Войдя в свою комнату, я обнаружил, что в кувшине нет воды, и мне пришлось спускаться по крутой лестнице к колодцу. Возвращаясь, я вынужден был останавливаться через каждые несколько ступенек, сердце мое бешено колотилось, я едва дышал. Добравшись, наконец, до своей комнаты, я выпил почти полкувшина воды и свалился на кровать. Было очень жарко, и я сбрасывал с себя одежду, пока не остался в одной рубашке. Голова была такой тяжелой, что я не мог повернуть ее. И вдруг я почувствовал, что нужно идти, потому что Линда в опасности. Что это было, я не понимал, но отчетливо слышал ее крики и мольбы о помощи. Это, наверняка, пожар, потому что я чувствовал обжигающие языки пламени на своем теле. Я сделал еще одну отчаянную попытку встать с постели, скинуть тяжесть, придавившую меня, и тут голос Линды и жар огня угасли…
То и дело что-то прорывалось сквозь темноту, но это было так мимолетно, что я не мог понять, что же происходит со мной. То острый луч света больно ударял в глаза, то оглушал резкий голос, но разум не повиновался мне. Через какое-то время появился свет. Я начал смотреть и слушать, и обнаружил, что свет лился из фонаря, который приближался ко мне. Я распростер руки и начал искать свою кровать, но матрас мой лежал на полу - каменном, сыром и холодном. Я почувствовал страшную вонь, которой было пропитано помещение, и меня начала мучить нестерпимая жажда.
Фонарь приблизился, и, прищурившись, я разглядел длинную седую бороду и сутулую фигуру старика, который глядел на меня.
- Где я?
- В доме прокаженных, - лаконично ответил он.
- Почему?
- Принесли тебя сюда умирать, так что, молодой человек, поторопись и не причиняй никому беспокойства.
- Но я не собираюсь умирать. Мне уже лучше. Дайте мне, пожалуйста, воды.
- Я же сказал, не причиняй хлопот. Я здесь не для того, чтобы нянчиться с тобой. Я здесь, чтобы убедиться, что ты совершенно мертв, прежде чем положить тебя в яму, которую для тебя приготовили. Так что лежи спокойно.
Он пошел дальше, и я видел, как он склонился над полом недалеко от меня. Я вытянул руку и нащупал еще одну подстилку.
- Этот уже окоченел, Том. Помоги поднять его, - сказал старик, и из темноты появился еще один человек.
Тот, что с фонарем, с трудом взял труп за ноги, в то время как второй поднимал его за голову. Они медленно прошли мимо меня, и я видел мертвеца с неестественно расставленными ногами и волочащимися по полу руками. Скорбная процессия дважды проходила мимо меня, останавливаясь у моих ног. - Давай покончим и с этим? - предложил старик.
- Ага, - произнес его напарник.
Я с трудом приподнялся, а затем встал на четвереньки. Я все еще был в своей рубашке, которая стала жесткой от засохшего гноя. Башмаки остались в Нью Кат, где я сбрасывал с себя одежду в ту ночь, когда болезнь настигла меня. Случилось ли это прошлой ночью, или еще раньше? Не было никакой возможности узнать это. Без своего башмака я едва мог ходить, не говоря уже о том, чтобы бежать.
Я смотрел на могильщиков с отчаянием загнанного в угол зверя.
- Вы не можете живьем похоронить меня, - воскликнул я, стараясь придать своему голосу как можно больше силы. - Мне лучше, уверяю вас. Я хочу выбраться отсюда, принесите мне какую-то одежду - я заплачу вам.
- Мы принесем, - произнес старикан с какой-то ядовитой неторопливостью в голосе. - Нам платят по шиллингу за каждые похороны. И ни пенни за тех, кто уходит отсюда. Правда, Том?
- Ага, - подтвердил Том.
Старик повернулся и что-то прошептал своему товарищу. После долгой тишины, в которую я был все это время погружен, мой слух стал необычайно острым, и я услышал каждое его слово.
- Я знал, что с этим будет трудно, Том, дружище, - говорил он. - Все время орал что-то. Кто-то спрашивал его?
- Нет, - ответил Том.
