Глава 5.
– Хорошая экономка всегда отправляется туда, где в ней есть необходимость, – невнятно прозвучало в утреннем воздухе.
Себастьян услышал у себя за спиной это бормотание и обернулся. Мэри смотрела на пышно разукрашенный экипаж леди Валери так мрачно, как будто перед ней был ее собственный катафалк.
Боже, да она разговаривает сама с собой. Недурно! Мисс Совершенство Фэрчайлд разговаривает сама с собой. Какая занятная эксцентричность! Неплохой козырь в руках человека беззастенчивого и нещепетильного.
Себастьян щепетильностью, безусловно, не отличался.
– Простите, мисс Фэрчайлд, боюсь, что я вас не совсем понял.
Он готов был поклясться – она не заметила, как он подошел. Но тем не менее, увидев его, она не отпрянула. Нет, в выдержке ей все-таки не откажешь. Она сжала перед собой руки, пальцы были переплетены, как на молитве. Себастьян подумал, что такой неподвижности он не видывал и у монахинь. Зато ему случалось встречать монахинь, излучавших больше женственного тепла.
Мэри оглядела его равнодушно, и столь же равнодушно произнесла:
– Я, кажется, говорила не с вами, лорд Уитфилд.
Он картинно оглядел ступени лестницы, ведущей от открытой двери к ожидавшим экипажам. Всем своим видом демонстрируя, как он удивлен, что там никого нет.
– Сами с собой беседуете, стало быть? Все Фэрчайлды отличаются известной эксцентричностью, но все они, насколько я знаю, в здравом уме.
Мэри отвернулась и небрежно бросила через плечо:
– Значит, вы знаете о них не так много, как вам кажется.
– О, у меня еще будет масса возможностей узнать их получше. – Ему явно доставляло удовольствие напоминать ей об этом. – Ведь мы помолвлены.
Наверно, тяжелый узел белокурых волос стал сильно оттягивать назад ей голову, потому что экономка Мэри никогда не смотрела на него сверху вниз, как это делала теперь мисс Фэрчайлд. Какой, однако, гонор появился в этой особе.
– Да, мы помолвлены, но только пока мы находимся в Фэрчайлд-Мэнор и только ради того, чтобы обнаружить дневник леди Валери. Не забывайте этого!
Он подошел ближе, оттеснив ее к двери, и поймал руку, которую она подняла, чтобы отстранить его.
– Но неужели вы не принимаете в расчет удовольствие, которое мы могли бы найти в объятиях друг друга?
Не будь на ней шерстяных перчаток, ее ногти с удовольствием впились бы в его кожу. Единственное, что она могла пустить в ход, были холодный тон и ледяной взгляд.
– Мне не нужны ничьи объятия.
Это что же выходит, он ей не по вкусу? Ну да ему все равно.
– Дорогая, это только потому, что вас еще не обнимал тот, кто вам нужен.
– Вы меня не так поняли, лорд Уитфилд. – Она подчеркнуто устремила взгляд на их переплетенные руки. – Я не была еще ни в чьих объятиях.
Она, верно, пошутила.
– И не намерена никому этого позволять впредь.
И он поверил ей. Поверил женщине из семьи Фэрчайлдов, лгунье по определению, потому что каждый раз, когда он смотрел на нее, его охватывало мучительное желание. Он сказал ей, что по наружности она настоящая экономка – так оно и было.
На ней было черное платье, и с помощью старомодного корсета она держалась очень прямо, словно аршин проглотила. Избегая новых более свободных фасонов, она носила нижнюю юбку на китовом усе. Сознание, что ни один мужчина не разглядит ее фигуру под жесткими обручами, придавало ей уверенности в своей безопасности. Волосы она собирала в пучок, накрывая их сеткой, не позволявшей локонам выбиваться, а иногда еще и добавляла к этому простой без отделки чепец. Ее щеки не знали ни румян, ни мушек.
