– Но дружба – не дружба, если она не добровольна.
– Тогда я прошу ваше величество, чтобы вы ничего не просили в обмен на дружбу.
– И если я не буду ничего просить, то ты?
– Трудно представить, чтобы такая простая девушка, как я, могла дружить с королем.
– Это случается очень часто, моя дорогая.
– Но не думаю, что случится со мной.
Маленькие губки были поджаты, глаза сверкали холодным огнем. "Боже, – подумал Генрих, – я должен добиться ее расположения".
Но он оказался неважным ухажером. Расточать комплименты, пользоваться духами и вести галантные разговоры ему было несвойственно. Это умели делать месье де Гиз и галантные кавалеры французского двора. Сам он предпочитал быстрый натиск и немедленные победы, к удовольствию обеих сторон.
Генрих почувствовал легкое раздражение. Ему казалось, что Жанна быстро окажется в его постели, а она, еще совсем девчонка, раздумывала, как далеко могут зайти их отношения.
Именно в этом саду он когда-то лежал с Флореттой – страстной, теплой крестьянкой, которая не видела никаких причин для того, чтобы держать его на расстоянии.
Он не собирался все это долго терпеть. Надо показать этой девчонке, что он король, который ждет повиновения, а она – простушка, с чем и сама согласна, и должна быть ему благодарна за то, что он обратил на нее внимание. Кроме того, Генрих собирался преподать ей такой урок страсти, после которого она будет ему только благодарна.
Он рассмеялся, обвил ее руками, но она повела плечами и отстранилась.
– Ну, Жанна, похоже, что тебя еще никогда не любили. Ты не знаешь, какие радости тебя ждут.
– Знаю, если послушаю ваше величество, то это будет грехом, а я не согрешу… добровольно. А если ваше величество принудит меня к этому силой, я покончу с собой, бросившись в Баизу.
Жанна говорила с таким жаром, что у него опустились руки. Почувствовав себя свободной, она повернулась и бросилась прочь.
Это становилось все более смешным. Генрих вздыхал по девице, твердо настроенной сохранить свою девственность.
Он устраивал ей ловушки, смеялся над ней, иногда совсем терял терпение, но она оставалась непреклонной. Пусть он и король, говорила Жанна, но у него есть жена, и он не вправе заниматься любовью с другой женщиной.
– А если бы я был свободным? – спросил Генрих.
Она опустила глаза:
– У вашего величества нет возможности стать свободным. Вы женаты на королеве, и, хотя она находится в Париже, а вы в Беарне, она тем не менее остается вашей супругой.
– О моей жене, Жанна, можешь не беспокоиться. Она удовлетворяет свою прихоть с другими любовниками, и ее вовсе не тревожит, что я делаю то же самое.
– Я боюсь не за нее и не за вас, сир, а боюсь за мою душу.
Генрих вздохнул. При французском дворе такие рассуждения иначе как за шутку не приняли бы. А она говорит с ним совершенно серьезно. В то же время вроде бы он не кажется ей неприятным, Жанна боится греха, а не его.
Если бы он был свободен!.. Впрочем, даже тогда разве же он смог бы жениться на такой простой девушке, как Жанна де Тиньонвилль? Это так трудно представить, что не стоит и вспоминать о женитьбе.
Но желание овладеть Жанной его не покидало. В ее поведении было что-то такое, что давало ему надежду. Он испытывал танталовы муки, когда предлагал Жанне стать его любовницей, а она отказывалась. Порой ему казалось, что она колеблется, хотя и клянется, что никогда не подвергнет опасности свою душу и сохранит невинность до брака.
Все дело в ее строгом религиозном воспитании, объяснял себе Генрих, и в образе жизни, который вела ее мать, многие его подданные. Его двор пуританский, но не хочет же он, чтобы разврат французского двора повторился в Беарне? Это не для его придворных, думал Генрих с усмешкой, потому что сам был одним из самых легкомысленных мужчин при французском дворе. В занятиях любовью Генрих ничего дурного не видел, для него это было чем-то вроде охоты или жё-де-пом, просто борьба за обладание женщиной казалась ему самой увлекательной из игр, и, следовательно, играть в нее следует чаще, чтобы достичь в этом деле совершенства.
