Кажется, звук ее голоса взволновал Макса еще больше, и он попытался сесть. Одеяло сползло до талии, и Мариэтта увидела на его широкой загорелой груди темные волосы. Его живот был плоским и мускулистым. Она нажала ладонями ему на плечи, пытаясь уложить его в постель, но ощущение жара его тела лишило ее сил, а когда она случайно коснулась его сосков, они стали тверже. Ей тут же захотелось это повторить, а еще наклониться, прижаться губами к его коже и узнать ее вкус, но вместо этого она принялась уговаривать Макса снова лечь, однако он не обратил никакого внимания на ее просьбы и свесил ногу с кровати. Мариэтта широко распахнула глаза, но, к счастью, покрывало обернулось вокруг его бедер, и она не смогла рассмотреть Макса получше. Впрочем, продолжая бороться с ним, она подумала, что покрывало скоро спадет, и отвела взгляд от темных волос, росших у него внизу живота.
– Макс! – В ее голосе зазвучали панические нотки. – Прекратите сейчас же!
Кажется, на этот раз он ее услышал. Прекратив отталкивать свою сиделку, он открыл глаза и вопросительно уставился на нее. Волосы Макса были всклокочены, и вид он имел крайне неопрятный. Неудивительно, что, глядя на нее, он покраснел.
– Этта?
– Да-да, это я. – Мариэтта быстро овладела ситуацией. – А теперь ложитесь обратно: вы устали, и вам нужно отдохнуть.
Некоторое время Макс неподвижно смотрел на нее, а потом, когда ее слова дошли до его сознания, резко лег, но его нога все еще свисала с постели. Мариэтта вздохнула и, взявшись руками за колено, потянула, но смогла лишь немного ее сдвинуть.
В это время Макс поднял голову от подушек; казалось, он был весьма озадачен ее действиями.
– Мисс Гринтри? Что это вы такое делаете? – удивленно проговорил он.
Мариэтта поспешно отпустила его ногу.
– Я пыталась...
– Вижу, что пытались. – Нахмурившись, Макс спрятал ногу под одеяло, потом откинулся на подушки и закрыл глаза.
Осторожно наклонившись, Мариэтта укрыла его грудь одеялом и надежно его подоткнула, но Макс, видимо, не собирался спать.
– Воды, – хрипло прошептал он.
Она потянулась к кувшину, который принес слуга, и наполнила стакан, а затем поднесла стакан к его губам и осторожно наклонила его. Макс стал жадно пить, но через мгновение отстранился и отвернулся.
Мариэтта помогла ему лечь на подушки и легонько пригладила взъерошенные, локоны.
– Доктор придет сегодня утром. Кажется, у вас не слишком сильный жар?
– Этта.
– Да, Макс?
– Голубые глаза и розовые губы. Розовые губы для поцелуев.
Что ж, возможно, он еще не совсем в себе.
– Спите, Макс, вам теперь нужен покой.
У Мариэтты не было уверенности, слышал ли ее Макс или нет, но он вдруг вздохнул и мгновенно погрузился в сон, а она сидела и смотрела на него, не решаясь до него дотронуться.
Дотронуться – это ведь тоже часть ее будущей профессии, о которой она до сих пор не задумывалась. Ей представлялось, что физические аспекты профессии появятся у нее естественным образом – как-никак она ведь дочь Афродиты. И все же в глубине ее сознания существовали смутные сомнения. Что, если чьи-то прикосновения ей не понравятся?
А вот прикосновения к Максу определенно действовали на нее возбуждающе, и какова бы ни была причина, ее это не могло не радовать. Она не сомневалась, что Макс станет для нее хорошим учителем.
Поскольку до прихода доктора оставалось еще очень много времени, Мариэтта опустилась обратно в кресло и попыталась устроиться поудобнее. Ее дыхание замедлилось, и в следующее мгновение она заснула.
Голова Макса ужасно болела, и он изо всех сил пытался не поддаться тошноте, которая наконец начала отступать. Тогда он начал кое-что вспоминать. Сперва он пришел в "Клуб Афродиты" и некоторое время побыл там, а потом вышел на улицу. Ему вспомнилось ощущение того, что с ним рядом кто-то есть, и потом темнота. Кажется, его ударили, и, судя по ужасной головной боли, нападавший имел серьезные намерения. Вряд ли это было что-то личное; скорее нападавшего обманула внешность Макса, и он нацелился на кошелек богатого джентльмена.
