Глава 15
Габби ожидала, что будет лежать без сна, страдая от одиночества в свою первую брачную ночь. Однако бодрствование прошло совсем в других заботах. Она ломала голову, как помочь Квилу. Заключение врачей ее не устраивало. Несомненно, нужно что-то делать. Попробовать другое лекарство.
Можно было бы обратиться к Судхакару, если бы Квил не наложил на это запрет. Но что, если написать в Индию тайно? Иногда обман – только во благо. Она кусала губы. Впрочем, может, Судхакар еще и не знает, как лечить мигрени. В таком случае Квилу это никак не навредит, и тогда она даже не скажет ему. Решение было принято.
Она встала с кровати и направилась к изящной конторке в углу комнаты писать письмо Судхакару. Как интеллигентный человек, представитель высшей касты, он должен внять ее мольбе. И если он будет уверен, что сможет излечить Квила, откликнется непременно.
Габби четко изложила то, что знала о болезни своего мужа. Подумала немного и написала второе письмо – отцу, сообщая, что после неожиданной смерти его старого друга Терлоу она стала виконтессой. И попросила поговорить с Судхакаром, чтобы он помог ее мужу. Описывать отцу подробности заболевания Квила она не стала. На этом ее ночные бдения закончились. Она улеглась в постель, свернулась калачиком и вскоре уснула.
Во сне она танцевала с Квилом. И было совсем незаметно, чтобы он щадил больную ногу. Когда Габби сказала ему об этом, ее муж улыбнулся: "Это потому, что мы танцуем в поле". Она огляделась вокруг и убедилась, что под ногами у нее и впрямь одна трава, а рядом пруд, полный лягушек.
Но утренний сон некрепок. Услышав легкий шум, она проснулась и увидела горничную, раздвигающую шторы. Солнце уже взошло, и за окном был ясный день.
– Время вставать, миледи, – бодро проговорила Маргарет. – Мы уезжаем в Кент, в поместье. Все готово, ждут только нас. – Она повернулась и важно добавила: – Одну карету они затянули черной тканью, даже крышу.
На вопросительный взгляд Габби горничная пояснила:
– В этой карете повезут покойника. Они называют ее "катафалк".
Габби вздрогнула и нахмурилась, а Маргарет рассказывала ей, что в карете для слуг окна завешаны черным крепом и даже головы лошадей увенчаны черными перьями.
В усадьбу Дьюлендов траурный кортеж прибыл около четырех часов дня. В головном экипаже разговаривали мало. Габби сидела рядом с Квилом. Он не выпускал ее руки, но за все время не проронил, ни слова. Часа через два Габби уже недоуменно спрашивала себя: сколько можно молчать? На постоялом дворе "Королевский крест", где они остановились на ленч, он тоже молчал. Но там было головокружительное мгновение, когда он незаметно увлек ее в альков и поцеловал. Правда, при этом он так ничего и не сказал и, вернувшись в экипаж, снова не произнес ни слова.
Последний час дороги она размышляла об их будущем. Как такая болтушка, как она, и мужчина, из которого не вытянуть лишнего слова, смогут ужиться друг с другом?
Китти Дьюленд, предельно собранная и вежливая, сидела напротив и пыталась вести светскую беседу.
Похоже, она еще не осознала, что у нее умер муж. Питер большей частью дремал в углу катафалка. Удивительно, как он мог сидеть весь день словно аршин проглотил? Когда они высаживались из кареты, Габби отметила, что его бархатный сюртук ничуточки не помялся.
Поместье Дьюлендов встретило их трауром: стены огромной гостиной затянуты черным шелком, лакеи – в черных перчатках и шляпах с черными лентами.
В течение двух недель до похорон она почти не виделась с мужем. Большую часть времени Квил проводил вне дома, так как вместе с отцовским управляющим совершал обход владений.
– Квил не переносит верховой езды, как вам, вероятно, известно, – объяснила Китти. – Но что делать – из экипажа всего не увидишь!
Так Габби узнала, что ее муж не может ездить на лошади.
За едой они сидели рядом и обменивались вежливыми фразами, но и те часто перемежались молчанием. У Китти теперь легко менялось настроение, резкие переходы от светской болтовни к безудержным рыданиям стали обычным делом. Габби беспокоилась о будущем Кази-Рао и все свободное время посвящала письмам. В эти дни она писала намного чаще – как в Лондон, так и в Индию.
В один из таких дней, как раз перед похоронами, она в одиночестве сидела в гостиной для завтраков и жевала ячменную лепешку. Скорей бы уж все закончилось. Кощунственные мысли вызывали у нее чувство вины. Но видеть нескончаемые полотнища черной материи становилось невыносимо. Задрапированные стены в поместье Дьюлендов выглядели так мрачно, что невольно вспоминались Индия, дом и вазы с яркими орхидеями.
