– О Господи, я и не знала, что уже так поздно. – Дорин взглянула на часы над камином. – Идемте, цыплятки, поможете мне накрыть на стол. – Она пошла к двери, потом вдруг остановилась. – Конечно, если я вам не нужна, мистер и миссис Блейк. У вас ведь все в порядке?
Женевьева поспешно кивнула:
– Да-да, Дорин, все в порядке. Но ты права, уже поздно и пора накрывать на стол. – Она взглянула на незваных гостей, явно давая понять, что им пора уходить. – Мы с мистером Блейком скоро придем в столовую.
– Побыстрее, дети, – сказал Оливер. – Может, удастся отмыть ваши ручонки перед тем, как начнете хвататься за тарелки и вилки.
Но дети медлили.
– Пойдемте, мистер Блейк, я вам покажу, как я умею складывать салфетки. – Джейми схватил Хейдона за руку.
– А я вам покажу, как я отчистила чайник. Хотите посмотреть? – Шарлотта, прихрамывая, подошла к Хейдону и положила ладошку ему на рукав.
Он почувствовал, что рука девочки дрожит. Было очевидно: она боялась. Покосившись на гостей, Хейдон заметил, что констебль Драммонд смотрит на девочку с явной враждебностью – этот ужасный человек ненавидел даже детей.
– Посмотрю с огромным удовольствием, милая Шарлотта. – Хейдон привлек девочку к себе и осторожно положил руки ей на плечики.
– Оливер сказал, что если мы будем долго чистить серебро, то появится джинн, а он не появился, – сказала Аннабелл, прижимаясь к Женевьеве. – А вы верите в джиннов, мистер Блейк?
– Всем известно, что джиннов не бывает, – заявил Саймон. Он подтолкнул плечом Джейми, и оба приблизились к Женевьеве и Хейдону. – Да, не бывает. Наукой это доказано.
Хейдон понимал, что дети пытаются хоть как-то поддержать Женевьеву, которую все они обожали. Когда-то она спасала их и защищала, а теперь они стремились ее защитить. Ее и его, Хейдона. И даже Джек, стоявший у дальней стены, то и дело сжимал кулаки; казалось, он готов был наброситься на констебля в любой момент.
– Прошу прощения, джентльмены, но нам пора, – сказал Хейдон. – Или, может быть, вы хотели еще что-нибудь спросить у меня или у моей жены? В таком случае поторопитесь, пожалуйста.
Констебль Драммонд пристально посмотрел на Джека:
– Мы хотели бы задать мальчику еще несколько вопросов.
Джек насторожился.
– О чем же вы хотели его спросить? – поинтересовалась Женевьева; она старалась говорить как можно спокойнее.
– О сбежавшем заключенном.
– Ах да, жена мне об этом говорила. Но разве вы его еще не поймали? – Хейдон изобразил изумление.
– К сожалению, нет.
– Как жаль… – Женевьева вздохнула и добавила: – Но если вы сюда пришли, то, очевидно, имеете веские основания считать, что Джек каким-то образом прольет свет на это дело, не так ли? Неужели вы полагаете, что местопребывание преступника…
– Думаю, мы всеми силами поможем вам в этом расследовании, – перебил Хейдон. – Правда, Джек?
Мальчик пожал плечами.
– Я им уже все сказал. Я ничего не знаю.
– Ты абсолютно уверен? – Джек молча кивнул, и Хейдон, повернувшись к Драммонду, спросил: – У вас есть к нему какие-то новые вопросы, те, которые вы не задавали при вашей прежней встрече?
Констебль Драммонд в смущении молчал. Наконец пробормотал:
– Вообще-то нет…
– В таком случае, констебль… Поверьте, мы действительно хотим помочь расследованию, но вы должны понять: мы с женой твердые сторонники доверия в отношениях с детьми. Только доверяя своим детям, мы сможем воспитать их должным образом. Джек уже ответил на ваш вопрос, и я уверен, что ответил правдиво. А если вы намерены задать ему тот же вопрос, то, следовательно, вы хотите, чтобы он солгал. Хотите, чтобы член моей семьи солгал и тем самым оказал вам услугу? Именно для этого вы пришли в мой дом?
