Он довольно долго размышлял над поступком герцога, которого всегда считал одним из самых скупых людей Италии. Эркюль пошел бы на многое, лишь бы избежать растраты своих сбережений, но если с чем-то на свете он не желал расставаться больше, чем с деньгами, то это был единственный ярд его земли.
Папа написал Эркюлю письмо, в котором сожалел о том, что Альфонсо уже связал себя обещанием другой женщине, сожалел и высказывал уверенность в обоюдной выгоде брачного союза Борджа и Эсте, а потому предлагал не отказываться от их общего замысла. Альфонсо помолвлен; Ипполит избрал церковную карьеру; следовательно, на Лукреции мог бы жениться Ферранте, третий сын герцога Феррарского. Правда, в этом случае молодым следовало бы выделить часть владений герцога – например, Модену, – поскольку Лукреция очень богата и нуждается в собственном королевстве, а Ферранте не является прямым наследником Эркюля д'Эсте.
– Поделить Феррару! – прочитав это письмо, ужаснулся старый герцог. – Никогда!
Тем не менее он опасался, что Папа проявит непреклонность. Увы, эти опасения только окрепли, когда Эркюль обратился за помощью к королю Франции (Феррара долгие годы была союзником французов) и Луи посоветовал ему не пренебрегать партией с домом Борджа, к которому сам Луи испытывает вполне понятные родственные чувства.
Эркюль знал, что французский монарх рассчитывает на поддержку Папы в походе на Неаполь; Франция вступила в альянс с Ватиканом, а страдать приходилось Ферраре.
Услышав пожелание Луи, он понял, что должен смириться с судьбой.
Делить Феррару ему не представлялось возможным. Поэтому Эркюль решил, что из двух зол выбирают меньшее и что сейчас лучше забыть о старых переговорах с отцом Луизы д'Ангулем. Он согласился на свадьбу Альфонсо и Лукреции.
Папа и его дочь прогуливались в одном из садов Ватикана.
– Я счастлив видеть, что ты снова стала самой собой, – взяв ее за руку, сказал Александр. – Когда ты грустишь, у меня все время было такое впечатление, будто тебя подменили – будто ты вовсе не моя дочь. А вот теперь я радуюсь и знаю, что ты довольна браком, который твой отец устроил для тебя.
– Вы правы, отец, – ответила она. – Я довольна этим браком.
– Печально, что тебе придется уехать в такую даль от родного дома.
– Но ведь вы будете навещать меня… а я – вас, отец. Мне бы не хотелось надолго разлучаться с вами.
Он нежно сжал ее руку.
– Драгоценная моя, ты станешь герцогиней Феррарской. На нашу удачу, у старого Эркюля нет живой супруги, и поэтому тебя титулуют сразу после свадьбы.
– Я знаю, отец.
– Чудесный титул – он приравняет тебя к любой принцессе Италии. Вот чего я всегда желал своей дочери.
Она промолчала, подумав: как странно, что теперь я с таким нетерпением жду этого брака!
Ее приподнятое настроение было вызвано мыслями о побеге. Скоро ей предстояло вырваться из семейных уз. Она представляла их чем-то вроде паутины, опутавшей ее со всех сторон, и не понимала, что те были сделаны из плоти и крови и что любой их разрыв окажется болезненным.
А этот новый жених? Ей уже показывали его портрет.
Большой, плотный мужчина – наверное, сильный. И у нее почему-то сложилось впечатление, что он не станет вмешиваться в ее душевные переживания. Она будет рожать ему детей, и супруг останется доволен ею – не захочет расспрашивать о судьбе его предшественников. Тогда у нее появится возможность спокойно подумать о своей жизни, попробовать разобраться в себе и в своих чувствах.
Нет, не брака она ждала с таким нетерпением – ей не терпелось поскорей очутиться на свободе, которую она не смела вообразить иначе, чем побег из семьи. Однако Папе нужно было показать, что лишь предстоявшее супружество могло сейчас радовать ее.
