– Нет, на это ты никогда не пойдешь. Маргарита Австрийская, внучка Норфолка леди Лизл, или даже... Мэри Тюдор. Вот предел твоих мечтаний. Я же... Ты прав, Чарльз. Я только твой друг.
Они долго сидели в тишине, пока дрова почти не прогорели. Потом Брэндон подбросил в огонь новые поленья из стопки сложенных у камина. Огонь осветил его лицо, дорогую цепь с подвеском ордена Бани. Красивый лорд – и такой далекий. Нэнси было обидно, но она не имела права обижаться. Она всегда знала, что её связь с Чарльзом ни к чему не приведет, разве что он способствовал продвижению при дворе её братьев, а она доставляла ему нужную информацию, поэтому она и приняла с таким спокойствием его роман с сестрой короля. И все же сейчас ей стало грустно. Она вздохнула, словно всхлипнула. Брэндон ласково, но бесстрастно привлек её к себе и устало склонил голову ей на плечо – без желания, без чувств. И Нэнси ощутила к нему почти материнскую жалость, ласково погладив по голове.
– Да, Чарльз, если тебе действительно даже не нужна женщина – значит, ты и в самом деле любишь ее. Это так безрассудно...
А через несколько минут она с удивлением ощутила, что он плачет. Как ребенок, негромко всхлипывая в своей отрешенности и беспомощности. Нэнси была поражена. Она никогда не знала этого насмешника и интригана таким.
– Мне бы только увидеть ее, – почти простонал он. – Только бы проститься! Я ни на что больше не рассчитываю.
Они не заметили, как на деревянной галерее, опоясывающей этот небольшой зал, появился Генрих, в разметавшейся одежде, растрепанный, шнуровавший на ходу надетую кое-как куртку с разрезами. Как всегда, его свидание с Бесси прошло бурно, но быстро, и он покинул ее, ибо, удовлетворив желание, он не испытывал к любовнице ничего. Король велел Бесси не провожать его – её упреки и нытье его раздражали. И вот Генрих нечаянно увидел плачущего Брэндона, услышал его последние слова... Король стоял на галерее, задумчиво глядя вниз. Он стоял довольно долго, не желая смутить своим появлением Чарльза, поскольку понимал, что, несмотря на всю браваду последнего, тот на пределе. Казалось бы, заключение в Тауэре должно было смирить его, а нежность и привлекательность Нэнси отвлечь... И вот он видит, как сломлен и измучен тот, кто всегда казался ему неуязвимым, идущим по жизни с легкой беспечностью! Наверное, Генрих, зная о причине его страданий, должен был разгневаться – он ведь ещё не забыл, как злился на сестру и Брэндона, как возмущался их недозволенными чувствами. Но сейчас Мэри была покорна, а Брэндон измучен. Он, Генрих, победил, и это правильно. Но неожиданно король подумал, что рад за младшую сестру оттого, что её кто-то так искренно полюбил.
Недопустимые мысли! Генрих шумно задышал, кашлянул, привлекая к себе внимание парочки внизу. Нэнси испуганно ахнула, стала тормошить Брэндона, и тот немедленно поднялся, быстро вытер лицо, встав спиной к камину в надежде, что Генрих не увидит его слез.
Король нарочно долго спускался, поправляя одежду и давая им возможность совладать с собой.
– Быстро же ты управился с ней, Чарльз, – как ни в чем не бывало, отметил он, хотя отлично понимал, что меж ними ничего не было. – Кажется, дождь утих. Думаю, мы можем возвращаться.
Через несколько дней из Дувра пришло известие, что море уже немного успокоилась и, возможно, английская флотилия сможет переправиться на континент. Генрих выехал проститься с сестрой и велел Брэндону ехать с ним.
* * *
В Дуврском замке по стенам от сырости сочилась влага, и по-прежнему ветер вгонял в каминные трубы густые клубы дыма. Но море и в самом деле если не было спокойным, то, по крайней мере, не штормило, как ранее.