Констебль Драммонд насупился:
– Нет, конечно.
– Мы просто хотели спросить, не заметил ли кто-нибудь из вас чего-то необычного в последние дни, – пришел на выручку комендант Томсон. Он чувствовал, что они с Драммондом вот-вот превысят свои полномочия. А мистер Блейк был явно не из тех, кто прощает обиды.
Обращаясь к детям, Хейдон спросил:
– Вы видели что-нибудь необычное?
Дети отрицательно покачали головками.
– Тогда сожалею, джентльмены, но мы ничем не можем вам помочь, – сказал Хейдон. – Но обещаю: мы непременно сообщим вам, если кто-нибудь из нас заметит что-то необычное или подозрительное.
– Извините, что потревожили вас, мисс Макфейл… то есть миссис Блейк, – пробормотал Томсон.
– Ничего страшного, комендант Томсон. – Женевьева в притворном смущении посмотрела на Чарлза. Каждый раз, когда она забирала из тюрьмы ребенка, граф заявлялся к ней и говорил, что она совершает ужасную ошибку, что она превратила свою жизнь в кошмар. Сейчас он, очевидно, узнал про Джека и пришел, чтобы в очередной раз ее отчитать. – Чарлз, в чем цель твоего нынешнего визита?
Граф медлил с ответом. Наконец, откашлявшись, проговорил:
– Видишь ли, я хотел спросить, не нарисуешь ли ты еще один портрет моей дочери. Тот, что ты написала три года назад, уже не похож. Конечно, если муж разрешит тебе заниматься живописью, – добавил Чарлз, с вызовом посмотрев на Хейдона.
Женевьева тотчас же поняла: граф пытался установить, в состоянии ли муж ее содержать. Она постоянно испытывала финансовые затруднения и, пытаясь хоть как-то их решить, писала портреты детей – богатые знакомые, когда-то приглашавшие Женевьеву к себе в гости, охотно пользовались ее услугами. Таким образом она ухитрялась покрывать издержки на содержание дома, денег иногда хватало даже на то, чтобы рассчитаться с комендантом Томсоном, когда приходилось вызволять кого-нибудь из тюрьмы. Разумеется, ей все-таки пришлось смирить свою гордость и войти в роскошный особняк Чарлза не в качестве невесты, а как наемная работница.
Женевьева подозревала, что граф сделал ей этот заказ только потому, что хотел ее унизить. "Вот до какого положения ты опустилась из-за своего упрямства", – часто говорил он ей.
Но сейчас Женевьева решила отказаться от заработка, иначе граф бы подумал, что она вышла замуж за человека, который не в состоянии содержать ее и детей.
– Что касается живописи, то мы с Максвеллом еще не обсуждали…
– Ты можешь делать все, что захочешь, дорогая, – вмешался Хейдон. – Если тебе будет приятно рисовать дочку Чарли, то, пожалуйста, развлекайся.
Бледное лицо графа покрылось красными пятнами.
– Меня зовут не Чарли, а Чарлз, – пробурчал он.
Женевьева же кивнула и с улыбкой сказала:
– Хорошо, Чарлз. Я обожаю писать портреты, а твоя дочка – прелестная девочка. С радостью сделаю это для тебя. – Женевьева снова улыбнулась – ведь получилось, будто она делала графу одолжение.
– А теперь, джентльмены, извините, но дети уже за столом, а мы слишком долго заставляем их ждать, – сказал Хейдон. – Оливер, вы не проводите наших гостей до двери?
– Хорошо, мистер Блейк, – прогудел Оливер, пряча ухмылку.
– Приятно было познакомиться! – прокричал Хейдон вдогонку визитерам. – Надеюсь вскоре увидеться еще раз!
– Только не слишком вскоре, – пробурчал Оливер, захлопнув за троицей дверь. – А лучше вообще никогда.
– Вы видели?! – закричал Джейми, снова вбегая в гостиную. – Они поверили, что вы на нас женились!
– С гордостью могу сказать, что приложила к этому руку, – просияла Юнис. – Вам понравилось, как я сделала реверанс?
– И я тоже! – добавила Дорин. – А ведь делать реверанс – нелегкое дело для бедных старых коленей!
