- То, что сказала, миссис Елизавета. Они тоже меняются. Разве вы не заметили?
- Не затягивай так туго. Нет, я ничего на заметила.
Елизавета почувствовала себя немного виноватой. В последнее время она была слишком поглощена своими отношениями с мужем, слишком много думала о той особенной магии, которую они открыли друг в друге, чтобы уделять достаточно внимания дочери и Сибелле.
- Как же они изменились?
- Мелиор Мэри - сама красота. Она проводит очень много времени у зеркала, улыбаясь самой себе.
Елизавета молчала, влезая в свой кринолин - это было дело не из легких, - а потом сказала: - Правда? Ну, наверное, здесь нет ничего плохого. Мне всегда казалось, что в ней слишком много мальчишеского.
Она не кривила душой. Мелиор Мэри вела очень своеобразную жизнь, за что следовало благодарить бурный темперамент, которым она была одарена, не говоря о том, что в ее жилах текла цыганская кровь деда. Ей нравилось исследовать все вокруг, ездить на самой строптивой лошади, лезть на самое высокое дерево, дразнить мальчишек и драться с ними. Но все же дочь всегда была очаровательна. В ней не было ни грубости, ни жестокости, она могла отдать последнюю рубашку нищему ребенку, зашедшему в кухню за подаянием. Да и вообще была смышленой и остроумной девочкой с очень приятной улыбкой, располагающей к себе. Но Мелиор Мэри - красавице из высшего общества - было не только суждено, а просто необходимо сделать хорошую партию, и Елизавета приятно удивилась, услышав, что дочь переменилась.
Клоппер начала выполнять свою трудную задачу, которая заключалась в необходимости закрепить на хозяйке необъятный и тяжелый от драгоценных камней кринолин. От усердия у нее захватило дух.
- По-моему, вы пополнели, миссис Елизавета.
- Только не уверяй меня, что это Божья милость.
- Говорят, это признак того, что человек доволен жизнью.
- Скорее, это признак возраста. Затяни меня как можно туже. А что Сибелла?
- В последнее время она постоянно мечтает. Кстати, если хотите знать мое мнение, в эту пору уже думают о замужестве.
Елизавета не ответила. Юбка была на месте, и она с излишней тщательностью сворачивала халат, пытаясь найти объяснение своему молчанию, хотя уже давно понимала, что Сибелле будущей весной исполнится шестнадцать, и тогда действительно придется подумать о подходящем муже.
А в это время в спальне, закрыв дверь, ведущую в комнату Мелиор Мэри, сидела Сибелла и рассматривала свой медальон, даже не догадываясь, о чем сейчас думает приемная мать. В медальоне был портрет ее родной матери Амелии, но в тот момент она просто разглядывала его яркую золотую крышку. Иногда в ней появлялись картинки, и теперь она увидела там Елизавету. Несколько мгновений Сибелла непонимающим взглядом смотрела на нее, а потом вдруг громко рассмеялась от удовольствия. У ее приемной матери будет ребенок! Девушка сильно напряглась, пытаясь получше разглядеть изображение, но оно растаяло. Больше ничего не было видно. Сибелла снова надела медальон на шею, и в этот момент в дверь постучали, и на пороге комнаты возникла служанка с горой лент и перьев в руках.
- Ну что же, мисс, вам пора причесаться. Так приказала миссис Уэстон. Интересно, кто же будет сегодня самой прекрасной леди? И кто будет искать себе мужа? А когда найдет, очень интересно, оставят ли бедную старую Докингс в доме или выбросят на мороз, потому что она уже не сможет служить красавице из высшего общества, у которой будут свои лакеи и кучера?
Сибелла улыбнулась своей светлой улыбкой:
- А мне интересно, не найдет ли бедная старая Докингс себе мужа еще раньше этой красавицы и не будет ли ей тогда неохота ехать с ней куда бы то ни было?
Выражение лица Докингс моментально изменилось:
- Вы так думаете, мисс? Правда?
Сибелла задумалась.
- Покажи мне свою руку, и я скажу тебе.
Служанка от удивления вытаращила глаза.
- Вы умеете читать по рукам?
