- Никогда не забуду, - тихо произнесла она, - что он сделал для Элис.
Я поняла, что говорить на эту тему ей тяжело, и решила спросить о другом.
- Вероятно, вечер будет отменен?
- О, нет! - откликнулась она, уже успев взять себя в руки. - Сэр Уилльям сам сказал, что не хочет этого. Все приготовления должны быть продолжены. Он даже послал за Нейпьером, чтобы сообщить ему о своем намерении. Меня это встревожило, потому что Нейпьер обычно его расстраивает. Но это не его вина, - добавила она быстро. - На сэра Уилльяма так действует один его вид. Нейпьер старается как можно реже попадаться ему на глаза. Но на этот раз… все прошло хорошо.
- Как жаль, что они… - начала было я. Миссис Линкрофт мягко меня остановила.
- Ничего нет хуже семейных ссор. Все же я думаю, со временем… - вдруг голос у нее ослабел, - я думаю, когда появятся дети… Сэру Уилльяму очень хочется, чтобы были дети.
В дверь постучали, и вошла Элис. Загадочно улыбаясь, она сообщила:
- Мистер Нейпьер хочет вас видеть. Он в библиотеке.
- Прямо сейчас? - спросила я.
- Он сказал: когда вам будет угодно.
- Спасибо, Элис.
Она не уходила, а мне хотелось остаться одной, чтобы привести себя в порядок, прежде чем идти в библиотеку. Но при Элис мне не хотелось этого делать.
- Вы, наверное, с нетерпением ждете, когда состоится ваше выступление на вечере, миссис Верлейн?
- В какой-то степени - да, с нетерпением.
Украдкой я несколько раз посмотрела на себя в зеркало. Волосы были в беспорядке. Хорошо бы заколоть их повыше, это придало бы моему виду большую внушительность. Несколькими быстрыми движениями я разгладила на себе платье. Мне бы хотелось надеть другое, лавандового цвета в тонкую белую полоску. Оно мне очень идет. Я купила его в маленьком магазинчике на Рю де Риволи. Пьетро одобрял, когда я покупала себе красивые платья, но, конечно, я могла себе это позволить, когда он стал знаменитым. Но и раньше я умела подбирать себе одежду в отличие от Роумы.
Я оглядела свое коричневое габардиновое платье. Оно выглядело вполне прилично, - добротное, рабочее платье. Но оно не из тех, что больше всего мне идут. Как жаль, я не знала заранее, что меня ждет встреча с Нейпьером.
Платье сменить я не смогла, но все-таки сумела поправить прическу. Пока я это делала, Элис стояла рядом.
- Вы выглядите какой-то… довольной, миссис Верлейн.
- Довольной?
- Даже больше того… Какой-то совершенно другой.
Должно быть, по мне было видно, как я волнуюсь перед предстоящим сражением, ведь именно сражение ждет меня во время встречи с Нейпьером Стейси.
Элис проводила меня до библиотеки. В этой комнате я была только один раз. Тогда меня поразили дубовые панели на стенах, они были сделаны в виде арок с пилястрами, поверху шел резной бордюр, затем карниз. Ажурный потолок был самым искусно сделанным во всем доме. Гербы семейств Стейси, Боументов и Нейпьеров входили в орнамент, придавая ему особую замысловатость.
Одну стену полностью занимал великолепный гобелен. Сотканный из шелковых и шерстяных нитей на льняной основе, он сразу привлек мое внимание не только мастерством исполнения, но и своим сюжетом. Высадка Юлия Цезаря на британский берег. Когда миссис Линкрофт показывала мне эту комнату, она сказала, что этот гобелен был начат вскоре после того, как было закончено строительство дома, но, не завершив работу, его отложили и забыли почти на сотню лет. Потом одна из женщин семейства Стейси, оказавшись отлученной от двора за какой-то проступок, взялась за него, чтобы скоротать время в изгнании, и довела работу до конца. В старинных домах всегда можно встретить подобные истории. Вещи здесь - связующая нить времен.