Правда, никакой корсет не мог скрыть ее пышную грудь, и непокорные локоны никогда не задерживались в плену строгой прически. Румяна могли бы спрятать предательскую краску, то и дело выступавшую у нее на лице, и он подумал – когда он поцелует ее, останется ли след его губ на ее нежной коже? Если он снимет с нее этот нелепый головной убор, хлынет ли, дразня его, каскад золотых волос? Если он сорвет с нее это унылое платье, этот ужасный корсет и коснется ее розовеющей кожи – уступит ли она, станет ли мягкой, нежной, щедрой, сумеет ли заставить его забыть вражду ко всему ее проклятому клану?
Он вздрогнул. Нет. Нет, он никогда не сможет забыть. Он не пережил бы такого предательства.
За долгий путь из Лондона он тщательно обдумал свой план. Кнутом и пряником он подчинит ее своей воле. На это не потребуется много усилий – все это семейство легко поддается на лесть. На глубокие чувства они неспособны, этого им не понять. Он очарует ее своим обаянием, и она растает, как таяли другие Фэрчайлды.
Вся беда в том, что, оказавшись с ней лицом к лицу, он бездарно использовал свое обаяние. Вернее, не использовал его совсем. Вместо этого он ощущал непреодолимую потребность вызвать у нее ответный всплеск желания.
Он знал, что не должен был этого делать. Он нуждался в ее помощи. Но в ней было что-то такое, отчего ему нестерпимо хотелось заставить птицу в силках запеть. Возможно, это была ее манера говорить, тихо, словно она боялась, что ее подслушивают, и медленно, словно она взвешивала каждое слово, прежде чем произнести его. Быть может, это была ее манера двигаться: легко и грациозно, словно опасаясь кого-то обеспокоить или задеть, и в то же время размеренно, словно каждое ее движение было рассчитано и продумано.
Он отпустил, наконец, ее руку и последовал за ней, когда она скользящей походкой стала спускаться по лестнице. Он смотрел на нее и представлял себе, что под этим бесформенным черным платьем она была воплощением женственности. Вероятно, если ей сообщить об этом, вряд ли такое придется по вкусу чопорной мисс.
Он думал – он надеялся, – что она сделает ему честь, когда в шелку и кружевах предстанет перед своей семьей как его нареченная. Они убедятся, что он выиграл приз. Это имело для него большое значение. Похоже, большее, чем следовало.
– Кстати, где ваш брат? – спросил он. – Я думал, что он явится хотя бы проститься с вами.
Мисс Фэрчайлд улыбнулась, в изгибе губ читалось напряжение и вызов.
– Хэдден собирался встретиться с одной старушкой с Севера. Он говорит, что она может рассказать о видениях на поле битвы при Каллодене, а он очень интересуется… войной.
Она лжет. Нет, она совершенно точно что-то скрывает. Себастьян видел это так же отчетливо, как шрам на своей руке. Но как он мог это доказать? Раздумывая, он огляделся по сторонам. На вершинах гор лежал снег. Да, сильно похолодало! Каждую ночь, пока он здесь, на почве были заморозки. А это и неплохо. По промерзшей дороге будет куда легче ехать. Мысли его бродили Бог знает где, но на самом деле он думал о том, что происходит с Мэри.
Он был уверен, что Мэри нарочно прятала брата. Что-то в ее поведении говорило, что совесть у нее нечиста. Именно ее нечистая совесть подтолкнула ее на быстрые сборы. Как она и обещала, она приготовилась за два дня. Ему не пришлось дожидаться Джиневры Мэри Фэрчайлд.
Он усмехнулся. То ли дело его крестная.
– Себастьян, ты проследил, чтобы весь мой багаж был уложен? – В меховой шубе, подарке какого-то давно забытого русского любовника, леди Валери стояла на лестнице, глядя на него сверху вниз, как на какого-нибудь крестьянина, рожденного для того, чтобы быть у нее на посылках и предупреждать каждую ее прихоть.
И хотя он отнюдь не был крестьянином, служить ей ему приходилось. Она была единственная женщина на свете, которую он уважал и побаивался. Он направлялся сейчас прямо в ад, – который некоторые называли Фэрчайлд-Мэнор, – и делал это, конечно, ради своей страны. Он собирался не допустить политической катастрофы. Но он будет совершать свои подвиги еще и ради леди Валери. Он был слишком многим ей обязан и всегда преданно служил ей.
