Брэндон был занят по горло, когда узнал, что его вызывает её величество. С утра он крутился изо всех сил – ведь Генрих велел спешить, а значит, надо проследить, чтобы подобрали наиболее сильных и выносливых лошадей, проверили, в исправности ли фургоны, следовало заняться подбором свиты, выбрать камеристок и горничных, заготовить провизию на дорогу, снарядить охрану... И он только сокрушенно вздохнул, оставляя все дела и отправляясь в покои королевы.
Но когда он узнал, что Катерина собирается помочь ему, он только улыбнулся и, опустившись перед королевой на одно колено, поцеловал край её платья.
– Вы лучшая супруга, какую мог пожелать мой король, – прошептал он, подчеркнуто преданно глядя на её величество. – И лучшая госпожа для его подданных.
– Что вы, сэр Брэндон. Я ведь тоже заинтересована в возвращении нашей Мэри. И чувствую за собой вину, оттого, что принцесса из рода Тюдоров так долго жила вдали от двора.
Помогая Брэндону, королева с чисто женским тактом обратилась к тем вопросам, которые он пока упустил. Принцессу следует вернуть ко двору со всем подобающим блеском, а следовательно, ей нужны наряды, драгоценности и множество мелочей, без которых не обойтись ни одной знатной леди. И Катерина сказала, что лично выделит для принцессы ткани для нарядов, подберет хорошую портниху, выдаст украшения, шали, веера, кожи для обуви и даже отправит с Брэндоном своего личного сапожника. Что же касается свиты, то Брэндону лучше взять всего двух-трех придворных дам, которые обучат Мэри нововведениям этикета, а весь штат лучше набрать в провинции, ведь при дворе женщин недостаточно, а принцессе нужна будет своя свита.
А Брэндон думал, глядя на королеву: "Какое же её ждет разочарование, когда она узнает планы Генриха насчет сестры". Вслух же с готовностью поддержал предложение Катерины и попросил посоветовать, кого её величество предложит ему в качестве спутников. На кандидатуре Гарри Гилфорда они сошлись сразу. Чарльз был с ним на короткой ноге, Катерина считала его безвредным, а главное, с Мэри все это время находилась его мать Мег Гилфорд, и они даже сделают доброе дело, если дадут возможность сыну встретиться с ней. И ещё королева посоветовала Чарльзу взять в свиту милейшего Томаса Болейна, который только недавно прибыл от двора Маргариты Австрийской и не получил ещё никакой должности, а все знают его как человека покладистого и услужливого. Об услужливости Болейна, зачастую доходящей чуть ли не до унижения, при дворе ходили едва ли не анекдоты. Чарльз с королевой даже посмеялись по этому поводу. Однако когда Катерина назвала ещё двоих-троих кандидатов, то Брэндон сразу уловил, что она желает, чтобы в свиту вошли лица из её окружения, которые могут начать настраивать Мэри на происпанскую политику. Поэтому сослался, что ввиду спешного отъезда он не намерен брать с собой много народа. Катерина не настаивала. И они вместе быстро составили список того, что Брэндону следует взять в дорогу, и королева сказала, что предпримет все меры, чтобы у него не вышло задержки.
