Вынув брошь, я поднесла ее к окну, чтобы получше рассмотреть. На свету камни переливались красными и зелеными огнями. Она, наверное, стоит очень больших денег. У меня никогда не было бриллиантов, но я без труда догадалась, что это прекрасные камни.
Зачем он это сделал? Я была бы так счастлива, если бы это действительно был небольшой скромный подарок. Мне хотелось броситься на кровать и зарыдать во весь голос. Тут я услышала, что в классную кто-то вошел.
– Мисс, пора ехать в церковь, – это была Элвина. – Идемте, мисс. Уже подали карету.
Я быстро положила брошь обратно в футляр и едва успела надеть капор и пелерину, как Элвина зашла в мою комнату.
Возможность поговорить с Коннаном представилась после возвращения из церкви. Я увидела, что он направился в сторону конюшен, и окликнула его.
Он остановился и, оглянувшись через плечо, улыбнулся мне.
– Мистер Тре-Меллин, вы очень добры, – сказала я, подбежав к нему, – но это слишком ценный подарок. Я не могу его принять.
Склонив голову набок, он насмешливо смотрел на меня. Мне был хорошо знаком этот взгляд.
– Моя дорогая мисс Лей, – легко ответил он. – Боюсь, что я очень невежественный человек. Я понятия не имею о том, насколько ценным должен быть подарок, чтобы его согласились принять.
Сильно покраснев, я пролепетала:
– Это очень дорогое украшение.
– Подкова, как известно, приносит счастье. Я подумал, что этот подарок прекрасно соответствует случаю и вашему характеру. Вы ведь знаете толк в лошадях, не так ли?
– Но я никогда не смогу надеть такое ценное украшение, мне некуда в нем выйти.
– Я думал, вы могли бы быть в нем сегодня вечером на балу.
На мгновение я вообразила, как буду танцевать с ним. Мое бальное платье ничуть не хуже туалетов других дам, и на его зеленом фоне будет сверкать и переливаться драгоценная бриллиантовая брошь. Драгоценная потому, что ее подарил мне он.
– Я чувствую, что не имею права…
– Ах, вот оно что, – негромко произнес он. – Я начинаю понимать. Вам кажется, что в свой подарок я вкладываю тот же смысл, что и мистер Нэнселлок, когда он предлагал вам Джесинту.
– Так… значит… – с запинкой спросила я, – вы знаете об этом?
– Я знаю практически все, что здесь происходит, мисс Лей. Вы вернули лошадь. Очень похвально, другого я от вас и не ожидал. Но брошь вам преподнесена совершенно из иных побуждений. Вы добры к Элвине. Не только как гувернантка, но как женщина. Вы ведь понимаете, что я имею в виду? Заботиться о ребенке означает не только учить его писать и считать. Вы дали ей неизмеримо больше. Брошь когда-то принадлежала матери Элвины. Смотрите на мой подарок как на знак признательности от нас обоих, мисс Лей. Надеюсь, теперь мы уладили этот вопрос?
Некоторое время я молчала, затем сказала:
– Да… это, конечно, меняет дело. Я принимаю брошь. Большое спасибо, мистер Тре-Меллин.
Он улыбнулся мне. Я не поняла его улыбки. Мне показалось, она таила в себе слишком многое. Я боялась даже пытаться понять ее значение.
– Спасибо, – снова прошептала я и торопливо направилась назад к дому.
Поднявшись к себе, я вынула брошь и приколола ее к платью. Мое простенькое лиловое хлопчатое платье немедленно приобрело новый вид. Я надену сегодня вечером бриллианты. Я пойду на бал в платье Филлиды и в новой шали и с гребнем в волосах, а на моей груди будут сверкать бриллианты Элис! В этот странный рождественский день я неожиданно получила от нее подарок.
В середине дня мы с Коннаном и Элвиной пообедали в малой столовой. На обед подали индейку и сливовый пудинг. Прислуживали Дейзи и Китти, которые время от времени бросали в мою сторону многозначительные взгляды. Как объяснил мне Коннан, на Рождество не принято обедать в одиночестве.