– Колени у вас хрустели так, что было слышно до самого Олбана, готов пари держать. – Оливер засмеялся. – А комендант… Я думал, он лопнет от злости!
– Этот констебль – самый отвратительный человек на свете, – заметила Аннабелл. – И у него такой вид… как будто он откусил лимон.
– Сначала я подумала, что он пришел за мной, – призналась Шарлотта. – Он ужасно злился, когда Женевьева в прошлом году забрала меня из тюрьмы!
Узнав, что Шарлотта боялась, Женевьева тотчас избавилась от собственного страха. Она присела перед девочкой и, заглянув ей в глаза, сказала:
– Не бойся, Шарлотта, никто не собирается уводить тебя отсюда. Ты должна верить, когда я так говорю. Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось, поняла?
Девочка кивнула:
– Да, поняла.
– Вот и хорошо, моя дорогая. А теперь иди со своими братьями и сестрами готовиться к обеду. Я приду через несколько минут.
Когда все, кроме Женевьевы, вышли из гостиной, Хейдон закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Потом пробормотал:
– Господи, почему вы сказали, что я ваш муж?
– Потому что не хотела, чтобы они увели вас и повесили. Представить вас как моего мужа – единственная возможность объяснить, почему вы находитесь под моей крышей.
– Но вы могли бы сказать, что я ваш дядя или… какой-нибудь дальний родственник.
Она покачала головой:
– Такое объяснение сразу вызвало бы множество вопросов: где вы остановились, когда только приехали, какое у вас здесь дело? К тому же любое заявление о том, что вы мой родственник, можно опровергнуть. А вот муж… Поверьте, лорд Редмонд, я здесь отверженная, и всем известна моя склонность к безрассудным поступкам. В Инверари охотно поверят, что я вышла замуж за человека, с которым только что познакомилась. Я создала семью из воров и бродяг, которых совсем не знала. А по капризу выйти замуж за незнакомца – это вполне в моем духе, как все здесь считают.
"Она права, – думал Хейдон. – Отказаться от привычной жизни только ради того, чтобы вырастить незаконнорожденного сына воровки, – на такое, по мнению общества, способна лишь очень неразумная женщина, едва ли не сумасшедшая. А этот самодовольный глупец павлин Чарлз…"
Хейдон невольно нахмурился. Что этот идиот о себе возомнил?! Какого дьявола он вламывается в дом и ведет себя здесь так, будто имеет на Женевьеву какие-то особые права? При мысли о том, что она по воле отца действительно была помолвлена с этим слизняком, Хейдону стало очень не по себе. Каким бы человеком ни был ее отец, в людях он совершенно не разбирался.
– Мне кажется, вам следовало бы поблагодарить меня, а не критиковать. Ведь я пошла на риск только ради вас, – заметила Женевьева.
– Но почему?.. Зачем вам это?..
– Я всю ночь за вами ухаживала, когда вы лежали в лихорадке. А потом делала все возможное, чтобы поставить вас на ноги. Неужели вы думаете, что после этого я могла бы спокойно смотреть, как вас уводят, чтобы затем повесить? Если вы действительно так думаете, то вы ничего обо мне не знаете, лорд Редмонд, – проговорила Женевьева в раздражении; при этом у нее был такой вид, будто она вот-вот его ударит.
Хейдон же смотрел на нее с восхищением. Мисс Макфейл была необыкновенно сильной и мужественной женщиной. И если уж она во что-то верила, если приняла решение, то не отступала ни на шаг и твердо стояла на своем. И еще: хотя перед ней был человек, осужденный за ужасные преступления, она его нисколько не боялась!
Ему захотелось прикоснуться к ней, обнять, прижаться губами к ее губам, хотелось крепко обнять ее, а затем положить ладони на ее упругие груди… В следующее мгновение он вдруг почувствовал, что его влечет к этой женщине, причем желание усиливалось и становилось совершенно нестерпимым.
"Господи, что со мной происходит?! – ужаснулся Хейдон. – Ведь в доме шестеро детей, а сам я на волосок от виселицы! О чем же я думаю в такой ситуации? Может, схожу с ума?"