– Ваш багаж помещается в этих двух дополнительных экипажах, – сказал он, указывая на перегруженные повозки рядом с ее каретой на удобных рессорах. – Саквояж мисс Фэрчайлд – на коленях у горничной из тех, что вы берете с собой, а мои жалкие сундуки водружены на самый верх, открытые всем ветрам.
– Так тому и следует быть, мой милый. – Нахмурившись, она спускалась по лестнице. – Кроме, разумеется, саквояжа Мэри. Это совершенно недопустимо. Ты же понимаешь, что нам придется остановиться на какое-то время в Лондоне, чтобы создать для нее подобающий облик.
– Ну, он-то у нее как раз есть, – возразил лорд Уитфилд. – Что ей нужно, так это добавить к нему кое-какие туалеты.
– Разумеется, именно это я и имела в виду, – спокойно отвечала леди Валери.
Неожиданно он услышал что-то, похожее на рычание. Обернувшись, лорд Уитфилд увидел, что мисс Фэрчайлд гневно уставилась на леди Валери и на него.
– Уж не обидчива ли она, не дай Бог! – спросил он крестную, искусно изображая удивление.
– Раньше за ней такого не водилось. – Леди Валери остановилась на нижней ступеньке, наблюдая за тем, как мисс Фэрчайлд садилась в карету. – Интересно, чем бы это могло быть вызвано?
Себастьян взглянул на располневшую, но ловко стянутую фигуру леди Валери. Черт возьми, она заткнет за пояс любого мужчину в Англии. Она знает о правительстве и его делах больше, чем все эти депутаты парламента. Законы ей тоже прекрасно известны. А пользоваться ими она умеет получше многих. Он должен найти этот дневник не только для того, чтобы защитить ее репутацию. Надо, чтобы ее зловредное влияние не распространилось на всю Британскую империю. Если другие женщины обнаружат, что можно управлять, и притом мудро, на что им тогда мужчины? Нет, эту инициативу нужно в корне пресечь, пока не поздно.
Он помог крестной сесть в карету и отступил, зная, что женщинам нужно время, чтобы расположиться со всеми своими пожитками, прежде чем он сможет присоединиться к ним, не выслушав различного рода упреков.
Со свойственным ему пристальным вниманием к мелочам он осмотрел все три экипажа, пока дамы устраивались. Благодаря усилиям колесного мастера ступицы блестели. На козлах рядом с каждым кучером сидел слуга, вооруженный пистолетами, – разбои на дорогах были обычным явлением. И при каждой карете дополнительно был приставлен еще лакей, его собственный или леди Валери, на случай какого-либо происшествия. А может быть, лошадям, великолепным, кстати, животным, понадобится уход. В отдельном экипаже ехали две горничные, а наблюдал за всем его ловкий и умелый камердинер.
Вот и сейчас он прохаживался вдоль вереницы экипажей, проверяя последние приготовления. Когда он поравнялся с Себастьяном, тот сказал:
– Если Бог пошлет хорошую погоду, мы должны добраться до Лондона за две недели.
Когда мужчина повернулся к нему лицом, Себастьян понял, что ошибся, и недоумевал, как это могло случиться. Этот человек ни в коем случае не мог быть его камердинером. Он одет не в тонкое черное сукно, а в грубую шерсть, голову и шею прикрывает шарф, явно связанный руками какой-нибудь деревенской бабушки. Джеральд скорее бы умер, чем показался в таком виде. Да, забавно, что он так обознался. И все же этот человек – этот лакей – имел довольно представительную наружность, отличавшую прислугу высшего ранга.
Но когда он заговорил, в его голосе проявился заметный шотландский акцент.
– Бог пошлет нам хорошую погоду, пока мы в Шотландии, милорд, а уж потом мы окажемся в руках дьявола.
– Так может говорить только истинный шотландец. – Себастьян не мог удержаться от улыбки. Такой вызывающий тон позабавил его. – Зачем же ты едешь, если Англия тебе так противна?
– Должен же кто-то позаботиться о мисс Фэрчайлд.