Поэтому Генрих твердо настроился сломить сопротивление Жанны. А так как такая ситуация сложилась благодаря д'Обинье, который привел мать Жанны во дворец, то решил, что именно он и должен ему помочь.
Генрих послал за своим старым другом.
– Мой дорогой друг, – сказал он, – мне нужна твоя помощь.
Агриппа д'Обинье довольно улыбнулся. Он считал себя хорошим советчиком, и ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем моменты, когда к нему обращались за помощью.
– Чем я могу быть полезен вашему величеству?
– Хочу, чтобы ты сделал что-нибудь, чтобы я получил то, чего не могу добиться сам.
– Если ваше величество скажет что, я обещаю сделать все, что в моих силах.
– Жанна де Тиньонвилль.
– Ваше величество?
– Девушка, которую ты привел во дворец. Я хочу ее, но она полагает, что это грешно и постыдно, ничего не слушает. Ты должен ее просветить, сказать, что она как верная подданная должна служить своему королю, и привести в мою спальню этой ночью смиренной, готовой дать мне возмещение за все муки, которые ее господин претерпел ради нее.
Агриппа д'Обинье поднялся на ноги, его лицо было бледным, глаза сверкали.
– Ваше величество ошибается во мне. Я не сводник.
– Ты мой слуга, д'Обинье, и должен мне повиноваться.
Такие слова, произнеси их другой монарх, таили бы в себе угрозу, но совсем иначе было с Генрихом Наваррским. Он, как всегда, говорил полушутя, хотя в его желании обладать этой девушкой нельзя было сомневаться.
– Я служил вашему величеству как только мог, – возразил д'Обинье, – но отказываюсь делать что-нибудь, чтобы лишить невинности эту девушку.
– По-моему, – заявил Генрих, – я слишком добр к моим слугам. Потому что, кажется, они позволяют себе насмехаться надо мной.
– Прошу ваше величество оставить фривольные мысли в стороне и подумать о будущем девушки.
– Но, д'Обинье, разве ее будущему что-то угрожает? Тебе прекрасно известно, что она будет хорошо вознаграждена.
– Я думаю о ее душе.
Генрих потерял терпение. Ему казалось, что этой девушкой он увлечен сильнее, чем увлекался кем-либо раньше, и такое пренебрежение к его страсти вывело его из себя.
Если бы д'Обинье поговорил с ней, все объяснил, Жанна наверняка перестала бы быть такой непреклонной. Она же не находит его отталкивающим, просто воспитана так, что девственность для нее нечто святое.
В его глазах засверкали опасные огоньки.
– Подумай как следует, д'Обинье, – посоветовал он. – Надеюсь, тебе хватит разума, чтобы вспомнить, что я твой король, а ты мой слуга.
Жестом руки он отослал д'Обинье, который ушел молиться. Генрих некоторое время ходил взад-вперед по комнате, а потом решил пойти к любовнице, с которой проводил время до того, как увлекся Жанной. Но занятия любовью на этот раз не доставили ему большого удовольствия. Ему никто не был нужен, кроме этой упрямой девушки.
Д'Обинье был исключен из королевского совета и утратил прежнее расположение короля. Генрих как будто не замечал его, когда тот исполнял свои обязанности постельничего, и приближенные поняли намек короля.
Д'Обинье обнаружил, что ему задерживают жалованье, влез в долги, что для человека его принципов было весьма неприятно.
Генрих с насмешкой за ним наблюдал и однажды спросил:
– Ну как, ты не готов стать хорошим слугой?
– Всегда готов служить моему королю, но ни для кого не буду сводником, – последовал ответ.
– Глупцы должны получать вознаграждение за свою глупость.
Д'Обинье молча склонил голову.