Габби услышала, как кто-то вошел. По тому, как неистово застучало сердце, она мгновенно поняла, что это Квил. Она не видела, кто сел рядом с ней, но знала: этот черный рукав – его.
– Габби…
Она подняла голову и вежливо произнесла:
– Доброе утро, милорд.
– Жена. – Квил придвинулся ближе.
Она судорожно сглотнула. Ответить ему в том же духе – муж? Нет. Это может показаться нелепостью. Но у Квила слово "жена" звучало величественно. Властно.
Его губы мягко коснулись ее рта.
– Ты хорошо спала? – спросил он с чуть заметной ухмылкой. Может быть, легкий флирт рассеет его плохое настроение? А заодно и похоть? Ох уж эта похоть! Как она безжалостна! Так извела, что спасу нет. Еще недавно спокойный, беззаботный человек готов послать все к черту и наброситься на свою жену прямо перед завтраком!
– Как я могла хорошо спать? – удивилась Габби, глядя на него ясными карими глазами. – Я вообще не сомкнула глаз. Мне недоставало тебя… – Она умолкла, а затем добавила шепотом: – Муж.
Это признание застало Квила врасплох. Он с трудом подавил желание подхватить ее на руки и вынести из комнаты.
Его трясло. Чтобы взять себя в руки, он несколько раз глубоко вздохнул. Вернув себе самообладание, он возобновил флирт, но попытка оказалась не вполне успешной.
– Габби, – шутливо начал он, – нет чтобы услаждать мой слух приятной беседой, так ты меня лишь еще больше распаляешь! Фу ты, черт! – Он брезгливо взглянул на свои панталоны. – Ты только посмотри, в каком я состоянии!
Габби посмотрела, но не заметила ничего необычного и нахмурилась, когда он захохотал.
– Не вижу ничего смешного, – заявила она с видом оскорбленной добродетели.
Квил внезапно наклонился и поцеловал ее губы. Он медленно смаковал их, чувствуя, как тело начинает саднить, точно в него впиваются раскаленные шипы.
Он отодвинулся, и она посмотрела на него затуманенным взором. Теперь ее глаза были темно-желтые, цвета бренди. Он схватил ее руку и поцеловал ладонь. Габби вздрогнула. Он положил ее пальцы на свои панталоны, совсем рядом с пахом.
Она подскочила и отдернула руку.
– Ты помнишь, что я обещал с тобой делать? – Хриплый голос Квила подтверждал серьезность его намерений.
Габби кивнула.
– А ты не хочешь делать то же со мной?
У нее округлились глаза. Он надеялся, что от удивления, а не от ужаса. Наконец-то! Он отнял руку – и, к его несказанному удовольствию, Габби не отдернула свою. Она даже не пошевелилась! И это стало для него новой пыткой.
В конце концов он был вынужден сам убрать теплую руку жены. Он снова закрыл ей рот поцелуем, и не известно чем это могло закончиться – возможно даже, он усладил бы ее прямо на ячменных крошках, – если бы не появление леди Сильвии.
Она вплыла в сопровождении двух скулящих "граций" (Красоту временно поселили у слуг, так как переезд оказался слишком тяжелым для ее чувствительного мочевого пузыря). Квилу пришлось быстро сесть на свое место и съесть на пять лепешек больше, потому что в таком виде он не мог выйти из комнаты.
Габби не заметила, чтобы их поцелуи, не говоря уже о прикосновении ее руки, вызвали те расстройства, о которых он ей рассказывал.
* * *
Гроб установили на алтарь "Святой Маргариты" приходской церквушки, где усопший оставался до следующего утра.
На поминках подавали запеченное мясо. Проститься с виконтом съехалась высшая знать со всего графства и лондонский бомонд, присутствовавший у леди Фестер. Габби была немало удивлена, обнаружив, как много вокруг знакомых лиц, но более всего – как утомителен сам церемониал. Она не успевала приседать и кланяться. Все поздравляли ее с замужеством, хотя и не всегда искренне. Время от времени она ловила на себе недоумевающие взгляды. Или замечала, как люди, обсуждая что-то, вдруг предупреждающе сдвигают брови. Все прояснилось, когда она случайно подслушала разговор двух дам. Некая леди Скиффинг объясняла своей собеседнице, что Габби отвергла Питера, когда поняла, что его брат скоро станет виконтом. И хотя леди Скиффинг рассказывала об этом даже с некоторым восхищением, сам факт подобного толкования весьма ее огорчил.
