И все же сквайру ее мысль понравилась больше, чем идея Камерона. Он дал слово применить ее, делать вращательные движения и обертывания, а также последовать совету ее отца. Теплое свечение разгорелось еще ярче. Когда они вернулись домой, миссис Поджетт неодобрительно посмотрела на Джиллиан и положила руку на узел с постелью, которую Камерон свернул и забросил на шкаф, – он сделал это, чтобы никто не наступил на его ложе, когда понадобится войти в медицинскую кладовую.
Завернутое в холстину платье, которое он накануне ночью принес домой, лежало на узле с постелью.
– Кто-то вышвырнул доктора Смита из комнаты, которую я для него приготовила, – заявила миссис Поджетт, с подозрением глядя на Джиллиан. Кровать опять накрыта, как раньше, даже нет места для хранения вещей.
– Виноват, что свел на нет плоды вашей тяжелой работы, миссис Поджетт. – Камерон подмигнул, давая понять, что ценит ее заботу. – Просто я не привык к такому прекрасному жилью. Мне стало не по себе наверху, вот я и перебрался сюда…
– Гм, вот оно что… – Миссис Поджетт снисходительно улыбнулась, а потом неодобрительно взглянула на Джиллиан. – Мисс не любит выходить из дома. Молодой доктор не может спать выше первого этажа. А потом мы узнаем, что старый доктор не может сидеть в гостиной. – Она фыркнула и с гордым видом отправилась по своим делам.
Не любит выходить из дома…
Пока миссис Поджетт разглагольствовала, Джиллиан не произнесла ни слова, но теперь Камерону стало понятно, почему она постоянно сидит дома. Обычно женщины стремятся навещать подруг, делать покупки или просто в хорошую погоду выходят подышать свежим воздухом, а она даже не вышла посмотреть, что он сделал у нее в саду.
Решив после поразмыслить над этим, он обратил внимание на то, что доктор Боуэн с неприкрытым любопытством смотрит на сверток, а Джиллиан бросает на него косые взгляды.
– Посылка из дома? – не выдержав, спросил доктор Боуэн.
– Вовсе нет, сэр.
Камерон был уже немного знаком с настроениями и причудами старика и знал, что его надо чем-то отвлечь от продолжения расспросов. Проклиная порыв, в котором приобрел платье, он решил сказать правду.
– Это подарок. Подарок для мисс Боуэн.
– Для меня? – Джиллиан вскинула голову. Ее глаза засияли от возбуждения – как видно, рассеянный папаша нечасто радовал ее подарками.
Теперь, когда Камерон сознался, что хотел сделать ей подарок, он не мог дальше ждать ее реакции и, принеся сверток, положил его Джиллиан на колени.
Пальцы ее сразу скользнули к узлу, но внезапно остановились.
– Откройте, – сказал он не допускающим возражений тоном, к своему удивлению, обнаружив, что его сильно задело бы, если бы она отвергла подарок, даже не взглянув на него.
И тем не менее Джиллиан собиралась отказаться от подарка. Судя по ее гордо поднятой голове, она подозревала, что Камерон собирается очистить свою совесть, преподнеся ей одну-две безделушки.
– Ну давай, Джиллиан, открывай подарок! – поторопил дочь Уилтон. – У тебя давно не было никаких удовольствий.
Джиллиан посмотрела на отца со страстной надеждой, которая всегда появлялась при возникновении у него признаков чувствительности. Уилтон Боуэн рассматривал сверток и ковырял пальцем холст с нетерпением ребенка в рождественское утро. Наконец она покорно улыбнулась ему и ловко развязала узлы.
Жесткий холст развернулся и открыл островок золотистого шелка. Скользкая ткань стекала ей на колени, накрывая ее всю, начиная от груди, расплавленным золотом. Это было как дразнящий намек на то, что увидел бы Камерон, если бы она носила его подарок.
– Так вы принесли мне платье… – сказала она невыразительным голосом.
– И цвет его точно подходит к твоим глазам и волосам, – с удовольствием отметил Уилтон. Он захлопал в ладоши, как будто сам купил дочери это платье.
