– Насколько я понимаю, передо мной сеньорита Форест, – при этом он отвесил Эмбер галантный поклон. – Признаюсь, мне не терпелось познакомиться с вами. В округе только и говорят, что о вашей красоте. Однако теперь я вижу, что эти слухи не соответствуют истине. Вы не просто красивы, сеньорита, вы прекрасны! Я бы даже сказал, вы прекраснейшая из женщин, которых мне когда-либо приходилось встречать. Позвольте представиться – Арманд Мендоса.
– Я наслышана о вас, сеньор, – стараясь держаться столь же любезно, ответила Эмбер. – Вы матадор, не так ли?
– Si. Разумеется, я не настолько неотесан, чтобы ночами бродить по пастбищам и приставать к мирно пасущимся быкам, но если уж леди грозит опасность!.. – Мендоса красноречиво развел руками и снова сверкнул в улыбке удивительно белыми зубами. – А этот грубиян – мой управляющий, сеньор Корд Хейден.
Тот хмыкнул, не сводя с Эмбер взгляда, по-прежнему лишенного всякой любезности. Однако чувствовалось, что злиться он перестал.
– Прошу прощения за манеры, – буркнул он. – Впрочем, вы заслужили хорошую порцию грубости. А если бы этот бык поддел вас на рога? Вы, конечно, не знаете, что он уже выпустил кишки одному матадору. Это было на прошлогодней корриде. Обычно в таких случаях быка пускают в расход, но пройдоха Валдис сумел выкупить его на племя.
– Мне очень, очень жаль, что так вышло! – воскликнула Эмбер тоном глубочайшего раскаяния. – Я понятия не имела, что здесь пасется бык.
– В здешних местах не стоит бродить, где заблагорассудится, – заметил Хейден хмуро.
Ненадолго их взгляды встретились. До этого момента Эмбер не приходило в голову получше разглядеть своего собеседника, но теперь она заметила, что он на голову выше нее. Его можно было без натяжки назвать красивым мужчиной, впечатление портило только нечто волчье, явственно проглядывающее в его облике. Глаза у Хейдена были темные, но не по-испански черные (это было заметно на фоне густых черных ресниц). Тонкие усики подчеркивали полноту губ, но в линии рта чувственность нарушалась презрительным изгибом. Густые и излишне длинные волосы придавали ему мальчишеский вид, но как-то казалось, что внешность обманчива, что этот человек старше. Более того, это был мужчина, настоящий мужчина, из тех, с кем ей до сих пор не приходилось встречаться – Эмбер в голову не пришло бы отнести к этой категории своего сводного брата.
Однако то чужеродное, что она интуитивно угадала в Хейдене, тревожило ее. К тому же ей пришла в голову абсурдная мысль, что однажды они уже встречались… нет, это уже было из области чистейшей фантазии.
Ее вывело из раздумий прикосновение к локтю. Оказывается, Арманд протягивал ей туфельки.
– Если позволите, я провожу вас до асиенды. Я чувствую себя ответственным за вашу безопасность.
Эмбер могла бы ответить, что асиенда – последнее место на земле, где ей хотелось бы оказаться. Однако она сочла за лучшее промолчать.
– Возвращайся на ранчо и жди меня там, – тем временем обратился Арманд к своему управляющему.
Корд Хейден заметно вздрогнул, кивнул и приподнял шляпу, прощаясь с Эмбер. Той почудилось, что до этого он ее пристально разглядывал, словно пытаясь припомнить, где и при каких обстоятельствах они могли встречаться. Это заставило ее вернуться к своим собственным подозрениям. Странно, очень странно, думала Эмбер, чувствуя некоторую неловкость. Они не могли встречаться раньше, никак не могли… но этот взгляд… словно Хейден знал ее!
– А теперь расскажите мне, как случилось, что вы в полном одиночестве бродите по окрестностям, – спросил Арманд, как только они направились по тропинке, ведущей к асиенде, откуда продолжали доноситься звуки музыки и гомон. – Честно говоря, я удивлен тем, что Валдис так плохо присматривает за вами.