Но откуда тогда эти большие голубые глаза, смотрящие прямо на него. Мариэтта Гринтри? Верно, это она была здесь ночью. Макс вспомнил руки, прикасавшиеся к его груди, и ее голос – настоящий бальзам от всех невзгод. Или это был только сон?
Макс с трудом открыл глаза и увидел Мариэтту: свернувшись калачиком, она мирно спала в кресле. Красно-зеленое платье скромно укрывало ее, а раскрасневшаяся щека опиралась о согнутую руку. Растрепавшиеся пряди волос ниспадали на лицо, и весь вид ее показался ему беспомощным и чистым.
Неужели она в самом деле дочь Афродиты? Макс недоверчиво покачал головой и тут же почувствовал, как у него заболели виски. Пульсация возобновилась. Снова проклятая боль. Это просто отвратительно.
Он громко застонал, и Мариэтта приподняла голову, а затем выпрямилась и сладко потянулась, словно котенок после освежающего сна.
И тут Макс с беспокойством понял, что начинает воспринимать Мариэтту Гринтри именно так – невинной и нуждающейся в его защите, а вовсе не в качестве дочери владелицы борделя или девицы с позорной репутацией.
Между тем большие голубые глаза неотрывно смотрели на него, и в их глубине росло смущение.
– Голова болит, – с сожалением проговорил он, и это была чистая правда.
– Бедняжка! – Мариэтта положила руку ему на лоб. В ее прикосновении было нечто столь целительное, что Макс тут же почувствовал себя лучше. А может быть, его настроение улучшили запах ее кожи и полнота ее груди, туго обтянутой лифом? – Вы помните, что произошло?
Макс попытался сосредоточиться, но не успел ответить – Мариэтта сделала это за него.
– На вас напали, посыльный нашел вас на улице. Потом Добсон принес вас в "Клуб Афродиты" и послал за доктором, чтобы тот обработал и зашил вашу рану. Утром доктор придет и осмотрит вас.
Она по глазам поняла его следующий вопрос, так что ему даже и не потребовалось его задавать.
– Доктор решил, что не следует вас трогать, чтобы вам не стало хуже, и поэтому посоветовал оставить вас на ночь здесь.
– А вы? Вы тоже остались? – Его голос был хриплым от долгого молчания.
– Кому-то надо было за вами присмотреть. – Мариэтта сжала руки на коленях, как будто ожидая выволочки.
Макс предположил, что вел себя как-то необычно во время полета на шаре, а может, слегка ошеломил ее своим поведением внизу, когда пытался купить ее услуги. Впрочем, Мариэтте Гринтри было чего опасаться, ведь он далеко не всегда был так вежлив и предупредителен, как учила его мать. Отец же всегда внушал ему, что он наследник герцогского титула и от него ожидается некоторое высокомерие. Теперь, когда герцогский титул ему больше не принадлежал, от высокомерия все равно было трудно избавиться.
– Благодарю вас, – проговорил он так вежливо, как только мог, и закрыл глаза.
Мариэтта наклонилась к нему так близко, что Макс услышал ее дыхание. Кажется, он удивил ее, и это было настоящим подвигом. Вряд ли прежде кому-то удавалось смутить Мариэтту Гринтри, обладающую ясным бесстрашным взглядом и непоколебимой решимостью. Несмотря на головную боль, Макс почувствовал, что губы его складываются в улыбку.
– Вы хотите пить? – тут же поинтересовалась Мариэтта. – Вам воды или бульона?
Бульона? Боже милостивый.
– Благодарю вас, нет, – решительно произнес Макс. – Просто я хочу домой. Позвоните слуге, пусть сходит за каретой, и я больше не причиню вам никаких хлопот.
Мариэтта недоверчиво рассмеялась. Неужели он думает, что она усадит его в наемную карету и отправит домой лишь потому, что он ей так велел?
– Лучше я схожу за Добсоном, – проговорила она тоном, исключавшим споры, и тут же удалилась.