Об этом и заявил громогласно Генрих, входя в полутемный зал, где его сестра и придворные, кутаясь в шали и накидки, уныло сидели возле огня. Генрих, как всегда, принес с собой волну кипучей энергии и веселья: шутил, хлопал по плечам вельмож, ласково трепал за щечки хорошеньких леди, подмигнул синеокой Мэри Болейн. Но сам краем глаза внимательно следил за сестрой. Она стояла, замерев, сжимая у горла мех накидки, и во все глаза глядела на идущего за королем Чарльза Брэндона. Потом принцесса опомнилась и поспешила склониться в реверансе перед братом. Он поднял ее, ласково поцеловал в лоб.
– Я вижу, вы здесь совсем приуныли, – оглянулся король. – Эй, велите позвать музыкантов, внесите побольше огней, отставьте кресла к стенам. Я желаю, чтобы мой последний вечер с сестрой прошел в веселье.
Уже ведя Мэри во главе шеренги танцующих, он сообщил, что с рассветом она отбудет, ибо ветер стихает и им надлежит воспользоваться затишьем.
– Как прикажете, ваше величество, – спокойно ответила принцесса.
– Ну же, малышка, приободрись, – обвел её в танце вокруг себя Генрих. – Дерзкая девчонка! Я не хочу, чтобы ты появлялась во Франции со столь унылой физиономией. Что подумают о тебе твои новые подданные?
Мэри очень хотелось оглянуться туда, где в середине шеренги танцевал с Лизи Грэй Брэндон. Слова Генриха она воспринимала как нечто отстраненное, лишь мимоходом заметив Генриху, что не стоит обзывать "дерзкой девчонкой" королеву Франции. Генрих довольно расхохотался:
– Видишь, Мэри, твое положение супруги Людовика уже приносит свои выгоды. А сейчас, мисс зануда, выше нос! Или я пожалею, что привез с собой милорда Брэндона.
Она бросила на него быстрый взгляд. Но в это время они разошлись – шеренга кавалеров, исполняя поклон с притопом, шеренга дам – вращение с поднятыми руками и поклон. Дымные факелы заметались, бросая красноватые отсветы на танцующих, и в этот миг Мэри встретилась глазами с Чарльзом, даже найдя в себе силы улыбнуться, когда он ей подмигнул. Да, Генрих добился своего, – у неё стало улучшаться настроение.
Леди и кавалеры меняли партнеров, скользя друг против друга и касаясь ладонями. В какой-то миг Мэри оказалась рядом с Брэндоном. Мгновение – и пальцы их сплелись в легком пожатии. Мэри прерывисто вздохнула. Они все же увиделись! Её брат позволил им проститься...
К концу танца она уже улыбалась.
Генрих все это время наблюдал за ней. Когда внесли угощения, король перекусывал на ходу, болтая с Мэри Болейн.
– Вы рады отправиться во Францию?
– Мне это любопытно. Ведь там меня ждет встреча с отцом и младшей сестрой.
– Кажется, её зовут Анна?
– О, ваше величество так внимателен. Моя младшая сестра была фрейлиной при дворе регентши Маргариты. Сейчас она вместе с отцом подготавливает все к приезду новой королевы. Она всегда была такой разумницей, наша Анна.
– Что ж, я буду только рад, если и она войдет в штат моей сестры.
Он на какое-то время отвлекся от Мэри и Брэндона, любуясь Мэри Болейн, которая сейчас с восторгом глядела на своего короля. Какая белая кожа, а глаза – чистые сапфиры! Генрих опустил взгляд туда, где над вырезом корсажа вздымались полушария её груди, и у него неожиданно пересохло в горле. Король с жадностью допил вино в бокале. Черт знает что такое! Он богобоязненный и нравственный человек. Его вожделение смущало его, он поспешил отвернуться и увидел сестру, беседующую с Брэндоном, но даже не разгневался. Мэри держалась с достоинством, к тому же они были не одни, рядом стояли герцогиня Норфолк, леди Гилфорд, маркиз Дорсет. Но главное, Мэри улыбалась. Чертовка, все, что ей нужно – это её Чарльз. Однако им не следует забываться...