– Я заметил, как хорошо вы шьете, и надеюсь, что вам удастся подогнать его по фигуре, – подал голос Камерон. – При солнечном свете этот золотой цвет будет великолепно сочетаться с отливом ваших волос и цветом глаз.
– Цвет не имеет значения, потому что я никогда не буду носить его. – Джиллиан побледнела, и только на щеках ее пылали два ярко-розовых пятна. Ее отказ прозвучал твердо и решительно, хотя пальцы все еще ласкали сияющую ткань, как будто она гладила не шелк, а любимую кошку. Потом Джиллиан сложила платье и завернула его в холст.
– Ваша власть не простирается на то, чтобы одевать меня как куклу, мистер Смит, – прошептала она.
– Ну-ну, – проворчал Уилтон, – я учитель, а молодой доктор ученик, так что власть у меня, ты все перепутала.
– Правда? – Джиллиан отодвинула от себя сверток с гримасой такого отвращения, как будто перед ней была крысиная отрава. – Почему бы нам не спросить мистера Смита, с какой целью он дарил мне это платье?
– Просто так…
Камерон, знал, что лжет. Он представлял себе, как Джиллиан, длинноногая и соблазнительная, с головы до пят сияющая золотом, с улыбкой на лице идет ему навстречу. – Вы так много потеряли за последнее время, мисс Боуэн. Когда я услышал, что у вас больше нет шелкового платья, то подумал…
– У меня есть все наряды, которые мне нужны и которые я хочу иметь. Когда надо, я прилагаю усилия к тому, чтобы выглядеть как можно лучше, а в последнее время просто не испытываю такого желания…
Джиллиан никогда не уступала, и Камерон знал, какая сила воли требовалась для того, чтобы вопреки хорошим манерам твердо держаться своей линии. Большинство женщин в ее положении к этому времени подобрели бы и уже начали с ним флиртовать, а получив в подарок платье, стали бы радоваться, что их жизнь наконец направилась в нужное русло.
Несмотря на это, он преднамеренно воспользовался платьем и, протягивая его Джиллиан, рассчитывал на то, что женщинами управляет стремление к красивой одежде и украшениям. Увы, в Джиллиан ничто не соответствовало тому, что он знал о женщинах, она не подтверждала ни один из преподанных ему уроков. Теперь, ругаясь про себя на чем свет стоит, Камерон пытался понять, перестанет ли он когда-нибудь ее недооценивать.
Этой ночью Камерон, дождавшись, пока луна спрячется за облаками, опять вышел из дому. Он ушел, не взяв с собой злополучное платье, и теперь оно лежало на столе неопрятной кучей, притягивая к себе и одновременно отталкивая.
Джиллиан не могла поверить, что он принес платье для нее. Она не могла себе представить, где вообще можно раздобыть такую роскошную вещь, не говоря уже о цвете, том цвете, о котором она мечтала, но не могла себе позволить. Такой дивный шелк можно найти только в Лондоне, но, даже живя там, она не могла бы заказать себе столь безумно красивую ткань.
Те немногие женщины, которые ее навещали, посмеялись бы при мысли о том, что неуклюжая невзрачная дочь доктора Боуэна ходит по дому в переливающемся золотом платье. Они стали бы перешептываться у нее за спиной о неспособности Джиллиан Боуэн ослепить мужчину настолько, чтобы он забыл о недостатке у нее природной привлекательности, злословили бы о ее неумении вести светские разговоры, о ее полной несостоятельности в простейшем женском искусстве.
У Джиллиан заболела голова от тугого узла, в который она преднамеренно стянула волосы перед самым ужином, как будто этим можно было отогнать воспоминания о взгляде Камерона и его словах. "Этот золотистый цвет при солнечном свете подчеркнет сияние ваших волос и глаз".
Такие слова могли навести на мысль, что он представлял себе, как она выглядит с распущенными по плечам волосами. Жесткая шерсть ее рабочего платья царапала кожу при каждом движении. Шелк, от которого она отказалась, шелк, который она поклялась никогда не носить, заскользил бы по коже мягко, как прохладная вода.
