* * *
Когда сэр Джон Херон, казначей королевских покоев, сказал своему другу, сэру Джону Донси, что его сын Джайлс женится на одной из дочерей сэра Томаса Мора, сэр Джон Донси задумался.
Он подумал о своем сыне Уильяме и немедля отыскал его.
С Уильямом можно было говорить откровенно, этот очень честолюбивый юноша хватался за любую благоприятную возможность.
– Я слышал, Джайлс Херон женится на одной из дочерей Мора, – сказал сэр Донси сыну. – Быстро сориентировался. Однако есть еще одна незанятая мистресс Мор.
Уильям кивнул. К чему это сказано, объяснять ему не было нужды. Как не было нужды указывать на выгоды брака с дочерью столь близкого к королю человека.
– Мне надо отправляться в Челси, – сказал он. Отец его одобрительно улыбнулся. Не было нужды говорить: "Не раскрывай слишком своих намерений. Мор странный человек, и дочери его, несомненно, такие же. Тут нужна деликатность".
Уильям сам сообразит. Он достаточно честолюбив, чтобы в любой благоприятной ситуации проявить высшую степень такта и деликатности.
* * *
Лето кончалось. Дороти Колли, служанка Маргарет, играла в плодовом саду с ее сынишкой Уиллом. Неожиданно в траву упало изъеденное осами яблоко, и ребенок пополз к нему.
– Не надо, малыш, – сказала Дороти. – Не трогай его, милый. Фу… бяка!
Малыш загугукал. Дороти подняла его и прижала к груди. Он очень походил на свою мать, а Дороти любила ее. Маргарет обращалась с ней почти как с подругой, научила читать и писать, выказывала уважение и привязанность.
– Счастливый ты, Уилли, – сказала она ребенку. – Здесь, в Челси, мы все счастливые.
И задумалась о доме, без которого не представляла себе жизни.
Когда Дороти входила в дом, ее всякий раз охватывало чувство покоя. Она понимала, что это благодаря влиянию хозяина, рядом с ним все стремились жить по его высоким меркам.
Сейчас до нее доносилась вымученная игра леди Мор на клавесине. Однако даже такие звуки, раздаваясь здесь, казались мелодичными. Они напоминали, что ее милость, не особенно любящая музыку, упражняется в игре на клавесине и лютне, дабы показать мужу, когда он вернется, каких успехов добилась. Даже леди Мор смягчилась под его влиянием.
Правда, кончив играть, она заявит, что хватит зря терять время, для порядка разбранит кого-нибудь на кухне, однако завтра вновь примется осваивать лютню или клавесин.
Сердце Дороти забилось учащенно, потому что в ее сторону шел секретарь сэра Томаса – Джон Харрис.
Этот серьезный молодой человек в полной мере сознавал важность своей работы. Он стремился подражать своему начальнику во всем, даже перенял у него привычку небрежно набрасывать мантию на плечи и поднимать левое плечо чуть выше правого. Дороти обратила на это внимание, и улыбка ее стала приветливее.
Харрис пребывал в глубокой задумчивости и не сразу заметил Дороти.
Она заговорила первой:
– Добрый день, мастер Харрис.
Секретарь улыбнулся, на лице его отразилось удовольствие.
– Добрый день и вам, – сказал он, сел рядом с ней и улыбнулся ребенку. – Как вырос!
– Сестричка почти догнала его. Значит, вы сегодня не при дворе, мастер Харрис?
– Нет. Работаю дома.
– Скажите, правда о хозяине там высокого мнения?
– Да, очень высокого.
Дороти сорвала горсть травы и хмуро посмотрела на нее.
– Вы недовольны этим? – спросил Харрис.
– Я подумала – хотелось бы видеть всех девушек такими же счастливыми в супружеской жизни, как мистресс Ропер. Она вышла замуж, когда хозяин еще не стал столь значительным лицом. Мастер Ропер был рядом… они хорошо узнали друг друга… и в конце концов поженились. По-моему, это наилучший способ.