– Нам поставлены жесткие условия, – вслух размышлял Папа. – Приданое на сто тысяч дукатов, денежный вклад в семьдесят пять тысяч дукатов да еще замки Пьеве и Ченто впридачу.
– И все – за избавление от вашей дочери, отец.
– Ах, да, – засмеялся Александр. – Но это брак, который я всегда желал для тебя. Моя дочь – герцогиня Феррарская! А ее супруг – законный наследник своего отца! Превосходная, блестящая партия. И моя любимая дочь достойна ее.
– Но все-таки – не слишком ли дорогая цена?
– Это еще не все. Они требуют, чтобы их облагали церковной десятиной не на четыре тысячи дукатов, а всего на сто. Какое бесстыдство! Но старый плут Эркюль знает, что мое сердце лежит к этой партии. Он также настаивает на дальнейших привилегиях для Ипполита. И, полагаю, со временем захочет еще чего-нибудь.
– Это уже слишком.
– Вовсе нет. Если потребуется, за твое счастье я отдам и тиару.
Она улыбнулась и подумала: это правда, вы многое отдадите за хороший брак для меня – но вы не могли и одного часа уделить мне, когда убили моего супруга.
Внезапно они увидели маленького Родриго и его молодую няньку, идущих навстречу.
– О! – воскликнул Александр.
Он схватил малыша и поднял над головой. Мальчик тотчас протянул свои пухленькие ручонки к его лицу, пытаясь ущипнуть за нос.
– Какое кощунство! – засмеялся Александр. – Знаешь ли ты, негодник, что покушаетесь на самый священный нос в мире, а?
Родриго запищал от удовольствия, и Папа поставил его на землю. Затем улыбнулся стройной няньке и погладил ее пышные волосы.
– Присматривай за моим внуком, – ласково проговорил он.
Видимо, Александру хотелось навестить ее вечером. Он любил совмещать эти два удовольствия – общение с мальчиком и его очаровательной няней.
Наблюдая за ним, Лукреция думала о том, как мало менялись привычки Папы. Вот так же он приходил по вечерам на Пиццо-ди-Мерло, где она и двое ее братьев дожидались его – как сегодня будет ждать маленький Родриго. Может быть, там тоже была какая-нибудь молодая няня? Вероятно, нет – Ваноцца, их мать, не допустила бы соперничества.
– Вы будете скучать по Родриго, – сказала Лукреция. Последовало молчание, и Лукреция внезапно вздрогнула – ей стало страшно.
Наконец Папа мягко произнес:
– Если ты оставишь его здесь, то сможешь быть уверенной в самом лучшем уходе за ним.
Итак, он уже все решил. Она должна расстаться с Родриго. И едва ли могла рассчитывать на что-то иное. Эсте, конечно же, не захотят видеть у себя ребенка от ее предыдущего брака. Ну почему, почему ей не пришло это в голову, когда она давала согласие на партию с ними?
Папа пристально смотрел на нее. Лукреция догадалась – лицо отражало ее переживания. Он понял их и, вероятно, вспомнил О тех днях, когда его дочь оплакивала смерть супруга.
– О отец! – порывисто воскликнула она. – Может быть, этот брак все-таки не принесет мне счастья…
Он взял ее руку и нежно поцеловал.
– Он непременно принесет тебе счастье, моя обожаемая герцогиня. Тебе нечего бояться. Доверь мне маленького Родриго – разве он не твой сын? И разве он не принадлежит всем нам?
– Отец… – нерешительно начала Лукреция. Но он перебил ее.
– Сейчас ты думаешь о том, что я не вечно буду оставаться с тобой?
– Прошу вас, не говорите таких слов! Я не вынесу их. Он засмеялся.
– Лукреция, твоему отцу скоро исполнится семьдесят лет. Далеко не все люди доживают до такого возраста, а те, что все-таки умудряются, уже не могут рассчитывать на долгую жизнь.
– Я даже думать об этом не смею! – воскликнула она. – Отец, если вы умрете, то что станет со всеми нами? Мы не сможем жить без вас!