Добсон, усталый, в расстегнутом красном пиджаке, как раз закрывал дверь за последним ночным гостем. Когда Мариэтта объяснила, в чем дело, он устало произнес:
– Оставайтесь здесь, мисс, и предоставьте мне иметь дело с лордом Роузби, а лучше пойдите на кухню и поешьте чего-нибудь. – Он повернулся и направился наверх.
Мариэтта в самом деле устала от недосыпания и недоедания, а потому подумала, что горячий завтрак – это замечательно. Вот только как найти кухню?..
В конце концов, она решила положиться на обоняние, и не ошиблась. Кухня находилась в самой удобной части "Клуба Афродиты", и когда она вошла, перед ней оказались огромный выскобленный сосновый стол, большая плита, полки, забитые посудой, котелки и кастрюли, свисавшие с крюков. Повар – коротконогий толстый джентльмен в пенсне – скромно принимал поздравления от поклонниц, которые собрались вокруг него в ярких нарядах, набивая рты яйцами с беконом и тостами. Сильный запах кофе дополнял картину всеобщего благосостояния.
Мариэтта тут же решила к ним присоединиться, но когда она приблизилась, ее заметили, и оживленная болтовня прекратилась. Теперь тишину нарушало лишь шипение еды на плите.
– Добсон сказал, я могу здесь позавтракать, – проговорила Мариэтта с натянутой улыбкой. – Запах здесь у вас просто восхитительный.
Толстый повар сразу обрадовался ее комплименту, а вскоре и женщины снова принялись за еду. Лишь одна из них, красавица с темными волосами и огромными глазами, протянула ей руку.
– Должно быть, вы дочь Афродиты, – проговорила она с акцентом, мягким, словно ирландский дождь. – Меня зовут Мейв. Если вы присоединитесь к нам, Генри ведь не будет возражать. Правда, Генри? Он шеф-повар Афродиты и работает у нее уже целую вечность!
Мариэтта улыбнулась, испытывая облегчение от того, что нашла здесь подругу. Мейв тут же дала ей тарелку, а Генри накладывал еду до тех пор, пока Мариэтта не попросила его остановиться.
Только принявшись за еду, она осознала, насколько сильно проголодалась. Когда она ела последний раз? Кажется, вчера, еще до того, как Вивиан родила сына и... до Макса. Интересно, с этого момента она будет именно так запоминать даты? До Макса и после Макса?
– Как он там? – поинтересовалась Мейв, принимаясь за тост, намазанный маслом. – Я имею в виду лорд Роузби? – пояснила она.
– Он хочет немедленно ехать домой. Добсон пошел наверх, чтобы с ним поговорить.
– Бедняга. – Мейв покачала головой.
– Да, удар был жуткий.
– Нет-нет, я не про его голову, а про то, что отец лишил его наследства. И это после того, как его вырастили с мыслью, что однажды он станет герцогом Баруоном. Интересно, что должен ощущать такой человек? Думаю, это ужасно печально.
Одна из женщин фыркнула:
– Думаю, он сам виноват. – По ее голосу было ясно, что раньше она была кокни, а теперь усвоила более изысканные манеры. – Нельзя получить наследство, если ты бастард, это всем известно.
– Но разве это его вина? – примирительно заметил кто-то.
Тут уже заговорили все разом. Мариэтта, не имея возможности вставить ни слова, смотрела на девушек широко распахнутыми глазами. Она понимала, что красавицы просто развлекаются: словно шумные школьницы, выпущенные из класса, они с удовольствием отбросили всякие условности и снова стали сами собою. Может быть, здесь, в кухне Генри, в "Клубе Афродиты" было единственное место, где они могли быть такими, какими являлись на самом деле.
И тут неожиданно с порога раздался холодный голос:
– Вы все еще здесь? Лаура, у тебя, кажется, уроки французского? И у тебя, Донна. А ты, Мейв, – танцы начинаются через несколько минут... Леди, вам нужно сегодня многому научиться, прежде чем вы сможете отправиться спать. А ну бегом!
