– Это и понятно, – съязвила Шторм, поймав его на слове. Однако она несколько сдержала Бьюти, переведя ее на шаг. – Мужчина твоих лет, который постоянно кутит и гуляет ночи напролет, не может не испытывать на следующий день хоть какого-то недомогания. Что касается меня, то я от души надеюсь, что раз твоя голова сейчас трещит, то она, наконец, однажды треснет по-настоящему.
– А что это за намеки на мой возраст? – воскликнул Уэйд, пропустив ее последние слова мимо ушей, но тут же взял себя в руки и неожиданно произнес: – Шторм, ты же никогда не была такой бессердечной!
– Это потому, что я всегда была глупой маленькой девочкой, – возразила она, но сдержала Бьюти, когда та вдруг ускорила шаг. – Это ты был всегда взрослым, всегда несгибаемым и жестоким.
– А ты, наоборот, никогда не относилась ко мне жестоко, никогда не казалась суровой, – произнес Уэйд, скользя взглядом по ее фигуре. – Ты всегда выглядела нежной и податливой, как шелк. Похожей на…
– Думаю, именно поэтому ты меня и покинул, – перебила его Шторм, натягивая поводья, чтобы остановить Бьюти у поворота наезженной дороги, ведущей к домику Мэгэллена. Она еще раз позволила себе выслушать его сладкие речи, и вот итог: она чувствовала себя глубоко несчастной.
Уэйд взглянул на нее, и по его лицу пробежала тень.
– Шторм, – сказал он строго, – ты, надеюсь, отлично понимаешь, что ты и Бекки стали чужими людьми, и ваша детская дружба давно в прошлом.
Строптиво вскинув подбородок, Шторм обдала его холодным взглядом, выражавшим непокорность его воле.
– Если ты думаешь, что я откажусь от Бекки и от дружбы с ней, ты жестоко ошибаешься. Ты просто не знаешь всей ее печальной истории, которая, в конце концов, и привела ее к такому образу жизни. С восемнадцати лет она была полностью предоставлена самой себе.
– Это полуправда, ее дела обстояли вовсе не так худо. Она прекрасно знала, что у нее есть друзья – Кейн и я всегда с открытой душой пришли бы ей на помощь. Мы бы сумели устроить – так, чтобы она стала ветеринарным врачом, получила навыки в этом деле, раз уж у нее была такая мечта.
– Не забывай, что у Бекки есть гордость. Не в ее характере принимать милостыню и подачки от друзей. Поэтому, в конце концов, она сама добилась того, о чем мечтала, и начала обучаться ремеслу ветеринарного врача.
В глазах Уэйда отразилось полное недоумение.
– Я очень рад слышать все это, – вымолвил он после некоторой паузы, – но ведь, между прочим, она таким образом окончательно погубила свою репутацию. Если она останется здесь, она никогда не найдет себе в округе мужчину, который бы женился на ней и завел с ней детей.
– Ну и черт с ним, с замужеством, – насмешливо выпалила Шторм, небрежно махнув рукой. – Кому оно нужно? Я считаю, что авторитет института брака сильно завышен, – она задорно вскинула подбородок и продолжала говорить с издевкой: – Почему же ты сам пренебрег священными узами брака, если они, по-твоему, так важны для жизни человека? Или ты до сих пор не смог найти женщину, которая походила бы на твой идеал?
Уэйд уловил боль в голосе Шторм и ощутил ту же боль в своей собственной душе. Он осознал, какое страдание он причинил этой юной женщине, женщине, которую он любил больше собственной жизни. Если бы она только знала, что не проходило и дня, чтобы он не вспомнил о ней, если бы она знала, что его попытки забыться хоть на мгновение в вине или в объятиях других женщин ни к чему не привели, что он все так же тосковал по ней, все так же страстно мечтал хотя бы еще один раз сжать ее в своих объятиях.
Внезапно Уэйд наклонился в седле и с выражением нежности в глазах ласково провел пальцем по щеке Шторм.
– Думаю, я такой же, как Бекки, – промолвил он. – Для меня тоже не существует брака и семьи.