– Боюсь, мисс Лей, мы поступили с вами не лучшим образом. Мне следовало бы дать вам возможность провести Рождество в кругу семьи. Почему вы не напомнили мне об этом?
– Мне казалось, что я еще слишком недолго у вас прослужила, чтобы просить об отпуске, – ответила я. – Кроме того…
– Вы сочли, что после несчастного случая с Элвиной вам следует остаться, – вполголоса закончил он мою фразу. – Вы так внимательны.
Мы оживленно беседовали о рождественских обычаях, Коннан рассказывал о том, как праздник проходил раньше. Он вспомнил случай, когда певчие пришли слишком поздно – после того как семья уже уехала в церковь, – и им пришлось дожидаться их возвращения, чтобы пропеть свою здравицу.
Я представила на своем месте Элис. Интересно, о чем они с Коннаном говорили? Вспоминает ли он ее, глядя на меня?
Ведь я сижу за этим столом только по случаю Рождества. Праздник закончится, и все опять будет по-старому. Нет, не буду об этом думать. Сегодня я приглашена на бал, и, – о чудо! – у меня есть бальное платье, янтарный гребень и бриллиантовая брошь. Сегодня мой день, и никто не посмеет взглянуть на меня так, как когда-то в ту ночь в солярии.
По совету Коннана я попыталась отдохнуть после обеда, чтобы хватило сил до утра. Ведь бал закончится никак не раньше. Странно, но я заснула и, хотя спала легко, видела сны. Как всегда в этом замке, мне снилась Элис. Вот она пришла на бал – легкий призрак, видный только мне. Я танцую с Коннаном, а она шепчет мне на ухо:
– Именно так я и хочу, Марти. Пусть так и будет. Мне приятно видеть тебя сидящей в моем кресле в столовой. Я счастлива, что ты танцуешь с Коннаном и твоя рука в его руке. Твоя… Марти… именно твоя… ничья другая…
Это был приятный сон. Мне не хотелось просыпаться, так хорошо было в том нереальном мире, где призраки встают из могил, чтобы сказать, что их желания совпадают с сокровенными мечтами живых.
В пять часов Дейзи принесла мне чашку чая.
– Это миссис Полгрей распорядилась, – сказала она. – А я вам еще и пирога принесла. Пирог с изюмом, по специальному рецепту миссис Полгрей. Если захотите еще, скажите, я мигом принесу.
– Спасибо. Этого вполне достаточно.
– Будете к балу готовиться? Да, мисс?
– По-моему еще рано…
– Я вам в шесть воды принесу, мисс. Вы успеете одеться. Гости начнут к восьми приезжать. Не забудьте – холодный ужин подадут только в девять, так что раньше перекусить не удастся. Может принести вам еще пирога, а?
Но у меня от волнения кусок не лез в горло, и я отказалась.
– Дело ваше, мисс.
Она на секунду задержалась у двери и еще раз искоса взглянула на меня. Взгляд ее мне показался оценивающим, заинтересованным.
Представляю, что за беседы идут сейчас на половине прислуги, где тон задает Тэпперти. Наверняка они рассуждают, не начались ли уже, а если нет, то когда начнутся новые отношения между хозяином и гувернанткой.
Я надела присланное Филлидой зеленое шелковое платье с плотно облегающим корсажем, низким вырезом и широкой юбкой. Прическа была тоже новая: волосы уложены высоко на голове и украшены гребнем. Брошь я приколола на корсаж.
Какое счастье, что сегодня я ничем не буду отличаться от гостей. И никто не догадается, что я гувернантка.
Я спустилась в залу, когда она уже была полна, чтобы не выделяться. Не успела я там появиться, как ко мне тут же подошел Питер.
– Вы ослепительны, – приветствовал он меня.
– Спасибо. Надеюсь, ваше зрение не пострадало.
– О нет! Меня трудно сразить: я всегда знал, как хороши вы можете быть.
– Вы мастер говорить комплименты.
– Вам я говорю только то, что думаю. Но сегодня я забыл сказать: "Счастливого Рождества".
– Спасибо. И вам того же.
– Насколько оно будет счастливым зависит от нас обоих. А я не приготовил вам подарка.