– Я не хотел вас обидеть, Женевьева, – пробормотал он, взъерошив пятерней волосы. – Просто удивляюсь. Может, вы не поняли, какая сложилась ситуация? Вы сказали, что мы с вами муж и жена. Но если я теперь уеду, то все в Инверари будут знать, что вы солгали. Понимаете, что это означает? Непреклонный констебль Драммонд заявится в ваш дом, чтобы арестовать вас как укрывательницу беглого заключенного. И если даже вас не посадят в тюрьму, то детей-то непременно отберут.
При этих словах Хейдона Женевьева побледнела. Она тотчас же поняла, что он прав. Действительно, о чем она думала? Неужели рассчитывала на то, что он останется в ее доме навсегда?
Едва держась на ногах, она подошла к креслу. Усевшись, со вздохом закрыла глаза.
Хейдон в волнении прошелся по комнате. "Что же теперь делать? Что делать?" – спрашивал он себя. Он собирался как можно быстрее покинуть Инверари, а потом доказать свою невиновность и попытаться узнать, кто напал на него в ту ночь, когда все это началось. Конечно, ему пришлось бы через своего поверенного нанять детектива, а самому скрываться за пределами Шотландии, пока загадка не будет решена. Ясно, что банки заморозят его счета, но его нотариусы и бухгалтера найдут способ выделять для него фонды под прикрытием законных платежей. Когда же все уладится, он вернется к прежней жизни в качестве лорда Редмонда.
Но увы, на это могут уйти годы. Возможно, его расследование вообще ничего не даст. Но даже если он добьется успеха… О Боже, ведь из-за него эта красивая, умная, самоотверженная женщина угодит за решетку! Нет-нет, этого он не допустит!
Остановившись у камина, Хейдон пробормотал:
– Кажется, я угодил в ловушку.
Женевьева посмотрела на него с удивлением:
– Вы хотите сказать, что собираетесь остаться?
– Да, на какое-то время. Останусь, чтобы играть роль вашего мужа. Я проведу здесь столько времени, сколько потребуется, чтобы утвердить наши отношения перед жителями Инверари. А через месяц-другой, когда меня устанут разыскивать и все поверят, что мы благополучная семейная пара, меня неожиданно вызовут в Англию по коммерческим делам, и там я, к сожалению, погибну в результате несчастного случая. Вы какое-то время будете меня оплакивать, а потом приободритесь и продолжите свою жизнь на сей раз в роли всеми уважаемой молодой вдовушки.
Женевьева с минуту обдумывала его план.
– А что будет с вами?
Он не удивился тому, что она о нем беспокоилась. Эта добрая и отзывчивая женщина не могла не заботиться о тех, с кем сталкивала ее жизнь.
– Или я докажу свою невиновность, или до конца дней буду стараться хоть на шаг опережать преследователей, – ответил Хейдон. – В любом случае я сделаю так, чтобы ни вы, ни ваши дети не пострадали из-за меня. А значит, вы должны кое-что мне пообещать, Женевьева. – Он пристально посмотрел на нее. – Если меня разоблачат, пока я живу у вас, вы должны сказать все, что требуется, чтобы убедить их в своей невиновности. Скажете, что я вам постоянно угрожал, что бил вас, что вы очень боялись за свою жизнь и жизнь детей, поэтому и подчинились мне, сказав, что я ваш муж.
Женевьева покачала головой:
– Если я так скажу, никто не поверит в вашу невиновность.
– Если меня здесь разоблачат, это уже не будет иметь никакого значения, – сказал Хейдон. – Констебль Драммонд и комендант Томсон непременно добьются своего, и меня немедленно повесят – в этом можно не сомневаться.
– Я не хочу лгать, не хочу изображать вас чудовищем, – заявила Женевьева. – Если вас арестуют, я пойду в суд и объясню, что произошло. Я попрошу судью пересмотреть ваше дело и…
– Послушайте, Женевьева… – Хейдон подошел к креслу и опустился перед ней на колени. – Я знаю, что вы мужественная и честная женщина. Но мне невыносима мысль, что вы с детьми пострадаете из-за меня. Понятно? Даже смерть меня не так страшит, как мысль о том, что я могу погубить вас.