Зазвенел фарфор, стулья отодвинулись, и девушки поспешно разбежались, но Мейв все же успела напоследок улыбнуться Мариэтте. Кухня опустела в мгновение ока – в ней остались лишь Генри и Мариэтта.
Афродита бесшумно приблизилась к повару.
– Генри, – устало проговорила она, – зачем ты поощряешь их обжорство?
Повар невинно взглянул на хозяйку сквозь пенсне:
– Разве их нужно особенно поощрять, мадам? И, кроме того, для них хорошо иногда чувствовать себя свободными.
Афродита покачала головой, и бриллиантовые серьги сверкнули, словно звезды на фоне ее черных как ночь волос.
– Я что, по-твоему, людоед? Просто мне хочется сделать из них то, чем они хотят быть. Большинство из них пришли сюда ниоткуда, и они отлично знают, что такое быть бедными, одинокими, испытывать отчаяние. Вряд ли кто-то из них хочет к этому вернуться.
Генри кивнул:
– Я все знаю, мадам, но, к сожалению, у них нет ни ваших способностей, ни сильного характера. Иногда они устают и не видят конца-края тому, чем вы их заставляете заниматься; а если не видишь цель, путешествие становится слишком тягостным.
Мариэтта с удивлением смотрела на них. Генри, видимо, работал у Афродиты много лет и хорошо ее знал, а она уважала и любила его. Вот почему она не сделала ему выговора; хотя была не со всем согласна.
– Никто из них не обязан оставаться у меня, – спокойно возразила она. – И у меня не благотворительная организация.
Генри поморщился, очевидно, не решаясь сказать: "А куда им еще деваться-то?"
Генри продолжал позвякивать горшками и сковородками.
– Нет, мадам, конечно, нет. Вы лишь принимаете девушек, у которых нет ни друзей, ни надежды, и даете им шанс на лучшую жизнь.
– Хм... Кто-то считает, что я их совращаю. – Афродита недовольно повела плечами. – Вот почему, как только они оказываются у меня, путь в респектабельное общество для них закрыт.
– Тогда, думаю, эти "кто-то" должны поговорить с девушками, – спокойно ответил Генри, – и поинтересоваться, лучше ли их теперешняя жизнь, чем та, которая у них была бы, не попади они сюда. Некоторые люди носят мораль, словно цепь на шее, – они предпочли бы, чтобы девушка умерла с голоду, но не жила независимой жизнью, которой вы можете ее научить. Конечно, и в этом есть риск, но риск существует во всем, что мы делаем.
Афродита наконец улыбнулась:
– Ты очень хорошо это все изложил, друг мой.
Генри поправил пенсне на носу.
– Думаете, нападение на лорда Роузби было нацелено на вас, мадам, кто-то хочет повредить "Клубу Афродиты"? А может, они хотят нанести вред вам?
– Помолчи, Генри. – Афродита предостерегающе сдвинула брови, и ее рука, унизанная кольцами, легла на плечо Мариэтты. – Я пришла, чтобы сказать дочери, что лорд Роузби пожелал отправиться домой. Доктор только что осмотрел его и сказал, что он в порядке, так что сейчас Добсон отправляется за каретой. Думаю, пострадавшему будет гораздо удобнее находиться в знакомом окружении.
Мариэтта вскочила, но тут же заставила себя снова сесть.
– Я рада, что ему лучше.
– Вот и хорошо. Думаю, тебе следует поехать с ним, – спокойно проговорила Афродита.
Мариэтта взглянула в глаза матери. Что это – искренняя забота о здоровье Макса? А может, Афродита дает ей возможность начать свою практику?
И что он скажет в ответ на ее признание?
Конечно же, он скажет "нет". Что ж, тогда ей придется искать возможность убедить его сказать "да".
– А Макс хочет, чтобы я с ним поехала? – неожиданно поинтересовалась она.
– Тсс! Что хочет лорд Роузби – не важно; главное, что ты на этом настоишь.
Она настоит? Это звучало многообещающе. Может, она и правда сумеет сделать так, что Макс пойдет у нее на поводу... а может, и нет – в любом случае он и понятия еще не имеет, что ему суждено сыграть роль ключа, который поможет ей открыть замок на пути к цели.
