Ей недавно исполнилось шестнадцать лет, а выглядела она еще моложе. Привезли Шарлотту только вчера, и даже Чезаре, встретив ее робкий взгляд, был тронут ее застенчивой простотой. К тому же он понял, что она заранее готова обожать его – преклоняясь перед величием своего суженого и еще не зная всех слухов, ходивших о нем.
Танцуя с ней под голубым небом импровизированного бального зала, Чезаре решил сделать ее счастливой – на то время, пока он будет оставаться во Франции. Пока не убедится в том, что супруга ждет ребенка.
Его замыслы были так же честолюбивы, как и прежде. Подобно королю Луи, он вынашивал планы покорения Италии. Поэтому ему не терпелось покинуть супругу и с победой вернуться в Рим – чтобы оттуда начать завоевывать родную землю, а может быть, и весь мир.
Лукреция снова была в положении, и отец каждый день навещал ее.
Когда в Рим на взмыленном коне прискакал Гарсия – гонец, которого Чезаре отправил на родину с сообщением о браке, – Папа Римский радовался так, словно состоявшаяся свадьба была его собственной. Он послал за Лукрецией и велел немедленно позвать беднягу гонца, едва не валившегося с ног от усталости и не успевшего даже перевести дух после долгой дороги.
Увидев его состояние, Александр распорядился о том, чтобы ему принесли мягкое кресло и бутылку доброго вина, но не пожелал ни на минуту откладывать наслаждение от рассказа Гарсии.
– Святой отец, свадьба прошла превосходно, – выдохнул Гарсия.
– А брачная ночь?
– Тоже, Ваше Святейшество. Я ждал до утра, чтобы привезти вам это известие.
– Сколько раз? – поинтересовался Папа.
– Шесть, святой отец.
– О! Сын достоин своего отца! – рассмеявшись, воскликнул Александр. – Право, я горжусь моим мальчиком.
– Его Величество король Франции высоко оценил достоинства господина герцога.
Александр еще громче рассмеялся.
– Говорят, Ваше Святейшество, господин герцог превзошел лучшие достижения Его Величества.
– Бедный Луи! – воскликнул Папа. – И не думал, что Валуа будут соперничать с Борджа!
Затем он пожелал узнать все подробности свадебной церемонии и брачной ночи, рассказ о которой попросил повторить два или три раза подряд.
В последующие дни приближенные никак не могли понять загадочного поведения Папы. Тот почти не слушал своих кардиналов и все время задумчиво бормотал:
– Шесть раз! Неплохо… совсем неплохо, сын мой.
Санча забеспокоилась. Она подстерегла брата, когда тот шел в апартаменты супруги.
Альфонсо насвистывал веселую мелодию – одну из тех, что Лукреция часто играла на лютне. Его безмятежная, почти блаженная улыбка могла кого угодно довести до белого каления.
– Альфонсо, – прошипела Санча. – А ну-ка, ступай за мной. Нам нужно поговорить.
Он вытаращил глаза.
– Санча! Кажется, ты чем-то встревожена?
– Чем-то встревожена! Да если бы у тебя была хоть крупица здравого смысла, ты бы тоже не был так беззаботен!
Альфонсо поморщился. После отъезда Чезаре Санча сильно переменилась. Ни один любовник ее не устраивал, и она вечно была чем-то недовольна.
– Ну, – нетерпеливо произнес он. – Что случилось?
– Французы готовят вторжение.
Внезапно на Альфонсо напала зевота. Он с трудом подавил ее.
– Можешь не отворачиваться, Альфонсо, это ничего не изменит. Ситуация настолько серьезна, что даже Асканио Сфорца обеспокоен.
– О Господи, когда же он угомонится?
– Милый мой! В отличие от тебя, он знает, что творится вокруг него!
– Что на сей раз?
– Интрига.
– По правде говоря, Санча, я не могу представить тебя не связанной с какими-нибудь интригами. Но, признаюсь, мне больше нравилось, когда они были любовными.
– Как по-твоему, что произойдет, когда вернется Чезаре?
– Полагаю, он станет твоим любовником. И ты перестанешь его ревновать к супруге-француженке.
– Теперь он крепко-накрепко связан с королем Франции, а французы всегда хотели получить Милан… и Неаполь. Мы с тобой принадлежим к видному неаполитанскому роду. Не забывай об этом, Альфонсо. Чезаре нашему дяде никогда не простит отказа в браке с Карлоттой. Чтобы отомстить королю Федерико, он объединится с французами. И я не хотела бы оказаться в Неаполе, когда туда вступит Чезаре со своими войсками.