Обычно такая дерзость еще больше развлекла бы Себастьяна. Но во взгляде голубых глаз этого странного человека было что-то такое, отчего лорд Уитфилд перестал улыбаться. Он, похоже, бросал ему вызов как мужчина мужчине, и Себастьяну это не понравилось.
– С ней будет все в порядке, я тебя заверяю, – снисходительно заявил лорд.
– Нет уж, это я вас заверяю. А поэтому я должен продолжать осмотр.
– Ты лакей? – спросил Себастьян, изумленный таким ответом.
– Я конюх.
Да уж не воображает ли этот конюх себя поклонником высокородной Джиневры Мэри Фэрчайлд?
– Как тебя звать?
– Хэйли, милорд.
Себастьян колебался. Ему следовало бы прогнать этого человека. Надо сказать ему, что за свою дерзость он лишается права заботиться о мисс Фэрчайлд. Но что-то в уверенной позе Хэйли – его расправленные плечи, руки на бедрах – дало понять Себастьяну, что слова эти будут сказаны зря.
– Ну что же, – сказал он. – Заботься о мисс Фэрчайлд, если хочешь, и ради этого обеспечь нам благополучное путешествие.
– Постараюсь, милорд. – Подойдя к запяткам кареты леди Валери, он высвободил привязанный там веревками большой таз.
– Вот, возьмите.
Себастьян взял его осторожно двумя пальцами.
– Зачем это?
Хэйли ухмыльнулся. Себастьян увидел морщинки, образовавшиеся у него вокруг глаз.
– Для мисс Фэрчайлд, – сказал Хэйли. – Она плохо переносит дорогу.
Глава 6.
Оглядываясь вокруг затуманенными глазами, Мэри подняла голову с подушки. Экипаж перестало качать, прекратили свой бесконечный стук колеса, и в отворившуюся дверцу ворвался поток свежего воздуха.
– Приподнимитесь, мисс Фэрчайлд, – сказал лорд Уитфилд.
– Что случилось? – Сознавая, что вид у нее был такой же неважный, как и самочувствие, Мэри потянулась за лежавшей на полу шляпой.
– Мы приехали.
Преисполненный особого значения тон его голоса заставил ее выпрямиться. Она ухватилась за край сиденья, на протяжении многих дней служившего ей постелью.
– Это Фэрчайлд-Мэнор?
Себастьян протянул ей отмеченную шрамом руку.
– Давайте я вас вынесу.
– Не надо, не хочу, – пробормотала она, завязывая под подбородком ленты шляпы.
– Вы никогда ничего не хотите, если это исходит от меня, – отвечал он, – но я сомневаюсь, чтобы вы желали вывалиться носом вперед. – Он сделал чуть заметную паузу. – Как это уже недавно с вами случилось.
Он никак не давал ей забыть о неприятности. Это становилось просто невыносимым. Действительно, первая ночь по дороге из Шотландии не оказалась одним из самых светлых моментов ее существования, совсем напротив. Но настоящий джентльмен, предложив свои услуги, не поминал бы ей то и дело этот злополучный инцидент в грязной гостинице.
С явным неудовольствием она подала ему руку и позволила стащить себя с сиденья. Как это бывало каждый вечер во время их путешествия из Шотландии в Лондон, а оттуда в Фэрчайлд-Мэнор, она оперлась руками ему на плечи. Не дав ей коснуться ногами земли, он ловко подхватил ее одной рукой под спину, а другой под колени.
Это было ужасно. Она терпеть не могла, когда к ней прикасались. Особенно он. Особенно сейчас. По дороге в Лондон ее защищали бесконечные слои плотной шерстяной ткани, китовый ус и прочие приспособления. Ей не хотелось выглядеть столь беспомощной, но она чувствовала себя слишком плохо, чтобы сопротивляться.
В Лондоне, где они сделали остановку, началась сумасшедшая гонка по лавкам и модисткам. Лорд Уитфилд настоял, и леди Валери с ним согласилась, что необходимо обновить весь гардероб Мэри. Новая мода, как объяснила ей модистка, не допускала корсетов и нижних юбок на китовом усе. Теперь под бархатным с высокой талией платьем на Мэри была только рубашка и тонкая нижняя юбка. Но что было еще хуже, по мере того, как они ехали на юг, в Сассекс, погода становилась все теплее, и Мэри пришлось расстаться с накидкой. Она теряла один защитный покров за другим.
