Она повернулась и пошла к окнам, которые выходили на конюшенный двор позади дома, и ее шаги мягко шелестели на полированном дубовом паркете.
– А может, они здесь, за шторами? – она остановилась перед ближайшей портьерой и резким, нарочито широким жестом отдернула ее в сторону. – Но тут тоже пусто!
Неспешной походкой Элиза прошла к тому месту, где прятались мальчики, но не дошла, а остановилась неподалеку. Она заметила пару маленьких темных башмачков, выглядывающих из-за края деревянной лошадки, и улыбнулась. Улыбка стала чуть шире, когда тишину нарушил тихий вздох взволнованного ожидания, за которым последовало заговорщическое хихиканье.
Когда Элиза была уже достаточно близко, чтобы наклониться и схватить их, она остановилась и повернулась спиной.
– Ничего не поделаешь. Я сдаюсь. Ной, Себастьян, где вы?
– Я здесь! – выпрыгнул один из них, словно кролик из своей потайной норки.
Элиза развернулась в притворном удивлении, прижав руку к груди и широко раскрыв глаза.
– Ох, как ты меня напугал! – воскликнула она. – А где твой брат, Ной?
– Он не Ной. Это я Ной! – выпрыгнул второй, который был зеркальным отражением первого с короткими темными волосиками, живыми карими глазками и розовыми ангельскими щечками, очертаниями напоминающими Вайолет.
Внешне они были похожи как две капли воды, но характеры обычно выдавали их. Старший близнец, Себастьян, был более ласковым и покладистым и из них двоих всегда первым выдавал свое местонахождение – вот как сейчас.
С возбужденными криками и возгласами они бросились к ней. Опустившись на колени, Элиза порывисто обнимала их и смеялась вместе с ними, наслаждаясь ощущением их маленьких ручек, обвивающих ее шею, их крепеньких теплых тел, уютно прижимающихся к ней. Она на короткое мгновение закрыла глаза и дала волю материнскому порыву, позволив себе хоть на миг представить, что это ее дети.
В этом-то и заключалась причина, по которой она согласилась на безумный план Вайолет, отодвинув в сторону все свои страхи, сомнения и даже гордость и согласившись позволить Киту Уинтеру выступить в роли ее наставника, когда сама она предпочла бы отказаться и остаться тихой и застенчивой, какой была всегда.
Но правда состояла в том, что она хотела от жизни большего, чем провести ее в печальном одиночестве.
После четырех неудачных сезонов она отказалась от мысли о замужестве, оставила надежду найти мужа и создать семью. Она примирилась с мыслью, что ей придется находить утешение в друзьях, удовлетворять свою потребность в доме и семье, играя роль незамужней "тетушки" для детей других людей. Вечно наблюдать со стороны за тем, чего она так хочет, но никогда не будет иметь.
Затем внезапно все изменилось. Неожиданно она унаследовала огромное состояние, а вместе с ним и новые возможности. Ее надежда, словно феникс, расправила свои яркие широкие крылья и возродилась из пепла. Имея такое состояние, она могла жить независимой жизнью, о которой большинство женщин не смели и мечтать.
Однако незамужняя женщина, даже будучи богатой, обречена на жизнь в одиночестве. Конечно, у нее будут друзья, которых она могла бы навещать, но нельзя же злоупотреблять их добротой. Как бы ей ни нравилось жить с Вайолет и Адрианом, как бы ни обожала она их милых детей, не может же она оставаться с ними вечно. Рано или поздно она должна будет покинуть их и провести остаток жизни в обществе оплачиваемой компаньонки и кучки равнодушных слуг.
Но если она выйдет замуж, то сможет иметь собственных детей, иметь кого-то, кого снова будет любить и кто заменит ей семью, которую она потеряла много лет назад, когда ей было всего одиннадцать.
Элиза помнила с отчетливой ясностью тот день, когда проснулась после страшной лихорадки. Ее волосы были насквозь пропитаны потом и облепляли голову, а тело было слабым и безвольным. Жена местного священника, которую она едва знала, держала ее за руку и со слезами, застилающими глаза сказала, что обоих ее родителей забрали к себе ангелы, что они умерли от той же лихорадки, которую перенесла и Элиза, только она выжила, а они нет.