– Мы с тобой не только неаполитанцы, – сказал Альфонсо, – но еще и родственники Его Святейшества, а он дружелюбен с нами.
– Альфонсо, ты глупец… безнадежный глупец!
– Санча, я устал от тебя.
– Ну и ступай к своей супруге! – в сердцах воскликнула Санча. – Ступай… упивайся своей любовью, пока у тебя не отняли ее. Альфонсо, я тебя предупредила. Будь осторожен, когда Чезаре вернется в Италию.
– Теперь ему придется соблюдать приличия, принятые при французском королевском дворе.
– Ах, брат мой, не все родственники Луи желают заботиться о своей репутации. У некоторых есть и другие, очень честолюбивые желания. – Внезапно она схватила его за руку. – Альфонсо, ты мой брат, – с жаром сказала она. – Так давай же будем вместе, как было всегда.
– Разумеется, Санча, мы будем вместе.
– Тогда… не поддавайся иллюзиям, брат мой. Не позволяй усыплять свою бдительность. Опасность уже совсем рядом… и она грозит всему нашему дому. Не забывай – ты не только супруг Лукреции, но еще и неаполитанский принц.
Семнадцатилетнего Гоффредо никто не воспринимал всерьез. Никто. Все радовались свадьбе Чезаре и беременности Лукреции, а ему, младшему сыну Папы Римского, по-прежнему не уделяли сколько-нибудь должного уважения. Его не окружали почетом и уважением, привычными для Чезаре, а в прошлом – для Джованни. Он знал, почему. Кое-кто поговаривал, что Гоффредо не был сыном Папы; и, судя по всему, Александр разделял эту точку зрения.
Сам же Гоффредо благоговел перед семьей Борджа и полагал, что если не будет принят в ее круг, то жизнь потеряет для него всякий смысл.
Чтобы привлечь внимание к сходству между ним и Чезаре (а также и Джованни, покуда тот был жив), он взял в привычку после наступления темноты брать с собой слуг и бродить по римским улочкам, заходя в таверны, приглядывая женщин легкого поведения или задираясь к подвыпившим мужчинам. Так бывало любил проводить досуг Джованни, и Гоффредо очень надеялся услышать от горожан: "О, этот парень пойдет по пути своих братьев!"
Однажды ночью, когда он и его слуги прогуливались по мосту Сан-Анджело, стражник приказал им остановиться.
Гоффредо, немного встревоженный, но решивший показать себя истинным Борджа, выступил вперед и спросил, что это за грязное отродье мешает его ночному моциону.
Стражник обнажил меч, а из темноты вышли двое других солдат. У Гоффредо появилось желание ретироваться, но он понимал, что Чезаре и Джованни поступили бы иначе.
Его противники оказались людьми не из робкого десятка; кроме того, они знали, что Папа не питал к Гоффредо той фанатичной любви, которой пользовались остальные члены его семьи. Чезаре был во Франции; Джованни – в могиле. Вот римские стражники и решили, что не позволят молодому Борджа вселять страх в сердца добрых горожан и что ему нужно преподать урок.
– Прошу вас, мой господин, – миролюбиво сказал старший стражник, – ступайте своей дорогой и не причиняйте римлянам беспокойства.
– А я вас прошу соблюдать правила хорошего тона, – вспыхнул Гоффредо. – Особенно, когда разговариваете с мужчиной из рода Борджа.
– Я стою на посту, – возразил стражник, – и не должен блюсти ничего кроме покоя горожан.
У Гоффредо не оставалось иного выхода, как только набраться ярости, положенной в таких ситуациях всем истинным Борджа, и с кулаками наброситься на дерзкого обидчика; однако стражник был наготове. Его меч вонзился в бедро Гоффредо, и юноша со стоном упал на камни моста.
Увидев Гоффредо, Санча внезапно представила себя вдовой. Бледного и истекающего кровью, его принесли во дворец на импровизированных носилках из двух связанных плащей. Тело юноши было неподвижно, глаза закрыты.
Санча потребовала отчета о случившемся, и узнала, что ее супруг не подчинился стражнику, приказавшему гулякам спокойно идти своей дорогой, и тот напал на него.
– Если бы не мы, – сказал один слуга, – вашему супругу была бы суждена та же участь, что постигла его брата, герцога Гандийского, тело которого однажды утром нашли в Тибре.