С ним продолжали случаться разные неприятности. У него украли одежду, он вынужден был ходить в чем попало. Король откровенно к нему придирался и донимал насмешками. Некогда уважаемый, д'Обинье стал мишенью для острот, но по-прежнему стоял на своем, а Генрих продолжал преследовать Жанну. Двор с любопытством за всем этим наблюдал, и однажды один из друзей Генриха сказал:
– Самые главные упрямцы при дворе – старик и девчонка.
– Они очень упрямые, – согласился король, – но есть еще один человек, который не уступает им в упорстве.
– Но если их силы равны, сир, и они тянут в разные стороны, то кто в конце концов возьмет верх?
– Короли всегда имеют преимущество перед своими подданными, – с усмешкой ответил Генрих.
Жанна продолжала упорствовать, д'Обинье тоже, и через некоторое время добрая натура Генриха взяла верх. По отношению к старому другу он сменил гнев на милость, но Жанна де Тиньонвилль продолжала отказываться стать его любовницей, и, хотя его страсть нарастала, он оставался внешне спокойным, поджидая удобного случая.
Трудно было ожидать, что Генрих не будет уделять внимания никому, кроме малышки де Тиньонвилль. В Нераке было много других симпатичных женщин, которые считали честью для себя отвечать благосклонностью на ухаживания короля. И однажды, оказывая знаки внимания одной из них, он заметил, что Жанна хмурится. Значит, ревнует! Втайне он этому обрадовался. Ее сопротивление не будет долгим, в этом можно быть уверенным, потому что с нарастанием ревности она обязательно смягчится.
Но Жанна оставалась непреклонной. Однажды он опять повторил свое предложение, но, как обычно, получил отказ. Раздосадованный, Генрих сравнил ее холодность со страстностью своей последней любовницы. Жанна широко открыла глаза и заявила, что у той женщины совсем другое положение.
– В чем же? – спросил он. – По-твоему, ангел, который ведет учет наших дел, запишет твой грех и не обратит внимания на ее?
– Она замужняя женщина.
Тут настал черед Генриха удивляться. Мадемуазель де Тиньонвилль подняла плечики.
– Если ее муж не возражает, в этом нет ничего предосудительного, – пояснила она. – Она не одинокая девушка, которую, если она лишится невинности, никто не возьмет замуж.
– Как же я заблуждался! – засмеялся Генрих. – Я неправильно понимал твои взгляды на невинность. Сколько времени я потерял из-за своей слепоты!
Он подхватил ее на руки, поднял над землей. Держа над собой, со смехом смотрел ей в глаза.
– Любовь моя, почему же ты раньше не сказала мне об этом своем желании? Разве я тебе не говорил, что все, что ты попросишь, будет исполнено?
Вскоре после этого Жанна де Тиньонвилль вышла замуж. Ее супругом стал Франсуа Леон Шарль, барон де Пардайан и граф Панжа. И хотя барон был толстым, неповоротливым, староватым для нее, он был богат, занимал должность государственного советника и пользовался влиянием при беарнском дворе. Все говорили, что для мадемуазель де Тиньонвилль это хорошая партия, потому что на самом деле кто такие Тиньонвилли? Никто о них слыхом не слыхивал, пока на Жанну не положил глаз король, а она не стала ему отказывать.
Граф де Панжа был не только богат и влиятелен. Он понял, почему его господин выбрал его в качестве жениха, и не возражал против этой роли. Это был брак только по названию; обязанности мужа вместо него исполнял король.
Граф со всем соглашался. Своей уступчивостью он заработал благосклонность короля, а его расположение неизменно приносит свои выгоды. Он знал, что сделает карьеру, а его жена со временем к нему вернется. Жанна очень симпатична, так что он с готовностью ее примет. То был настоящий брак по расчету, в котором у каждого имелся свой интерес.
Медовый месяц проходил в Нераке. Панжа каждый вечер благоразумно уходил из спальни, и туда приходил король, чтобы исполнить роль мужа.
Это был фарс, который наверняка гораздо больше оценили бы в Лувре, чем в Нераке.