Три другие стены занимали книжные шкафы, за стеклянными дверцами которых виднелись кожаные корешки фолиантов с золотым тиснением. Паркетный пол устилали персидские ковры, в оконных нишах, как обычно, устроены сидения, а в центре комнаты - тяжелый дубовый стол с несколькими креслами.
Библиотека выглядела торжественно и строго. Войдя в нее, я тотчас подумала, сколько серьезных семейных советов проходило здесь в течение столетий. Именно здесь, я в этом не сомневалась, Нейпьер был подвергнут допросу после убийства брата.
За столом сидел он сам. При виде меня поднялся. В его голубых глазах засверкали характерные огоньки, придававшие его взгляду пронизывающую яркость. Об этих огоньках я уже как-то сказала, что они злые. Но не только злые. Ведь он, наверняка, предвкушал, как весело проведет время, причиняя мне боль во время нашего разговора.
- Садитесь, пожалуйста, - голос у него прозвучал мягко. Признак опасности, предупредила я себя.
- Полагаю, вы уже догадались, что я хочу поговорить с вами о предстоящем вечере. Настройщики уверяют, что рояль в зале в прекрасном состоянии, поэтому с этим все в порядке. Я уверен, что ваша игра изумит всех нас.
- Спасибо.
Как он вежлив! Когда же он ужалит?
- Вы когда-нибудь играли на концертной эстраде, миссис Верлейн?
- Нет… На большой - нет.
- Понятно. И не стремились к этому?
- Очень стремилась, - ответила я прямо. Он удивленно поднял брови. И я быстро добавила:
- Однако одного стремления для этого недостаточно.
- Вы хотите сказать, что не смогли достичь необходимого мастерства?
- Именно.
- Значит, ваше желание было недостаточно серьезным.
На это я ответила как можно суше:
- У меня началась семейная жизнь.
- Это не ответ. Насколько я знаю, и у гениев бывает семейная жизнь.
- Я не говорила, что я гений.
Его глаза недобро вспыхнули.
- Вы отказались от карьеры ради семьи, - сказал Нейпьер. - Но ваш муж оказался удачливее вас, ему не пришлось бросать свою карьеру.
Я не могла ничего сказать. Боялась голосом выдать свои чувства.
Как неприятен мне этот человек!
Нейпьер заговорил снова:
- Я выбрал произведения, которые вы будете играть для нас на вечере. Уверен, вы согласитесь с моим выбором. Эти пьесы часто исполняют… и я думаю, вы знаете их достоинства.
Я не ответила. Мне вспомнился Пьетро, наши с ним сцены, его эгоизм, мое негодование, мои жертвы, о которых я ему непрерывно напоминала.
Почему этот человек постоянно возвращает меня в прошлое? Надо сейчас же уйти из этой комнаты и не дать ему больше себя мучить. Я взяла ноты, которые он положил на стол.
- Спасибо, мистер Нейпьер, - сказала я, бросив взгляд на ноты.
"Венгерские танцы". "Рапсодия номер два". То, что играл Пьетро во время своего последнего концерта.
Я почувствовала, что задыхаюсь. У меня не было больше сил оставаться в этой комнате. Я повернулась, чтобы уйти. Гобелен с Юлием Цезарем поплыл у меня перед глазами. Я схватилась за ручку двери. И вот я уже вне опасности.
Нейпьер все знает. Он нарочно выбрал эти произведения. Ему нравится играть на моих переживаниях, ему хочется меня мучить, вынудить раскрыться. Он как мальчишка, которому интересно дразнить и наблюдать за реакцией каких-нибудь паучков.
Он мучит таким же образом Эдит. Теперь его внимание привлекала и я. Он несомненно интересуется мной. Но почему? Неужели он знает обо мне больше, чем я могу предположить?
Нейпьер не поленился узнать, что играл Пьетро на своем последнем концерте. Вероятно, это упоминалось в какой-нибудь газете.
Что еще он знает обо мне?
Накануне званого обеда Элис вошла ко мне в комнату и сказала, что Эдит больна. Я решила навестить ее.