– Вы думаете об Уильяме Донси?
Дороти кивнула.
– Мистресс Элизабет, кажется, ничего не понимает. Конечно, он очень красив… и очень любезен с ней… но огонек в его глазах говорит, на мой взгляд, о любви к успехам, которые может обеспечить ему сэр Томас Мор, а не к дочери сэра Томаса.
– Дороти, вы проницательная женщина.
– Я их сильно люблю. Служу у них давно. Мистресс Элизабет очень образованна, но не знает жизни. Хорошо бы какой-нибудь тихий молодой джентльмен вроде мастера Ропера стал бы учиться здесь, мистресс Элизабет постепенно бы его узнала. И вышла за него, а не за мастера Донси.
– Дороти, вы служите мистресс Ропер уже давно. Она обучила вас грамоте, сформировала ваши взгляды, и вы считаете, что у нее все образцово. Этот малыш прекрасный ребенок. Мастер Ропер прекрасный муж. А кое-кто счел бы, что мастер Уильям Донси неплохой жених. Его отец занимает при дворе высокую должность. Чего еще можно желать?
– Любви, – ответила она. – Бескорыстной любви. Ой, я сказала лишнее.
– Бояться не надо, Дороти. Но позвольте сказать вот что: когда мистресс Ропер вышла замуж, ее мужа уличили в ереси. Ереси, Дороти! Неужели она предпочтительнее честолюбия?
Женщина задумалась.
– Его ересь, – сказала она, – развилась из поиска истины, решимости избрать тот путь, какой он сочтет лучшим. Честолюбие – такое, как у Донси – проистекает из тщеславия. В этом и есть разница.
– Мистресс Дороти, вы удивительно образованны.
– Моя госпожа научила меня читать, давала мне книги. Приучила составлять собственное мнение – вот и все.
Она подняла ребенка и прижала к себе.
– Иногда мне жаль, что хозяин принят при дворе так хорошо. Я предпочла бы видеть его почаще дома… в окружении хороших людей… вроде вас, Джон Харрис, а не придворных щеголей.
Оставив его, Дороти пошла к дому. "Как здесь спокойно, тихо", – подумала она. Послышались звуки лютни, играла явно не леди Мор. Затем голоса Элизабет и Сесили, поющих балладу.
– Господи, пусть они всегда будут счастливы, – взмолилась Дороти. – Пусть у нас все так и продолжается, покуда мы не отправимся на вечный покой.
К голосам девушек присоединились мужские – Джайлса Херона и Уильяма Донси.
Дороти содрогнулась. Голоса молодых людей напомнили женщине, что жизнь постоянно меняется.
Хозяину досталось слишком много почестей, а почести всегда вызывают зависть, появляются льстецы, ложные друзья, они, как осы, питаются излюбленным плодом, пока он не придет в негодность и не упадет с ветки.
* * *
Зима в том году стояла морозная.
Сохранять в доме тепло не удавалось. Холодные ветры выстуживали все комнаты, река покрылась льдом. По всей стране гуляли вьюги.
Мерси почти не бывала дома, в больнице у нее лежало много пациентов. Маргарет и Элизабет часто помогали ей.
Мерси была очень счастлива. Больница стала главным в ее жизни. Она не сожалела, как остальные, о возвышении сэра Томаса при дворе. Однако получая на королевской службе большие деньги, он не мог выделять ей на больницу сколько требовалось. Но Мерси вела расходы в высшей степени бережливо. Ограничивала себя во всем. Работала много, и труды доставляли ей радость. Она помнила, как Эразм критиковал английские дома, и не клала на пол в больнице камышовых подстилок, окна распахивались, и успешное лечение больных радовало ее.
Мерси нравилось, когда приемный отец приходил поинтересоваться се работой. Томас расхаживал от пациента к пациенту, постоянно шутил с ними. "Смех – одно из лучших лекарств", – говорил он ей, и она бывала довольна его присутствием, хвалил ли он ее труды или критиковал.
Мерси не хотела признаваться себе, что счастье ее неполно. Откровенная во всем остальном, тут она была уклончивой, и сама это сознавала.
Мерси не хотела признаваться себе, что любит доктора Клемента. "Просто все, – твердила она себе, – слишком много говорят о замужестве, и это наводит меня на мысль, стану ли я когда-нибудь невестой. Айли с Маргарет вышли замуж; теперь Сесили готовится выйти за Джайлса Херона, а Элизабет за своего Уильяма Донси; вот я поэтому и думаю о любви".
Разве не всегда было так? Маленькой сестричке-приемышу постоянно казалось, что она не совсем член семьи, хотя все уверяли ее в обратном. Теперь появились два придворных щеголя, стремящихся жениться на дочерях сэра Томаса Мора, но никто не ищет руки его приемной дочери.
Мерси этого и не ждала. Ее смешила мысль, что за какой-то Мерси Джиггс станет ухаживать такой блестящий джентльмен, как Уильям Донси.
Да и нужен ей не придворный щеголь, а доктор Клемент.
Ну а он? С какой стати думать ему о Мерси Джиггс?
Хотя он думает о ней – просто как о знакомой, о девушке, которая интересуется медициной, проводит все время в своей больнице и часто спрашивает его советов.
Не нужно заблуждаться. Она никто. Сиротка, над которой сжалились Моры; этого, несмотря на все их старания, забывать нельзя. А Джон Клемент? Молодой человек из хорошей семьи, занимает высокую должность на службе у великого кардинала, к нему благосклонно относится врач короля доктор Линакр. И думать о Мерси Джиггс Джон может лишь как о знакомой.
"Да, – говорила она себе, слыша все эти разговоры о браке, – я тоже хочу того, что есть у других. Хочу любви мужа, как в детстве хотела любви приемного отца".
К ней в больницу пришли Элизабет и Сесили, правда, все, на что их хватило, – это протащиться по сугробам.
Обе выглядели очень хорошенькими, окруженными каким-то сиянием. Видно, от любви. Мерси подумала, что Сесили, пожалуй, более счастлива, более уверена в своем женихе. Интересно, Элизабет – более сдержанная, чем младшая, – беспокоится ли хоть немного из-за Уильяма Донси? Сознает ли – как остальные, – что он честолюбив и рассчитывает продвинуться с помощью тестя? Бедная Элизабет! Хочет выйти замуж, как и ее сестра-приемыш. Может, она любит сам институт брака больше, чем мужчину, который его осуществит? Мерси безмолвно помолилась за нее. А Сесили будет счастлива с Джайлсом. Джайлс ленив, добродушен и откровенен, не скрывает, что отец хотел женить его на ком-нибудь из двух мистресс Мор, и очень рад, что Сесили пришлась ему по сердцу. У него нет тайного честолюбия Уильяма Донси. "А может и правда, – подумала Мерси, – Донси, как ей кажется, изменился с тех пор, как поселился в этом доме? Не стал ли теперь его смех за общим весельем менее принужденным, чем прежде?"
Обе девушки, смеясь, стряхнули с одежды снег.
– Мерси, ну и денек! Если метель начнется снова, нас занесет до крыши, мы не сможем выйти и… нас некому будет вызволить, – сказала Элизабет.
– И непременно приходи к обеду, – сказала Сесили. – Кое-кто приезжает и будет разочарован, если тебя не окажется.
Мерси покраснела; по быстрому взгляду Сесили на сестру она догадалась, кто должен приехать.
– Если погода такая скверная, ваш гость может не появиться.
– Вряд ли он поплывет на барке. Лед на реке довольно толстый. Ой, Мерси, какой у тебя огонь!
Сесили протянула руки к пламени.
– К счастью, я собрала много утесника и папоротника. Мне помогали выздоравливающие пациенты. Мы считаем, что движение полезно, как и свежий воздух.
– Мы? – с легкой насмешкой произнесла Сесили.
– Очевидно, ты и доктор Клемент, – сказала Элизабет.
– Он сведущ в этих вопросах.
– Отец говорит, – сказала Сесили, – что когда-нибудь король может взять его на службу лично к себе. Доктор Линакр считает его лучшим из молодых знакомых ему врачей. Стало быть, король скоро узнает об этом.
"Да, – подумала Мерси, – все так. Он идет в гору, и со временем какой-нибудь знатный аристократ сочтет его подходящим женихом для своей дочери".
А сам Джон? Он честолюбив на свой манер, как Донси на свой. Хочет открыть новые способы побеждать болезни. Расположение короля может помочь ему в этом.
Элизабет и Сесили не догадывались, что, говоря об уме Джона Клемента и его возможностях при дворе показывают Мерси с небывалой ясностью, как наивны ее мечты.
– Так что, – настоятельно сказала Сесили, – ты должна прийти к обеду, притом пораньше. Тогда сможешь поговорить с ним о новейших лекарствах от сифилиса. Не сомневаюсь, что это будет очень интересная застольная беседа.
– Мы пришли только сообщить тебе эту новость, – сказала Элизабет. – Мать сегодня расходилась вовсю. Бедная Мег! На этой неделе ее очередь вести домашнее хозяйство. Мать носится по кухне, грозит всем, что если мясо будет недостаточно сочным, кое-кому достанется на орехи. Слуги сбиваются с ног… и все потому, что доктор Джон Клемент стал важной персоной. Как-то даже не верится, что впервые он появился у нас чуть ли не мальчишкой, сопровождающим отца во Фландрию. Незаметный секретарь стал знаменитым врачом.
"Да, – подумала Мерси, – слишком знаменитым для меня".
Едва девушки собрались уходить, вошел мальчик. Лицо его побелело, снег набился в волосы, и он походил на изможденного седого старика.
– Что случилось, Нед? – спросила Мерси, узнав в нем одного из жителей деревушки Бленделс Бридж.
– Отец заболел, мистресс Мерси. Лежит на соломе, будто мертвец. Но он живой. Смотрит широко раскрытыми глазами и не может ничего сказать. Мать послала меня к вам попросить, чтобы вы осмотрели его.
– По такой погоде нельзя идти в Бленделс Бридж, – сказала Сесили.
– Он, может быть, очень болен. Я должна.
– Снег глубокий. Тебе не дойти.
– Туда меньше полумили, дошел же Нед сюда. Мерси глянула на его ноги. Мальчик был обут в старые башмаки Джека. Маргарет заботилась о бедняках и раздавала им одежду членов семьи.
– Значит, с нами не идешь?
Мерси покачала головой. Надо преодолеть слабость. Прежде всего она врач. Это ее больница; она должна стать главной любовью ее жизни, потому что доктор Клемент – хотя, может, и очень добрый ее знакомый – не может жениться на ней.
– Тогда пропустишь обед.
– Боюсь, что да. Не знаю, сколько времени придется пробыть там.
– Мерси, – предложила Сесили, – пошли, пообедаешь, а потом отправляйся. Может, Джон Клемент пойдет с тобой.
Это было искушением. Ей представился обед в любимом доме, представилось, как она произносит молитву перед едой, словно в прежние дни, представились интересный разговор, а потом поездка на одной лошади с Джоном Клементом в Бленделс Бридж, представилось, как она выслушивает его диагноз, а потом предлагает собственный.
Но болезнь не ждет. В борьбе с болезнью главное быстрота. Потеря пяти минут, тем более нескольких часов может стоить человеческой жизни.
– Нет, – сказала Мерси. – Надо отправляться сейчас же. Нед, подожди меня. Я только возьму несколько целебных отваров.
Элизабет и Сесили вернулись в дом, а Мерси поплелась по снегу в Бленделс Бридж.
Бушевала метель. Знакомые места казались незнакомыми, все было затянуто толстым белым покрывалом, скрадывающим очертания живых изгородей и коттеджей.
Однако Нед знал дорогу. Мерси слепо шла за ним. Вскоре пальцы ее окоченели, ноги промерзли. Путь – обычно десятиминутный – занял более получаса.
"Значит, я не увижу его, – думала она, – я давно уже его не видела. Он так занят, что приезжает очень редко. А когда это происходит, я не могу находиться там!"
Они пришли к коттеджу. От камышовых матов несло вонью. В помещении было душно и вместе с тем очень холодно. Сидящую на стуле женщину била дрожь. Услышав голос Мерси снаружи, она повеселела.
– Спасибо, что пришли! – воскликнула она, когда Мерси вошла.
Глянув ей в глаза, девушка подумала: "Ее взгляд будет мне воздаянием".
Опустясь на колени возле мужчины, лежащего на грязной соломе, она положила ладонь на его горячий лоб. Мужчина закашлялся.
– Кашляет вот уже несколько часов, – сказала женщина. – Боюсь, кашель его задушит.
– Когда погода улучшится, – сказала Мерси, – его надо доставить ко мне в больницу. Лежать здесь ему нельзя.
Мужчина с мольбой поглядел ей в глаза. Казалось, он просил дать ему здоровье.
Достав из сумки одну из взятых бутылочек, Мерси заставила его выпить содержимое. Душный, холодный воздух комнаты вызывал у нее дрожь, от вони половиков подташнивало.
Она подумала: "Если бы только я могла забрать его отсюда… в одну из моих теплых комнат, уложить на койку под одеяла. Дать ему горячего супа, свежего воздуха, то, может, вылечила бы".
– Что с ним, мистресс Мерси? – спросила женщина.
– Очень болен.
– Он умрет?
Мерси глянула в ее испуганные глаза. Как сказать: "Здесь я ничем не могу ему помочь"? Как сказать: "Выбросьте свои грязные половики"? Беспокоить их сейчас – значит, удвоить опасность. Болезнь зашла не так далеко, чтобы его нельзя было спасти. Будь погода получше, она нашла бы крепких мужчин, носилки, и больного унесли бы из этого вонючего жилья. Но как сделать это в метель?
Мерси, закрыв глаза, стала молиться, чтобы Бог вразумил ее, и тут словно каким-то чудом дверь отворилась, появился сильный, всемогущий доктор Джон Клемент.
– Джон! – радостно воскликнула она. – Ты здесь?
– Как видишь, Мерси. Девушки сказали мне, где ты, и я приехал узнать, могу ли оказать помощь.
– Слава Богу! Моя молитва услышана.
– Как пациент?
Клемент опустился на колени, посмотрел в лицо больному.
– Этот дом… – сказала Мерси, и Джон кивнул. – Если бы только я могла переправить его в больницу, – продолжала она, – ухаживать за ним там, то, думаю, смогла бы поставить на ноги.
Помолчав, Джон сказал:
– Я приехал верхом. Лошадь привязана возле коттеджа. Можно усадить его в седло и отвезти в больницу.
– По снегу?
Джон в ответ поглядел на грязные половики, на сырые, вонючие глинобитные стены.
– Здесь он не выживет.
– А если мы выведем его на холод?
– Случай такой, что нужно рискнуть.
– Ты пойдешь на этот риск, Джон?
– Пойду. А ты?
– Тоже, – ответила Мерси. – Как ты, так и я.
Счастье приходит в самых неожиданных местах, в самое неожиданное время. Ветер со снегом дул Мерси в лицо; она вся промокла и окоченела, однако радость согревала ее.
Редко она бывала так счастлива в жизни, как идя по снегу с Джоном Клементом, между ними находилась лошадь с больным, ее вел под уздцы мальчик.