Глава 5
Когда они добрались до вестибюля, карета для Макса уже прибыла, и Мариэтта подумала, что это очень симпатичная карета для сына герцога, лишенного наследства, с гербом бывшего владельца на боку и высоким кучером в форме, аккуратно придерживавшим лошадей. Как раз в этот момент в галерее появились два дюжих лакея – они несли лорда Роузби на руках. Рядом шел Добсон, давая необходимые указания.
Макс был одет все в ту же запачканную одежду, что и накануне, а его лицо еще больше побледнело. Губы Макса уже сложились в упрямую линию, которую Мариэтта уже стала без труда узнавать. Похоже, сын герцога, лишенный наследства, все же решил добиться своего.
– Мариэтта проводит лорда Роузби, – громко объявила Афродита.
– Да, мадам. – Добсон поклонился; при этом единственным свидетельством его удивления были слегка поднятые брови.
Однако тут в ситуацию неожиданно вмешался еще один голос.
– Нет, не проводит, – коротко заявил Макс.
– Непременно провожу, – заспорила Мариэтта, забыв, что должна сохранять спокойствие. – Вы выглядите словно покойник. Что, если по дороге домой у вас случится рецидив? Кто-то должен позаботиться о вас, и именно этим я собираюсь заняться.
– Позаботиться обо мне? Но с чего вы решили, что мне нужна помощь?
– А разве нет? Чего вы боитесь? Даю слово, что не изнасилую вас в вашей карете.
Неожиданно Макс рассмеялся и тут же застонал, вероятно, от боли.
Мариэтта больше не спорила; она молча направилась за ним к карете и помогла получше устроить его. Внутри было множество подушек и валиков, кем-то мудро разложенных на сиденьях, а также дорожный плед, которым она суетливо обернула Макса, смотревшего на нее недоверчивым взглядом.
– Будьте милосердны, – наконец взмолился он, – оставьте меня в покое.
– Вам не следовало подниматься с постели. Я вас предупреждала, но вы меня не послушали.
Его глаза сверкнули из-под густых ресниц!
– Можете мне не верить, мисс Гринтри, но понимание вашей правоты вряд ли улучшит мое нынешнее состояние. Почему меня не мог проводить домой мой слуга? Кстати, где Поумрой?
– Не знаю где, наверное, чем-то занят.
Макс закрыл глаза, видимо, решив никогда больше их не открывать, и Мариэтта улыбнулась про себя. Потом она откинулась на мягкие подушки, и карета тронулась. С ее стороны было большим эгоизмом считать, что, возможно, рана Макса принесет ей пользу, но если она сможет выудить из него обещание, пока он пребывает в столь ослабленном состоянии, тем лучше для нее.
Тут только Мариэтта вспомнила, что понятия не имеет о том, где живет Макс. Спросить у него она не решалась, так как он лежал неподвижно и явно страдал от боли. Получалось, что она ехала к почти незнакомому человеку. Эта мысль привела ее в замешательство. Афродита выбрала Макса в качестве мужчины, на котором можно попрактиковаться, и поначалу эта задача казалась ей очень простой, но сейчас...
Мариэтта вдохнула и тут же напомнила себе, что в любой момент может передумать, но...
Что тогда ей остается? Жизнь в тени? Это вообще не жизнь. Зато, став девушкой Афродиты, она будет жить полной жизнью, и ее сердце будет защищено. Мужчины обеспечат ей беззаботную жизнь и возможность развлекаться, но она не будет их любить. Вот и Макс для нее не более чем мужчина, которого она должна научиться ублажать.
Удовлетворенная столь убедительным анализом ситуации, Мариэтта успокоилась, но тут снаружи неожиданно послышался треск, и кучер, разразившись потоком ругательств, свернул в сторону. Карета накренились, и Мариэтта, вцепившись в кожаный ремень, выглянула в окно. На дороге она увидела телегу с бревнами; часть бревен раскатилась по дороге.
Взглянув на Макса, Мариэтта поняла, что описание этой сцены не произведет на него никакого впечатления: глаза его были зажмурены, зубы стиснуты – видимо, в этот момент он испытывал сильную боль. Лучше бы он и в самом деле остался у Афродиты, но теперь рассуждать об этом было уже поздно.