- Откуда его принесли? Ты знаешь?
- Нью Кат. Вот так и принесли.
- Тогда лучше получим шиллинг. Утром никто ничего не узнает.
- Вот здесь вы ошибаетесь, - сказал я. - Может, я и с Нью Кат, и выгляжу нищим, но я не бедняк, меня все знают, если один из вас сходит к сэру Джону Талботу и скажет, что Филипп Оленшоу находится здесь, он пришлет мне одежду и карету.
- Опять бредит, - сказал старик, многозначительно покрутив у виска грязным пальцем.
- Да и не можем мы его отпустить. Он разболтает по всему Лондону про шиллинг. Нет, придется ему отправляться вниз.
- Ага, - сказал Том.
Я был очень слаб, но намеревался любой ценой выжить. Я поставил свою больную ногу на подушку и, приобретя эту, пусть шаткую, но все же опору, приготовился защищать свою жизнь. К счастью, старик был полоумным, а Том начисто лишен всякой сообразительности и смекалки. Я слабым кулаком ударил по бородатому лицу, а другой рукой сорвал фонарь с его запястья. Я начал размахивать им, и железным прутом угодил Тому по переносице, а когда он схватился рукой за рану, свеча упала на пол и погасла. Я видел, как старик, оправившись от удара, направился ко мне. Так как в помещении было темно, я стал на колени и начал незаметно ползти вдоль стены. Я передвигался бесшумно, а они громыхали сапогами, и это давало мне какое-то преимущество. Но я полз по комнате, которую никогда в жизни не видел, в то время как они были на своей территории. Я слышал, как старик сказал:
- Зажги свет, Том. Где спички?
Через секунду послышался щелчок и ругань.
- Это моя голова, проклятый идиот. Куда я шел?
Пока они разбирались, я, как кошка, переползал с подстилки на подстилку, руками ощупывая стену. Наконец, я наткнулся на острый край ступеньки. Это была самая нижняя ступенька крутой лестницы. Я преодолел два винтовых оборота, прежде чем добрался до верхней ступеньки, позади не было никаких признаков преследования. Действуя вслепую, я головой наткнулся на дверь, в которую упиралась лестница, и она загромыхала железными засовами. Внизу, послышались крики старика, и я понял, что через минуту-другую они будут здесь. Я поднялся, стал на свою здоровую ногу, бешено шаря в темноте в поисках задвижки, и отодвинул ее. Дверь открылась довольно легко, и я выбрался в летнюю ночь, которая казалась просто серой по сравнению с адской темнотой погреба.
Перед дверью, через которую я вышел, было крыльцо, как в церкви. Я обошел его и остановился на темном пятачке, в том месте, где лесенки примыкали к строению. Только бы появился сторож с фонарем и палкой! Хотя он наверняка поддержит служителей этого заведения, а не меня. Мне трудно было бы объяснить что-либо сторожу, или даже прохожему. Я был грязен, от меня нестерпимо воняло. И кроме того, я был почти нагой. Послышался звук шагов, а затем с крыльца донеслись голоса.
- Ты иди налево, я пойду направо, - командовал старик. - Мы должны поймать его, пока он никого не встретил. Не мог он уйти далеко. Мне показалось, что он хромой.
- Ага! - ответил Том.
Я увидел, как свет озарил что-то желтое перед крыльцом, и снова раздался стук.
- Проклятье, Том, - снова заскрежетал старческий голос. - Я же велел тебе идти налево. Ты что, не знаешь, где у тебя левая рука, ты неуклюжий болван?
Выйдя, я инстинктивно направился направо. Так, говорят, делает всякий человек, передвигающийся вслепую. Я услышал шаги Тома, удалившегося налево, и увидел, как старик вышел на крыльцо и поднял фонарь, вглядываясь в темноту, которая сгущалась от света фонаря. Он казалось, не спешил, или просто не мог уже быстро передвигаться. Когда старик обошел крыльцо, раскачивая фонарем, я наклонился вперед и схватил его за колени. Он с грохотом рухнул на землю, перевернулся и замер, но был ли он действительно оглушен или просто притворялся, чтобы избежать дальнейших ударов, этого я понять не мог. Дыхание его было достаточно ровным. Я стянул с него полотняные штаны и надел их на себя, натянул ему рубаху на голову и туго связал ноги его же шейным платком. Затем вынул свечу из фонаря и ползком направился направо. Один только раз я остановился, чтобы попить из лужи, образовавшейся в щели между булыжниками, и это был самый сладкий напиток в моей жизни.