Бессознательно выдавая себя голосом и умоляющим выражением ясных голубых глаз, Шторм вдруг спросила, прижав руки к груди:
– Но почему, Уэйд? Почему?
Уэйд глубоко вздохнул, что-то пробормотал про себя, похожее на отчаянное ругательство, и вдруг, опять наклонившись к Шторм, взял ее за плечи, притянул к себе и, прежде чем она что-нибудь поняла, заморгав от удивления и неожиданности глазами, его губы сомкнулись с ее губами. Он приник к ней так неистово и жадно, как человек, мучимый долгой жаждой, который вдруг набрел на долгожданный родник.
Сначала Шторм была столь ошеломлена, что, словно манекен, никак не реагировала на поцелуй Уэйда. Однако его настойчивые губы постепенно разбудили в ней страсть, ответное чувство волной поднялось в девушке, и она, не отдавая себе отчета, забыв обо всем на свете, начала отвечать на ласки Уэйда.
Уэйд коротко застонал и прижал ее теснее к себе, почти стащив Шторм с седла. Но когда она нежно обвила его шею руками, с ним внезапно произошла резкая перемена, он как будто пришел в себя. Уэйд рывком отпрянул от Шторм и выпрямился в седле. Не произнеся ни слова, он пришпорил своего жеребца и, стремительно свернув на дорожку, ведущую к дому, поскакал прочь.
Шторм застыла на мгновение, недоуменно глядя ему вслед, а затем вонзила каблуки в бока своей лошадки, и та понесла ее по дороге к родному ранчо. По щекам Шторм текли слезы. Как она презирала себя в эту минуту! "Почему я была так ласкова с ним, почему ответила на его поцелуй? – ругала она саму себя. – Неужели у меня не осталось ни капли гордости? Неужели я и впредь буду позволять ему делать из себя дуру? Сколько раз уже он грубо и жестоко обходился со мной!"
Уэйд спешился у конюшни и, обогнув свой домишко, направился на берег Платта. Сунув ладони в задние карманы своих ковбойских брюк, он замер, уставившись невидящим взглядом на плавно текущие воды реки.
– О Боже, – простонал он тихо, – ну зачем она вернулась?..
Он закрыл глаза, пытаясь отделаться от преследовавшего его образа Шторм. Ну скажите на милость, кто может поверить в то, что мужчина после стольких лет разлуки все еще терзается от любви к женщине, которую он так усердно все это время старался выкинуть из головы и сердца?
Он нервно вздохнул. Нет, его случай был исключением из правил. Время ничуть не исцелило Уэйда от страсти к Шторм Рёмер.
И что теперь ему оставалось делать? Он пристально вглядывался в прозрачные воды реки. Сможет ли он жить в том же месте, где живет она, Шторм; сможет ли он спокойно наблюдать, как за нею увиваются мужчины? У него не вызывал сомнения тот факт, что все без исключения мужчины округи теперь будут обивать пороги ранчо Рёмеров. Шторм была хороша в свои восемнадцать лет, но теперь она стала несравненно краше. Мужчина, глядя на нее, буквально таял от вожделения.
Широкие плечи Уэйда ссутулились. Он должен все-таки как-то смириться с тем, что вокруг нее увиваются толпы мужчин. Ведь он не может уехать отсюда и бросить отца… Не может, пока у него хватит сил оставаться здесь. Он вынул руки из карманов и помассировал правое бедро. Оно доставляло ему все больше беспокойства.
Глава 4
Кейн отложил в сторону нож и вилку и отодвинул пустую тарелку, на которой только что лежала отбивная, печеный картофель и зеленые бобы с огорода Рёмеров. Он встал и, проходя мимо сестры, сидевшей напротив него, крепко сжал ее плечо.
– Я вернусь сегодня поздно вечером, – сказал он, – так что не жди меня.
Шторм ласково потрепала его по руке.
– Тогда я заранее пожелаю тебе спокойной ночи.
Когда дверь кухни затворилась за братом, проголодавшаяся Шторм энергично принялась за свою остывшую отбивную. Она в присутствии брата едва ли дотронулась до ужина, с замиранием сердца ожидая, что вот он сейчас спросит ее о том, как она провела день.