Она сдержала слово, И пока Генрих то упражнялся в парке в стрельбе из лука, то ходил смотреть предложенные торговцами товары, Брэндон постоянно ощущал помощь Катерины. То и дело от неё приходили посыльные, доставляли все необходимое, помогали делом и советом. И тем не менее, солнце уже перевалило далеко за полдень, когда двор удалился смотреть поставленную вчера пьесу "Хвастливый воин", а Брэндон со своим небольшим обозом переправился через Темзу и двинулся в сторону Саффолкшира. Они ехали по широкому торговому тракту, проложенному к рынкам Восточной Англии. Местность была шумной, оживленной. Но дорога была сносной лишь там, где проходила по твердым породам почвы, или же там, где в болотистых низинах темнели бревна гатей, установленных местной администрацией. Но чем дальше они отъезжали от столицы, тем хуже становился проезд. Копыта коней скользили по талому снегу, повозки то и дело застревали, и приходилось их подталкивать и нещадно хлестать лошадей, чтобы они вывозили на относительно сухое место эти большие, крытые брезентом колымаги. Сидевшие на них женщины визжали и охали, а порой и нервно хохотали, дерзко откликаясь на шутки мужчин. Но порой всадникам, возглавлявшим обоз, приходилось спешиваться и, меся грязь, самим подталкивать огромные колеса фургонов. И если щеголь Гарри Гилфорд отказывался покинуть седло, то услужливый Томас Болейн и даже Брэндон то и дело увязали по колено в грязи, когда вместе с простыми охранниками налегали плечом на стенки застрявших фургонов. Вымазались они необыкновенно, но было весело, они чертыхались, смеялись, перебрасывались бойкими шутками. Чем дальше они оказывались от двора с его этикетом, тем проще становились их отношения, легче обхождение и.когда Брэндон с Болейном вспоминали галантные манеры и торжественный церемониал, с каким столкнулись при дворе Маргариты Австрийской, то даже изумлялись, глядя на измазанную одежду друг друга, – было ли в их жизни все это? А ещё Чарльз Брэндон отмечал про себя, что его миссия с поездкой к принцессе освободила его от тягостной обязанности поддерживать ни к чему не ведущие отношения с правительницей Нидерландов.
Уже совсем смеркалось, когда они, усталые и продрогшие, увидели впереди высокие кровли города Брэнтвуда.
Придержав коня, Брэндон сделал знак Болейну приблизиться.
– Сэр Томас, на этого баламута Гилфорда нельзя ни в чем положиться. Поэтому я бы просил вас проследить за расквартированием и постоем людей на эту ночь.
– А вы, милорд?
– Я оставлю вас. Да не волнуйтесь. Я буду отсутствовать лишь до утра. Мне надо навестить моего тестя, сэра Энтони Брауна, его усадьба Стилнэс вон за той рощей. С рассветом же я приму вновь на себя обязанности главы миссии.
В глазах Томаса Болейна мелькнули одновременно и понимание и робость. Как этот человек может так легкомысленно отстраняться от своего долга? Хотя все знали, что с отцом своей первой жены Энтони Брауном Чарльз поддерживал теплые отношения и по возможности его навещал. И все же... Он молча глядел в сторону скакавшего прочь Брэндона.
В воздухе чувствовался запах унавоженной земли. Деревья стояли ещё голые, через сероватую путаницу ветвей Чарльз ещё издали увидел силуэты Стилнэс-Холла, заметил свет в окнах. И сердце тихо заныло в груди. Здесь он провел свой тайный медовый месяц с Анной Браун, здесь оставил её ради повеления короля, сюда совершал секретные поездки, когда она родила ему дочь, и позже, когда их брак признали недействительным, и он уже считался мужем Маргариты Мортимер. Да и позже... Тут жили две их дочери, и здесь же воспитывались на попечении отца Анны два его незаконнорожденных сына от других женщин...
Когда Брэндон спешился во дворе Стилнэса и увидел вышедшего на крыльцо высокого худого сэра Энтони, он первым шагнул к нему навстречу и обнял. Он любил тестя, хотя и не мог понять его снисходительности и доброты к нему... Как и у Анны.
– Как же я рад видеть вас, сэр!
– Я тоже, Чарльз.
– Где девочки? – спросил Брэндон. Он не осмеливался спросить о других детях, хотя и понимал, что сыновья, проживающие на попечении такого доброго и человека, как сэр Энтони, находятся в хороших руках.
– Уже спят, ты прибыл поздно.
Они вошли в дом. Слуги разводили огонь в камине, накрывали на стол.
– Я привез вам тут кое-что, – сказал Брэндон, протягивая хозяину увесистый мешочек с деньгами, выкроенными из средств на поездку.