Прохладная вода. Дождь начался сразу, как только Камерон ушел, и теперь он, шурша, бился о стены и крышу дома.
Джиллиан оторвала взгляд от платья, встала и закрыла ставни.
– Надеюсь, мистер Камерон не простудится, – заволновался Уилтон.
Джиллиан не раз оказывалась довольно близко к их непрошеному гостю и знала, что внутри у него горел неукротимый жар, жар, который охватывал все, что находилось рядом с ним.
– Он не простудится, отец.
– Правильно, он здоровый парень. Но тебе надо было надеть это платье ради него, Джиллиан, – тогда доктор Смит ушел бы сегодня работать с образом красивой женщины в душе. Когда твоя мама провожала меня в дорогу, она старалась выглядеть как можно лучше, и это меня вдохновляло.
– Доктор Смит не работает сегодня вечером, и, пожалуйста, не сравнивай Камерона Смита и меня с собой и мамой.
Однако Уилтон был слишком захвачен своими воспоминаниями, чтобы обратить внимание на ее просьбу.
– О, твоя мама так хотела видеть, как ты повзрослеешь и влюбишься, Джилли! – Он расстегнул ремешок, который всегда носил на шее, и открыл маленький медальон, чтобы посмотреть на спрятанную в нем миниатюру. – Она говорила мне, что научила бы тебя искусству носить яркую одежду, потому что ты сложена не хуже ее. Еще она хотела научить тебя как-то по-особому причесываться. – Его взгляд перескочил с ее тусклого платья на туго стянутые в узел волосы. – Если бы я был внимательнее, когда она об этом говорила! Ты была слишком мала, когда моя дорогая супруга умерла, и, конечно, ничего не помнишь.
– Я помню, что она была красивая.
Пока убийцы не изуродовали ее. Больше Джиллиан ничего не видела, потому что мама кричала: "Беги, Джилли, беги домой…"
– Я считал, что она была очень красивая, – прошептал Уилтон, – но она так не думала и говорила, что я смотрю на нее глазами сердца, а не рассудка. Кстати, Джиллиан, что ты об этом скажешь? – Он вложил ей в руку открытый медальон.
Джиллиан тысячу раз смотрела на эту миниатюру. Она всем сердцем хотела, чтобы образ матери стал более реальным, чем случайный обрывок в памяти или улыбающееся изображение на выполненном маслом портрете.
Легким прикосновением Джиллиан погладила лицо на миниатюре. Те же волосы, те же глаза, тот же нос она видела, глядя в зеркало, но было и едва уловимое различие. Черты лица Элизабет Боуэн не были красивы, но у нее был вкус, который Джиллиан в себе развить не сумела.
– Камерон смотрит на тебя глазами сердца, – сказал Уилтон.
От мысли, что Камерон Смит смотрит на нее хотя бы с десятой частью того чувства, которое испытывал отец к ее матери, сердце Джиллиан бешено заколотилось.
– У него нет сердца.
– Глупости. Без сердца он бы умер.
– Я сказала это не в буквальном смысле, папа. Он просто… притворяется, что я ему интересна, чтобы обманом привлечь меня к себе.
– О, неужели ему нужно прибегать к уловкам, чтобы понравиться? По-моему, Смит красивый парень. В деревне дамы были им просто очарованы.
– Папа, не надо, пожалуйста. – Джиллиан отчаянно хотелось прекратить этот разговор. Плохо уже то, что ее отец лелеял романтические планы относительно нее и этого негодяя, но еще хуже казался ей тот трепет, который охватывал ее, когда она представляла, как кружится перед Камероном в золотистом платье и смотрит в его темно-синие глаза, теплые и одобряющие.
Пожалуй, надо сжечь это злополучное платье, и она его сожжет. Да, сожжет! Она даст Камерону еще один день, чтобы избавиться от платья, а потом искромсает золотистую материю на куски и бросит их в огонь.
– Не мешало бы снова оставить для него зажженную свечу, сегодня ветер особенно завывает… – задумчиво произнес Уилтон.
– За последние дни он изучил в округе каждый дюйм. Ему не нужна зажженная свеча, чтобы найти дорогу домой.