Но, к ее огромному облегчению, он и не подумал этого делать, потому что его самого не было за ланчем дома, и ее отсутствие, таким образом, осталось незамеченным. Но если бы он все же спросил ее об этом, Шторм решила сказать ему всю правду, все как есть, не увиливая и не утаивая никаких подробностей. Конечно, ей пришлось бы выслушать в ответ массу неприятных вещей.
И самое главное, Кейн наверняка бы строго-настрого запретил ей даже приближаться к маленькому белому домику у прибрежной дороги.
Раньше Шторм всегда, в конце концов, повиновалась диктату Кейна, свято веря в душе, что суждения и оценки ее старшего брата в конечном счете верны и справедливы. Но в случае с Бекки она решила поступать так, как велит ей совесть. Сегодняшняя встреча с подругой детства, их разговоры и воспоминания о безоблачном прошлом, улыбающееся лицо Бекки – все это подействовало на Шторм ободряюще, придало ей новых сил, поэтому она была готова вынести и пережить любое общественное осуждение со стороны мужчин и женщин, но не покидать своей Бекки, продолжая встречаться с ней.
Когда Шторм проглотила весь ужин до последнего кусочка, она вытерла губы салфеткой и горько усмехнулась. Если ей так неожиданно повезло в случае с Кейном, то Марию ей провести, конечно, не удалось. Экономка наехала на нее сразу же, как только девушка вошла в кухню и села за стол.
– Шторм, – сказала она сурово, подавая ей тарелку супа, – я знаю, что этим утром ты ездила на реку, чтобы повидаться с Бекки.
Шторм хотела перебить Марию и вставить хотя бы слово, но та подняла руку, призывая ее к, молчанию, и продолжала:
– Я прекрасно понимаю, какими близкими подругами были вы обе до тех пор, пока не расстались и не потеряли связи друг с другом. Но Бекки добровольно избрала такой образ жизни, который делает недопустимыми ваши дальнейшие дружеские отношения. Того, что было между вами, уже не вернуть. Тебе ни в коем случае нельзя больше общаться с Бекки.
– Мария, как ты можешь так говорить? – сердито запротестовала Шторм. – Я понимаю еще Кейна, думающего подобным образом, но ты! Ты же всегда так любила Бекки, жалела ее, от всего сердца сочувствовала всему, что случилось с ней после смерти родителей.
– Я до сих пор люблю Бекки, Шторм, и в моем возрасте мне не будет зазорно съездить к ней в гости или поговорить с ней, если мы вдруг случайно столкнемся где-нибудь в городе. Но ты – слишком молода. Ты знаешь, что станут говорить о тебе люди, если заметят тебя в компании с Бекки? Они скажут, что ты не лучше, чем она. И слух об этом облетит всю округу. Ты навсегда погубишь свою репутацию и потеряешь доброе имя.
Шторм понимала, что Мария права. Всегда найдется кто-нибудь, чтобы сочинить такую сплетню и бросить в нее грязью. Она ни слова не сказала в ответ на речи Марии, а только упрямо сжала губы, окончательно приняв твердое решение. Она ни за что не предаст их с Бекки дружбу. Пусть некоторые люди поверят грязным слухам, но тот, кто знает и любит Шторм Рёмер, никогда не допустит и мысли о чем-нибудь подобном.
Шторм снова уселась за стол. Бессвязные мысли бродили у нее в голове, она вспоминала своих учеников, друзей, оставленных в Шайенне, свою любимую собаку, погибшую под копытами стада обезумевших коров, которые ни с того ни с сего обратились в паническое бегство… Тогда Шторм было всего восемь лет.
Когда спустились сумерки и в кухне стало темно, она встала, зажгла лампу, стоявшую в центре стола, и начала собирать грязную посуду. При этом Шторм не могла удержаться от печальной улыбки. Относя посуду в мойку, она думала, что дома все по-старому, как будто и не было последних четырех лет. Во всяком случае, у нее сложилось такое впечатление, когда Мария сказала ей перед ужином, что завтра надо поменять постельное белье, а свежее лежит еще в корзине и ждет, пока его отутюжат.
