Он боялся своего гувернера дона Гарсию де Толедо, брата могущественного герцога Альба. Когда дон Гарсия входил в комнату, все низко кланялись, как будто самому императору. Карлос смотрел на него исподлобья, выпятив нижнюю губу и дрожа от напряжения. Он хотел обращаться с доном Гарсией, как со всеми остальными: как-нибудь подловить момент и швырнуть в него чем-нибудь тяжелым; построить что-нибудь над дверью, чтобы оно упало на него и испачкало изысканный камзол, растеклось по безукоризненно белым панталонам; или, может быть, намазать порог маслом, чтобы он поскользнулся и шлепнулся на пол. Дону Карлосу это доставило бы огромное удовольствие.
Все эти напыщенные гранды должны, думал он, должны зарубить себе на носу, что Карлос – принц Испании и когда-нибудь станет их королем. Тогда он будет собственноручно перерезать им глотки, если они чем-нибудь не угодят ему, – не сразу, а медленно, чтобы видеть, как его жертва истекает кровью. Так он поступал с кроликами, которых ловил в дворцовом саду.
В те дни он еще не был готов к исполнению своих планов. Он задумывал различные ловушки для дона Гарсии, но когда тот появлялся, то казался более сильным и властным, чем представлял Карлос, в одиночестве замышлявший свои козни. Поэтому принцу оставалось лишь строить планы на будущее.
Он был еще слишком слаб, слишком скован обстоятельствами. Ему приходилось вставать в семь часов и молиться, а после завтрака – идти в классную комнату и слушать учителей до одиннадцати, когда наступало время обеда. После обеда он должен был идти в дворцовый сад и фехтовать или играть с детьми знатных испанцев. Ему хотелось сражаться с ними не на рапирах, а на шпагах, чтобы иметь возможность насквозь продырявить своего противника. Казалось, все они были проворнее, сильнее, выше его. А кроме того, быстрее бегали и никогда не задыхались.
Он кричал наставникам: "Заберите этих мальчишек!" И при этом думал, что они и вправду сильнее его, но все-таки не настолько крепкие, чтобы не завопить от боли, если им начать выкручивать руки; не настолько ловкие, чтобы увернуться от удара его шпаги, которая когда-нибудь будет разить их поодиночке.
А дон Гарсия мрачно отвечал: "Вашему Высочеству положено играть с ними каждый день по два часа". – "Почему? Почему?" – допытывался Карлос. "Потому что таково распоряжение Его Королевского Высочества, вашего отца".
Вот кто был причиной всех его несчастий. Ну что ж, этот человек не знал, пожалуй, только одного. Дело в том, что когда Карлос убивал кролика или собаку, то на месте жертвы всякий раз представлял своего отца. Именно о нем он думал, когда держал в одной руке крота или мышонка, а другой не спеша отрывал ему лапки, наслаждаясь видом крови и последующей мучительной смерти.
Ненависть к отцу была самым сильным из чувств, которые ему до сих пор доводилось испытывать.
Карлоса все недолюбливали, и он был достаточно смышлен, чтобы понимать это. Любила его только Хуана, но ее разлучили с ним. На прощание она сказала: "Ах, мой дорогой Малыш, если бы я могла остаться с тобой!" Тогда он обвил руками ее шею и прильнул к нежной груди, подавив в себе желание сжать, крепко стиснуть ее или ущипнуть – желание, которое возникало в нем всякий раз, когда он трогал что-нибудь мягкое и податливое. "Малыш убьет всех, кто отнял тебя у него", – всхлипнул он. – "Но, Карлос, в этом никто не виноват". – "Как никто? А принц Филипп?" – "Нет… не говори так", – прошептала она. – "Да, это он все наделал", – упрямо повторил он.
Он знал, что говорит правду; и несмотря на это, Филиппа любили все, а его – только Хуана. Хотелось бы Карлосу вызывать у людей такие же чувства, какими был окружен его отец! Когда я стану королем, думал он, я велю убивать каждого, кто не будет любить меня. Но это могло случиться только в отдаленном будущем, а сейчас он был всего лишь принцем, совсем юным и уставшим от бесконечных обязанностей, которые навязывали ему.