Слова дочери пришлись ему по душе. Он знал, что в них не было лести. Она не преувеличивала… ну, разве только самую малость. Его дети нуждались в нем – и хрупкая Лукреция, и возмужавший Чезаре.
– Во мне еще много жизненных сил, – сказал он. – Но ради твоего спокойствия, дорогая, у малютки будет еще один опекун. Что ты скажешь о нашем родственнике Франческо Борджа? Кардинал – мягкий человек. Он любит тебя, любит твое дитя. Тебя устроит такое предложение?
– Франческо я бы доверилась, – сказала она.
– Ну, вот и решено.
Александр снова взял ее руку и заметил, что она дрожит.
– Лукреция, – сказал он, – ты уже не ребенок. На днях мне предстоит небольшая поездка по стране. Свои светские обязанности я собираюсь возложить на тебя.
Она запротестовала.
– Но… я женщина, а это задача для самых опытных кардиналов.
– Пусть все знают, что моя дочь способна справиться с любой из тех задач, которые могут выпасть на ее долю.
Лукреция поняла: он хочет, чтобы она показала на что способна, прежде чем вступит в дом Эсте. А заодно – поверила в себя.
Он был предан ей, как ни одному другому человеку, если не считать Чезаре. Она тоже любила его – неистово, страстно. И спрашивала себя: не лежит ли какое-то проклятие на всей семье Борджа, если их любовь забирает так много, что в конце концов они вынуждены отворачиваться от нее и бежать, куда попало?
Рим праздновал счастливое событие. На улицах было людно – каждый хотел видеть Лукрецию на ее пути в собор Санта Мария дель Портико, где она произнесет слова благодарности Господу, потому что герцог Феррары наконец подписал брачный контракт между ней и своим наследником.
Торжественная церемония сопровождалась шумным весельем. На мосту Сант-Анджело палили пушки, над всеми римскими холмами разносился колокольный звон. Лукреция, чей наряд сверкал небывалым множеством драгоценных камней и золотых украшений, шла во главе многочисленной процессии, вместе с послами Испании и Франции.
Народ, толпившийся перед входом в собор, почтительно расступился и пропустил ее к большому мраморному ковчегу, где она по указанию Александра преклонила колена и поблагодарила Бога за ниспосланную ей честь.
В отсутствие Папы ее регентство прошло более, чем успешно. Вопросы, которые она решала, были не из легких, и кардиналы Его Святейшества дружно удивлялись серьезности и пониманию сути всякого дела, столь неожиданно обнаружившимся в этой молодой и миловидной женщине. Вернувшись в Рим, Александр остался доволен завоеванным ею уважением.
Когда она вышла из собора, были уже сумерки, и на всем ее пути в Ватикан горожане скандировали:
– Да здравствует герцогиня Феррарская! Да здравствует Его Святейшество Александр Четвертый!
Едва стемнело, всюду зажглись фейерверки; карлики из свиты Лукреции, все в переливающихся атласных костюмах, бегали среди толпы, кричали: "Да здравствует герцогиня Феррарская!" и распевали песни о ее добродетелях и красоте.
Народ, обожавший подобные зрелища, с готовностью забыл прежние скандалы и громко подхватывал:
– Да здравствует добродетельная герцогиня Феррарская!
Папа сначала возглавлял это веселое шествие, а потом руководил праздничным застольем. Он хотел, чтобы все послы и представители иностранных дворов знали, как глубоки его чувства к дочери. Все то же самое было предостережением роду Эсте. Александр давал понять, как велик будет его гнев, если кто-либо не окажет должного почтения новой герцогине.
На другой день, согласно обычаю, Лукреция отдала свое платье шуту, который напялил его и принялся бегать по городу, крича: "Ура герцогине Феррарской!" За ним по пятам следовала толпа горожан, до слез смеявшихся над горбуном в роскошном женском наряде и не перестававших осыпать его непристойными шутками. Папа и Лукреция забавлялись, глядя на них.
Подписав брачный контракт своей дочери, Папа получил долгожданную возможность уладить еще одно важное для нее дело. И вот однажды он пригласил Лукрецию к себе.