Генрих подошел к ним и Мэри, улыбаясь брату, нежно взяла его под руку.
– О, ваше высочество, вы так давно не услаждали наш слух пением! Доставьте мне напоследок такое удовольствие.
Генрих согласился и велел принести лютню или рэбек. Он любил эти мгновения, когда его окружали придворные, и он пел. Ибо пел он действительно очень хорошо. Не обязательно быть королем с таким голосом и слухом. Но Генрих от природы был очень музыкален, сочиненные им песни распевали и во дворцах, и в домах простых людей. Для него же это была возможность самовыражения.
Звуки лютни казались особо мелодичными и изысканными в этом холодном зале с грубыми стенами.
Генрих запел:
– Всех птиц без труда побеждает орел, А жаркий огонь расплавляет металл. И блеск самых ярких и нежных очей Не может затмить блеска солнца лучей. Есть средства, способные камень пробить, Но смелому рыцарю принцем не быть!
Мэри вздрогнула и невольно поглядела туда, где, облокотись о стену, стоял Брэндон. Да и не только она – множество взглядов было приковано к нему. Даже дивно, что он остался столь невозмутимым.
– Кажется, дождь прекратился, – заметил Генрих, чтобы как-то разрядить наступившую тишину. – Мэри, сестрица, не желаете ли вы подняться со мной на башню, чтобы поглядеть на море?
Среди толстых стен старого замка мелькали отблески света и тени. Из помещения, которое они покинули, ещё доносились звуки музыки, а здесь кругом царила предотъездная суета. Слуги носили сундуки и баулы, бегали писцы и учетчики, клерки и горничные.
– Вы выйдете в море ещё затемно, – сказал Генрих, когда они поднялись на стену.
Ветер растрепал выбивавшиеся из-под чепца пряди волос Мэри. Даже за высоким парапетом из мощных каменных зубьев их обдало ветром и запахом морской соли.
– Безрадостная картина, – сказал король, указывая на водное пространство, покрытое барашками пены, слабо белевшими в ночи.
– Уж какое безрадостное, – грустно поддержала Мэри. – Я никогда ранее не видела моря, но для меня теперь оно всегда будет символом разлуки и печали.
Ему бы следовало ещё раз переговорить с ней о высокой чести её долга, но все было сказано уже не раз, и король молчал. Он видел, как сестра во мраке смотрит на него.
– Генрих, – слабо окликнула его она. – Я обещаю, что сделаю все, что от меня требуется... и для тебя, и для Англии. Я пройду через все с честью, не уронив имени Тюдоров. Я покорюсь своей судьбе. Но, Бога ради, не лишай меня последней надежды. Ведь ты поклялся, если Людовик умрет...
– Я помню, – сухо оборвал её король. – Но Валуа ещё жив. А пути Господни неисповедимы.
Она поникла, и ему стало так жаль ее, что на глаза навернулись слезы. По сути, Генрих был очень сентиментальным человеком.
Неожиданно он заметил, что зря не захватил теплой накидки и заявил, что сходит за ней, а Мэри пусть его подождет. Она была несколько удивлена – ему ведь стоило только крикнуть приказ, и любой из вертевшихся внизу слуг с радостью выполнил бы это поручение. А так... Она продолжала глядеть на море, приникнув к мощному зубцу стены, и когда сзади раздались торопливые шаги, даже не оглянулась.
– Мэри!
Она почти испугалась.
– О Боже, Чарльз! Сейчас вернется Генрих, и... Неожиданное счастье волной нахлынуло на неё. Он здесь, вопреки всему! Они вместе! И когда он опустился перед ней на колени, сжав её руки, покрывая их поцелуями, она не выдержала и тоже упала перед ним на колени, обняла.
– Чарльз, давай убежим! Сейчас, ещё есть время. В этой суматохе нас никто не хватится... А когда хватятся – мы будем уже далеко. Здесь море, мы сможем сесть на любое рыбацкое суденышко, мы уедем, мы будем вместе...