Молодая чета занимала апартаменты, где во времена Гражданской войны останавливался но преданию Карл I. В комнату, которая служила спальней Карлу I и где теперь располагался Нейпьер, вела дверь из главных покоев. Эдит отвели большую опочивальню. Там стояла огромная кровать под куполом, который поддерживали четыре резные колонны, украшенные орнаментом из цветов. Изголовье кровати венчали позолоченные фигурки. Балдахин был сделан из голубого бархата. Роскошная кровать. Так и должно быть. Это ведь покой новобрачных. Дверь, ведущая в соседнюю комнату, ту самую, где спал Карл I, была открыта, и, насколько я могла рассмотреть, она была обставлена менее изысканно. Там стояла деревянная резная кровать под пологом, к ней вели две деревянные ступени. Скорей всего, эта комната выглядела точно так же и во времена Гражданской войны, в отличие от комнаты Эдит, где мебель была явно другого, более позднего периода, когда ценились роскошь и изысканность.
У одной из стен спальни стоял туалетный столик и зеркало в огромной золоченой раме. Мое внимание привлек также и великолепный секретер из атласного дерева и золотистого гондурского красного, секретер был украшен рифлеными колонками с каннелюрами.
На осмотр комнаты я потратила всего несколько секунд. Главной для меня была там, конечно, Эдит.
Она сидела на своем великолепном ложе и выглядела маленькой и потерянной. Прелестные золотистые косы лежали на ее опущенных плечах.
- О, миссис Верлей! Я так ужасно себя чувствую.
- Что случилось? - спросила я как можно спокойнее.
Кусая губы, она прошептала:
- Завтрашний вечер. Мне придется быть на нем хозяйкой. И там будут все эти люди. Я их боюсь.
- Зачем их бояться? Они ведь ваши гости.
- Не знаю, как вам объяснить… Но мне так не хочется быть там.
Эдит взглянула на меня с такой надеждой, будто рассчитывая, что я помогу ей найти какой-то выход.
- Вы привыкнете к таким приемам, - сказала я. - Не стоит с самого начала избегать их. Вам надо быть готовой к этой жизни. И я уверена, скоро вы убедитесь, что ничего плохого в ней нет.
- Я подумала, может быть, вы проведете этот прием вместо меня.
- Я?! Но я даже не буду присутствовать на обеде. Я спущусь только, когда начнется музыкальная часть вечера.
- У вас бы все получилось гораздо лучше, чем у меня.
- Спасибо, - ответила я. - Но я не хозяйка этого дома. Я просто учительница музыки.
- А, может быть, вам поговорить с Нейпьером…
- И предложить ему себя вместо вас на этом приеме? Вы сами, я уверена, понимаете, что это невозможно.
- Да, пожалуй, - согласилась Эдит. - Ах, я так надеюсь, что завтра буду чувствовать себя по-другому. Но знаете, Нейпьер бы послушал вас.
- Если есть необходимость поговорить с вашим мужем, то кому, как не вам, надо это сделать.
- О, нет! - Эдит на мгновение прикрыла лицо руками. Затем, снова овладев собой, добавила:
- Но он, действительно, с вами считается. И не так уж много людей, на которых он обращает внимание.
Я рассмеялась, хотя меня охватила страшная неловкость. Он обращает на меня внимание. Почему?
Я решительным голосом сказала Эдит:
- Вам надо привести себя в порядок и пойти погулять. Перестаньте так волноваться. Когда все закончится, вы сами будете удивляться, почему так нервничали.
Эдит опустила руки и доверчиво посмотрела на меня.
Какой же она еще ребенок. Мои слова возымели на нее действие.
- Хорошо. Я постараюсь сделать все, как надо, - обещала она.
Какая тишина в зале. На помосте возвышается рояль. Кресла уже расставлены. Почти как в концертном зале. Но это не совсем обычный зал - у подножия лестницы рыцарские доспехи, а на стенах - шпаги, мечи и ружья семейства Стейси, а также породнившихся с ними Нейпьеров и Боументов.
Завтра вечером я взойду на этот помост в темно-вишневом платье, как в тот роковой вечер. Нет, на этот раз я буду другая. Не зритель. Мое место будет там, на эстраде.