- Может быть. Дай-ка руку. Нет, не только правую, мне нужно видеть обе.
Докингс присела на корточки, повернув к Сибелле ладони. Девушка склонила над ними голову, и казалось, что она не столько читает линии, сколько использует их в качестве своеобразного канала, ведущего к глубинам ее древнего дара.
- Да, у тебя будет муж, - сказала она, - и долгая жизнь, и веселый сынишка.
- Только один?
Сибелла засмеялась.
- Муж или ребенок? Нет, боюсь, что и тот и другой у тебя будут в единственном экземпляре.
- А вы можете мне еще что-нибудь рассказать?
- Могу, но не буду, потому что если я начну рассказывать, то мы останемся здесь на весь день и мои несчастные волосы будут висеть, как у ведьмы. Помоги мне, а то я никогда не соберусь.
И они начали как раз вовремя, потому что не успела Докингс завязать последнюю ленту и закрепить последнее перо, как дверь в соседнюю комнату распахнулась, и они увидели на пороге Мелиор Мэри, запыхавшуюся и растрепанную.
- Господи, - затараторила она, - я опаздываю, а моя служанка заявляет мне, что она больна. Я разрешила ей пойти лечь. Докингс, ты оденешь меня? Сибелла, вы ведь уже закончили? Ты прекрасно выглядишь. - Она немного помолчала, после чего медленно произнесла: - Да, просто великолепно. - И снова заговорила быстрее: - Ах, черт возьми, уже возвращаются отец и Мэтью! Это значит, что у меня остался в лучшем случае час. Прошу тебя!
Она говорила очень взволнованно, и Сибелла поднялась со стула.
- Конечно, конечно, не переживай так. Докингс, поможешь? По крайней мере, причеши ее.
Мелиор Мэри показала ей язык.
- Благодарю вас, мадам. В волосы я вплету розы. Я как раз собирала их в саду, потому и опаздываю.
И она вытащила из-за спины огромный букет чудесных роз.
- Надеюсь, вы срезали с них шипы? - встревожилась Докингс.
- Да, даже уколола большой палец. Ну, теперь мы можем начать?
Через час Елизавета и Сибелла, накинув мантильи, вышли через Центральный Вход на ночной воздух. Мелиор Мэри еще не было и в помине. Они подождали, пока к ним присоединится Джон в жилете из черного и малинового бархата и огромном парике, и, наконец, услышали, как из конюшни выехала карета. Ею управлял Мэтью Бенистер. Карета подъехала, и дамы с трудом пронесли свои широкие юбки через дверцы и заняли свои места. Джон протиснулся в уголок, где едва мог дышать.
- По-моему, вы полнеете, - заметил он, обращаясь к Елизавете, и Сибелла, не сумев сдержаться, лукаво засмеялась.
Черные лошади рыли копытами землю, и их упряжь позвякивала в темноте, как колокольчики. Дамы уже начали нетерпеливо ерзать на своих местах, их кринолины скрипели и шуршали. Джон Уэстон постучал тростью по крыше кареты и закричал:
- Мелиор Мэри, выходи немедленно!
И тогда она внезапно появилась, цветущая и прекрасная, как зимняя фея. Сиреневое с серебром платье гармонировало с ее глазами и волосами. Она на мгновение задержалась в дверях Центрального Входа. Гирлянда из роз, которую Докингс вплела в ее волосы, усиливала сходство с каким-то неземным существом.
- Ну как, Мэтью, - спокойно спросила она, - хорошо ли я выгляжу?
При всей необычайной красоте Мелиор Мэри в сущности была ребенком - ей еще не исполнилось пятнадцати. И, когда он покачал головой, губы у нее задрожали:
- Как? Разве нет?
- Я не очень хорошо вас вижу, - ответил Мэтью. - Позвольте мне немного отойти назад.
Сделав несколько шагов, он остановился как вкопанный, впервые разглядев все ее великолепие, и почувствовал, как забилось сердце.
- Вы очень изысканны, - наконец ответил он.
- А вы стары, - сказала она, как обычно странно и резко.
- Нет. Мне восемнадцать - немногим больше, чем вам.
- Но выглядите вы старше.
Он улыбнулся:
- Это потому, что я должен был сам о себе заботиться.
- Почему?
- У меня нет родителей. Меня воспитали двоюродные братья и сестры. Я вырос во Франции.
- А кто были ваши отец и мать?
Мэтью смотрел на нее своими близорукими глазами, но она знала, что сейчас он ее не видит.
- Не знаю, - ответил он.
Во внезапно наступившей тишине стук отцовской трости очень напугал ее.
- Мелиор Мэри, если ты через минуту не будешь в карете, мы уедем без тебя. Проклятие! - добавил он для острастки.
Но девушка медлила, не сводя с Мэтью глаз.
- Вы помните тот день, когда спасли меня? И цветы на вашей шляпе?
- Да.
- Что это были за цветы?
- Гиацинты. Дикие гиацинты.
- Я буду вас так называть, потому что ваши глаза такого же цвета. Точно такого. И я буду считать вас своим братом, поэтому вы не сможете любить никого, кроме меня.
Мэтью засмеялся.
- Но я буду любить многих. Я молод и буду жить своей жизнью.
Мелиор Мэри стиснула зубы:
- В вашей жизни не будет ничьей любви, кроме моей.
И, не сказав больше ни слова, вошла в карету.
- Мелиор Мэри… - позвал Мэтью.
Но лошади, уставшие стоять без движения, тронулись, и он остался стоять, глядя на исчезающую в темноте карету. В окне мелькнул каменный профиль Мелиор Мэри, и лишь Сибелла оглянулась и посмотрела на него своими светлыми глазами.
Последним, что увидела Елизавета, проваливаясь в темноту, был парик миссис Рэккет - необычайных размеров, украшенный бриллиантами и увенчанный тремя гигантскими перьями. Он очень напоминал ей парус корабля. И когда она пришла в себя от резкого запаха солей и увидела взволнованное лицо хозяйки дома совсем рядом со своим, эта мысль снова промелькнула в голове.
- О, дорогая моя, дорогая, - запричитала миссис Рэккет. - Мне не следовало ничего говорить. Мне нужно было молчать. Я совсем не хотела вас расстраивать.
Они были вдвоем в маленькой зале, принадлежащей хозяйке дома. Чарльз Рэккет с Джоном пили портвейн и беседовали, а Мелиор Мэри с Сибеллой играли в карты.
- Нет, нет, мне уже лучше. Пожалуйста, не беспокойтесь.
- Тогда умоляю вас, отпейте немного бренди. Ну, вот, так лучше. И щечки снова порозовели.
Елизавета попыталась сесть, опираясь на стул.
- Вы сказали, что здесь был Александр?
Миссис Рэккет немного покраснела:
- Мне кажется, не стоит снова говорить об этом.
- Прошу вас. Я хочу знать. Я все еще испытываю к нему… нежность… как сестра.
- Ну, в таком случае… - миссис Рэккет отхлебнула немного бренди для смелости, - я скажу вам. Он приехал сюда из Стейнза в воскресенье. Там он, как обычно, посещал какую-то бедную женщину, некую мисс Гриффин, кажется, он был в прекрасном настроении; в понедельник к нему зашел Колонер Батлер, и они ужасно потешались над каким-то письмом. Затем мы получили письмо от Джона, в котором он просил, чтобы мы с вами вместе пообедали, и Александр немедленно уехал, выразив сожаление, что не увидит, какие у Джона выросли рога. Правда, он выразился более грубо.
- Что он имел в виду?
- Дорогая моя, вы же знаете, что он сумасшедший, а иногда способен на глупые поступки. Я думаю, он хотел сказать, что желает Джону смерти и мечтает увидеть его в аду с рогами, как у дьявола.
Елизавета посильнее оперлась о спинку стула.
- Значит, он до сих пор злится?
- Я в этом уверена. - Некрасивое лицо миссис Рэккет смягчилось, и она добавила: - Но все-таки мне кажется, Елизавета, что он очень сильно беспокоится о вас. Что же еще заставляет его избегать встреч с вами? Бедный Александр, мне так его жаль.
- А что вы знаете о его знакомой, леди Мэри?
- Синий чулок, не допускает никаких вольностей, кроме писем, или, во всяком случае, так думает о себе. У них ничего не выйдет, попомните мои слова, и тогда он действительно хлебнет горя.
Миссис Рэккет, угнетенная собственным пророчеством, плеснула себе еще немного из бутылки.
- Больше ни слова об этом, Елизавета. По-моему, сюда идут наши мужья. Давайте я помогу вам подняться.
И когда Джон с Чарльзом Рэккетом вошли в комнату, Елизавета сидела на стуле, хотя и очень бледная. Миссис Рэккет задумалась на мгновение: что лучше - сказать Джону о самочувствии жены или продолжить вечер за игрой в карты, и, наконец, решилась:
- Елизавете стало нехорошо. Она даже на мгновение потеряла сознание. Мне кажется, вам лучше отвезти ее домой, Джон.
Он был ошеломлен.
- Но почему?
- Бог ее знает. Наверное, из-за жары.
Джон проводил Елизавету до кареты и усадил на подушки. Но по дороге домой им пришлось остановиться, потому что на Елизавету снова накатила тошнота и ей захотелось подышать свежим ночным воздухом.
- Что с тобой, мама? - спросила Мелиор Мэри, выглядывая из окна кареты. Мать стояла, облокотясь на руку отца, промокавшего ее лоб белоснежным платком.
- Ты и вправду хочешь знать?
Эти слова заставили ее резко повернуться.
- Конечно!
- У твоей матери будет ребенок.
Мелиор Мэри широко раскрыла глаза.
- Разве в ее возрасте это возможно?
- Ей еще нет сорока. Конечно, возможно.
- Но в таком случае я больше не буду наследницей Саттона?
- Будешь, если снова родится девочка. Наследником вместо тебя может стать только мальчик.
- Черт, какая странная мысль.
Мелиор Мэри растерянно пожала плечами. Это огромное наследство значило для нее столько же, сколько любые брат или сестра, если не больше.
- А откуда ты знаешь? Из-за твоего необъяснимого дара?
- Да. Только, пожалуйста, никому не говори. Давай проверим, не подводят ли меня мои предчувствия.
Но предчувствие не подвело. По настоянию Джона, на следующий же день из Гилфорда вызвали врача, который полчаса провел наедине с Елизаветой в ее спальне.
- Кажется, у меня что-то изменилось, - сказала она доктору. - Месячных уже не было…
- Двенадцать недель?
- Откуда вы знаете?
Он прекратил осмотр и посмотрел ей в глаза:
- Потому что вы уже приблизительно столько же времени носите ребенка, мадам.
- Я просто не могу в это поверить!
Елизавета возвела глаза к небу и откинулась на подушки.
- Ничего другого я предположить не могу, об этом свидетельствует и полнота вашей груди, и недомогание последних дней. Поздравляю вас! Это самое лучшее, с чем вы можете вступить в средний возраст, миссис Уэстон.
Доктор поднялся, вытирая руки о полотенце и улыбаясь сам себе.
- Теперь остается только позаботиться о том, чтобы вы выносили ребенка.
Елизавета засмеялась.
- Хозяин дома, наверное, будет счастлив, если у него родится сын, - продолжил доктор. - Он станет настоящим наследником Саттона.
Елизавета порадовалась, что Мелиор Мэри не слышит этих слов. Но дочь восприняла известие хорошо. И после ужина Елизавету отвели в ее комнату так бережно, словно она была сделана из стекла.
- Это же не будет продолжаться вечно. Уже завтра ты будешь меня спрашивать: "Мама, где моя шляпка?" или "Мама, куда ты убрала мои рисунки?".
Но девочки улыбнулись ей и ушли в свои комнаты, оставив Елизавету одну за чтением. Однако стоило Мелиор Мэри закрыть за собой дверь, как ее лицо изменилось.
- Сибелла, отец отошлет меня отсюда, когда настоящий наследник вступит в свои права? У меня не станет дома? Он меня разлюбит?
Но названая сестра не отвечала - какое-то нехорошее предчувствие овладело ею.
- Сибелла!