В те мгновения ей тоже хотелось умереть. От слез болело горло, а легкие едва не разрывались от безудержных рыданий. Она погружалась в тревожные кошмары, желая, чтобы болезнь одолела и ее. Но что-то внутри ее цепко держалось за жизнь, она выздоровела.
Когда она поправилась, тетя забрала её к себе. "Мой христианский долг", – объявила Дорис Петтигру, плотно сжав неулыбчивые тонкие губы.
В последующие годы Элиза не нашла любви в тетином доме. Постепенно она начала понимать, какое глубокое презрение питала Дорис к своей младшей сестре, Аннабелле, матери Элизы. Когда-то Аннабелла отвернулась от своей аристократической семьи и сбежала с бедным учителем, в которого безумно влюбилась. Дорис так никогда и не простила Аннабеллу за то, что она опозорила семью и уменьшила шансы Дорис сделать блестящую партию. Ее тетя вынуждена была выйти замуж за человека, занимавшего невысокое положение на социальной лестнице, о чем она постоянно вспоминала и в чем не переставала обвинять дочь Аннабеллы, Элизу. Горечью Дорис была пронизана вся ее взрослая жизнь.
И все же, как ни удивительно, тетя оставила свое состояние Элизе, дав ей средства и возможность получить то, чего она больше всего желала, – собственную семью. Она не искала великой любви. Она не питала глупых, наивных иллюзий, что такая девушка, как она, пробудит у мужчины ту пылкую страсть, о которой пишут поэты и мечтают романтики. Но если ей удастся найти добросердечного, приятного человека, который даст ей уютный дом и детей, мужчину, который не будет оскорблять и обижать ее, она будет вполне удовлетворена. А если спустя какое-то время они станут еще и добрыми друзьями, ей не на что будет жаловаться и останется только радоваться.
Посему, если это означает позволить лорду Кристоферу обучать ее, она позволит. Она отбросит в сторону все свои давнишние чувства, которые еще может питать к нему, и научится всему, что нужно, чтобы найти мужа. В любом случае, проводя время с Китом, она получит шанс доказать себе, что действительно покончила с ним раз и навсегда. Ей придаст уверенности сознание того, что чувство, какое она к нему испытывала, было не более чем безрассудной влюбленностью.
Заметив, что держит мальчиков слишком долго, она порывисто прижала обоих и отпустила, затем поднялась на ноги.
– Играть! – захлопал в ладоши Себастьян. – Давайте еще поиграем.
По полу раздались твердые шаги ног, обутых в практичные туфли.
– Не сегодня, милорды, – строго сказала няня. – Уверена, что вы и так уже утомили мисс Хэммонд. Вы должны отпустить ее, чтобы она могла заняться своими делами. А вам пора умываться и кушать.
Близнецы дружно завыли.
– Мы хотим, чтобы тетя Элиза осталась, – захныкал Ной.
– Тетя Элиза, тетя Элиза, – подхватил Себастьян.
– Тетя Элиза не может остаться. У нее много других дел, – проговорила няня, мягкостью тона смягчая строгость слов. – А теперь будьте умниками, как и подобает хорошо воспитанным юным лордам, и вежливо попрощайтесь с мисс Хэммонд.
Одинаковые губки надулись, глаза Себастьяна налились слезами.
– Так, а что это тут такое? Неужели я вижу слезы? – спросила Вайолет, входя в игровую комнату.
– Мама, мама! – оба мальчика бросились к ней, спрятав личики в ее юбках и сжимая в кулачки абрикосовую в крапинку ткань.
– Они хотят, чтобы я осталась, – объяснила Элиза, встретившись с вопросительным взглядом подруги.
– Ну разумеется, хотят. Мальчики обожают тебя, и это неудивительно. Ты их любимая тетя, и они любят тебя даже больше, чем родных теток. Но, – заявила Вайолет, успокаивающе погладив по головкам обоих сынишек и наклоняясь к ним, – как бы вам ни хотелось, тетя Элиза не может остаться и играть с вами весь день. У нее есть взрослые дела. А вам, как я уже сказала, пора кушать и ложиться спать.
– Именно это я говорила им перед вашим приходом, ваша светлость, – сказала няня, сложив руки на своей довольно объемистой талии.
– Я не хочу спать, – непокорно заявил Ной.
– Я тоже, – подхватил Себастьян.
– Гм-м… – Вайолет медленно покачала головой. – Что ж, заставить вас спать я, конечно, не могу, но если вы не отдохнете, папа не возьмет вас сегодня покататься на пони. Он говорит, что из уставших мальчиков получаются плохие наездники, и он ни за что не позволит вам прокатиться на Снежке и Черныше, если вы не вздремнете.
– Я хочу кататься на пони. – Ной поднял на маму умоляющий взгляд.
– Я тоже. – Себастьян посильнее прижался к ее ноге.
– В таком случае вам следует пойти с няней и сделать как велено. Обещаете быть хорошими мальчиками, все съесть и хорошенько поспать?
– Да, мама, – ответили они в один голос.
– Лапочки вы мои! – Вайолет обняла малышей и целовала в щечки до тех пор, пока они не захихикали. – А теперь марш, разбойники.
Мальчики засеменили к няне. Себастьян остановился и подбежал к Элизе. Он поманил ее наклониться ближе.
– А ты придешь рассказать нам сказку? – громким шепотом спросил он.
Она улыбнулась, растаяв под чарами его невинного детского обаяния.
– Если я услышу, что вы были очень послушными, я поднимусь вместе с мамой к вам в комнату, когда она придет пожелать вам спокойной ночи.
Ной, стоящий рядом с няней, улыбнулся.
– Мы будем хорошими, – пообещал он.
Себастьян согласно кивнул, потом обнял Элизу и послушно направился к няне. Взяв их за ручки, служанка увела детей.
– Благодарение небесам за пони, – сказала Вайолет, когда мальчишки уже не могли ее слышать. – Бог знает, чем я буду подкупать их на следующий год. Хорошо, хоть Джорджиана еще слишком мала, чтобы пускаться на уловки.
– Она прелестное дитя.
Выражение счастливой гордости появилось на лице Вайолет при упоминании о дочери.
– Да, это верно. Я просто диву даюсь, до чего же у нее спокойный нрав. Она не беспокоится, почти никогда не плачет, даже когда пеленка мокрая. Я только что была в детской, кормила ее, и как только она наелась, сразу же уснула. – Глаза Вайолет сверкнули за стеклами очков. – Видела бы ты, Адриана, как он воркует с ней и строит смешные рожицы. Можно подумать, что он единственный на свете мужчина, у кого есть дочь. Он просто очарован ею. Я говорила тебе, что он называет ее своим маленьким ангелочком?
А малышка и впрямь похожа на ангела, подумала Элиза, со своими пухлыми розовыми щечками, зелеными глазками, опушенными длинными ресницами, и идеальной формы головкой с начинающими отрастать темными волосиками.
– Крещение состоится в воскресенье, как и было условлено?
– Да, Джанет послала записку. Они с Даррагом, моей новой племянницей и большинством братьев и сестер Даррага уже в пути. Вся эта орава прибудет через день-два если все пойдет, как запланировано. Слуги как сумасшедшие драят городской дом, готовя все к их приезду.
У Элизы были смешанные чувства в связи с очередным приездом графини Малхолленд. Джанет Брэнтфорд О'Брайен пугала ее до потери пульса – почему-то рядом с ней она всегда чувствовала себя мелкой букашкой. Но Вайолет сказала, будто заметила явное смягчение характера своей напористой сестры-близнеца после рождения ее дочери.
"Но разве можно понять это из писем?" – недоумевала Элиза. Только ее появление во плоти покажет, так ли это.
– Я так рада, что мы решили подождать и устроить совместные крестины в Лондоне, – сказала Вайолет. – Традиционно семейное крещение проходит в Уинтерли, но поскольку в этот раз будут сразу обе наши дочери, не вижу вреда в небольшом отступлении от традиции. В любом случае Джанет сказала, что путешествие с маленьким ребенком из графства Клэр и без того достаточно утомительно, чтобы ехать еще в Уинтерли, а потом снова возвращаться в Лондон. И она хочет остановиться в городе, ибо отказывается возвращаться в Ирландию без полностью обновленного гардероба.