Подойдя к помосту, я села за рояль. Необходимо отбросить все мысли о Пьетро. Он умер. Если бы он оказался среди зрителей, я бы боялась споткнуться и вызвать у него презрение. Я бы напряженно ощущала его присутствие, знала бы, что он остро вслушивается в мою игру, чтобы не пропустить ни одного моего промаха. У меня бы не было столь необходимой для сцены уверенности. Я бы знала, что, волнуясь за меня, Пьетро в то же время надеется, что мое исполнение не будет таким совершенным, как его. Я начала играть. К этим произведениям я не обращалась с тех пор, как последний раз их играл Пьетро. Мне казалось, я просто не смогу сыграть эти вещи после того вечера. И вот я их играю, испытывая то победное вдохновение, исходящее из высших сфер, с которым писал эту музыку композитор. И когда я заиграла, то больше не видела перед собой Пьетро, не слышала его голоса. Для меня существовала только музыка, как это было до того, когда я узнала Пьетро.
Я закончила играть, воспоминания с прежней силой нахлынули на меня, Я видела Пьетро, раскланивающегося перед публикой. Потом - Пьетро, издерганного и усталого, уже не на сцене, а после концерта, когда восхваления и лесть умолкают, и он остается один. Когда у него наступает момент опустошения после полной самоотдачи во время выступления. Я вижу, как он без сил откидывается в своем кресле в гримерной… быть может, понимая, что играл в тот вечер в последний раз.
В зале раздался глухой смешок. На какое-то мгновение мне почудилось, что это вернулся Пьетро, чтобы посмеяться надо мной. Если есть сила, способная поднять его из могилы, то это несомненно - музыка.
Но в зале оказалась мисс Стейси. Она сидела в одном из кресел. На ней было бледно-розовое креповое платье, и в волосах бантики того же цвета.
- Я тихонько вошла, когда вы играли, - сказала она, - это было великолепно, миссис Верлейн.
Я ничего не ответила. И мисс Стейси продолжила:
- Ваша игра так много напомнила мне из нашего прошлого. Хотя в отличие от вас Изабелла всегда так нервничала. После выступления она даже плакала у себя в комнате. Думаю, потому что никогда не была довольна своим исполнением и знала, что, если бы смогла продолжить занятия со своими учителями, то достигла бы гораздо большего. Когда я сейчас вас слушала, то подумала… Меня бы нисколько не удивило, если бы ваша игра вызвала сюда духов умерших. Думаю, Изабелла так и не смогла найти успокоения. Наверное, она бы сюда явилась… Да, зал выглядит именно так, как в те времена, когда здесь играла она. На вас это никак не действует, миссис Верлейн? Как вы сами думаете, не явятся ли сюда привидения, растревоженные вашей игрой?
- Если бы они существовали, тогда, конечно. Но я не верю, что они есть на самом деле.
- Опасно так говорить. Они могут услышать.
Ничего не ответив, я закрыла крышку рояля и поднялась со стула. Да, это как раз такой случай, когда могли бы явиться привидения. Но я думала не о духе Изабеллы Стейси, а о Пьетро.
Отражение в зеркале внушало уверенность - темно-вишневый бархат и эта прекрасная орхидея на груди. Ни одно платье не шло мне так, как это. Пьетро не говорил об этом, но его взгляд давал понять больше, чем слова.
Пьетро встал за моей спиной и, положив руки мне на плечи, посмотрел на наше отражение в зеркале. Эта сцена навсегда запечатлелась в моей памяти.
- Ты выглядишь достойной… меня, - сказал он со своей обычной самонадеянной прямотой. Я рассмеялась и ответила, что в таком случае я действительно выгляжу очень хорошо.
Зачем я опять все это вспоминаю? Я не должна сейчас о нем думать. Надо разогреть руки. И я начала их массировать. Они еще вполне гибкие и мягкие, сказала я себе. И еще одно я твердо знала: в этот вечер в моих руках появится особая магическая сила. И ничто не сможет ее разрушить. Даже дух Пьетро.
