самая экономка стала совершенно ослепительна. Есть чему изумиться.
Но все это суета и тщеславие, напомнила себе Мэри. Самолюбование только развивает в ней пустую гордость жалкими остатками ее красоты. Кому, как ни ей, хорошо известно, как быстротечна юность. Отвернувшись от прелестной девушки в зеркале, одетой в белый атлас, с бриллиантами в ушах, на кистях рук и вокруг шеи, Мэри спокойно сказала:
– Не по хорошу мил, а по милу хорош. А потом не забудь, без твоего искусства я по-прежнему оставалась бы бесцветной мисс Роттенсон.
Джилл завернула остывшую длинную шпильку для завивки в прихватку.
– Ну нет, мисс Фэрчайлд, не скажите. Мы, горничные, бывало судачили между собой, как бы нам хотелось за вас хорошенько взяться. Немного-то и надо было. Мы всегда знали, что только приодень вас как следует, и вы расцветете в такую красавицу, что только держись. Я жду не дождусь, когда вернусь домой и всем расскажу, что мы были правы. И что кое-кто теперь богатая наследница.
Мэри взяла кружевной носовой платок и положила в кошелек, висевший у нее на поясе, потом помогла Джилл натянуть себе на руки длинные, украшенные бриллиантами перчатки. Затем она завершила свой туалет, взяв резной веер слоновой кости. Тут Джилл притворно засуетилась, захлопотала над чем-то невидимым, но Мэри, выразительно кашлянув, протянула руку. Джилл молча подала ей шаль, всем своим видом выражая неодобрение. Эту деталь она считала явно лишней.
– Я ни за что не покажусь на люди в таком декольте, – сказала Мэри.
– Как изволите, мисс Фэрчайлд, – сухо сказала Джилл.
Ну хоть в чем-то Мэри удалось настоять у своем.
Джилл не позволила Мэри надеть фижмы, настояв на гладкой нижней юбке. Она не позволила Мэри надеть парик, потому что парики вышли из моды. Джилл слегка надушила ее духами с нежным запахом розы, потому что мода требовала природной свежести и только намека на искусственные ароматы. Мода, мода… не сходила с языка бойкой горничной.
Когда Мэри спросила с раздражением, зачем ей все это, Джилл таинственно улыбнулась со знающим видом. С момента своего первого появления в обществе Мэри, безусловно, должна утвердиться в нем как законодательница моды.
А кто такая Мэри, чтобы спорить в таких вопросах? Последние десять лет она мало следила за модой, а кроме того… ей нравились легкие цветочные ароматы. Ее чудные волосы отливали золотом, и ей не очень хотелось прятать их под париком. Если ей и было неловко без фижм, она могла скрыть краску в лице за веером, а грудь под кружевной шалью.
Мэри подтянула повыше вырез на платье и завязала на груди шаль свободным узлом.
– Я готова.
Джилл убрала в нижний ящик шкафа ненужные фижмы.
– Смотрите, не позволяйте лорду Уитфилду уводить вас в сад. Травяные пятна потом не отмоешь.
Мэри выпрямилась во весь рост, который был у нее чуть-чуть повыше Джилл.
– Ты уж не дерзить ли вздумала?
Джилл бросила на нее удивленный взгляд.
– Что вы, вовсе нет, мисс Фэрчайлд.