– Он присматривает за мной даже слишком хорошо! – вырвалось у Эмбер, и она продолжала, махнув рукой на условности. – Я его терпеть не могу, потому и улизнула из дому.
– Ага, вы из тех немногих, кто не боится говорить правду! – воскликнул Арманд и от души расхохотался, к удивлению и смущению Эмбер. – Мне нравятся искренние люди, особенно женщины. Я ни в грош не ставлю ни кротких голубок, ни вертихвосток, любительниц поводить мужчин за нос. К тому же ваши чувства мне понятны: я и сам не в ладу с Валдисом. Я бы ни за что не принял его приглашения на сегодняшний вечер, если бы не надежда познакомиться с вами, – при этом он положил ладонь на руку Эмбер, лежавшую на его локте. – Но к вам было не пробиться, и я заскучал, потому и оказался так далеко от дома. Как видите, судьба пошла мне навстречу, и знакомство все-таки состоялось. Теперь мне нечего делать в компании Валдиса и его вздорной сестрички. Я бы с удовольствием направился домой, проводив вас, – ведь к той минуте все лучшее в этом вечере для меня уже состоится.
– Насколько мне известно, Маретта влюблена в вас, – откровенно призналась Эмбер. – А вы как будто не горите желанием на ней жениться. Это очень… э-э… расстраивает Валдиса.
– Кому понравится перспектива прожить жизнь с созданием вроде Маретты? – Арманд пренебрежительно скривил губы. – К тому же на самом деле она не любит меня, просто ей хочется стать сеньорой Мендоса. Если бы я был бедным крестьянином, она вряд ли вообще обратила бы на меня внимание.
Эмбер удержала рвущееся с языка замечание, чувствуя, что не имеет права на комментарии.
– Но если все так, как вы говорите, почему же вы не бежите с асиенды? – продолжал Арманд. – Разве не лучше было бы вернуться в Америку сразу после похорон отца?
Эмбер пришлось до боли закусить губу, чтобы признания не полились потоком. С Армандом было необыкновенно легко, и казалось, что он поймет все, что она скажет. Он выглядел добрым, понимающим человеком… но был ли он таким на самом деле? В конце концов, она знала его едва полчаса. Эмбер ограничилась тем, что сказала:
– Я уеду… со временем.
Ответом был странный взгляд. Собеседник как будто знал все то, что не было сказано.
Достигнув вершины длинного пологого склона, они услышали резко усилившиеся звуки музыки. Отсюда уже можно было видеть свет фонарей, во множестве зажженных на террасе. Внезапно Арманд остановился на полушаге и повернул Эмбер к себе за плечи.
– Через несколько минут наше уединение закончится, – сказал он вполголоса, с улыбкой на губах. – Я хочу, чтобы вы знали: я счастлив, что встретил вас, сеньорита Форест, и счастлив вдвойне, что наше знакомство было настолько неофициальным. Благодаря этому мне удалось побыть с вами наедине. Не могу выразить, как мне жаль, что эти минуты подходят к концу. Я бы предпочел… – он обвел ее откровенно восхищенным взглядом, в котором даже неискушенная Эмбер угадала желание, – я бы предпочел увести вас от дома, вместо того чтобы провожать до него.
У нее перехватило дыхание. Перед ней стоял знаменитый матадор, человек бесстрашный и к тому же поразительно красивый – и он желал ее! Они находились в этот момент так близко друг от друга, что губы Арманда почти касались ее губ, и это просто невозможно было вынести без головокружения!
– Я… я хочу поблагодарить вас… за то, что спасли мне жизнь… – пролепетала Эмбер, едва сознавая, что говорит. Никогда прежде ей не приходилось переживать нервного потрясения от счастья.
– А я благодарен el toro за то, что своим нападением он предоставил мне возможность спасти вас. Теперь вы у меня в долгу, сеньорита. Знаете, что? Если мне придется встретиться с этим быком на арене, я испытаю соблазн быть милосердным к нему. В конце концов, он оказал мне большую услугу.
– Матадоры, должно быть, странный народ, – заторопилась Эмбер, хватаясь за возможность перевести разговор на другую тему. – Подумать только, благодарить свирепого быка! Мне бы такое и в голову не пришло.
Она отступила на пару шажков, надеясь, что это не выглядит намеренным. Если Арманд и заметил ее маневр, то не подал виду. Увидев поблизости мраморную скамью, он увлек Эмбер к ней и мягко заставил опуститься рядом с собой.
– Боюсь, мне не сразиться с данным конкретным быком, сеньорита. Он никогда больше не выйдет на арену. Это бык-победитель.
– Но если он настолько хорош в бою… – начала Эмбер и смешалась, чувствуя, что ей недостает знаний. – Видите ли, я думала, что бык участвует в корриде до тех пор, пока его не убьют.
– Это не так. – На лице Арманда проступило выражение сдержанной боли, и это смутило Эмбер еще сильнее. – Если матадор умирает на арене, то бык, убивший его, считается победителем. Вы ведь слышали слова Корда. Этот бык уже совершил убийство. Его жертвой стал великий матадор Госа Гуэрто. Он получил рваную рану живота и истек кровью в считанные минуты. Вы знаете и то, что по правилам бык-убийца должен быть застрелен. К несчастью, он оказался из числа быков Алезпарито, и Валдис до тех пор пререкался с судьями, пока они не позволили ему сохранить животное на племя. Он выкупил его за большую сумму, но сделка оказалась выгодной, так как за один только год от этого быка родилось двадцать семь бычков. При всех своих отрицательных качествах Валдис – прозорливый делец.
– Но я не понимаю, почему быка больше не выпускают на арену. Разве каждый из матадоров не желает отомстить за смерть сеньора Гуэрто?
– Вам предстоит еще многое узнать…
Арманд произнес это устало и печально. Потом он пожал плечами и положил ногу на ногу, как бы устраиваясь поудобнее для долгого рассказа.
– На убийство быка у матадора есть всего пятнадцать минут. Не формально, по правилам, а на деле, – начал он после недолгого молчания. – Если за это время ему не удастся убить быка, у того появляется возможность изучить уловки и обманные маневры матадора. Таким образом, если быку-победителю приведется снова участвовать в корриде, то очередной его противник скорее всего будет убит, причем каждый следующий – с большей вероятностью. Все дело в том, сеньорита, что основой корриды является первая и единственная встреча дикого животного с двуногим противником. Представьте себе: бык никогда прежде не был на арене, если не считать испытания на храбрость по достижении двух лет. Это что-то вроде теста на пригодность для корриды.
– А почему именно в возрасте двух лет?
– К году быки еще не достигают пика физической силы, а в три года становятся слишком мощными и свирепыми. Кроме того, в возрасте двух лет они достаточно взрослые, чтобы запомнить испытание.
– Запомнить испытание… – эхом повторила Эмбер. – Разве это так важно? Какая разница, помнят они его или нет?
– Разница огромная, моя красавица, – возразил Арманд с улыбкой. – Начну с того, что быка помещают в загон ярдов тридцать в поперечнике (ровно вполовину меньше арены, на которой происходит коррида). Там уже ждет пикадор, вооруженный копьем со стальным треугольным наконечником, немного короче того, каким пользуются во время настоящего боя быков. Он ничего не предпринимает, просто остается верхом на лошади, повернувшись спиной к воротам, через которые загоняют молодого быка. Царит полная тишина, никто не произносит ни слова. Пикадор не делает ни одного движения, которое могло бы встревожить или разозлить животное. Первый вопрос в том, нападет ли бык без всякой причины. Если нападет, то его повадка берется на заметку: как он нападает, издалека или подобравшись поближе; ревет он перед этим или роет копытами землю. Изучается все, в том числе как именно нападает бык, в полную силу или нет, по-прежнему ли он бросается на лошадь после того, как пикадор кольнет его пикой, или старается достать рогами человека…
– Вы хотите сказать, что во время испытания быка тоже колют? – спросила Эмбер, содрогнувшись.
– Конечно, как же иначе? Это непременная часть теста. Да вы и сами увидите.
– Не думаю, чтобы мне захотелось.
– Важно также следить за тем, вертит ли бык головой, стараясь избавиться от вонзившейся в шею пики, или просто убегает, – продолжал Арманд, не придавая значения ее видимому отвращению. – Например, он может отказаться от дальнейшей атаки, ощутив первую же боль. Когда такое случается, владелец быка, если, конечно, он человек добросовестный, вынужден его кастрировать и определить на отгул, чтобы впоследствии продать на мясо.
– Что значит, "если он человек добросовестный"?
– Ни один честный скотовод не выставит трусливого быка на продажу как бойцового.
– А если бык не отказывается от дальнейшей атаки, получив рану? Что происходит с ним дальше?
– Иногда даже бык-двухлеток бывает достаточно силен, чтобы опрокинуть лошадь вместе с пикадором. Такое происходит нечасто, но если все-таки происходит, то подручные, которые ждут наготове, отвлекают быка, размахивая перед ним своими пелеринами. Эта ситуация неудачная, потому что быку не годится видеть пелерину раньше времени. Неудачным считается, даже если бык просто сделал более одного нападения на пикадора. По правилам бык-двухлеток не должен получать больше одного удара пикой. Если на испытании в него придется вонзить ее дважды или трижды, это означает, что на арене с ним будет не просто сладить: он не примет достаточно ударов. По большей части принято поставлять для корриды быков с хорошей родословной. Видите ли, сеньорита, бык – животное отнюдь не глупое, как это может показаться человеку неискушенному. Вот почему так опасен тот, который убил матадора Госу Гуэрто. Без сомнения, он успел понять, что должен направлять свое внимание на матадора, а не на его пелерину. Снова оказавшись на арене, он вполне способен без всякого промедления наброситься на человека.
– Разве это не значит, что бой быков должен стать более честным по отношению к несчастным животным? Вы не находите, что быки должны иметь возможность защищать свою жизнь? И потом, зачем пикадоры колют их? Чтобы помучить?
– Не могу не заметить, сеньорита, что мне доставляет большое удовольствие посвящать в таинства корриды столь прекрасную ученицу.
– Прошу вас, называйте меня просто Эмбер, – предложила она, думая о том, как чудесно иметь друга, тем более такого.
– В таком случае зовите меня просто Арманд, – тотчас откликнулся он и продолжал: – Позвольте мне кое-что объяснить. Пикадоры вонзают пику не наугад, а в определенную часть загривка. Это расслабляет мышцы быка и тем самым уменьшает его силу, заставляет опускать голову и подставляться под удар мулеты матадора. Если шейные мышцы быка работают в полную силу, то, стоит матадору приблизиться, животное с легкостью распорет ему живот. Такое случается достаточно часто, стоит только недооценить число ударов, которое требуется, чтобы ослабить быка. Бандерильи служат той же цели – их колючки еще больше высасывают силу животного… впрочем, ненамного, скорее это игрушки, разжигающие страсти толпы. Скоро вы узнаете, с каким уважением, даже почтением, относятся на корриде к быку. – Арманд, всерьез увлеченный объяснением, переведя дух, спросил: – Надеюсь, я достаточно заинтересовал вас? Хотели бы вы завтра своими глазами увидеть бой быков? Для меня будет особой честью выступать, если я увижу вас в числе зрителей.
– Я не знаю… я как-то не думала…
Эмбер не знала, что сказать. С одной стороны, коррида по-прежнему казалась ей жестоким зрелищем, принимать участие в котором ей ничуть не улыбалось. С другой стороны, не хотелось обижать Арманда отказом. Эмбер также отдавала себе отчет в том, как отнесется Валдис к ее нежеланию сопровождать его на бой быков.
Возможно, думала она, в корриде что-то есть, раз уж красивый и умный молодой человек выбрал это занятие делом своей жизни. По мере беседы между ним и ею крепло понимание – словно все сильнее разгоралось некое ровное и мягкое свечение, невидимое глазу. Отказ мог нарушить возникшую гармонию… и как же это было бы жаль!
Эмбер ощутила прикосновение и вздрогнула от неожиданности. Она повернулась и встретилась взглядом с Армандом. Их взгляды оставались прикованными друг к другу так долго, что ей начало казаться, будто глаза его заглядывают прямо ей в душу.
– Пенорожденная, – прошептал он. – С этой минуты я стану называть тебя только так. В лунном свете твои волосы похожи на серебряную пену, из которой родилась прекрасная Афродита. Ты похожа на лунный луч, на серебристый туман, на мерцающую звезду… моя пенорожденная…
Арманд придвинулся ближе, так, что губы его почти коснулись щеки Эмбер, и та ощутила тепло его дыхания.
– Скажи, что будешь завтра на корриде! Я хочу знать, что ты где-то близко от меня, что ты смотришь на меня. Что-то происходит между нами… что-то, что может расцвести, как цветок, а может увянуть. Я хочу, чтобы цветок расцвел. Если завтра ты будешь на бое быков, для меня станут сиять сразу два солнца, знай это, моя пенорожденная. В Мексике есть поверье, что матадор находится под покровительством солнца. Если у меня будет сразу два солнца, мне не будет равных на арене. И еще ты всегда, всегда останешься для меня пенорожденной, прекраснейшей женщиной в мире. Скажи же, что придешь… ради меня!
Все это было так нереально, так похоже на сказку, что Эмбер была совершенно заворожена. Никто никогда не говорил с ней так… она даже не думала, что можно так говорить. Мужские губы были настолько близко, что она чувствовала их тепло. Как она жаждала поцелуя! Как хотела, чтобы этот человек, час назад еще незнакомый, стиснул ее в объятиях, чтобы он выпил ее, как вино! Она почувствовала в себе знакомое нетерпение, почувствовала потребность забыться в мужских объятиях, но могла только смотреть на Арманда расширенными глазами, не произнося ни слова, не шевелясь.
Гневный возглас вдребезги разбил хрупкий и драгоценный момент. Оба разом отскочили друг от друга. К ним спешила женская фигура. Черты лица женщины были настолько искажены яростью, что Эмбер не сразу узнала в ней Маретту.
Та направлялась прямо к ней. Руки ее были вытянуты, пальцы скрючены, напоминая кошачьи когти. Арманд вовремя перехватил разъяренную фурию и оттащил в сторону, крикнув что-то по-испански. Маретта начала вырываться, шипя и извиваясь, выкрикивая в ответ невнятные угрозы и обвинения. Ее полубезумный взгляд ни на секунду не отрывался от лица Эмбер.
– Что с ней такое, Арманд? – испуганно спросила Эмбер, делая робкий шаг в их сторону. – Почему она в таком состоянии?
– "Почему она в таком состоянии"? – передразнила Маретта голосом, едва похожим на человеческий. – Змея подколодная! На вид скромница, а сама только и думает, как бы у кого-нибудь отбить жениха! Попробуй только положить глаз на моего Арманда, и я убью тебя!
– Это нелепо и чересчур театрально, Маретта, – со вздохом перебил Арманд. – Когда это я был "твоим Армандом"? У тебя нет никакого права вмешиваться в мою личную жизнь.
– Нет, есть! Есть! Мы обручены друг с другом с самого детства! Скажи ей, что это так!
– Для тебя наше заочное обручение может быть чем угодно, а для меня это всего лишь нелепый обычай, следовать которому я не намерен. Я женюсь только по любви и никак иначе. И я говорил тебе это уже несчетное число раз. Не понимаю, как современная женщина может принимать всерьез такую ерунду, как обещание поженить детей, данное над их колыбельками!
– Ты бы не осмелился сказать такое, если бы были живы наши отцы. У тебя бы язык не повернулся.