Интересно, что за гости будут на этом приеме. Друзья Нейпьера или сэра Уилльяма? Вряд ли Нейпьер за то короткое время, что он провел в Лоувет Стейси после возвращения, успел завязать многочисленные знакомства. Каково ему после стольких лет изгнания снова оказаться дома? Нечто подобное произойдет и со мной сегодня вечером. Ведь я тоже в известном смысле была в изгнании, и теперь состоится мое возвращение на сцену. Вряд ли сегодняшняя публика окажется требовательной. Пьетро играл для совершенно других слушателей. Мне бояться нечего.
В девять часов я спустилась в большой зал. Сэр Уилльям был уже там в своем кресле. Миссис Линкрофт стояла позади него в длинной юбке из серого шифона и васильковой блузке. Она не принадлежала к собравшемуся в зале обществу. Как и у меня, ее место среди слуг, пусть и особо приближенных. Эта мысль, как я помню, возникла у меня при взгляде на ее строгую фигуру, застывшую позади сэра Уилльяма.
Сэр Уилльям подозвал меня и выразил сожаление, что я не присутствовала на обеде. Я ответила, что предпочла провести время перед концертом в тихой обстановке. Он понимающе кивнул.
Затем ко мне подошел Нейпьер вместе с Эдит. Она выглядела совершенно прелестно, хотя заметно нервничала. Я ободряюще улыбнулась ей.
Когда все расселись, я направилась к роялю. Как и Пьетро, сначала я решила исполнить "Венгерские танцы". Как только мои пальцы коснулись клавиш и возникли первые волшебные звуки, я уже ничего не ощущала, кроме радости, которую они мне давали. Во время игры у меня перед глазами возникали восхитительные видения, и состояние победного воодушевления охватило меня. Я забыла, что играю перед незнакомыми людьми в зале старинного замка, я даже забыла о Пьетро, ничего не существовало для меня, кроме музыки.
Зал разразился аплодисментами. Я улыбалась публике, продолжавшей мне хлопать. Я едва различала лица. Увидела только, что сэр Уилльям выглядел растроганным. Нейпьер сидел очень прямо, аплодируя вместе с публикой. Сидевшая рядом с ним Эдит смотрела на меня с почти счастливой улыбкой; в дальнем конце зала - Оллегра и Элис; Олеггра подпрыгивает на стуле от радостного возбуждения. Элис невозмутимо хлопает в ладоши. Я почувствовала, что концерт доставил им удовольствие, но не столько музыкой, сколько моим успехом.
Аплодисменты стихли, и я начала играть "Рапсодию". Это была вещь, которую великолепно играл Пьетро, но теперь это меня не трогало. Для меня "Рапсодия" всегда открывала многокрасочный мир печалей и радостей. Исполняя ее, я испытывала самые разнообразные эмоции, так же, как и Пьетро. Однажды он сказал мне, что в одном месте "Рапсодии"у него всегда возникает ощущение, что он сидит в кресле у зубного врача и ему выдергивают зуб, мы оба тогда очень смеялись. "Сплошная боль, - сказал он. - Одна боль… и затем острая радость".
Страдание. И вновь ликование. Ничего, кроме музыки, для меня не существует. Когда я закончила, то поняла, что никогда еще так хорошо не играла.
Я поднялась со стула, и меня оглушили овации.
Нейпьер оказался возле меня. "Мой отец хочет поговорить с вами".
Я подошла к креслу-каталке, где сидел сэр Уилльям. На глазах старика были слезы.
- Просто нет слов, миссис Верлейн, - сказал он. - Настолько это было превосходно. Ваша игра превзошла все мои ожидания. Уверен, многие захотят услышать вас снова. Это… Напомнило мне…
Он не смог договорить, и я сказала: "Понимаю, сэр Уилльям. И благодарю вас".
Нейпьер смотрел на меня, но я не могла разобрать, что выражали его глаза.
- Это триумф, - прошептал он. - Надеюсь, вы одобрили мой выбор произведений.
- Спасибо. Это великолепные вещи.