Сэр Энтони спокойно принял подношение; заметив с легким укором:
– Безрассудно вот так ездить в одиночку, да ещё с деньгами.
Они ещё долго разговаривали, сидя у камина. Брэндон рассказывал о своей миссии и сообщил, что на обратном пути думает остановиться с принцессой у сэра Энтони, дабы оказать честь этому дому. Но если сэр Энтони сочтет это слишком хлопотным... Хозяин не возражал. В свое время он был приближенным старого короля, помнит Мэри ещё ребенком, и будет рад оказать гостеприимство.
– Я, наверное, утомил вас, сэр, – сказал Брэндон. – Да и поздно уже. Колокола уже с час назад отзвонили полночь.
Сэр Энтони встал, взял со стола свечу.
– Идем, твоя комната всегда ждет тебя.
"Твоя комната..." Их с Анной комната. У Чарльза дрогнуло сердце, когда он увидел кровать под светлым пологом, ларь у окошка, её туалетный столик с зеркалом на подставке. У стены очаг тепло отсвечивал бликами пламени, освещая тихий покой.
Он повернулся к хозяину. В голосе была предательская хриплость, когда он заговорил:
– Сэр Энтони... Спасибо. Спасибо за все. И простите меня...
Тот поднял свечу и, увидев увлажненные глаза зятя, пожал ему плечо.
– Ничего, Чарльз. У меня все хорошо, не кори себя. На все воля Божья.
Чарльз смотрел, как он спускается по лестнице, с прямой спиной и твердо поднятой головой. Только движения старого виконта стали более медлительны и чуть опустились широкие плечи. Брэндон прикрыл глаза. Он любил этого человека. Он любил его дочь. Они были его прошлым, тем прошлым, когда он ещё не был настолько хладнокровен и расчетлив.
Он прикрыл дверь, устало опустился на кровать, почти ласково провел ладонью по светлому с ворсом покрывалу. И неожиданно накатила боль. Он вспомнил, как Анна, подарив ему вторую дочь, умерла в этой комнате, так и не оправившись после родильной горячки. Тогда он жил с ней уже в качестве законного супруга. А до этого были встречи тайком, ведь у него была престарелая и очень богатая жена леди Мортимер. Сейчас Брэндон стыдился своего корыстного брака на вдове собственного деда. Ибо леди Маргарет была на двадцать лет его старше и, пойдя с ней под венец, он полагался лишь на корысть. А Анна... Она ждала его в Стилнэсе. Потому-то он так скоро и покинул свою вторую жену и вернулся к первой. По сути, после такого оскорбления леди Маргарет и слегла, а вскоре и умерла, оставив ему деньги и богатство. Брэндон тогда постоянно слышал колкие замечания за своей спиной, но не обращал на них внимания – ведь теперь он был богат и свободен, и смог вновь, на этот раз с благоволения молодого короля, предстать с Анной перед алтарем. А потом Анна умерла... Теперь он всецело занялся карьерой, но где-то в глубине души у него навсегда осталась пустота, которую ничто не могло заполнить.
Зато теперь он был при дворе одной из самых влиятельных фигур. Второй человек после английского короля, как величали его иностранцы. Король осыпал его милостями – звание шталмейстера, доходная и ни к чему не обязывающая должность смотрителя тюрем Саутворка, должность главного конюшего двора; он получил рыцарский орден Бани, а также выгодное опекунство владений малолетней внучки Норфолка Элизабет Лизл, по сути, дающее ему право на виконтство Лизл... Да, теперь его жизнь была полна милого его сердцу стремительного темпа, блеска и интригующих событий... И только эта пустота внутри... Но у него была дружба короля. И он любил Генриха... И предавал ради своих целей.
Брэндон застонал, сцепив зубы. Порой он был противен самому себе!..
Он заставил себя отвлечься от мрачных мыслей, стал думать о предстоящей миссии, о Мэри Тюдор. И постепенно на его губах появилась улыбка.