Вскоре кожа на моих руках и ногах была содрана до крови, сердце колотилось так, что сотрясалось все тело. Наконец я увидел крыльцо, ведущее к какой-то двери. Под ним стояли дубовые скамейки, я забрался под одну из них и замер. Я не думал ни о чем, но и не спал. Я даже не думал об опасности, которой мне едва удалось избежать, и о разбойном поведении служителей. Я просто лежал, наслаждаясь возможностью отдохнуть от погони, и прошло много времени, прежде чем я увидел, что серое небо над крышами домов стало озаряться золотисто-розовым светом.
Было еще очень рано, хотя уже довольно светло, когда я вздрогнул от звука открывающегося засова. Я отодвинулся и встал на ноги, опираясь на ступеньки крыльца. Дверь отворилась, и на пороге показалась миловидная девушка в рабочем чепце с метлой в руках. При виде меня она тихонько вскрикнула, но я поспешил сказать:
- Не бойтесь, я не причиню вам зла.
Она стояла, недоверчиво глядя на меня, готовая в любой момент запереть дверь на засов. Затем я увидел, что взгляд ее остановился на моей больной ноге, которая беспомощно болталась на четыре дюйма над землей.
- Я калека, - пояснил я. - Кто-то украл мой костыль, и я не могу продолжать свой путь без него.
- Но у меня нет костыля, - растерянно ответила она, убедившись, что я не сделаю ей ничего плохого.
- Метла могла бы заменить его, - сказал я, покосившись на ее метлу.
- Но она совсем новая, еще и двух недель не прошло, как ее купили, запротестовала девушка.
- А старая?
- Ее можете взять.
Она пошла в дом, закрыв дверь на задвижку. Я думал, что она не вернется, но через некоторое время она показалась на крыльце со старой метлой в одной руке и куском пирога в другой.
- Мой хозяин очень благоволит к нищим и калекам, - сказала она довольно почтительно. - Он хочет, чтобы вы приняли вот это.
Она положила пирог на мою ладонь и резко отпрянула, учуяв неприятный запах.
- Сейчас достаточно тепло, чтобы помыться, - резко бросила она, и на вытянутой руке подала мне метлу.
Я поставил ее под мышку, поблагодарил девушку и заковылял прочь.
Если ничего другого не получится, я пойду в Лондон, пусть без башмака, просто опираясь на метлу! Задолго до того, как я нашел пожитки и добрался до своего дома в Лондоне, какая-то леди, идущая, как я полагаю, к утренней службе, бросила мне серебряную монету. Я поднял ее. Потом джентльмен, выехавший на раннюю прогулку верхом, швырнул мне два медяка. И эта благотворительность была вызвана отнюдь не тем, что нищие и калеки были редкостью, напротив, город просто кишел ими. Но многие из них были притворщиками, в то время как моя беда была совершенно очевидной. Я не побрезговал подобрать медяки из канавы, куда они упали, потому что мне не на что было поесть, и никакая гордость не могла накормить меня в этом положении.
Наконец, я повстречал водовоза, делающего свой утренний обход, и попросил его помочь мне найти Нью Кат. Следуя его замысловатым указаниям, я вышел на знакомые улицы, и как раз когда последние силы уже начали покидать меня, увидел долгожданный переулок, и добрался до ступенек, которые вели к двери моего дома. Я присел на последнюю ступеньку. Можно было и не стучать: в доме жили более двадцати человек, и рано или поздно, кто-нибудь из них должен был появиться на пороге. И действительно, в скором времени сама матушка Краске открыла дверь, чтобы выбросить мусор на кучу, возвышавшуюся посредине дороги.
- Пшел вон! - крикнула она, завидев меня.
- Миссис Краске, - обратился я к ней. - Помогите мне войти в дом. Со мной случилось нечто невероятное, и я совсем выбился из сил.
Она не двигалась, возвышаясь на крыльце, как будто окаменела от увиденного зрелища. Ее широкое бордовое лицо посинело, глазки заморгали.
- Вы не можете меня обвинять, - наконец произнесла она. - Я сделала для вас все, что было в моих силах. Вы не имеете права приходить сюда и нападать на меня.
- Я нападаю на вас? Я прошу вас помочь мне войти в дом и дать мне прилечь, пока я не найду в себе силы снова встать.
- Здесь ничего вашего нет, - невпопад ответила она, не спускаясь с крыльца.
- Мне нужны только мои башмаки.
Скромность моей просьбы открыла всю глубину моего бедственного положения. Я был болен и грязен, мои деньги пропали вместе с надеждой, что я могу помочь Линде. Я даже не знаю, как долго я болел. Попросив башмаки, я уронил голову на руки, и, не смея поднять глаз, сказал:
- Какой сегодня день?
- Двенадцатое июля. Вы пролежали здесь две недели, а четыре дня тому назад вас унесли, - сказала она уже почти жалостливо.
- У меня так много дел, - произнес я в крайнем отчаянии. - Помогите мне войти в дом, вы же добрая душа, дайте мне бумагу и перо. И немного бренди с яйцом, - добавил я, подумав. - Но я сказала им, что вы умерли, - и на этот раз голос женщины прозвучал действительно испуганно.
- Кому сказали?
- Людям, которые спрашивали вас. Я думала, что вы мертвы.
На четвереньках я вполз на крыльцо.
- Когда они приходили? Какие они?
- В тот самый день, когда вас увезли. Молодая женщина и мужчина. Очень хорошенькая, а у мужчины была огромная светлая борода. Она так плакала.
- Линда! - вскричал я. - Быстро, миссис Краске, найдите мою рубашку и мои башмаки, или я буду кричать на всю улицу, что меня обокрали, и даже ваша репутация не спасет вас от полиции. - Я прополз мимо нее и начал взбираться по лестнице в свою комнату.
- Принесите горячей воды и бритву! И НАЙДИТЕ МОИ БАШМАКИ!
В комнате, которая когда-то была моей, не осталось ничего из моих вещей, и по расстеленной постели и грязной воде в умывальнике я понял, что там уже жил кто-то другой. Но мне было все равно. Миссис Краске, которая наконец ожила, появилась на пороге с водой, бритвой и яйцом, и - слава Богу! - моими башмаками. Даже в том состоянии я не мог удержаться, чтобы не спросить ее, почему, распорядившись всеми моими вещами, она решила сохранить их.
- Думала, что, может, еще попадется джентльмен с короткой ногой, откровенно призналась она. - Никому больше они ведь не могут пригодиться. Она попятилась было из комнаты, но я остановил ее.
- Минуточку, миссис Краске. Ничего с вами не случится, если вы увидите мужчину без рубашки. Расскажите, как я болел. Не помню, что произошло после того, как я спустился за водой той ночью.
- Ну, - начала она довольно неохотно, - вы не вышли на следующий день, и я решила подняться к вам. Вы лежали на кровати и называли меня тем именем, которое только что произнесли - Линда - вы просили меня не поддаваться никаким уговорам. Я приносила вам воду и молоко, иногда вы пили, иногда нет, затем настал день оплаты. Я порылась у вас в вещах и нашла деньги. Я бедная женщина, мистер Оленшоу, и я должна обеспечивать себя. Когда я взяла деньги, то подумала, что вы могли бы заплатить лекарю, и позвала тут одного. Он сказал, что у вас жар, взял горсть монет и потом передал лекарство, которое вы отказывались пить. Вы бредили ужасно. - Она поскребла голову, едва прикрытую редкими волосами. - Говорили что-то там нехорошее про вашего отца. Я, бывало, подходила к вам и говорила: "Успокойтесь, вы переполошили весь дом", а вы глядели мне в глаза и отвечали: "Так ты думал, что получишь ее, старый развратник? Погоди, немощная навозная куча еще покажет тебе". Под конец недели снова пришел лекарь и сказал, что это чума и что у вас бычье здоровье, если вы так долго протянули, но что вы все равно умрете ночью, поэтому вас надо отвезти в морг, иначе его арестуют за то, что он не сразу распознал болезнь. И мы послали за телегой. Эти мужики или сам доктор забрали все деньги, и когда опять подошло время платить, я продала ваши книги и вещи, чтобы заплатить самой себе. И вы не имеете права меня ни в чем обвинять. Родная мать не сделала бы для вас больше, чем я.