Около полудня последние посетители, произнеся вполголоса слова соболезнования, наконец-то покинули дом, в черной гостиной, помимо родственников, остался только семейный адвокат, мистер Дженнингс из "Дженнингс и Конделл".
Вдова, осунувшаяся, бледная, в изнеможении опустилась на диван. Леди Сильвия в траурном одеянии, элегантная, как всегда, села напротив. Габби заняла место поодаль и крепко сцепила пальцы, стараясь не смотреть украдкой на Квила.
Дворецкий, известив, что легкий ленч будет подан через двадцать минут, поклонился и вышел из комнаты.
Китти передернулась и сказала слабым голосом:
– Я, пожалуй, пойду к себе.
– Мама, тебе следует поесть, – остановил ее Питер.
– Я не смогу. Просто не смогу,
– Китти, – вмешалась леди Сильвия, – время поговорить о будущем.
– Я зачитаю волю виконта Дьюленда после ленча? – встревожено посмотрел на них мистер Дженнингс.
– Да-да. – Леди Сильвия замахала рукой. – Я не имела в виду вас, Дженнингс. В завещании Терлоу наверняка нет ничего интересного. Мне хотелось бы знать, что ты собираешься делать, Китти?
– Делать? Сейчас? – Китти Дьюленд, казалось, с трудом осмысливала, о чем ее спрашивают. – Я… я пойду к себе в комнату. А потом мы поедем в Лондон.
– Когда умер Лайонел, – начала леди Сильвия скрипучим голосом, – я никуда не выходила и плакала целыми днями. Потом я подумала, что превращусь в фонтан, и перестала. Плач, безусловно, нужен и полезен, но не все время. Вообрази, что будет с тобой, если ты будешь сидеть в доме, где все напоминает о муже! Тебе нужно переменить обстановку.
– О, я не могу, – простонала Китти. Слезы полились из ее глаз ручьем.
– Можешь и должна! – строго осадила ее леди Сильвия. – Ты и в лучшие времена была предрасположена к меланхолии, а сейчас можешь и вовсе не справиться. И я не намерена сидеть и ждать, пока ты наплачешь воды на целый паровой котел. Мы уезжаем из Англии. А если тебе непременно нужно лить слезы, в Швейцарии это будет сделать не труднее, чем в Лондоне.
– Как ты можешь даже думать, что я покину этот дом? Мы с дорогим Терлоу были здесь так счастливы! – Китти зарыдала. – Раньше ты не была такой бесчувственной, Сильвия!
– Правильно, – согласилась ее кузина. – Я и сейчас тебе сочувствую. Но я не хочу лукавить и скажу тебе прямо. Ты хочешь накрыть саваном весь дом? Мы с тобой вдовы Китти. Подумай о молодоженах. Каково Габриэле с Эрскином и в завтрак, и в обед, и в ужин смотреть, как ты рыдаешь! Веселый праздник после венца! – заключила леди Сильвия.
Габби наградила ее негодующим взглядом и повернулась к свекрови:
– Леди Дьюленд, мы с Квилом не хотим, чтобы из-за нас вы оставляли свой дом. И потом, мы не собираемся устраивать никаких праздников, – добавила она смущенно.
– Девушка, – фыркнула леди Сильвия, – собираетесь вы или нет, но если Китти будет все время плакать, это никому не доставит удовольствия.
– Ты права, Сильвия. – Китти вытерла слезы платком, который ей молча протянул Квил. – Я буду для них обузой, чего меньше всего бы желала.
– Вы не будете нам обузой! – страстно возразила Габби. – Я буду ужасно себя корить, думая, что вы покинули дом из-за нас. Это мы с Квилом должны уехать.
Китти невольно улыбнулась:
– Габриэла, до чего же вы милая девочка! Как жаль, что ваша мама не может на вас порадоваться! Вы не можете уехать, потому что теперь это дом Квила. Но я могу рассчитывать на вдовий дом? – Китти вопросительно посмотрела на мистера Дженнингса, который поджал губы, подтверждая этим ее привилегию. – Значит, я удалюсь во вдовий дом. И таким образом, не буду стоять ни на чьем пути.
– Боже, пошли мне терпение! – раздраженно воскликнула леди Сильвия. – Китти, ты выводишь меня из себя! У меня аж сердце заходится от твоих речей! Зачем тебе порхать из одного дома в другой, как птахе на зимовье? Я уверена, Терлоу не захотел бы, чтобы ты удалялась в деревню. И если ты так хочешь превратиться в затворницу, это никуда от тебя не уйдет. Когда мы вернемся с континента, живи, как тебе нравится. А вот я жажду снова побывать в Париже, прежде чем отправлюсь на тот свет. И ты поедешь со мной. А если не удастся поехать во Францию из-за вылазок этого недобитка Наполеона, поедем в другое место. Попутешествуем несколько месяцев по континенту, пока эту маленькую марионетку не вышвырнут из страны. Любой правоверный француз может рассчитывать на поддержку леди Сильвии!