Она целовала его и он, как безумный, отвечал на её поцелуи, боясь слышать её шальные, безумные слова. В какой-то миг он и в самом деле едва не поддался порыву. Но Мэри так молода и по-юношески безрассудна, Брэндон же был человеком взрослым и реалистом. Ему стоило немалого труда отстраниться от неё, сжав её предплечья, чтобы удержать на расстоянии.
– Это невозможно, Мэри. Нас бы скоро поймали... И это стало бы позором для Генриха. А он... Ведь это Генрих позволил нам проститься. Он лучший друг, какого я мог бы себе пожелать. Я не предам его.
Говорить о том, что их ждало, поддайся он её порыву, Брэндон не стал – в эмоциональном напряжении принцесса бы просто не поняла ни один из его доводов. Он мог лишь одним способом привести её в чувство – указать, что его преданность Генриху значит для него более его любви к ней. И Мэри опомнилась.
– Ах, да! Вулси говорил мне, что ты честолюбец. Это все, что тебе нужно в жизни.
Она отошла. Да, его ждет титул герцога Саффолка, почести, богатство. Это стоит того, чтобы не рисковать. Она все понимала и теперь даже стыдилась своего порыва.
Брэндон стоял за ней близко-близко. Он даже коснулся её плеча, но отдернул руку, словно опасаясь, что вновь заключит её в объятия.
– Ты хоть любишь меня, Чарльз? Что я для тебя?
"Да, я люблю тебя, – подумал он. – Мой мир стал иным, когда появилась ты. Я не знал ранее такого горя и такой радости, и я боготворю тебя, моя принцесса, моя чудесная златокудрая девочка".
Но Брэндон ничего не сказал вслух. Он не хотел давать ей надежду там, где её не было.
– Я восхищаюсь вами, леди Мэри, – с поклоном ответил он. – И понимаю, что не достоин вашей любви.
Опять он отказывался от неё... Мэри слабо кивнула. Хорошо, что во мраке он не видит слез в её глазах.
– Проводите меня, сэр Чарльз, – церемонно сказала она. – Мне следует готовиться к отплытию.
Часть вторая
Глава 1
Франция
Начало октября 1514 г.
Несмотря на мелкий непрекращающийся дождь, пристань французского города Булонь была заполнена оживленной толпой. Даже в сероватой мгле октябрьского дня можно было разглядеть множество ярких знамен, вымпелов, штандартов. Толпа все прибывала: горожане, отцы города, монахи соседнего аббатства. Всюду виднелись крытые носилки, экипажи, верховые, отряды бородатых ландскнехтов в немыслимо пестрых камзолах и с длиннющими протазанами в руках.
Среди толпы выделялась группа богато одетых нарядных всадников. Как и все присутствующие, они смотрели на море, где покачивались на волнах четырнадцать потрепанных бурей кораблей. Четыре дня шторм трепал флотилию, везущую Франции новую королеву. Но вот они все же прибыли, и зрители на берегу наблюдали, как на воду спускают шлюпки, а королева и её свита спускаются в них по веревочным лестницам.
– Не очень-то им удобно при такой-то качке, – заметил один из верховых, рыжий, голубоглазый молодой человек с обаятельной улыбкой. – Того и гляди, англичане хлюпнутся в воду, и нам придется их спасать. Ведь мы настоящие рыцари и не сможем равнодушно наблюдать, как тонет королева из Англии.
– Мессир Бониве, вы ничего не понимаете, – рычаще-хриплым голосом отрезал его сосед в элегантной намокшей шляпе, но с нарочито грубыми манерами. – Кое для кого было бы даже желательно, чтобы она утонула. Не так ли, ваша светлость?
И он довольно сильно пихнул в бок юношу, сидящего рядом на изящном гнедом жеребце так, что он даже упал на холку коня, на что тот, впрочем, оглянулся без признаков обиды. Лицо у него было удлиненное, смуглое, черные волосы ровной челкой ложились на брови, а глаза – узкие, темные, с нежной поволокой. Это был Франциск Ангулемский, бывший наследник короны, тот, от кого ускользали все надежды на трон, едва принцесса Тюдор ступит на французскую землю. Сейчас он выглядел озабоченным, даже мрачным, однако Франциск являлся слишком галантным кавалером, чтобы поддержать грубую реплику своего приятеля, – он лишь пожал плечами и улыбнулся.
– Ты несносен, Монморанси. Неужели мы не ринулись бы спасать прекрасных дам? Хотя бы для того, чтобы убедиться, так ли хороша собой эта Мария Английская, как гласит молва!
– Ну, в этом нам вскоре и так предстоит убедиться, – опять сказал, словно прорычал, Монморанси. – Вон они подплывают, и никуда уже от этого не деться.
– Значит, выше голову, господа! – засмеялся Франциск. – Мы должны быть самой любезностью, в отличие от погоды, которая встречает нашу новую королеву столь негостеприимно.
На самом деле, герцог Ангулемский не испытывал ни малейшей радости. И откуда только взялась на его голову эта девчонка из Англии! Ведь Франциск последние десять месяцев уже чувствовал себя наследным принцем, принимая почести и одалживая огромные суммы под свои будущие доходы с королевской Казны. Но его надеждам суждено было рухнуть в тот день, когда стало известно о заочной свадьбе короля Людовика с сестрой Генриха Тюдора... К чести Франциска надо сказать, что он выдержал эту новость стоически и даже утешал свою мать и сестру, просто бившихся в истерике. Он был оптимистом и до последнего момента надеялся, что подлинный брак все же не состоится: ходили слухи, что Мэри Тюдор под любым предлогом оттягивает свой отъезд, ибо в Англии у неё оставался любовник; потом сам Людовик так расхворался, что свадьба и в самом деле могла оказаться только заочной. На руку Франциску играла даже непогода, не позволявшая новой королеве почти месяц прибыть во Францию. Но вот все это позади: Мэри принудили подчиниться, Людовик выздоровел, прямо-таки воспрял, а шторм... В глубине души молодой Ангулем надеялся, что английские суда все же не доберутся до Франции, и вот он встречает их в Булони.
Франциск грустно вздохнул: одно ничего – говорят, эта английская девочка чудо как хороша, а он слыл большим поклонником красоты. Хотя, с другой стороны, у французов давно бытовало мнение, что англичанки, даже самые хорошенькие, начисто лишены того обаяния и шарма, которыми небо наделило француженок. Английские розы... Ха! Бледные, невыразительные создания. Нет в англичанках этакой изюминки... Ну, да ладно – Мэри Тюдор, так Мэри Тюдор. Ей семнадцать, а Валуа пятьдесят шесть, хотя выглядит он на все семьдесят. Несколько староват для игр в постели.
А новая королева Франции в это время сидела на корме плывшей к берегу лодки, закутанная от сырого ветра и дождя в меховой плащ, и смотрела на берег широко открытыми огромными глазами цвета сумрачного серого неба над головой. К ней склонилась её гувернантка леди Гилфорд.
– Ваша милость, не переживайте так. Что подумают о вас эти французы, если увидят, какая печальная невеста короля к ним приехала?
***
Мэри как раз не была печальна: её бледность и измученный вид являлись отголосками тех мучительных четырех дней, когда их флотилия не могла пристать к берегу и носилась по морю, кидаемая штормом из стороны в сторону. Сейчас Мэри испытывала даже интерес. Звон колоколов, залпы орудий, толпа на берегу, высыпавшая встречать её, несмотря на непрекращающийся дождь!..
Наконец лодка причалила, и сидевший подле Мэри герцог Норфолк сделал знак самому сильному и рослому из английских дворян:
– Сэр Кристофер Джервейз, возьмите её величество на руки и перенесите на землю её новой родины.
Со своего места Франциск Ангулемский видел, как сильный молодой мужчина бережно несет на руках даму в мехах. Видели это и его спутники, а грубоватый Монморанси, выставляя напоказ свою солдатскую простоту, даже обратился к находящемуся неподалеку Лонгвилю:
– Эй, мсье герцог! Кто это там лапает нашу королеву? Никак это сам достославный Шарль Брэндон?