С некоторыми оговорками я принял ее версию.
- А теперь, идите, - сказал я. - Мне нужно помыться.
Она удалилась, и я медленно помылся и оделся. Вещи, которые принесла хозяйка, были не совсем чистыми, но по крайней мере, от них не несло моргом, и я был не в том положении, чтобы привередничать.
Цепляясь за черные от грязи перила, я спустился на первый этаж и попросил:
- Подайте мне носилки.
Усевшись, я приказал носильщикам доставить меня к дому сэра Джона Талбота и задернул занавески. Они несли меня довольно быстро - их презрение к Нью Кат исчезло, когда они услышали адрес, который я им дал, и вскоре мы были у дверей друга мистера Горе.
- Подождите, - приказал я. - Вы можете еще понадобиться.
Я застал сэра Джона в кабинете за бутылкой портвейна.
- О да, - сказал он, пытаясь разглядеть меня. - Вы навещали меня по поводу Сибрука. Я наводил о них справки на следующий же день после вашего визита и узнал, что они в надежных руках, а именно, у вашего отца. Почему вы не сказали мне об этом? А? Я ведь чуть было не написал своим друзьям в Букингемшир и чуть не начал строить разные планы. Вы говорили мне, что им очень нужно найти пристанище, а они все это время были в безопасности!
- Забудьте все это, - я даже не пытался оправдываться. Я ведь не соврал, сказав, что они в опасности. - Скажите лучше: Линда Сибрук не приходила к вам сюда?
- Последний раз она была здесь с отцом, чтобы попрощаться со мной. Это было до Рождества.
- Не смею вас больше беспокоить. Если она придет к вам, скажите, что я в третьем доме на Нью Кат. Прощайте, сэр.
Я поспешил к носильщикам, которые, ожидая меня, задремали на солнышке. Я догадался, что мое письмо к Линде, в котором я упоминал о сэре Джоне Талботе, так и не было доставлено, а ей и в голову не придет, что случайное имя, проскользнувшее в бредовой речи ее отца, могло запасть мне в голову. Она не догадается обратиться к нему. Проклятая болезнь, недаром ее назвали чумой! Но они наверняка прибыли экипажем! Мой мятущийся разум наградил меня этой догадкой, как хорошую собаку куропаткой.
Экипаж из Колчестера!
- Бегом! - приказал я носильщикам. - В "Трубадур" на Стренде. - И там мне повезло. Хозяин постоялого двора сразу вспомнил молодую красивую женщину, которая прибыла со стариком. Им пришлось оставить багаж в таверне, но на следующий день девушка вернулась и забрала одну коробку, которую приказала отнести в дом на Ладгейт Хилл, - тот, что сразу за Спиндлерс Грин.
Носильщики, которым я к тому времени уже изрядно надоел, отнесли меня к этому дому, отдаленному от дороги и огороженному железными прутьями. Я предложил им серебряную монету, которую мне подала леди.
- Этого недостаточно за полдня беготни, - сердито заметил один из них. - То там сбивали каблуки, то в другом месте.
- Достаточно или нет, но это все что у меня есть, - объяснил я. - Мне самому не очень приятно, поверьте, лишить вас того, что вам причитается, но все мое имущество украдено, и я не могу сейчас заплатить. Господь воздаст мне и вам.
Они продолжали ворчать, но я уже стучал в дверь дома.
Мне открыла высокая сухопарая женщина с прядями неаккуратных черных волос, обрамлявших серое лицо.
- Я знаю, что здесь живет мисс Линда Сибрук. Проведите меня к ней, пожалуйста.
К этому моменту мое нетерпение достигло такого предела, что мне хотелось оттолкнуть ее и ворваться в дом, изо всех сил выкрикивая любимое имя.