Отец посмотрел на нее с грустью.
– Я не сознавал, что тебе не у кого было учиться женской мягкости, Джиллиан, и теперь жалею, что слишком любил твою мать, из-за чего не женился второй раз. Этим я сильно навредил тебе.
Ну вот, теперь отец думает, что ей не хватает женской сердечности – и это после всего, что она сделала за последние годы, чтобы защитить его. Ей стало до боли обидно. Колени ее подкосились, и она рухнула на стул, а Уилтон потихоньку зашаркал по коридору к своей спальне.
Джиллиан не представляла, как долго ей удастся выдержать все это. Она закрыла глаза и сделала глубокий шумный вдох, а затем собрала всю свою волю и окружила себя ею, как накидкой. Камерон Смит сказал, что отберет три недели ее жизни. Прошло четыре дня, только четыре. Осталось семнадцать. В каком-то отношении бесконечные, но вынести их можно. Она вытерпит еще семнадцать дней.
Джиллиан встала, чтобы в последний раз за этот вечер подложить дров в камин, и тут обнаружила, что Камерон об этом уже позаботился: аккуратно отгреб золу и положил в огонь внушительную охапку поленьев. И все же она готова была поспорить на свое лучшее ожерелье, что ему не пришлось сражаться с чурбаками так, как иной раз приходилось ей. Он даже не спросил, не возражает ли она против того, что он взял на себя ее работу.
Джиллиан ожидала всплеска негодования в душе, ярости, от которой ее затрясет, и вот вместо этого она греется у огня, разведенного для нее Камероном, смотрит на золотое платье и гадает, что выгнало его из дома в такую жуткую ночь. Жажда выпить эля? А может, встреча с женщиной?
Может быть, он найдет способ утолить свои аппетиты в эту жуткую ночь и в следующий раз, когда уйдёт из дома, возьмет платье с собой. А когда Джиллиан опять поедет в деревню, она увидит, что одна из стоящих на рынке женщин одета в тот самый золотистый шелк…
Глава 9
От громкого стука дерева о дерево Джиллиан проснулась и села в постели. Ставень стучит на ветру? Нет, незакрепленный ставень не мог стукнуть так тяжело, да к тому же все ставни с вечера были закрыты. Стук, который она услышала, был достаточно силен, чтобы разбудить ее, так что, вероятнее всего, это захлопнулась дверь кухни.
Скорее всего, Камерон Смит вернулся оттуда, куда его носило в такую бурю, и, судя по звукам, вернулся пьяный.
Джиллиан услышала сильный удар носком сапога по ножке стула, и тут же стул заскользил по деревянному полу кухни. Камерон приглушенно выругался, потом раздался неясный звук, как будто тяжелое мужское тело не слишком аккуратно плюхнулось в кресло ее матери.
Наверное, он там сидит, и с него стекает вода, а противный запах эля и бог знает чего еще впитывается в поблекшую бархатную обивку.
Нет, она не позволит этому невеже испортить мамино кресло! Она не позволит ему подняться наверх и спотыкаться там в своей пьяной неуклюжести. А отец, если проснется, может сколько угодно продолжать разглагольствования о подарке Камерона и отсутствии женственности у Джиллиан с того места, на котором он их прервал.
Сверкнула молния, дождь хлестнул по окну. Джиллиан ни за что на свете не вышла бы из дома в такую ночь. Она знала, что мужчины устроены по-другому, и не сомневалась, что Камерон бросил вызов стихии только ради того, чтобы осушить несколько пинт эля в "Лозе и колосе". Может быть, он там заигрывал с молоденькой служанкой… Может быть, он пообещал ей платье из золотого шелка.
Джиллиан сдернула с вешалки шаль, закуталась в нее и быстро пошла по коридору в переднюю. Ложась спать, она заплела волосы в длинную свободную косу, которая теперь мешала ей под шалью, и ей пришлось протянуть руку и освободить волосы. Перекинув косу через плечо, Джиллиан заметила, что конец ее расплелся, но заплетать заново не стала, ей надо было спасать мамино кресло.