О да, подумала Элиза, это еще вопрос, насколько Джанет смягчилась, ибо в некоторых вещах она, видимо, ничуть не изменилась.
Раздался вежливый стук в дверь. Вошел лакей, поклонился и стал ждать, когда на него обратят внимание.
– Да, Роберт, что такое? – спросила герцогиня.
– Ваша милость, вы просили сообщить, когда прибудет лорд Кристофер. Он сейчас в желтой гостиной, ожидает вашу милость.
Желудок Элизы тут же камнем ухнул куда-то вниз. Она не знала, готова ли, но, похоже, ее уроки должны были вот-вот начаться.
Глава 3
– Это та молодая леди, о которой вы говорили, милорд? Незнакомец, одетый в хорошо сшитый сюртук и табачно-коричневые брюки, повернулся, когда Элиза с Вайолет вошли в гостиную. Расправив плечи, он решительно прошагал через комнату и остановился перед Вайолет. Поскольку мужчиной он был невысоким, его критический взгляд приземлился на уровне ее глаз. Наклонив голову с волнистыми до плеч медного оттенка волосами, он окинул прическу Вайолет нахально-оценивающим взглядом.
– Гм-м… неплохо, – проговорил он вслух. – Прелестный цвет и текстура, но, разумеется, уверен, я могу предложить вам нечто гораздо более элегантное, более шикарное. Стиль, который ослепит ваших друзей и станет предметом зависти знакомых.
Кит негромко кашлянул.
– Гм-м… мистер Гринлиф. Это не та молодая леди, о которой мы говорили, а моя невестка герцогиня Рейберн. Молодая леди, которая нуждается в вашем внимании, стоит возле двери.
Взгляд Гринлифа переместился и сосредоточился на Элизе, застывшей недалеко от входа.
Она увидела, как его глаза расширились, голубые радужки вспыхнули вначале от удивления, а потом потемнели от разочарования. Тонкие ноздри слабо задрожали, губы округлились в неодобрительное "о-о".
Она застыла. Его тон и взгляд были обидными и оскорбительными, словно пощечина. По сути дела, за столько лет взрослой жизни она должна была бы уже привыкнуть к подобной реакции и не обижаться, однако сейчас ей отчаянно захотелось развернуться и выбежать из комнаты. Только упрямая гордость и страх последующего осуждения удержали ее на месте.
Кит шагнул вперед, жестом поманив ее к себе:
– Входите, мисс Хэммонд, входите. Позвольте мне представить вам и герцогине мистера Альберта Гринлифа. Мистер Гринлиф – лучший дамский парикмахер в Лондоне.
– В Англии, милорд. – Гринлиф расправил плечи, выпятив свой острый подбородок. – Я лучший парикмахер во всей Англии, а быть может, и на континенте. Во всяком случае, я еще не встречал никого, кто бы превзошел меня.
"Да уж, – подумала Элиза, – самомнения ему явно не занимать. Может, его имя – Наполеон?" Видимо, решив, что с представлениями покончено, маленький диктатор постучал пальцами по губам и снова уставился на нее с таким видом, словно разглядывал на редкость противного, но тем не менее занимательного жука. Он медленно обошел вокруг нее, цокая языком, мыча и вздыхая.
Элиза почувствовала, что нервы ее натянулись и зазвенели, словно туча мелких комаров. Она подавила острое желание отшатнуться и заставила себя сдержаться под его испытующим взглядом, опустив глаза. За последние годы она научилась выносить всевозможные неприятные встречи, твердо устремив взгляд в пол.
Внезапно пальцы мужчины начали выдергивать ее шпильки, с грубой дерзостью ныряя в волосы. Она подпрыгнула и развернулась, оборонительно обхватив руками голову. Дрожащими руками она попыталась удержать рассыпающиеся пряди.
– Ч-что вы делаете?