С приездом отца ему стали еще больше досаждать. Его отец нашел в саду изувеченные тела мертвых кроликов и спросил, кто их туда принес. Результатом расследования стало то, что Карлоса заставили предстать перед своим родителем.
– Зачем ты это сделал? – тоном, не предвещающим ничего хорошего, спросил Филипп.
– Малыш ничего не знает.
– Пожалуйста, не говори о себе в третьем лице. Ты уже взрослый мальчик.
В эту минуту Карлос испугался его ледяного взгляда. Он мог понять ярость или даже бешенство, но не такую холодную злобу.
– Я не знаю, – пролепетал он.
– Нет, знаешь. Зачем ты убиваешь этих беззащитных существ? Говори.
Карлос молчал.
– Мне придется всерьез заняться твоим воспитанием, – продолжил Филипп. – Ты уже не маленький и должен понимать, какая высокая ответственность когда-нибудь ляжет на твои плечи. Отныне вместо того, чтобы калечить невинных животных, ты будешь усердней заниматься чтением. Ничто так не развивает умственные способности, как чтение хороших книг. И учти, если мне еще раз сообщат о твоем плохом поведении, я буду вынужден принять меры, которые тебе не понравятся.
С этими словами Филипп отпустил сына, и тот почувствовал, что еще никогда ненавидел отца так сильно, как сейчас. Он побежал в свои покои, бросился на шелковые подушки, устилавшие пол, и принялся в ярости стучать по ним кулаками, кусать, рвать на части – пока те не превратились в лохмотья, а воздух не заволокло пухом и перьями.
Когда-нибудь, клялся он себе, Малыш убьет своего отца.
Пришедший наставник застал его в состоянии, близком к обмороку.
– Ваше Высочество, вам нужно выпить успокаивающей настойки и лечь спать, – сказал он.
Помогая дрожащему мальчику подняться на ноги и пройти в другую комнату, наставник думал о том, насколько исполнимо его желание избавиться от великой чести воспитывать юного наследника испанской короны. Его обязанности уже давно были ему в тягость, а в будущем обещали стать опасными.
Он оказался прав. Вскоре у Карлоса начался новый приступ ярости, и как раз в это время пришел сапожник, который принес новую пару туфель, заказанных принцем.
Карлос постарался взять себя в руки.
– Впустите этого человека, – сказал он. – Малыш желает примерить его изделие.
Сапожник оказался красивым юношей, чем сразу вызвал неудовольствие принца. Этот юноша встал на колени и протянул наследнику пару искусно сшитых туфель. Он явно гордился своей работой.
– Как видите, Ваше Высочество, я в точности выполнил ваше указание. Не желаете ли примерить их, чтобы я мог посмотреть, как они сидят на вас.
Карлос вальяжно развалился в кресле и приказал одному из слуг разуть его. Слуга повиновался и осторожно надел на его ноги новые туфли.
Карлос встал. Сапожник посмотрел на него и просиял от удовольствия. Это было его ошибкой. Карлос еще не забыл недавнюю сцену с отцом. Его переполняла ненависть – ненависть к отцу. Она просилась наружу. При отце он не мог ничего поделать – тот был слишком спокоен и могуществен – только чувствовал, что должен на ком-то отыграться. Карлос хмуро взглянул на улыбающегося юношу.
– Негодяй, ты еще смеешься! – закричал он. – Они мне жмут! Верно, ты специально сделал их такими, чтобы доставить мне неудобство! Плут, мошенник! Как смеешь ты строить козни против дона Карлоса?
– Неужели малы? О, Ваше Величество, мы устраним этот недостаток! Дайте нам один день, и мы непременно искупим нашу оплошность. Позвольте…
– Клянусь, изменник, тебе и в самом деле придется искупить свою вину! – выкатив глаза, заорал Карлос. – Эй, вы, схватите этого человека! Ну, оглохли, что ли? Не слышали, что вам приказал дон Карлос?
Двое слуг неуверенно подошли к сапожнику и взяли его под руки.
– Но… что угодно Вашему Высочеству?
– Сейчас узнаете. Его Высочеству угодно, чтобы вы держали его покрепче. Но сначала пусть он возьмет эти безобразные колодки, которые он специально сделал такими, чтобы они натирали ноги его принцу.
– Ваше Высочество, уверяю вас… – начал сапожник.
– Его Высочество не слушает тебя. Его Высочество думает о том, какое наказание тебе назначить. Скоро ты пожалеешь, что осмелился покуситься на здоровье дона Карлоса.
Карлос расхохотался. У него, в голове созрела одна мысль, очень позабавившая его. Да, за свое сегодняшнее унижение он сполна отомстит этому дерзкому сапожнику! А придет время, на его месте окажется Филипп. То-то будет потеха для дона Карлоса!
– Отведите этого человека на кухню, живо! Не стойте как вкопанные, а то дон Карлос прикажет вас выпороть. Что, хотите умыться кровью, да?
Карлос втянул воздух через ноздри, наслаждаясь произнесенным словом. Кровь! Это слово нравилось ему, такое хлесткое, смачное. На какое-то мгновение он даже забыл про сапожника. Затем вспомнил и перестал улыбаться.
– Ваше Высочество… на кухню?
– Вы слышали, что вам сказал дон Карлос. Живо, вы двое и ты тоже… и ты… и ты. Ступайте все, вы увидите, как дон Карлос поступает с теми, кто оскорбляет его.
Немного помешкав, слуги повели сапожника на кухню. Они надеялись, что по пути им встретится какой-нибудь знатный придворный, который постарается урезонить принца.
На кухне, находившейся прямо под тронным залом дворца, повара готовили блюда для дневной трапезы. На вертелах жарились сочные куски мяса, над кипящими чанами и кастрюлями поднимался ароматный пар.
Сапожник сразу вспотел – не столько от жары, сколько от страха. Он слышал о необузданном нраве принца, но никак не мог поверить, что причиной его гнева могла стать пара превосходно сработанных туфель.
Карлос крикнул поварам:
– Эй, вы! А ну, подойдите сюда! Что у вас варится в этой кастрюле? Снимите ее и поставьте на огонь другую, с горячей водой. Готово? Теперь возьмите эти туфли и разрежьте их на кусочки.
Сапожник побледнел. Затем, превозмогая страх, воскликнул:
– Ваше Высочество!.. Такие чудесные туфли!..
– Режьте их! Режьте! Или хотите, чтобы вместо них у вас поотрезали головы? Учтите, это сделать даже проще, чем искрошить пару кожаных подметок! – Карл зашелся истерическим смехом, ужаснувшим всех, кто его слышал. – Ну ты!.. Давай, давай!.. И ты тоже… Режьте, а то сами сваритесь в этой кастрюле. Вот будет жирное блюдо, а? Ха-ха-ха!… Ха-ха-ха!…
Казалось, он уже задыхался от смеха, и не было в кухне такого человека, который не желал бы, чтобы так и случилось на самом деле. Все дрожали от страха и понимали, какими бедами грозят королевству безумные выходки дона Карлоса.
– Режьте кожу!.. Шинкуйте!.. Ха-ха-ха!.. Кромсайте, да помельче!
Когда туфли были разрезаны и брошены в кипящую воду, он заглянул в кастрюлю и захохотал еще громче.
– Вот так! – закричал он. – Пусть это будет хорошим уроком для тех, кто когда-нибудь вздумает шутить с доном Карлосом! Хватит, вытаскивайте кожу из кастрюли. Кладите на тарелку. А теперь дайте ему в руки. Во имя Господа Бога и всех святых, дон Карлос клянется, что не уйдет из кухни до тех пор, пока этот мерзавец не съест свои туфли – все, до последнего кусочка!
– Ваше Высочество… – прошептал сапожник.
Карлос набросился на него с кулаками, но тот был крепким юношей, и удары принца не причиняли ему никакого вреда. От ярости и бессилия Карлосу хотелось плакать. Сейчас он слишком ясно чувствовал свою слабость, уродства своего хилого тела, несоразмерного с большой головой, горб, которого не скрывал даже особым образом скроенный камзол, безвольно выпяченную нижнюю губу и худые ноги, одна из которых была короче другой.
Ему хотелось закричать: "Любите меня! Любите дона Карлоса, и он не сделает вам ничего плохого!"
Но он видел презрение в глазах сапожника, а дон Карлос хорошо знал, что это такое. Он понимал, что все люди, собравшиеся в кухне, не питали к нему ничего, кроме отвращения. Если бы он не был принцем, они бы всей толпой накинулись на него, вытолкали из кухни и вышвырнули за пределы дворца – в тот мир, где его никто не любил.
Поэтому он решил отомстить за себя, отыграться на всех, кто был бессилен против него.
– Ешь!.. Ешь!.. Делай, что тебе приказано!
Опешивший юноша положил в рот кусочек кожи. Затем попробовал проглотить и подавился. Он закашлялся. Его вырвало. Принц ликовал.
– Еще! Еще! А то дон Карлос позовет стражников с розгами. Они заставят тебя выполнять приказы!
Сапожник взял другую порцию, и снова закашлялся, и снова его вырвало. Его лицо побледнело – стало бледнее, чем у Карлоса. Искаженное гримасой отчаяния, оно сейчас было даже безобразней, чем у принца. Вот чего добивался Карлос. Он наслаждался его унижением и хотел продолжить эту восхитительную забаву.
На блюде еще оставалось несколько кусочков кожи, но уже было ясно, что сапожник не сможет осилить их. Он давился, хватался руками за горло и задыхался, а Карлос покатывался со смеху и призывал зрителей подбодрить несчастного юношу.
Они молчали, ошеломленные и оцепеневшие. Карлос взбеленился.
– Смейтесь! Смейтесь! – завопил он. – Эй вы, повара, не стойте без дела! Если вам жалко этого предателя, можете разделить его изысканную трапезу! Он ведь так гордился своей работой! Ха-ха-ха!
Карлос хохотал до тех пор, пока на глазах не выступили слезы, а изо рта не потекла пена, капавшая с подбородка на черный бархатный камзол. Поэтому он не сразу увидел отцовского посыльного, который быстрыми шагами вошел в кухню.
– Ваше Высочество, – сказал посыльный. – По распоряжению Его Королевского Высочества принца Филиппа я прошу вас немедленно подняться в его покои.
Карлос перестал смеяться и гневно посмотрел на вошедшего. Затем с угрозой произнес:
– Ты осмеливаешься приказывать дону Карлосу?.. Верно, хочешь отведать этого блюда, дерзкий глупец?..
– Я не приказываю Вашему Высочеству, а лишь исполняю распоряжение Его Королевского Высочества принца Филиппа.
– Дон Карлос не будет ему подчиняться. Дон Карлос…
В эту минуту сапожник потерял сознание и упал на пол. Слуги и повара не шелохнулись. Они молча наблюдали за стычкой между разбуянившимся принцем и посыльным Филиппа.
– Ваше Высочество, – спокойно сказал тот, – прошу вас, следуйте за мной. За дверью ждут телохранители вашего отца. Они проводят вас в его апартаменты.
Карлос заколебался. Видимо, кто-то донес о происшествии его отцу, и тот прислал за ним стражу.
Пока он стоял в нерешительности, в кухню вошел лекарь Филиппа. Не обращая внимания на юного принца, он склонился над человеком, лежавшим на полу.
Карлос понял, что проиграл. Он был всего лишь мальчиком, а против него ополчилась вся Испания.
Ему пришлось подчиниться и пойти за посыльным, открывшим перед ним дверь. Перенесенный позор оглушил его. Поднимаясь по лестнице, он даже не слышал шагов стражи, следовавшей за ним.
Дон Карлос ненавидит своего отца, думал он. Когда-нибудь дон Карлос убьет его.
Филипп решил, что с браком больше затягивать нельзя: Испании нужен наследник, способный заменить этого юного монстра по имени дон Карлос. Он уже приготовился написать Раю Гомесу и приказать ему ускорить переговоры, как вдруг пришла почта от императора.
Карл явно пребывал в хорошем настроении.
"Сын мой, – писал он, – не торопись заключать брачный договор с правящим домом Португалии. Что-то происходит в Англии, и мы должны обратить самое пристальное внимание на этот остров. Сейчас нам принадлежит Фландрия, но, не располагая могуществом империи, мы не долго сможем удерживать ее. С одной стороны, нам угрожают французы, с другой – лютеранские принцы. Единственный способ защитить Фландрию – вступить в союз с Англией. Вот почему нам нужно серьезно подумать о событиях, происходящих в этой стране.
Вот уже несколько лет, как король Эдвард почти не встает с постели. Как мне недавно сообщили, он умирает – поговаривают, что от отравления. К тому времени, когда ты получишь это письмо, Эдварда Шестого Английского уже не будет в живых. Разумеется, герцог Нортумберландский постарается посадить на трон леди Джейн Грей. Но мои доверенные люди в Англии считают, что он ничего не добьется. Англичане не захотят видеть леди Джейн своей королевой – это очень решительный народ, привыкший самостоятельно выбирать себе правителей. Сейчас они стоят на стороне нашей родственницы Марии Тюдор, и я не сомневаюсь, что именно ей в скором будущем будет принадлежать английская корона.
Дорогой сын, ты и сам, конечно, понимаешь, что, если Англия и Испания заключат прочный союз, то нам уже не нужно будет опасаться французов. Испания – при всех ее недавних потерях – тогда станет самым могущественным государством Европы.
Понимаешь, к чему я клоню? Мария Тюдор еще не замужем, а ты, Филипп, все еще вдовец. Следовательно, существуют все необходимые условия для вашего брака, который не только возродит былую силу Испании, но и вернет Англию в лоно святой церкви.
Не сомневаюсь, Мария будет тебе превосходной супругой. Она всего лишь на одиннадцать лет старше тебя и приходится тебе родственницей по линии Изабеллы Католической, твоей прабабки. Она убежденная католичка. Сын мой, тебе двадцать шесть лет, ты в достаточной мере умудрен жизненным опытом. Я не навязываю тебе этот брак, поскольку знаю – ты и сам все обдумаешь и примешь единственно правильное решение, от которого зависит судьба Испании".
Филипп отложил письмо в сторону.
Мария Тюдор! Тридцатисемилетняя женщина, племянница помешанной королевы Хуаны, все еще влачившей жалкое существование в замке Алькасар-де-Сан-Хуан.
Нет. Кто угодно, только не Мария Тюдор!
Ему придется поехать в Англию – на этот туманный, неуютный остров, которого он никогда в жизни не видел и о котором так много слышал. Он будет вынужден проводить очень много времени с его варварским народом, разговаривавшем на незнакомом ему языке.
Филипп снова взял в руки письмо и принялся перечитывать его. "… не навязываю тебе этот брак… ты и сам… примешь единственно правильное решение, от которого зависит судьба Испании".
Его отец хорошо знал своего сына.
Все в нем восставало против этого брака – но его желаний никто не спрашивал.
Он был рабом своей страны.
Глава вторая
Над домами Вальядолида развевались бархатные и парчовые флаги. Улицы и площади были запружены людьми, собравшимися принять участие в торжествах, посмотреть бои быков, атлетические единоборства и конные состязания. Для Испании настал величайший день, не уставали повторять горожане. Еще бы, ведь теперь будет положен конец этим постоянным войнам и заграничным походам императора. Когда испанцы вступят в союз с Англией, никто больше не посмеет угрожать им, а с Англией они скоро будут связаны самыми крепкими из возможных уз – узами брака их принца Филиппа и английской королевы Марии Тюдор.
Правда, им придется ненадолго расстаться с принцем – что поделаешь, увы! И уж во всяком случае, принца это должно огорчать больше, чем его подданных. Они-то останутся дома и будут ждать его возвращения, не зная забот, пожиная плоды заключенного брака. А вот Филипп… Да, они кое-что слышали об этой английской королеве. Говорят, она ведьма. И к тому же на десять… или на пятнадцать… нет, на двадцать лет старше принца. Она его ждет-дожидается, потому что уже не может без мужа – кому только не предлагала руку, все без толку. Один только Филипп согласился. Он уже и так намучился в жизни, а теперь должен принести новую жертву, раз того требуют интересы Испании.