Малышка Мэри! Она была так очаровательна, так забавна и мила. Брэндон проводил с ней много времени – это была необременительная и выгодная обязанность. Избалованная принцесса, она была такая остроумная, живая и хитрющая, как лисичка. Будь у него младшая сестра, он бы хотел, чтобы она была такой же, как Мэри Тюдор. Недаром Генрих так любил сестру! Он баловал и лелеял её до того момента, как её выходки не задели его воли, а этого король не прощал. Брэндон тогда даже испугался за принцессу. Когда она уезжала, он вышел попрощаться с ней, хотя мог вызвать этим гнев короля. Но все же Чарльз был привязан к малышке, ему даже не доставало её первое время, а потом он её забыл, даже стал равнодушен к слухам о ней. У него были свои заботы: обязанности при короле, командование судами во время Бретонских сражений на море, потом должность маршала в войнах с Францией, бои, переговоры, победы, где Брэндон открыл для себя, что, хоть он и превосходный воин и администратор, но никудышный стратег. Зато он был неплохим дипломатом, и сдача города Турне, по сути, была его заслугой. Ему ли было до воспоминаний о милой девочке, к которой он некогда был так привязан. Особенно когда он почти покорил правительницу Нидерландов. Почти... Порой Чарльз думал, что если бы Генрих со своей порой бестактной напористостью не вмешивался в их отношения, сам Брэндон достиг бы куда большего в отношениях с Маргаритой, а так она была просто шокирована явным навязыванием ей мужа.
Но Генрих настаивал... Он всегда хотел получать то, что нужно только ему. Причем был убежден, что это необходимо Англии и так хочет Бог. И теперь, возвращая сестру из ссылки, он считал, что ей будет во благо стать женой старого человека... который, однако, был королем могущественной страны. Хотя Мэри с детства приучали, что у принцесс особая судьба, судьба служить и покоряться. Но все же, когда Брэндон думал о ней – она помнилась ему неуклюжим, взбрыкивающим, тонконогим ребенком, но с очаровательным лицом и улыбкой херувима, – он невольно испытывал жалость. Однако все это глупые сантименты. Он сделает все как должно, доставит принцессу, и по пути настроит её на нужное отношение к Франции и союзу с ней, причем, как велел король, не намекая ни единым словом о предстоящем браке. На этом же особенно настаивал канцлер Вулси при их последней встрече, и это заинтриговало Брэндона. Что-то тут не так. Конечно, мало какую юную девушку приведет в восторг мысль о браке с человеком, который годится быть ей дедом, но Людовик – король Франции, и брак с ним возвысит принцессу небывало. Ведь именно к этому её исподволь готовили с детства. Хотя эти три года, что она прожила вдали от двора – четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать лет – это пора возмужания человека, время формирования личности и создания собственного мнения. И вот тут-то и крылась проблема. Что произошло с Мэри за это время, кроме физического созревания? Она ведь всегда была своенравной и неимоверно дерзкой особой. Брэндон вспомнил, какое насмешливое, злорадное, даже жестокое письмо прислала она Генриху по случаю кончины его первенца, пытаясь отомстить брату за его немилость. Глупо. Генрих тогда был в ярости, и Брэндон, понимая его, тоже сердился на принцессу. И спрашивается, что она добилась? Генрих уже собирался вернуть её ко двору, а в итоге сказал, что знать её не желает, и больше не упоминал о ней. Даже когда Катерина начинала просить его о снисхождении для принцессы, Генрих холодно обрывал её на полуслове. Однако он помнил о ней, ведь она была его сестрой и английской принцессой; и он выделил из казны значительную сумму в три тысячи фунтов, на её содержание. Сумму, какую они с Вулси так расчетливо присвоили себе... Да, для Брэндона улаживание этого вопроса являлось едва ли не самым трудным, однако он надеялся, что давнишняя симпатия, связывавшая его с принцессой, сыграет ему на руку. К тому же он опытный интриган, а она, по сути, стала провинциальной леди, так что ему не составит особого труда обвести её вокруг пальца. И все же... Все эти слухи, что принцесса столь умна, что ведет собственные дела, причем неплохо справляется... И эти вести о её необычайной красоте. С одной стороны, статус особы королевской крови моментально превращает женщину в ослепительное создание, но с другой, Мэри и ребенком была столь очаровательна, что его бы не удивило, если бы слухи не оказались преувеличением.