Когда она пришла, Александр принял ее с обычным радушием, а затем отпустил прислугу и сказал:
– Дорогая, у меня для тебя есть сюрприз!
Она уже приготовилась поблагодарить его за какой-нибудь новый свадебный подарок – драгоценное украшение или, может быть, произведение искусства, – но ошиблась в своих предположениях.
Папа прошел в переднюю и обратился к кому-то, находившемуся там.
– Можешь идти, – сказал он. – Я возьму ребенка.
И вернулся к Лукреции, держа за руку прелестного маленького мальчика – годиков трех, не больше.
Лукреция вдруг почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо. Она долго всматривалась в его прекрасные черные глаза, а потом недоверчиво посмотрела на отца.
– Да, – сказал Папа. – Это он.
Лукреция опустилась на колени, чтобы обнять мальчика, но тот испуганно отпрянул и вопросительно уставился на нее.
Она подумала: а как могло быть иначе? Прошло целых три года… и за все это время он ни разу не видел своей матери.
– Ну, молодой человек, – улыбнулся Александр, – что скажешь об этой очаровательной госпоже?
– Красивая, – сказал мальчик и потянулся к перстням, сверкавшим на пальцах Лукреции.
Он засопел от удовольствия – почувствовал запах мускуса, которым она смазала свои руки.
– Посмотри на меня, маленький, – сказала Лукреция. – Отвлекись от этих побрякушек.
Он настороженно взглянул на нее – и она не смогла удержаться от того, чтобы не обнять и не расцеловать его.
Папа со счастливой улыбкой наблюдал за ними. Он не знал большего наслаждения, чем доставлять удовольствие тем, кого любил, – а этот прелестный карапуз в первую же минуту покорил его сердце.
– Пустите, – сказал мальчик. – Я не люблю, когда меня целуют.
Его слова позабавили Папу.
– Полюбишь, молодой человек! – засмеялся он. – Пройдет десяток лет, и ты уже не будешь отвергать поцелуи красивых женщин.
– Все равно не люблю, – не сдавался мальчик.
– Должно быть, тебя не очень часто целовали? – спросила она.
Он кивнул.
– Думаю, я смогу исправить этот недостаток в твоем воспитании, – сказала она.
В ответ он еще крепче прижался к Папе.
– Маленькому Джованни нравится его новый дом, верно я говорю? – спросил Александр.
Маленький Джованни оценивающе оглядел роскошную обстановку папских апартаментов и застенчиво улыбнулся.
– Джованни хочет остаться со святым отцом, – сказал он.
От восторга Александр даже причмокнул губами. Он погладил густую курчавую шевелюру мальчика.
– Будь по-твоему, чадо мое! Твое желание исполнится, потому что Его Святейшество так же восхищен маленьким Джованни, как Джованни – Его Святейшеством.
– Как Джованни – Его Святейшеством, – радостно повторил малыш.
– А теперь, – улыбнулся Папа, – назови этой госпоже твое полное имя.
– Джованни.
– Джованни – а дальше?
– Джованни Борджа.
– Вот – Борджа! Никогда не забывай. Это самая важная часть твоего имени. В Италии можно найти тысячи различных Джованни, и только нескольких Борджа. Это имя ты будешь носить с гордостью.
– Борджа… – повторил мальчик.
– О Джованни, – воскликнула Лукреция, – ты не жалеешь о том, что покинешь свой прежний дом?
Мальчик опустил глаза.
– Здесь лучше, – сказал он.
– Разумеется, лучше, – засмеялся Папа, – ведь здесь живут Его Святейшество и прекрасная мадонна Лукреция.
– Мадонна Лукреция, – застенчиво прошептал Джованни.
Александр взял мальчика на руки и поцеловал.
– Ну вот, – сказал он. – Ты его увидела.
– Он остается у вас? Папа кивнул.
– Его Святейшество не может нарушить обещания, которое он дал маленькому Джованни Борджа.
Джованни тоже кивнул – с серьезным видом.
– А теперь мы проводим его в детскую. Мне не терпится посмотреть, как он поладит со своим младшим родственником.
Они отвели Джованни к маленькому Родриго, посмотрели на мальчиков, которые сразу нашли общий язык, и вернулись в апартаменты Александра.
– Вижу, как ты счастлива, дорогая, – сказал Папа. – Ну вот, теперь он будет воспитываться как один из нас.
– Благодарю вас, отец.
– Наверное, мне следовало бы подготовить тебя к встрече с ним. Но его только сегодня привезли сюда – и я уже не мог удержаться. Признаюсь, он очаровал меня. Прелестный мальчик! Настоящий Борджа!
Она вдруг бросилась в его объятья и заплакала.
– Простите, отец, это было так неожиданно… и я так отчетливо вспомнила…
Он нежно погладил ее волосы.
– Знаю, дорогая. Я видел выражение твоего лица. Но ведь сейчас ты плачешь от счастья, не так ли? И понимаешь, что за мальчиком хорошо ухаживали. Пожалуйста, впредь не беспокойся на этот счет. Я дам ему все необходимые владения и титулы. Не бойся за его будущее, оно в надежных руках.
Она принялась целовать его холеные белые руки.
– Самые добрые… самые щедрые руки в мире… – всхлипывала она.
– И для них нет ничего приятней, чем приносить счастье моей дочери.
– Но отец, он мой сын… как и Родриго… и мне грустно покидать их.
– Да, ты не можешь взять их в Феррару. Но ты же знаешь – здесь им будет хорошо.
– Вы всегда хотели, чтобы ваши дети росли рядом с вами. Того же хочу и я.
Он немного помолчал.
– Знаю, – наконец сказал он. Затем улыбнулся.
– Лукреция, почему бы тебе не взять их к себе… в свое время, а? Ты умная женщина. И к тому же красивая. Уверен – ты очаруешь своего супруга. А при желании – многого добьешься от него.
– Вы думаете, я смогу уговорить его? Он нежно поцеловал ее.
– Не сомневаюсь, дорогая.
Появление маленького Джованни не могло пройти незамеченным, и прибавление в семействе Папы стало темой оживленных разговоров. В определенных кругах не замедлили задаться вопросом – кто такой Джованни Борджа? Вскоре ему присвоили прозвище, звучавшее как титул – Романский младенец.
Александр был немного смущен. Брак с Феррарой только с виду казался вполне устроенным. Подписывая контракт, старый Эркюль торговался, как последний лавочник, и Папа понимал – при первой же возможности тот попытается нарушить достигнутое соглашение. Если бы не страх перед папской армией и не сегодняшняя тревожная обстановка в Италии, он бы и вовсе отвернулся от семьи Борджа. Этот надменный аристократ явно гнушался их скандальной славы. Вот почему так несвоевременны оказались новые толки о детях Александра – на сей раз касающиеся трехлетнего мальчика, к рождению которого он не имел прямого отношения.
Кто такой этот Романский младенец? Вопрос требовал ответа.
Изабелла д'Эсте написала отцу письмо, где вновь изложила свои сведения, позволявшие установить родителей таинственного ребенка. Если бы в связи с мальчиком было упомянуто имя Лукреции, Эркюль получил бы достаточные основания для пренебрежения брачным соглашением.
Тогда Александр выпустил буллу, главным в которой было признание маленького Джованни законнорожденным. Поскольку никто не сомневался в его принадлежности семье Борджа, то у Папы попросту не оставалось иного выхода. Он объявил, что отцом младенца был Чезаре, герцог де Валентинуа, а матерью – одна малоизвестная римлянка. Родитель множества незаконнорожденных детей, Чезаре не возражал против ответственности за одного законного.
Слухи на какое-то время улеглись; Эркюль уже не мог придраться к прошлому своей невестки. Но Александр все равно беспокоился за будущее ее сына.
Между тем французские войска вступили на территорию Неаполя; в их походе – как того требовала договоренность между Папой и Луи – участвовал Чезаре.
Федерико проявил малодушие и сдался еще до прибытия объединенной франко-ватиканской армии. Луи милостиво предложил ему убежище во Франции, а тот с благодарностью принял его предложение.