Он смотрел на нее все так же пристально, но теперь в его глазах были боль и безмерная грусть. Точно такие же глаза она иногда видела, когда смотрела в зеркало.
– Хорошо, обещаю, – ответила Женевьева, хотя прекрасно знала, что не сдержит слово. – Я сделаю так, как вы хотите. Вы мне верите?
Хейдон долго молчал, потом произнес:
– Придется поверить.
Поднявшись на ноги, он поспешно отошел в другой конец комнаты – ему вдруг пришло в голову, что он оказался слишком близко от Женевьевы. И еще возникло ощущение, что он раскрыл себя перед ней, обнажил часть своей души.
– Пойдемте в столовую, – предложила Женевьева.
– Если не возражаете, я бы сначала поднялся наверх. Хочется немного полежать. Кажется, я устал. – Но вместо того чтобы пойти к двери, он ухватился за каминную полку и стал смотреть на огонь.
– Может, принести вам чего-нибудь?
– Не надо. – Немного помолчав, он добавил: – Спасибо за беспокойство.
– Но потом вы придете в столовую?
– Да, возможно.
"Он отстраняется от меня", – догадалась Женевьева и, как ни странно, огорчилась. Какое-то мгновение она смотрела ему в душу, и ей казалось, что если бы в этот миг она до него дотронулась, то он не стал бы возражать – напротив, привлек бы ее к себе и крепко обнял, принося утешение. Ее опыт с мужчинами ограничивался ухаживаниями Чарлза, то есть несколькими бесстрастными поцелуями. Жених казался ей довольно красивым – тогда она была восемнадцатилетней девушкой, – но его вечное ворчание по любому поводу ужасно угнетало. К тому же он всегда был полноват, а вот лорд Редмонд… Она вспомнила, как он стоял перед ней, совершенно обнаженный, вспомнила, как любовалась его прекрасным мускулистым телом, когда ухаживала за ним. И ей вдруг представилось, как он обнимает ее, как прижимает к груди, а затем наклоняется и целует в губы…
Почувствовав, как вспыхнули ее щеки, Женевьева поднялась с кресла и направилась к двери. Ужасно смущенная своими странными мыслями и ощущениями, она сказала себе: "Не обращай внимания. Твои отношения с лордом Редмондом – печальное, но неизбежное обстоятельство, не более того".
Но когда она, остановившись в дверях, бросила на него последний взгляд, у нее появилось сильнейшее желание остаться с ним.
Глава 5
Следующие несколько дней Хейдон и Джек, как новые члены семейства, знакомились со своими обязанностями. И Хейдон заслужил похвалу за выполнение множества дел, которые прежде у него дома входили исключительно в обязанности его слуг. Джек же изобретал всяческие способы отлынивать от работы.
Когда Женевьеве в восемнадцатилетнем возрасте пришлось заботиться о себе и новорожденном, главной трудностью оказалось ведение домашнего хозяйства. В отцовском доме у них всегда были слуги – кухарка, горничная, дворецкий, камердинер, садовник, – которые обо всем заботились, а Женевьева спокойно занималась учебой и рисованием. Но отец умер, жених сбежал, она осталась без денег, и, следовательно, ей пришлось привыкать к новой жизни. Тогда она и поняла, насколько ограниченны ее познания.
Женевьева хорошо помнила, как мучилась первое время, оставшись одна с Джейми на руках. В кухне все время стоял дым, потому что она не умела правильно затопить плиту, а остатки еды, которые она оставляла на огне, постоянно подгорали, когда ей приходилось убегать на крик ребенка. По всему дому громоздились горы грязного белья, ковры и мебель покрывались толстым слоем пыли, а керосиновые лампы горели до тех пор, пока стекла не закоптятся дочерна. К тому же она не умела экономить, и ей постоянно приходилось выбрасывать продукты, что самым плачевным образом сказывалось на бюджете. В сутках не хватало часов, чтобы приласкать Джейми и переделать сотни дел, а если бы времени было больше, Женевьева все равно не смогла бы им воспользоваться, потому что очень уставала. Каждую ночь она падала на кровать в слезах и не знала, где взять силы, чтобы встретить следующий день.