- Не надо об этом. Он еще не родился. Умоляю тебя, оставь его в покое.
А в своей комнате рядом с Мэтью Бенистером сидел Джон. Он сказал, глядя в огонь:
- Мне кажется, я снова помолодел. Это так прекрасно после всего, что было.
Помолчав, он продолжил:
- Мэтью, я надеюсь, мы с Елизаветой хорошо обошлись с тобой. Нам было нелегко понять, как поступать в подобной ситуации. Но я не вижу причины, почему бы тебе не жить в доме. Поручив тебе присматривать за лошадьми, я не хотел, чтобы ты постоянно жил при конюшнях.
Джон уже произносил слова немного невнятно; он уселся поглубже в кресло, вытянул ноги поближе к камину и опустил на колени руки со стаканом с рубиново-красным вином. Потом он часто вспоминал этот момент, потому что ощущал тогда полное удовлетворение, никогда ранее не испытанное.
- Мой клерк скоро отойдет от дел. Ты согласишься работать вместо него, Гиацинт? Ведь так она тебя называет, правда? Моя смешная и упрямая девочка.
Мэтью слегка пошевелился, едва заметный в сумерках; в камине упал чурбан, выбросив целый фонтан искр. Голубые глаза сощурились, но очертания фигуры Джона отчетливее не стали.
- Я отвечаю "да", сэр, на оба вопроса. Работать рядом с вами и говорить о нашем истинном короле, а возможно, даже выполнять его приказания - лучшее, о чем можно мечтать. А она действительно зовет меня Гиацинтом. Я набрал в тот день цветов и прикрепил к шляпе. Даже не знаю почему…
Он сонно замолчал, но Джон в упор посмотрел на него и спросил:
- Ты ведь без ума от нее, правда?
- Да, и от Сибеллы.
Джон не стал больше ни о чем спрашивать - это было не в его привычках, он даже не стал углубляться в разные мысли на эту тему, но на ум ему вдруг пришла старинная песенка: "Друзей было трое, соперников - двое, один - одинок… Что ж поделать, дружок?"
Он откашлялся и выпрямил спину, а Гиацинт сказал, пытаясь сменить тему разговора:
- Вернется ли к нам наш король?
- Кто знает? Его плохо приняли два года назад. Но все же надеюсь, что вернется. - Не сдержавшись, Джон добавил: - Говорят, на династии Стюартов лежит проклятие. Ты слышал об этом? - Он одним глотком выпил стакан портвейна. - Предполагают, что и семья Уэстонов тоже проклята.
- Я думал, проклятие касалось только поместья Саттон.
- Как ты об этом узнал?
Голубые глаза юноши посмотрели как бы издалека, и в голове Джона пронеслась мысль, что Мэтью притворялся, будто у него плохое зрение, когда не хотел видеть слишком многого.
- Ну?
- Гостиничные сплетни… Главный конюх что-то где-то об этом слышал.
Он обезоруживающе улыбнулся, на что Джон сказал:
- Ты можешь быть просто обворожительным, если захочешь. По-моему, из тебя получился бы отменный мошенник.
- По-моему, это можно сказать обо всех нас.
Джон внезапно расхохотался.
- Прибереги свои уловки для кухонных девок и не вздумай применять их к моим дочерям, слышишь? Возможно, у девочек скоро появится брат, который станет их настоящим защитником.
Декабрь того года выдался холодным. Морозы наступили рано, и по утрам земля была твердой и белой, а ветви деревьев сверкали инеем. Выходя кататься, Мелиор Мэри и Сибелла надевали мантильи поверх костюмов для верховой езды, а Мэтью, который должен был ежедневно сопровождать их на такие прогулки, надвигал на брови кроличью шапку. Позади, на небольшом расстоянии от них, ехал Том - тот самый, которого взял с улицы Александр Поуп. Том держал наготове ружье, чтобы защищаться от разбойников, не ограничивавшихся грабежами на больших дорогах. В обледенелом лесу были далеко видны поблескивающие подковы лошадей. Три всадника ехали вперед, иногда низко пригибаясь, чтобы не задеть заснеженные ветви, которые царапались, как когти гигантских животных.