– Почему вы должны делать мне подарки!
– Потому что сегодня Рождество, и в этот день между друзьями принято обмениваться подарками.
– Но не…
– Умоляю вас… ни слова о гувернантках. Настанет день, и я подарю-таки вам Джесинту. Смотрите, Коннан собирается открывать бал. Вы позволите пригласить вас?
– Благодарю вас, с удовольствием.
– Вы ведь знаете, бал открывается традиционным старинным танцем?
– Но я не умею его танцевать.
– Он очень легкий, я вам покажу, – и он напел мелодию. – Разве вы его никогда не видели?
– Видела, через потайное окно в солярии.
– Ах, во время последнего бала! Мы ведь тогда танцевали с вами, но Коннан помешал нам, не так ли?
– Все это было довольно неприлично.
– Да, не правда ли? Особенно для нашей гувернантки. Право же, она меня очень удивила.
Заиграла музыка, и в центр залы, взяв под руку Селестину, вышел Коннан. К своему ужасу я поняла, что нам с Питером предстоит открывать бал вместе с ними, исполнив несколько первых фигур. Я попыталась было ускользнуть, но Питер крепко держал меня за руку.
Коннан не выразил удивления, увидев нас, чего нельзя было сказать о Селестине. Я прекрасно представила ход ее мыслей: конечно, на Рождество можно и гувернантку пригласить на танец, но следует ли ей сразу же вести себя так, будто она забыла о своем положении?
Однако Селестина была слишком добрым человеком, чтобы тут же не скрыть своих чувств и не приветствовать меня теплой улыбкой.
– Мне не следует быть здесь, – сказала я. – Я совсем не знаю этого танца. Я не представляла…
– Смотрите на нас, – прервал меня Коннан.
– Мы будем делать все так же, как и вы, – откликнулся Питер.
Через несколько секунд к нам присоединились остальные гости. В "Фэрри" мы прошли всю залу.
– У вас превосходно получается, – заметил с улыбкой Коннан, когда в танце мы поменялись партнерами.
– Вы скоро станете совсем как коренная корнуэлка, – добавила Селестина.
– А почему бы и нет? – воскликнул Питер. – Разве корнуэльцы – не соль земли?
– Я не уверена, что мисс Лей тоже так думает, – ответила Селестина.
– Традиции Корнуэла вызывают у меня большой интерес, – сказала я.
– Надеюсь, что и жители тоже, – лукаво шепнул мне Питер.
Танец продолжался. Он действительно оказался легким, и я скоро знала все фигуры. Когда музыка смолкла, я услышала, как рядом кто-то спросил:
– А кто эта интересная молодая женщина, которая танцевала с Питером Нэнселлоком? Она поразительно хороша собой, не правда ли?
Как бы мне не хотелось, чтобы в ответ раздалось что-то вроде:
– Это гувернантка.
Но вместо этого прозвучало:
– Понятия не имею, но она действительно… очень хороша.
Я была на седьмом небе от счастья. Каждая минута этого вечера навсегда останется в моей памяти, и не только потому, что меня на него пригласили, но и потому, что я пользовалась успехом. Меня приглашали наперебой, и даже когда я наконец призналась, что я всего лишь гувернантка, внимание ко мне не ослабело. За мной ухаживали так, как ухаживают за красивыми женщинами. Что произошло, думала я. Почему все изменилось? Может быть, я сама стала другой? Ведь на тех балах, куда вывозила меня тетя Аделаида, я не пользовалась успехом. В противном случае я никогда не оказалась бы в Корнуэле.
И вдруг я догадалась, что произошло. Дело было не в зеленом платье, не в янтарном гребне и даже не в бриллиантовой броши. Просто я была влюблена, а ничто не украшает так, как любовь. Ну и пусть моя любовь смешна и безнадежна. Я чувствовала себя, как попавшая на бал Золушка: не верила до конца своему счастью, но была полна решимости насладиться каждым мгновением этого чуда, пока оно длится.
Во время танцев случилось одно странное происшествие. Моим партнером оказался сэр Томас Треслин – очень учтивый пожилой джентльмен. Он устал танцевать, и я предложила ему присесть и немного отдохнуть. Сэр Томас был мне очень признателен. Признаюсь, он мне понравился, хотя, наверное, в ту ночь мне нравились все без исключения.