И вот теперь пальцы лорда Уитфилда сжимали ее ребра, ладонь его лежала у нее на бедре, и физическая близость тела к телу, которой она так старалась избегать, стала чувственной реальностью. Когда ткань скользила, он перехватывал руку поудобнее и его прикосновения распространялись дальше. Стараясь устроить ее получше, он вторгался все в новые места. При каждом дыхании он касался ее груди, и она прижала руку к животу, пытаясь успокоить ноющую боль. Это была не дорожная дурнота, но томительная истома женщины, привыкшей к одиночеству. К тому же она изо всех сил убеждала себя, что уж она-то не подвержена человеческим слабостям. И вот результат ее стараний.
Лорд Уитфилд властно напомнил ей обо всем, равнодушно и бесчувственно разрушив созданный панцирь из времени и пространства. Мэри боялась, что, когда он осуществит свой план, она снова станет беспомощной и жалкой Джиневрой Фэрчайлд. И что хуже всего – он знал это и упивался этим знанием. У Мэри не было иллюзий на его счет. Он использует ее ради своих целей, и, если ему еще удастся и унизить ее во время исполнения задуманного, он сочтет это дополнительным преимуществом.
Ей уже встречался человек, подобный ему. Она уже однажды убила такого человека.
– Я ничего не имею против, если у вас болезненный вид, это вполне объяснимо, – сказал вполголоса лорд Уитфилд. – Но почему он должен у вас быть еще и испуганный?
– Я боюсь. – И не Фэрчайлдов, как он думает, а его.
– И вы хотите, чтобы они об этом знали?
– Разумеется, я не хочу, чтобы они об этом знали. – Как он всегда ухитряется ее разозлить! – Я не хочу, чтобы они вообще что-нибудь обо мне знали. Но ведь именно вы об этом позаботились?
По его губам пробежала легкая усмешка.
– Вот теперь вы выглядите просто вне себя. Это гораздо лучше.
Она знала, что ему доставляет удовольствие его роль победителя, возвращающегося с поля битвы с добычей. А добыча вот она – в руках! Если он все это планировал, то преуспел свыше всяких ожиданий.
– Ну, ты извлек ее наконец?
Леди Валери оперлась на трость, которой она редко пользовалась, только, чтобы создавать впечатление – ложное, как это было прекрасно известно Мэри – хрупкости и немощи.
– Бедняжка, – обратилась она к Мэри. – Пари держу, вы не так воображали себе свое возвращение.
– Я никак его не воображала, – отвечала Мэри и при этом ни вот столечко не солгала. Она действительно никогда не позволяла себе отрадную мечту о том, как она по возвращении поразит обитателей Фэрчайлд-Мэнор своим великолепием и роскошью.
– Мы на месте, – сказала леди Валери, – Самое худшее позади. Вам больше не придется пускаться в путь, дорогая.
– Да, до отъезда.
Как ни тяжко досталось ей это путешествие, Мэри все же надеялась, что они уедут скоро. А лучше всего – если бы прямо сейчас.
– Сначала надо осуществить нашу цель, – сказал лорд Уитфилд, – а потом можно будет поговорить и об отъезде. – Он окинул все вокруг себя неприязненным взглядом.
Что он такое увидел? Что вызвало у него явное выражение отвращения?
Мэри осторожно подняла глаза на фасад дома своих предков.
Воображая его себе в юных грезах огромным, величественным и нарядным, она, оказывается, ничего не преувеличивала. За прошедшие годы сверкающая беломраморная постройка не уменьшилась в размерах. Здание по-прежнему заполняло небо своей высотой и расползалось, как гигантский спрут, по сассекской равнине. Каждый купол, каждый шпиль, каждый балкон был специально задуман, чтобы создавать впечатление богатства. Огромного, сказочного, несметного богатства.
Переживания душили ее. Ей хотелось съежиться от стыда. Ей хотелось орать от бешенства. Ей хотелось, хотелось, хотелось владеть частицей, нет, быть частицей наследия Фэрчайлдов.