Д'Обинье испытал облегчение. Теперь, добившись своего, король удовлетворен. А Генрих первое время пылал страстью.
Какая жалость, думал он, что невинность Жанны обошлась так дорого, потому что ее уступка не доставила ему той радости, которую он обычно испытывал.
Некоторое время Генрих не решался признаться самому себе, что слегка разочарован. До этого он очень много думал о Жанне и полагал, что желает ее сильнее, чем какую-либо другую женщину. А теперь обнаружил, что она ничем не отличалась от остальных.
В покоях сестры он встретил молоденькую девушку, которая стала для него такой желанной! Но ребенок быстро исчез, уступив место расчетливой женщине, которая добилась, чтобы ее выгодно выдали замуж… Какая жалость!
Генрих зевнул. Он все чаще стал зевать в обществе Жанны.
Она слишком долго колебалась. И слишком искусно торговалась.
Теперь он выяснил, что она не может предложить ничего такого, чего нет у других женщин, а поэтому их любовь, едва вспыхнув, начала гаснуть. Генрих уже стал подумывать, как бы от нее избавиться, когда пришло известие, что к нему готовится приехать его жена.
Глава 8
НЕЖНАЯ ДАЙЕЛЛА
Марго все это время занималась плетением интриг при дворе брата короля. При этом ее амурным приключениям не было конца. Король и королева-мать ума не могли приложить, что с ней делать.
Другим источником их беспокойства был герцог Анжуйский. Тот порвал с гугенотами и снова воевал на стороне католиков, и везде, где только появлялся, становился источником всевозможных неприятностей. Теперь у него появилось новое амбициозное желание – стать правителем Нидерландов. Для этой цели он готовился снова сменить окраску, опять стать гугенотом. Хотя осознавал, что, так как недавно воевал с гугенотами, вряд ли будет тепло встречен в Нидерландах. Ему пришлось по душе предложение Марго отправиться в Нидерланды. Хотя формально она ехала туда на воды лечиться, но на самом деле хотела разузнать, что там и как.
Марго обставила свою поездку с той пышностью, к которой привыкла: ее носилки с балдахином были обиты красным испанским бархатом с золотым шитьем, а на стекло дверей нанесен изящный рисунок. Принцесса отправилась в путь с радостью. К привычной роскоши добавлялись интриги, которые она тоже очень любила. Кроме того, во время путешествия она встретилась со своим старым любовником, Генрихом де Гизом, и они с удовольствием убедились, что, какой бы долгой ни была разлука, их любовь не поблекла. Эта встреча вызвала много кривотолков, но к окружавшим ее сплетням Марго привыкла, как к драгоценностям на своей одежде.
Еще одним удовольствием стало романтическое приключение с испанским военачальником, братом Филиппа II Испанского, доном Хуаном Австрийским. Он сделал все возможное, чтобы добавить свое имя к списку любовников Марго. Дон Хуан был крайне внимателен и учтив, но прекрасно понимал истинное значение путешествия французской принцессы, а потому не сказал ничего лишнего. Она, как ни старалась, ничего от него не добилась.
Но в целом ее визит во Фландрию был успешным, хотя некоторые, как, например, дон Хуан, отнеслись к нему с подозрением. Многих Марго очаровала и проявила себя как прекрасный дипломат. Вероятно, она достигла бы большего, если бы король Франции, ненавидящий своего брата и видевший во всех его начинаниях – не без оснований – лишь желание досадить ему, не приказал Анжу отправиться на войну с гугенотами в тот самый момент, когда Марго так успешно устраивала его дела в Нидерландах.
Поэтому не было ничего удивительного в том, что когда Марго вернулась в Париж, то обнаружила, что ненависть между ее братьями достигла предела. Анжу, по сути, находился в Лувре на положении пленника. Сестра решила помочь ему выбраться на свободу. С ее помощью устроить это удалось достаточно легко. Ночью Анжу вылез через окно ее покоев и спустился вниз по веревке. Когда он и его спутники оказались внизу, Марго и ее служанки, опасаясь разоблачения, сожгли веревку в камине.
И все-таки в исчезновении Анжу обвинили Марго. Король был в ярости. Он даже хотел заточить ее в тюрьму, но понял, что там она начнет плести новые интриги, а поэтому, когда она обратилась с просьбой отпустить ее к мужу в Наварру, дал на это согласие. Было решено, что королева-мать поедет вместе с ней.
Две королевы не могли отправиться в поездку без большой свиты. Среди сопровождающих были кардинал де Бурбон, герцог де Монпансье и Брантом, который особенно радовался оказаться рядом с королевой Наварры, так как обожал ее и посвящал ей вдохновенные строки. Марго тщательно отобрала себе фрейлин. Среди них оказались две совсем неопытные девушки – Франсуаза де Монморанси, дочь барона де Фоссе, и мадемуазель де Ребур, дочь дворянина-гугенота из Дофине, жертвы Варфоломеевской резни. Обе девушки были еще почти детьми, обеим недавно исполнилось по тринадцать лет.
Королева-мать, хорошо помня о распутной натуре зятя, взяла с собой свой "летучий эскадрон". Ее дочь, которую сопровождало столько красивых мужчин, наверняка не собиралась скучать. Екатерина решила, что ей надо быть готовой к любым неожиданностям, и поэтому во время путешествия в Беарн "летучий эскадрон" мог пригодиться. Приказала она ее сопровождать и ветеранке Шарлотте де Сов, которой в Беарне надлежало заняться Наваррским. Однако Шарлотте, все еще красивой и более любой другой женщины двора изощренной в искусстве любви, было уже двадцать пять лет. Так что следовало быть готовой и к тому, что Наваррский сочтет некогда любимую им Шарлотту увядшей. На этот случай королева взяла юную гречанку Дайеллу, счастливым образом уцелевшую во время набега на Кипр, – очаровательное существо, юное и грациозное.
Их путь лежал на юг, через Этамп к Орлеану. Екатерина на некоторое время задержалась в любимом ею замке Шенонсо, потом они отправились в Тур и дальше через Пуатье и Коньяк к Гиенне.
Приезд королев в Бордо был обставлен с большой помпой. Марго была одета в платье оранжевого цвета – одного из ее любимых, на этот раз на ней не было шляпы, ее черные волосы ниспадали на плечи, на белой лошади она выглядела очень эффектно. Люди, пришедшие посмотреть на королевскую кавалькаду, нашли ее самой прекрасной женщиной Франции. Все красавицы из "летучего эскадрона" уступали ей внешностью. Там, в Бордо, до них дошло известие, что Генрих Наваррский собирается встретить их в Кастре.
Марго, ожидая встречи с мужем, гадала, как он изменился за прошедшее время. И чем дальше они двигались к югу, тем меньше испытывала энтузиазма от предстоящего с ним свидания. Она вспоминала, каким грубым он был в сравнении с другими ее любовниками, но лелеяла надежду, что на этот раз примет ее как королеву.
Как и следовало ожидать от Генриха, он позволил им первым добраться до Кастра. Окажись на его месте Генрих де Гиз, он наверняка повел бы себя более галантно и прибыл бы туда раньше.
Марго оглядела своих спутниц. Шарлотта де Сов держалась самоуверенно. Очевидно, была уверена, что прежние взаимоотношения возобновятся. Неужели Генрих окажется настолько глуп, что опять позволит ей шпионить за ним?
Снаружи замка послышались звуки, говорящие о его приближении, и Марго сделала вывод, что ее муж не изменил своим привычкам, коли не обставил свой приезд никакими церемониями.
И вот Генрих предстал перед ее очами, слегка улыбаясь, поблескивая глазами.
– Жена моя! – воскликнул он, заключая ее в крепкие объятия и целуя в щеки.
"Нет, совсем не изменился!" – подумала она.
– Добро пожаловать… в твой дом, – сказал он. – Все мы рады тебе.
– Счастлива приехать сюда, – последовал ответ.
– Так же, как я счастлив видеть тебя.