И неожиданно он ощутил интерес, почти любопытство, а с ними и нетерпение. Да, ему надо поспешить. Ему хочется поскорей выполнить поручение, а заодно и вновь познакомиться с загадочной опальной принцессой. И завтра он выедет как можно раньше... Хотя и не так скоро. Ведь ему ещё предстоит встреча с детьми.
Погода, которая поначалу благоприятствовала путникам, вскоре испортилась. Непроглядные туманы застилали все вокруг, вызывая лихорадку, несколько человек из свиты слегло, и они вынуждены были по пути оставить их. К тому же помощник Брэндона, Томас Болейн, оказался хитрее, чем о нем думали, и уже на следующее утро после возвращения Чарльза из Стилнэса попросил позволения съездить в свой замок в Кенте, куда недавно прибыла из Нидерландов его старшая дочь Мэри Болейн.
– Мне очень хочется увидеть ее, – говорил сэр Томас, не сводя с Брэндона своих темных, выразительных глаз. – Вы ведь понимаете, сэр, каково это, скучать по дочерям. А так я и встретился с моей Мэри, и даже привез бы её с собой. Я ведь примкну к вам при первой же возможности, а так как моя дочь сейчас не у дел, а её высочеству надо будет составлять свиту, то моя Мэри вполне может войти в окружение Мэри Английской.
Так он одновременно убивал двух зайцев. Брэндон не мог отказать ему после того, как в первый же день нарушил обязанности и покинул обоз, а во-вторых, устраивал положение дочери, то есть, получал своего человека при сестре короля.
Да, Брэндон не мог отказать ему, хотя и понимал, что теперь все тяготы пути теперь лягут на него одного, так как Гарри Гилфорд был не тем человеком, на которого можно положиться. Гилфорд более жаловался, чем помогал, а тут ещё Брэндону приходилось по мере продвижения обращать внимание на места, где им следует делать остановки на обратной дороге, дабы её высочество не испытывала неудобств в пути. В Саффолкшир обоз прибыл лишь в первых числах апреля. Тут небо вновь засияло голубизной и, когда они увидели за лесом зубчатые башни Хогли-Кастл, они показались путникам приветливыми и светлыми.
– Наконец-то я смогу встретиться с матушкой, – гарцевал на коне молодой Гарри Гилфорд.
Брэндон улыбнулся, заметив, какими глазами глядит Гарри на дорогу, как сдерживает нетерпение.
– Вы позволите, сэр?
Брэндон только натянул поводья своего гнедого, когда тот едва не сорвался с места за лошадью понесшегося вперед Гарри. И неожиданно сам ощутил нетерпение. Чарльз досадливо выругался, глядя, как его люди возятся подле увязшего в ложбине фургона, из которого вылазили женщины, чертыхаясь, почти как солдаты, и проваливаясь по щиколотки в грязь. Чтобы облегчить работу лошадям, слуги стали вынимать из фургона сундуки. Брэндон с раздражением подумал, что слуги провозятся здесь не менее часа, а ведь они почти приехали.
И Брэндон решился.
– Льюис, Оливер, Джон! Думаю, вы управитесь здесь и без меня. Поторапливайтесь!
И, опустив поводья и пришпоривая коня, он помчался вслед за молодым Гилфордом.
Ворота в замок были открыты, мост опущен. Копыта гнедого зацокали по брусчатке, когда Брэндон въезжал под темную арку ворот. Двое охранников хотели было остановить его, но он помахал у них перед носом свитком с королевской печатью, и они поспешили поклониться, приняли у него коня.