– Я становлюсь староват для танцев, мисс… э-э… – сказал он.
– Лей, – подсказала я, – мисс Лей. Я служу здесь гувернанткой, сэр Томас.
– Да-да. Я хотел поблагодарить вас, мисс Лей. Тронут, очень тронут вашей заботой обо мне. Ведь вам, наверное, хочется танцевать?
– Я с удовольствием сама немного отдохну.
– Вы не только красивы, но и очень добры.
Вспомнив инструкции Филлиды, я приняла эти комплименты спокойно и непринужденно, как будто ничего более естественного и быть не может. Сэр Томас был не прочь поговорить.
– Моя жена просто обожает танцы. У нее очень живой и веселый характер.
– Она настоящая красавица, – отметила я.
Я заметила ее сразу же, когда вошла в залу. На ней было изумительное платье из бледно-лилового шифона на зеленом чехле. Вся она так и искрилась бриллиантами. Сочетание лилового и зеленого производило впечатление изысканности, и я подумала, не кажется ли мой собственный наряд ярко изумрудного цвета вульгарным по сравнению с ее туалетом. Как всегда и везде, редкостная красота выделяла ее на общем фоне.
Он кивнул, как мне показалось, немного печально.
Мы сидели и непринужденно беседовали. Оглядывая залу, я в какой-то момент подняла глаза, и мое внимание привлекло потайное окно высоко под потолком. Звездообразное отверстие было искусно замаскировано фреской, так что его практически невозможно было заметить. В отверстие окна кто-то наблюдал за происходящим в зале, но было слишком далеко, чтобы разобрать черты лица.
Конечно, Элвина, мелькнула у меня мысль. Разве она не говорила мне, что всегда, когда в доме бал, наблюдает за гостями через потайное окно? Однако почти немедленно я заметила ее среди танцующих и вздрогнула. Я совсем забыла, что сегодня Рождество – особый день, когда на балу позволено присутствовать не только гувернанткам, но и их воспитанницам.
На Элвине было прелестное платьице из белого муслина с широким голубым кушаком, а к корсажу приколот серебряный кнут. Но все это прошло как бы мимо моего сознания. Я снова быстро взглянула вверх: из потайного окна на меня смотрело неясное, неузнаваемое на таком расстоянии лицо…
Ужин был накрыт в большой столовой и пуншевой. Столы ломились от яств, и гости сами выбирали все, что хотели. По традиции на Рождество у прислуги был свой бал, и теперь гости, которым никогда не приходилось самим себя обслуживать, проделывали это с большим удовольствием. В такой традиции тоже была частица праздника.
Чего только не было на этих столах: всевозможные пироги, но не большие – такие едят только слуги на кухне, – а маленькие и изящные; различными способами приготовленные цыплята, рыба, мясо; отдельно стояла огромная ваза с горячим пуншем, еще одна – с глинтвейном, а кроме того медовое вино, виски, джин.
Питер Нэнселлок, с которым мы танцевали последний танец перед ужином, провел меня в пуншевую. Там уже были сэр Томас Треслин с Селестиной, и мы подошли к их столику.
– Сидите, пожалуйста, – сказал Питер, обращаясь ко всем нам, – я о вас позабочусь.
– Позвольте мне помочь вам, – предложила я.
– Нет, не позволю! – весело отозвался он. – Садитесь здесь, рядом с Селестой. – И наклонившись ко мне, он лукаво шепнул: – Сегодня вы не гувернантка, а леди, как и все здесь. Не забывайте об этом, тогда никому и в голову не придет это вспомнить.
Но я вовсе не собиралась позволить ему за мной ухаживать и подошла вместе с ним к буфету.
– О гордыня! – вполголоса заметил он, беря меня под руку. – Не она ли погубила целый сонм ангелов?
– Не уверена. По-моему, там все дело было в честолюбии.
– Готов поклясться, что вы и им не обделены. Но не будем больше об этом. Чем вас угостить? Не исключено, что вы правильно поступили, решив пойти со мной. Наши корнуэльские блюда иногда кажутся странными иностранцам из-за реки Тамар, вроде вас.
Не переставая болтать, он начал усердно нагружать один из стоящих поблизости подносов.
– Какой вам положить пирог? Здесь я вижу есть пирог с гусиными потрохами, с начинкой из голубятины, из баранины с луком, с телятиной… а вот еще и просто с курицей. Лично я посоветовал бы вам попробовать голубиный. Представьте себе: слоеная начинка из яблок, бекона, лука, баранины и молодых голубей. Очень вкусно и типично по-корнуэльски.
– С удовольствием попробую, – сказала я.
– Мисс Лей, – продолжил он, – Марта… вам говорили когда-нибудь, что у вас янтарные глаза?
– Да.
– А то что вы настоящая красавица?
– Нет.
– Какой непростительный недосмотр! Но мы его немедленно исправим.
Я весело рассмеялась, и в этот момент в комнате появился Коннан под руку с леди Треслин. Она села рядом с Селестиной, а Коннан подошел к нам.
– Я рассказываю мисс Лей о наших национальных корнуэльских блюдах. Кон, представь себе, она не знает, что такое "красотка". Правда странно? Сама красавица, а что такое "красотка" не знает!
У Коннана был веселый и возбужденный вид, он улыбался. Наши взгляды встретились, и мне стало тепло от выражения его глаз.
– "Красотка", мисс Лей, – сказал он, – это сардинка в масле с лимоном.
Он положил на наши тарелки по рыбке и пояснил:
– Так корнуэльцы переделали на свой лад испанское кушанье из копченой рыбы. У нас считается, что корнуэльская "красотка" – блюдо, достойное испанского гранда.
– Своего рода напоминание, – вмешался Питер, – о тех временах, когда испанцы совершали набеги на наше побережье и проявляли большой интерес к красоткам иного рода.
К нам подошла Элвина. Мне показалось, что у нее усталый вид.
– Тебе пора спать, – заметила я.
– Но я хочу есть, – возразила она.
– Хорошо. Поужинай, а потом мы поднимемся наверх.
Она кивнула в знак согласия и принялась накладывать себе еду. Мы все сели к столу: Элвина, Питер, Селестина, сэр Томас, Коннан и леди Треслин. Казалось сном, что я тоже тут вместе с ними. На моем платье сверкала брошь Элис, и я подумала, что два года назад она, наверное, сидела здесь… там же, где теперь сижу я. Все должно было быть точно так, как сегодня, только Элвина тогда была еще слишком мала, чтобы присутствовать на балу. Интересно, вспоминают ли о ней остальные?…
В памяти снова всплыло виденное в потайном окне лицо и слова Элвины на предыдущем балу. Я не помнила их точно, но она говорила, как любила танцевать ее мать и как она всегда высматривала ее среди танцующих… А что если она наблюдает за балом откуда-нибудь еще?… Например, из солярия, освещенного призрачным светом луны? Ведь видела же я чье-то лицо в потайном окне!
Вдруг у меня мелькнула мысль: Джилли! А если это Джилли? Наверное, она. Кто еще это может быть?
Я настолько погрузилась в свои размышления, что забыла, где нахожусь, и к реальности меня вернул лишь голос Коннана, который, вставая из-за стола, произнес:
– Сейчас я принесу вам еще виски, Том.
Леди Треслин тоже поднялась и присоединилась к нему у буфета. Какая прекрасная пара! От них невозможно было отвести глаз – изысканная красавица в лилово-зеленом туалете и аристократически элегантный статный кавалер.
– Я помогу вам, Коннан, – сказала она.
До нас донесся их веселый смех.
– Осторожней, – воскликнул Коннан, – сейчас мы все разольем.
Они стояли к нам спиной, и, глядя на них, я почувствовала, что могу разрыдаться в любую минуту. Как нелепы все мои надежды!
Возвращаясь к столу, она взяла его под руку, и этот жест, свидетельствующий о близости их отношений, глубоко ранил меня. Очевидно, я выпила слишком много медового вина, раз принимаю все так близко к сердцу.