– О, я не знаю, – мялась Китти, – наверное, я не смогу.
Квил наклонился и похлопал ее по руке.
– Я считаю, ты должна поехать, мама. Действительно, смена обстановки пойдет тебе на пользу.
– Мне думается, обстановка не имеет значения, – всхлипнула Китти.
– Мы поплывем на "Белой звезде", – объявила леди Сильвия, не позволяя сбить себя с намеченного курса. – Судно следует в Неаполь. Говорят, там полно англичан, да и сам город очень приятный. Я попросила Дженнингса справиться в агентстве относительно билетов.
Мистер Дженнингс прокашлялся и сказал:
– Я взял на себя смелость купить билеты для леди Брейкнетл и леди Дьюленд. И для сопровождающих, конечно. – Он поклонился Питеру. – Мистер Дьюленд, я немедленно достану билеты для вас и вашего камердинера. "Белая звезда" отплывает из Саутгемптона через три дня.
– Три дня… – простонала Китти. – О, так быстро нам не собраться…
Габби пришла в восторг, заметив, что ее свекровь инстинктивно повернулась к старшему сыну.
– Тебе ничего не надо делать, – прервала ее стенания леди Сильвия. – Я еще утром сказала горничной, чтобы она начинала паковать вещи. Слишком много набирать не стоит. Черное можно купить и там. Ты и глазом моргнуть не успеешь, как траур уже можно будет снимать. А лучшей одежды, чем во Франции, в мире не найти!
Китти ничего не ответила. Она прислонилась к плечу младшего сына и горько заплакала. Квил молча протянул ей еще один носовой платок.
Сразу после ленча все перешли в библиотеку. Мистер Дженнингс с важным видом прочистил горло и приступил к чтению завещания. Оно предварялось сакральными словами:
Да будет на то воля Господня! Аминь!
Далее начинался собственно текст.
Я, Терлоу Дьюленд, находясь в здравом уме и твердой памяти, ниспосланными мне милостью Божьей…
Габби рассеянно слушала, как мистер Дженнингс гнусавым голосом перечисляет мелкие дары домашней прислуге в Лондоне и Кенте, суммы для помощи неимущим прихожанам и 50 фунтов на починку крыши "Святой Маргариты".
Китти всхлипнула и сказала, что Терлоу всегда думал о тех, кто менее счастлив, чем он.
Мистер Дженнингс продолжил чтение, перечисляя длинный список долгов, подлежащих погашению. Затем коротко взглянул на присутствующих и с особым ударением произнес, что следующее дополнение внесено в завещание в январе, то есть месяц назад. Виконт строго-настрого запрещал оплачивать какие бы то ни было долги, заявленные мистером Феруолдом, ввиду того что указанный субъект занимается поставками ненужных товаров.
– Заплатите, – хмуро приказал Квил.
Дженнингс кивнул и тотчас сделал для себя пометку.
– Почему ты нарушаешь распоряжения отца? – спросил Питер, привставая с кресла.
Квил не шелохнулся, лишь искоса взглянул на брата.
– Отец имел в виду хрустальную вазу, которую он купил у Феруолда год назад. Рождественский подарок маме.
– Ах да. – Питер уселся на свое место.
– Волю Терлоу надо уважать, – вставила Китти.
– Мама, вспомни, как разбилась ваза, – мягко сказал Питер. – Отец был сильно разгневан и…
– Он говорил, что на ней была трещина, – слабо возразила Китти.
– Отец вообще не любил платить долги, – вставил Квил.
Вопрос был закрыт, и мистер Дженнингс почистив горло, снова вернулся к завещанию. Леди Сильвии предназначалась в подарок серебряная ваза из Италии, а любимая жена, помимо других даров, получала в свое владение вдовий дом. Наконец адвокат перешел к наследникам.
Моему младшему сыну, Питеру Джону Дьюленду, оставляю арендную землю в Блэкфрайерсе (Лондон) и все, что на ней находится;
усадьбу на Хенли-стрит (Кингстон) с амбарами, конюшнями, садами и огородами;
25 процентов дохода от поместья Дьюлендов в Кенте, пожизненно;
а также резиденцию по месту жительства семьи.
Леди Сильвия пожелала высказать свое мнение по данному вопросу:
– Очень щедро. Ничего не скажешь, очень щедро.
Моему старшему сыну и наследнику, Эрскину Мэтью Клавдию Дьюленду, завещаю: