Годрик пристально смотрел на нее, но его мысли были скрыты голубым огнем его глаз.
– Если бы ты вышла за меня, твоим людям не пришлось бы голодать.
– Возможно. – Мейриона провела пальцем по серповидному шраму на его щеке. – Мне очень жаль. Расскажи, что произошло после того, как ты вышел из часовни.
– Солдаты твоего отца напали на меня. Я сражался, но у меня был лишь кинжал, а их оказалось слишком много. – Он тяжело выдохнул. – Я сделал глупость, оставив меч привязанным к седлу. Письмо, которое прислал твой отец, было очень искренним, у главных ворот меня встретили так радушно! Когда слуга сообщил мне, что священник никого не пускает в святилище с оружием, у меня не возникло ни малейшего подозрения.
– Странно, что ты был один. Годрик пожал плечами:
– Ни у кого не нашлось времени, чтобы сопроводить бастарда на его свадьбу.
– Но твой отец…
– Был занят своими делами.
Мейриона поцеловала его, чтобы унять его боль.
– Что произошло потом?
– Меня связали, погрузили на корабль и после нескольких месяцев пути продали на аукционе рабов.
Я был молодой, сильный, злой и сражался всегда, когда была такая возможность. – Годрик помолчал, глядя на огонь. – Вначале меня не раз избивали. Сердце Мейрионы сжалось.
– Как тебе удалось выжить? Он поднял ее подбородок:
– Я научился понимать, когда нужно сражаться, а когда уступить. Урок, который тебе тоже не мешает усвоить.
– Возможно.
– Работорговцы посчитали меня хорошей добычей, несмотря на мою непокорность, и передали султану в качестве подарка. Меня отправляли на самые тяжелые работы, относились как к рабочему скоту, а не как к человеку, и все это продолжалось до тех пор, пока не возникла потребность в моих способностях вести подсчеты. После этого мое положение значительно улучшилось. Моя камера в темнице была даже более роскошной, чем эта спальня. Я все еще оставался рабом, но султан доверял мне как своему управляющему.
Эти слова несколько успокоили боль вины, все еще терзавшей ее душу. Только такой человек, как Годрик, мог не просто выжить, но и преуспеть там, где более слабый был бы раздавлен.
– И что дальше?
– Я понравился дочери султана. Часто по ночам тайком она посылала за мной. Султан доверял мне, но я предал его.
Мейриона почувствовала укол ревности к этой неизвестной экзотической принцессе, которую Годрик знал в чужеземной стране.
– Ты любил ее?
– Любил? – Огонь, загоревшийся в его голубых глазах, казался более горячим, чем огонь в очаге. – Нет. Мне было одиноко и тоскливо. К тому времени я уже забыл, что значит чувствовать под собой женщину.
Мейриона зарделась от этой откровенности, но в его голосе она услышала боль.
– Ты был чужеземцем, проданным в рабство. Никто не может винить тебя в том, что ты получал наслаждение там, где возможно.
На несколько мгновений воцарилась тишина, прерываемая лишь потрескиванием огня.
– Никто, кроме Амелины.
Воцарилось неловкое молчание. Ребенок, конечно же, не имел представления об обстоятельствах своего рождения, и впереди его ожидала тяжелая жизнь.
Святые угодники, зло, которое она причинила Годрику, потянуло за собой другое зло.
– Я был эгоистичным животным, настоящей скотиной, – произнес Годрик после продолжительного молчания, в его голосе звучала боль.
Мейриона провела рукой по его щеке:
– Нет, милорд, это моя вина. Мне следовало пойти против воли отца и предупредить тебя…
– Предупредить? – Его глаза помрачнели, взгляд предвещал бурю.
– Да. – Слова торопливо срывались с ее языка. – Прости меня за то, что я совершила. Пожалуйста, позволь мне начать все сначала. – Она сделала глубокий вдох, укрепляясь в своей решимости. Отдать себя во власть Годрика – это единственный способ предотвратить войну между ним и отцом. – Я по собственной воле останусь с тобой, буду твоей пленницей, так же как ты был пленником других людей.
Ну вот. Она сказала это.
И тут неожиданно в его глазах засверкал гнев.
– Ты хочешь продать себя, чтобы исправить зло, совершенное твоим отцом?
Она побелела, совершенно не подготовленная к его гневу.
– Да!
– Ты действительно хочешь быть моей рабыней? – Его голос звучал на удивление сурово.
Мейриона кивнула. Он должен понять, какую жертву она приносит, чтобы предотвратить войну.
– Я останусь с тобой и расплачусь за годы твоих страданий.
Годрик поднялся на ноги так быстро, что у нее закружилась голова.
– Раздевайся, – скомандовал он.
Мейриона широко распахнула глаза, словно ее окунули в ледяное озеро. – Что?
– Раздевайся, – повторил Годрик. Его голос звучал приглушенно и зловеще.
Мейриона задрожала. Ее пугала эта перемена, и она не знала, что за ней последует.
– От рабов требуется повиновение. Ты уверена, что хочешь быть моей рабыней?
Боже! Он ее проверяет. Она предложила ему сделку, а он сомневается в серьезности ее намерений!
Мейриона крепко закрыла глаза. Этого она не ожидала, но если такова цена за мир, так тому и быть. Он уже видел ее обнаженной, весь замок видел. Еще один раз ничего не изменит. Она прекрасно знала, что, как только сомнение оставит его, Годрик станет самым заботливым любовником, какого только можно представить.
Развязав шнурок платья, она позволила ему соскользнуть по бедрам и упасть на пол.
– Рубашку тоже.
Потянувшись к подолу, Мейриона заметила, что ее пальцы дрожат. Быстро стащив рубашку через голову, она бросила ее к ногам Годрика.
– Если ты желаешь смутить меня, я принимаю твои условия.
– Хорошо, – произнес он, поглаживая подбородок. – Ложись на пол у моих ног.
Она нервно заправила волосы за уши.
– Ты, конечно же, шутишь. Годрик хмыкнул.
– Ты заявляешь, что хочешь остаться со мной в качестве пленницы, так повинуйся моим приказаниям.
Мейриона опустилась на колени и легла на ковер, ее спина утонула в мягкой шерсти.
Иисусе, почему же он к ней не прикасается? Похоже, он хочет, чтобы она чувствовала себя очень неловко.
Краем глаза она видела, как его огромное естество натянуло штаны, зрелище было пугающим и одновременно возбуждало.
– Раздвинь ноги. Мейриона села и нахмурилась:
– Почему ты так со мной обращаешься?
– Пленница не имеет права задавать вопросы своему господину. Раздвинь ноги.
– Нет!
– Нет? У раба нет права говорить "нет". Думаешь, я мог говорить "нет" каждый раз, когда вынужден был сносить очередное унижение?
У Мейрионы перехватило дыхание, когда она осознала, на какую сделку только что пошла. Она предложила Годрику стать его наложницей, но хотела, чтобы с ней обращались как с женой. Очень медленно она легла на пол. Он не причинит ей боли, уж в этом-то она была уверена; перемена в нем – всего лишь мужское самолюбие, которое требует удовлетворения за пережитые унижения.
Крепко зажмурив глаза, она раздвинула ноги.
– Шире. Подними ноги вверх.
Она подчинилась, ее лицо горело, а в интимном месте она чувствовала прохладный легкий ветерок. – Ну и как ты себя чувствуешь?
– Ужасно. – Мейриона опустила ноги и свела их вместе. – Прошу, пожалуйста, не надо больше этого делать.
– Думаешь, у рабыни есть выбор? Думаешь, у меня был выбор?
Мейриона сглотнула, горячие слезы жгли ей глаза. Присев рядом с ней на колени, Годрик поцеловал ее в щеку:
– Я хочу, чтобы ты стала моей женой, Мейриона, а не рабыней. – Его прикосновение было нежным, но в голосе звучала мучительная невысказанная боль. – И не думай, что сможешь утолить мою жажду отмщения, предложив свое тело.
Мейриона подняла руки, чтобы обнять его. Она жаждала ответных нежных прикосновений, но Годрик отстранился и встал. Теперь он возвышался над ней.
– Поднимайся!
В полном замешательстве Мейриона поднялась на ноги, Годрик тут же заключил ее в объятия.
– Слушай меня, маленькая глупышка. Я могу иметь тебя и в качестве рабыни, но хочу, чтобы ты стала моей добровольно. Что касается Уайтстоуна – он все равно будет принадлежать мне. Ты не можешь положить себя на жертвенный алтарь, чтобы усмирить зверя и обезопасить свою семью; для этого тебе следовало бы придумать что-нибудь получше.
У Мейрионы защемило сердце, и по щеке покатилась слеза.
– Мне нечего предложить, кроме себя. Он осторожно вытер слезу.
– Много лет назад в часовне тебе следовало не предупредить меня, а выйти за меня замуж.
Поцеловав ее в губы, словно прощаясь, Годрик вышел из комнаты. Теперь Мейриона перестала сдерживать скопившиеся слезы, и они хлынули неудержимым потоком.
Она рыдала до тех пор, пока сон не сморил ее.
Глава 24
На следующий день Мейриона проснулась оттого, что ее настойчиво трясли за плечи.
– Просыпайся, девочка.
Открыв один глаз, она увидела, что рядом с ней на кровати сидит Годрик в мягкой черной рубахе, его крупное тело с такой силой давило на перину, что та жалобно поскрипывала.
Он вновь потряс ее за плечи, и она сердито посмотрела на него:
– Убирайся!
В ответом лишь ухмыльнулся – похоже, его совершенно не обескуражила ее утренняя сварливость. Всю ночь Мейрионе снилось, что она вышла за него замуж… Лорд и леди Уайтстоун – это звучало совсем недурно. Каким угодно способом она добьется того, что ее брак с дядей Пьером будет признан недействительным, – вот к чему она пришла в результате этого сна.
Отклонившись назад, Годрик открыл тяжелые занавески на ближайшем окне, и солнце ярко осветило спальню, позолотив его плечи.
Мейриона моргнула и прикрыла глаза рукой.
– Боже, который час?
– Утро уже настало, – весело ответил он, и Мейриона вновь нахмурилась.
Быстро сев, она натянула на плечи полотняную рубашку.
– Я занимаюсь здесь только тем, что ем и сплю, – проворчала она. – Может, есть хоть какие-то известия от моего отца?
– Нет, ничего, но это меня не волнует. Как только мы прибыли в Монтгомери, я отправил к нему гонца с предложением сделки. – Годрик нежно провел ладонью по ее руке.
– Думаешь, он еще не получил твое послание?
– Не знаю. Сегодня на рассвете я отправил еще одного гонца.
Мейриона вздрогнула. Что, если отец предпочтет напасть, а не вести переговоры ради ее возвращения? Она доверчиво положила руку на плечо Годрика.
– Обещай мне: что бы ни случилось, ты не причинишь вреда моему отцу или дяде Пьеру.
Глаза Годрика потемнели.
– Даже и не помышляй о возвращении к мужу. Несмотря на то что мы так и не пришли к окончательному соглашению, ты принадлежишь мне.
Мейриона замешкалась.
– Милорд, я…
Святые угодники! Что она скажет ему?
Она не может противиться своему сердцу. В качестве жены или в качестве пленницы она хочет принадлежать Годрику, но не сможет вынести, если ее эгоизм будет стоить жизни отцу или дяде.
– Прошу вас, милорд, обещайте, что не причините вреда моей семье. Пьер… Я хочу сказать… – Она отвела взгляд в сторону, стыдясь своей неверности. – Я не хочу, чтобы дядя Пьер оставался моим мужем, но также не хочу, чтобы он был мертв.
– Послушай, Мейриона. – Годрик прижал ее ладонь к своей щеке. – Вчера я получил послание от короля Эдуарда…
– Бесчестный монарх, – еле слышно пробормотала она.
– Будьте осторожны, миледи, даже стены замка могут иметь уши. Я не хочу, чтобы мою будущую жену обвинили в государственной измене.
Ее взгляд нервно прошелся по многочисленным гобеленам, украшавшим стены спальни.
– Шпионы короля Эдуарда утверждают, что в Уайтстоуне укрывают мятежных ланкастерцев.
Мейриона почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица.
– Это неправда!
Годрик пристально посмотрел на нее.
– В чем дело, милорд? Что вы скрываете от меня?
– Вашего отца вызывают в Лондон для допроса.
– Нет. Эдуард убьет его! Последний раз, когда отец был в Лондоне, его несколько месяцев продержали в тюрьме – тогда я заплатила королю выкуп, чтобы его освободили. – Мейриона почувствовала, что все закружилось у нее перед глазами. – Зачем на этот раз он понадобился королю?
– Видишь ли, Мейриона… – Годрик сделал глубокий вдох. – Нашего монарха совсем не позабавило сообщение о том, что твой отец продал меня в рабство. Ему также не понравилось то, что он выдал тебя замуж за французского графа, известного своими ланкастерскими симпатиями. Вот почему Эдуард приказал мне арестовать его и доставить в Лондон.
Мейриона нервно теребила руками простыню.
– Мой отец – старый человек. Почему король не позволит ему спокойно дожить последние дни?
Годрик схватил ее за плечи:
– Послушай меня, девочка. Эдуард, вне всякого сомнения, обвинит твоего отца в государственной измене. Если он хочет остаться в живых, ему следует сотрудничать со мной. Твой брак с Пьером необходимо расторгнуть как можно скорее. Только если ты станешь моей женой и Уайтстоун перейдет в мои руки, я смогу обратиться к королю с просьбой пощадить твоего отца.
– Боже правый! – Мейриона недоверчиво уставилась на Годрика. – Отец никогда на это не согласится. Он самолюбив и упрям, как все старики, и скорее умрет, чем решится принять помощь от йоркиста-бастарда. – Она вздрогнула, осознав, что сказала нечто недозволенное. – Простите, милорд, я не хотела вас обидеть.
– Никаких обид, миледи. – Он наклонился и поцеловал ее в щеку. – Я действительно йоркист, и действительно незаконнорожденный.
Сердце Мейрионы растаяло. Поцелуй Годрика был таким нежным, таким приятным… Она должна заставить отца и Пьера посмотреть на ситуацию трезво!
– Вы позволите мне отправиться домой, милорд? Годрик резко отпрянул и удивленно взглянул на нее:
– Ни за что!
– Пожалуйста…
– Нет.
– Я хочу переговорить со своим отцом, объяснить ему…
– Все равно нет.
– Но…
Матрац скрипнул. Годрик встал, его глаза предвещали бурю.
– Больше ни слова об этом. Это дело мужчин.
– Мужчин? Но речь идет о моей семье и моем доме!
Годрик оставался непреклонным.
– Ты не поедешь, и больше даже не проси меня об этом. – Он подошел к окну и стал смотреть во двор.
Мейриона, оставшись на кровати, чувствовала себя одинокой и покинутой. Наконец он вернулся, присел на краешек матраца и протянул ей руку.
– Пойдем. И больше никаких разговоров о твоем отъезде.
Мейриона вложила руку в его ладонь, позволив ему помочь ей.
Ну почему мужчины столь упрямы? Если бы только она могла поговорить с отцом или дядей Пьером!
– Одевайся. Нам очень многое предстоит сегодня. Мейриона вздохнула. Она понимала, что спорить с Годриком бесполезно, поэтому схватила одно из новых платьев, которые принесли швеи, и надела его. Это было голубое платье с красивыми длинными рукавами и замысловатой вышивкой по подолу. Мейриона посмотрела на свое отражение и улыбнулась, ощущая себя избалованной принцессой.
– Куда мы идем?
– В конюшни.
Она удивленно подняла брови:
– Ты все-таки решил отвезти меня домой?
– Конечно же, нет. – Годрик шагнул к ней, взял за руку и мягко подтолкнул вперед.
– Повернись, я зашнурую платье.
Мейриона повиновалась. Его руки были теплыми и чувственными. Она ощутила покалывание в сосках. Боже, этот мужчина лишает ее рассудка!
Его руки скользнули по ткани платья, обхватили талию. Повернув ее к себе, Годрик наклонился… Мейриона отклонилась назад и, застенчиво улыбнувшись, сделала шаг назад. Он последовал за ней, и это продолжалось до тех пор, пока она не уперлась спиной в гобелен. Теперь Годрик был так близко, что она могла коснуться его губ. От него пахло сандаловым деревом, кожей и дымом.
Его губы изогнулись, они были совсем рядом, но он не коснулся ее губ.
Мейрионе захотелось привлечь его к себе… и вдруг ее охватило раздражение.
– Ты собираешься меня поцеловать? – резко спросила она.
– А ты хочешь этого?
Она сердито взглянула на него:
– Допустим, что да. Годрик улыбнулся:
– Наконец-то миледи говорит правду.
Все ее тело горело. Между ними нельзя было просунуть даже лист пергамента, но и это расстояние казалось ей слишком большим.
– Я… – Она подалась вперед, ее грудь коснулась его груди.
Ее разгоряченное лоно увлажнилось, и Мейриона вздохнула.
Годрик слегка коснулся ее щеки:
– Ты дрожишь.
– Вовсе нет.
– Не лги мне!
Она открыла рот, чтобы возразить, но его губы заставили ее замолчать, а язык слегка коснулся ее зубов и десен. Он поглаживал ее язык, вовлекая его в какой-то исступленный первобытный танец. Это был их первый настоящий поцелуй, который они разделяли ради чистого удовольствия. В часовне он целовал ее, бросая вызов отцу, она – чтобы прикрыть Демьена, но этот поцелуй был необычайно восхитительным и чувственным.
Годрик прижал Мейриону к стене, и ее соски затвердели. Она почувствовала, как сильно бьется ее сердце.
– Годрик, – прошептала она. Он резко отстранился.
– Скажи это снова. Мейриона глубоко вздохнула.
– Сказать что?
– Мое имя.
– Хорошо. Годрик.
Его пальцы погладили ее ключицу.
– Нет, скажи это так, словно просишь целовать тебя вечно.
Ее щеки вспыхнули.
– Я не…
Его губы склонились к ее губам, язык снова проник внутрь. Мейриона задрожала и крепко прижалась к нему. Поцелуй все длился, и она таяла рядом с ним. Когда Годрик оторвался от нее, она открыла рот, чтобы прошептать его имя.
– Ш-ш. – Он приложил палец к ее губам. – Не говори сейчас ничего, или мы в самом деле никогда не дойдем до конюшни.
Мейриона увидела его руки: он словно хотел что-то содрать со стены.
– Пресвятая Мария! Ты тоже дрожишь.
– Да, – коротко ответил он. – Ну а теперь пойдем. – Бросив взгляд на кровать, Годрик поспешно отвернулся, схватил Мейриону за запястье и потащил за собой из комнаты.
Мейриона чувствовала себя усмиренной и одновременно могущественной. Поцелуй заставил ее дрожать, и, о Боже, Годрик прав – все, что происходит между ними, это правильно. Она постарается заставить отца все понять. Чума и на короля Генри, и на короля Эдуарда за эту войну между ланкастерцами и йоркистами.