Она приготовила сотни, тысячи гневных слов, которые собиралась обрушить на Камерона Смита… Но все они исчезли, как только она на него взглянула.
Камерон сидел, наклонившись, прижимая руку к бедру; волосы его висели мокрыми прядями, прилипнув ко лбу и закрывая лицо. Джиллиан решила бы, что он крайне изнурен, если бы не была уверена, что он пьян, как матрос в порту.
У него хватило благоразумия, перед тем как сесть, накрыть кресло вязаным покрывалом, чтобы не испортить бархатную обивку своей мокрой и грязной одеждой.
Душа Джиллиан слегка смягчилась при виде аккуратно постеленного покрывала.
– Вы наследили грязными ботинками на полу, – сказала она намного мягче, чем собиралась.
Камерон поднял голову с таким трудом, как будто она весила не меньше мешка муки, и мрачно взглянул на Джиллиан. Увидев его лицо, она прижала руку к губам, чтобы не вскрикнуть. Боль исказила его черты, глаза потемнели и превратились в бездонные омуты. Над правым глазом зияла глубокая рана, и струйка крови стекала по щеке. На челюсти темнел желтовато-фиолетовый синяк.
– На вас напали, – прошептала она. – О Господи, вы ранены!
Он взглянул на нее удивленно, как будто никого давным-давно не беспокоило, ранен он или нет. Потом на губах у него промелькнула улыбка и тут же сменилась гримасой боли. По этой улыбке Джиллиан догадалась, что если на него и напали, то первым удар нанес Камерон.
– Вам не следовало вставать с постели. – Голос его звучал непривычно хрипло: не было никакого сомнения, что один-два удара пришлись по горлу.
– Да что с вами?
– Ничего особенного.
– Похоже, из вас выпустили пинту крови, если не больше. Определенно что-то произошло.
– Просто я надавал пинков одному тупоголовому ослу, который не понимает слов и не усваивает полученных уроков.
Джиллиан раздражало, как небрежно он отмахнулся от ее беспокойства.
– Вы кого-то убили?
Камерон застыл, как человек, которому нанесли последний, смертельный, удар. Вряд ли это было вызвано тем, что она высказала свое подозрение – ведь в таком случае… в таком случае ему небезразлично ее мнение.
– Я никого не убивал, – наконец произнес он. – Просто кое-кому напомнил, что не потерплю гадостей в адрес человека, которым я восхищаюсь и которого уважаю…
– Так это тот, другой, затеял драку? – Джиллиан терзало любопытство: кто же пользуется столь безграничным восхищением и уважением Камерона?
– Да, он толкнул меня пару раз, – заявил Камерон небрежно, как будто не принимая всерьез рост и силу человека, который способен это сделать.
– Ну, значит, вы упали на голову, потому что других серьезных повреждений нет. По-моему, лечение вам не требуется.
– Неужели вы собирались меня лечить, Джиллиан?
Вероятно, хрипота придала его голосу глубокий тембр, из-за которого ее имя прозвучало как ласка.
– А вы позволите женщине осмотреть ваши раны? – Она сама не знала, почему с таким ехидством бросила ему эти слова.
– Я виноват во многом, но не в том, что преуменьшал ваши способности. Это вы их недооцениваете. Спокойной ночи, мисс Боуэн. – Камерон закрыл глаза и устало откинулся на спинку кресла.
Он отсылал ее с ее собственной кухни! Джиллиан почувствовала жгучее желание защититься, но от кого? От человека, который доверял ей больше, чем она сама доверяла себе?
Камерон провел рукой по лицу, и она увидела свежие царапины у него на костяшках пальцев. Между большим и указательным пальцами на коже горел кровавый полукруг.
– Вас кто-то укусил, – сказала она, охваченная ужасом от этого зрелища, – позвольте мне посмотреть.
– Я сам в состоянии себя перевязать – уж этому-то меня научили.
Джиллиан решила подождать, пока останется одна, и тогда попытаться понять, почему Камерон так недоволен отсутствием у себя медицинских познаний. Казалось, роль врача тяготила его душу, но его слова, его тон говорили об обратном.