Сумерки постепенно перешли в непроглядную темень за окном, незаметно опустилась ночь, пока Шторм мыла и вытирала посуду, а потом подметала пол на кухне. Она прошла в гостиную и зажгла там две лампы, грустно думая, что для нее наступил одинокий длинный вечер, который ей не с кем коротать. Мария уехала в гости к сестре в Ларами, а Кейн, вне всякого сомнения, вернется домой посреди ночи, когда Шторм будет уже крепко спать в своей постели. Она догадывалась, что он поехал в город на свидание с какой-то женщиной. Она спрашивала саму себя: неужели наступит такое время, когда ее брат свяжет, наконец, свою судьбу с судьбой какой-нибудь женщины? Одно время репутация Кейна по части его скандальных связей была ничуть не лучше репутации в этом плане Уэйда Мэгэллена.
Большая уютная комната, в которой сейчас сидела Шторм, всегда служила Рёмерам местом, где собиралась вся семья, чтобы обсудить события дня минувшего и планы на будущее. Шторм охватила тоска от этих мыслей, она прошла по комнате, дотронулась до кожаного кресла, где, бывало, сиживал ее отец, и коснулась рукой любимого кресла-качалки своей матери, в котором она уютно устраивалась вечерами.
Шторм минуту помедлила перед камином, разглядывая призы, стоявшие на каминной полке. Их завоевали отец и Кейн в состязаниях по стрельбе из ружья на родео, где они объезжали полудиких лошадей.
Оба они были прекрасные стрелки и наездники, слава о которых гремела по всей округе. Шторм тоже умела обращаться со стрелковым оружием, как и ее покойная мать. Отец считал необходимым, чтобы обе они выучились стрелять из пистолета и ружья и могли метко поразить цель. Потому что не проходило и недели без того, чтобы на их участок не вторгся какой-нибудь бродяга в поисках пищи. Некоторые из этих проходимцев были людьми столь бесчестными, что вполне могли воспользоваться своим преимуществом в силе над беззащитными женщинами, оставшимися дома в одиночестве. Кроме того, в их владения мог забрести какой-нибудь изгнанный из племени индеец, нечистый на руку, который рад был украсть хоть что-нибудь, но особенно охотился за лошадьми.
В комнате, нагретой за день летним солнцем, было душно, и Шторм вышла на крыльцо, чтобы подышать вечерней прохладой. С реки Платт дул легкий влажный ветерок. Она уселась на воздухе в старое кресло-качалку и запрокинула голову на его спинку. Шторм вспомнила, сколько слез она пролила из-за Уэйда Мэгэллена здесь, в полной темноте и одиночестве, когда ее никто не видел.
Уэйд был ее кумиром с самых ранних детских лет и оставался им вплоть до недавнего времени, до того дня, когда она покинула родное ранчо и уехала в Шайенн.
Только Бекки знала ее тайну. Она знала, что многие зеленые юнцы, которые бегали за Шторм, в ее глазах сильно проигрывали Уэйду. Шторм сравнивала всех парней с ним, и сравнение было не в их пользу.
Уэйд стал в свои зрелые годы еще более обаятельным, чем прежде. От него исходил своего рода магнетизм, который заставлял незамужних женщин всей округи бегать за ним самым неприличным образом, забыв всякий стыд и женскую гордость. Шторм страшно ранили насмешки окружающих, говоривших, что Уэйд Мэгэллен редко отказывается от того, что ему так откровенно предлагают. Он не упускает своего никогда. Это и понятно, он был молодым, полным сил мужчиной, которому – как утверждала молва – незачем было посещать публичный дом, находившийся рядом с салуном его отца, и платить там за доставленное ему удовольствие. У него был более чем достаточный выбор среди так называемых порядочных женщин.
Но больше всего Шторм ранило то обстоятельство, что Уэйд почти не обращал на нее никакого внимания. То, как он демонстративно избегал ее, выглядело почти оскорбительно.
И вдруг, когда ей исполнилось восемнадцать лет, все резко переменилось. Она неожиданно оказалась на седьмом небе от счастья. Однажды жарким летним днем она оседлала Бьюти – молоденькую низкорослую кобылу, которую только что подарил ей на день рождения Кейн, – и поехала прямо через луг, держа путь к тенистой прибрежной дороге. Минут через десять она заметила впереди Уэйда верхом на огромном черном жеребце. Она окликнула его и пустила свою лошадку галопом. Поравнявшись с ним, она одарила молодого человека неопределенной улыбкой и, не веря своим глазам, увидела, что он широко улыбается ей в ответ. Такого она уже давно не помнила и была поражена и обрадована.
– Как ты считаешь, может твоя лошадка обогнать в скачке моего, жеребца? – задал он провокационный вопрос.
Они оба отлично знали, что Бьюти не могла обогнать Ренегейда – большого вороного скакуна, самого стремительного во всей округе, – однако они поставили своих лошадей в одну линию, и, когда Уэйд крикнул: "Вперед!" – пустили их что было духу с места в карьер, так что земля задрожала от громового топота копыт.
Конечно, она проиграла скачку, но, когда Уэйд помог ей спешиться, она, вспотевшая и покрытая с ног до головы пылью, опять улыбнулась ему, заявив, что когда-нибудь она непременно обгонит его жеребца.
Река Платт, протекавшая всего в нескольких ярдах от дороги, манила их своим журчанием и сулила прохладу.
– Давай окунемся, – предложил Уэйд, – смоем с себя пот и грязь.
Шторм с готовностью согласилась, потому что бессчетное количество раз уже купалась в реке вместе с Уэйдом и Кейном. Конечно, ей не разрешали плавать с ними, с тех пор как ей исполнилось двенадцать лет. Причину этого Шторм никак не могла понять, пока мама как-то не объяснила ей, что наливающаяся грудь ясно просвечивает сквозь тонкую ткань влажной нижней рубашки.
Но Шторм вспомнила, что теперь она носит лифчик, а он мало просвечивает, и поэтому девушка, не раздумывая, стащила с себя юбку для верховой езды и сняла блузку. Она встала на край обрыва, согнув слегка колени, изготовившись прыгнуть в прохладные, медленно текущие воды реки, как вдруг явственно услышала за спиной прерывистое, еле сдерживаемое дыхание, и повернула голову.
Рядом стоял Уэйд, не сводя с нее полных страстного желания глаз, его взгляд блуждал по груди и бедрам Шторм. У нее перехватило дыхание, она замерла на месте, и когда Уэйд взглянул ей в глаза своим сияющим зовущим взглядом и протянул к ней руки, она бросилась в его объятья и прижалась к его груди.
Животом, прижатым к низу его живота, она явственно ощутила, как растет в нем возбуждение, наливается его мужская сила. Он наклонился к ней и припал губами к ее губам.
Сначала его поцелуй был очень нежен, как будто он боялся испугать ее. Но когда она стала пылко отвечать ему, он начал действовать страстно и неистово. Его язык проник к ней в рот, и она, застонав от наслаждения, обняла руками его шею.
Поцелуй длился бесконечно долго. Руки Уэйда ласкали ее спину, скользили по талии Шторм; вдруг они застыли, и он начал гладить ладонями ребра Шторм, приближаясь к ее груди. Здесь его пальцы замерли, как бы не решаясь двигаться дальше, и он снова обнял ее талию.
Когда он вдруг отпустил ее, Шторм уставилась на него недоумевающим взглядом. Все еще вцепившись судорожно сжатыми пальцами в его предплечья, изнемогая от пожиравшего ее изнутри, зажженного им пожара, она спросила сделавшимся вдруг хриплым голосом:
– В чем дело, Уэйд? Что-то не так? Тебе не нравится целоваться со мной?
– Мне это слишком нравится, – ответил он.
Шторм пробудилась, наконец, от мучительных воспоминаний и легко поднялась на ноги.
– Прекрати жить только прошлым, – сердито пробормотала она самой себе, – все это произошло очень давно, и теперь об этом надо забыть. Выкинь все из головы.
Она вернулась в дом.
Шторм уже начала подниматься по лестнице к себе в спальную комнату, когда внезапно услышала громкий топот копыт приближающегося с дым мгновением по усыпанной гравием дорожке всадника. "Что случилось? Почему Кейн возвращается так рано домой? – встревожилась Шторм. – Может быть, он поссорился с той женщиной, к которой ездил в город на свидание?"