– Распускаю ваши волосы. Я должен взглянуть на них без этого жуткого пучка, в который вы их стянули, и посмотреть, что тут можно сделать. Даже сейчас уже лучше, хотя бы потому, что волосы не так стянуты. А теперь опустите руки и дайте мне вытащить оставшиеся шпильки, чтобы я мог увидеть свою задачу.
Она отступила назад.
– Нет!
Рыжевато-каштановые брови сердито взлетели вверх.
– Нет? – парикмахер повернулся к Киту с нескрываемым раздражением на лице. – Милорд, если леди не будет содействовать, я не вижу никакого смысла в этой затее. Я занятой человек, и у меня множество клиентов, которые не шарахаются в испуге оттого, что у них всего лишь вынули шпильки из волос.
Кит перевел взгляд с парикмахера на Элизу.
– Думаю, вы просто застигли ее врасплох. Возможно, если вы вежливо ее попросите, то сможете продолжить.
Ноздри маленького человечка негодующе затрепетали в ответ на этот укор, однако он повернулся и отвесил ей легкий поклон:
– Прошу прощения, мисс Хэммонд, если напугал вас. А теперь позволено ли мне будет работать дальше?
Элиза заколебалась, отчаянно желая отказаться. Она взглянула на Кита, затем на Вайолет, ища их помощи и вмешательства.
Сочувствие мягкой океанской волной всколыхнулось во взгляде Вайолет.
– Быть может, я могла бы вытащить шпильки? – не дожидаясь ответа, она шагнула вперед и начала вытаскивать оставшиеся шпильки, освобождая волосы Элизы.
Она не выиграла битву, подумала девушка, но по крайней мере одержала маленькую победу благодаря Вайолет. Гринлиф фыркнул:
– Как вам будет угодно, ваша светлость. Выпущенные на свободу, ее тяжелые волосы рассыпались по плечам и спине почти до самой талии. Она знала, как они, должно быть, выглядят, прямые и непривлекательные, словно накидка грязного цвета. Уставившись на носки своих туфель, она мучительно боролась с уязвимостью и ощущением, будто выставлена напоказ голой. Она всегда считала, что распущенные женские волосы – дело сугубо личное, интимная подробность, которую можно разделить лишь со своей служанкой, ближайшими подругами и когда-нибудь, если судьбе будет угодно, со своим мужем. И вот сейчас она стоит, выставив свои распущенные волосы на всеобщее обозрение или, по крайней мере, на обозрение троих специально собравшихся для этого в гостиной.
Из-под ресниц она бросила украдкой взгляд на Кита и обнаружила, что он смотрит на нее с каким-то непонятным выражением на обычно открытом, приятном лице. Элиза поспешно отвела взгляд, чувствуя, что ее нервы бренчат, словно порванные струны.
Тогда мистер Гринлиф снова сунул руки в ее волосы.
– Густые, как конская грива, – объявил он, собирая пряди в кулак и отпуская их свободно скользить. – Мягкие, но послушные при надлежащем уходе и мастерстве. Гм-м… да, это может быть весьма интересно, даже вдохновляюще, словно да Винчи, создающий шедевр на чистом холсте.
Он обошел вокруг нее, затем захватил волосы руками и перебросил их вперед, так что пряди каскадом рассыпались по затянутым в черное плечам и груди.
– Выше. Подбородок выше, пожалуйста. Плечи назад, спина прямая, чтобы я мог как следует рассмотреть вас, иначе просто не смогу ничего достигнуть.
Не сводя с нее глаз, он несколько раз промаршировал туда и обратно через гостиную, затем резко развернулся к ней.
– Выше, я сказал. – Он вздохнул. – Пожалуйста, мисс Хэммонд, мне необходимо ваше содействие.
Содействие, как же. Все, что пока ему требовалось, – это повиновение. С другой стороны, разве не этого всегда требовала от нее тетя? Уступчивость и беспрекословное послушание во всех вопросах, как больших, так и малых. Возможно, в этом как раз и состояла причина ее теперешнего нежелания подчиняться, равно как и первоначального нежелания делать это, хотя она давным-давно поняла тщетность открытого сопротивления, наученная чувствительными пощечинами тяжелой тетиной руки.
Приказы маленького диктатора скребли ей по нервам, словно когти, и она вызывающе вскинула голову.