Санча взялась за дело. Прежде всего она вызвала лекарей, а когда убедилась в отсутствии серьезной угрозы для жизни супруга, дала волю своей ярости. Еще бы! Никто не посмел бы напасть на Джованни или Чезаре – перед ними все трепетали от страха! А с Гоффредо обошлись, как с каким-то сопливым мальчишкой. Словно он и не был сыном Папы Римского.
Она решила строго наказать стражника, осмелившегося поднять руку на Гоффредо, – дать хороший урок всем, кто не желал оказывать должного уважения ее супругу.
Рано утром она попросила аудиенции у Александра, который разозлил ее своей безучастностью к судьбе сына. Он не только не уволил своих слуг, но и не уделил невестке ни одной из тех обворожительных улыбок, что были так привычны для любой знатной и мало-мальски привлекательной женщины Рима.
– Ваше Святейшество! – воскликнула Санча. – Неужели этому негодяю не воздадут по заслугам?
Папа смерил ее изумленным взглядом.
– Я говорю о том дерзком солдате, – продолжила Санча, – который осмелился напасть на моего мужа.
Папа грустно вздохнул.
– Ах, мне жаль нашего маленького Гоффредо. В самом деле, печальная история. Но, насколько мне известно, стражник исполнял свой долг.
– Долг – применить оружие против моего супруга? Гоффредо чуть не умер от потери крови!
– Гоффредо вел себя вызывающе. Когда его вежливо попросили угомониться и идти своей дорогой, он ни с того ни с сего набросился на человека, призванного наблюдать за порядком в городе. По-моему, у стражника не было выбора. Он должен был защищаться… и охранять покой горожан.
– Вы хотите сказать, что ему это сойдет с рук?
– А почему бы и нет? Гоффредо напал первым – он и получил по заслугам.
– Но он же ваш сын!
Папа пожал плечами и с безразличным видом посмотрел в окно. Он явно сомневался в словах Санчи. Она потеряла последние остатки самообладания.
– Ваш ублюдок! – крикнула она.
– На этот счет у меня есть кое-какие сомнения.
– Сомнения?! Да какие тут могут быть сомнения? Он и внешне напоминает вас! И ведет себя – как вы! Разве это не похоже на всех Борджа – рыскать по улицам, чтобы найти женщину и изнасиловать?
– Моя дорогая Санча, – сказал Папа, – мы все знаем, что ты только частью происходишь из королевского рода и что эта часть – ублюдочная. Пожалуйста, не бравируй тем, что составляет основу твоей крови.
– Я вам скажу правду! – закричала Санча. – Вы не только Папа Римский, но еще и отец бесчисленного множества детей! Большинство их вы никогда не решитесь признать своими – но если речь идет о таком близком вам сыне, как Гоффредо…
Папа поднял руку.
– Санча, я прошу тебя уйти.
– Не уйду! – продолжала кричать Санча, словно и не замечая обеспокоенности в папской свите. – Вы не презирали моего рождения, когда женили меня и Гоффредо!
– Для Гоффредо ты – подходящая пара, – сказал Папа. – Я не знаю, кто его отец. Как и в твоем не была уверена твоя мать.
– Я дочь короля Неаполя.
– Так говорит твоя родительница. Но люди порой выдают желаемое за действительное… И уж конечно, твое поведение позволяет усомниться в ее словах.
Санча вспыхнула. Вызов был брошен не только ее рождению, но и красоте. Никогда еще Папа не позволял себе такой озлобленности в отношениях с женщинами.
Он холодно добавил:
– Ты уйдешь добровольно?
Это была угроза. К Санчи уже направились двое здоровенных охранников. Не пожелав подвергнуться новому унижению и быть вытолкнутой за дверь, она быстро поклонилась и вышла из комнаты.
В своих апартаментах Санча немного успокоилась и через некоторое время пришла к выводу, что поведение Папы было верным признаком опасности, нависшей над страной.
Очевидно, Александр решил твердо стоять на стороне французов. Сегодня ее оскорбили – как же поступят с ее братом? Едва ли Лукреция способна спасти его.
В тот же день ее навестил Асканио Сфорца. Узнав о том, что произошло в покоях Папы Римского, он нахмурился.
– Думаю, вторжение неизбежно, – сказал он. Санча согласилась.
– Что же делать? – спросила она.
– Вам лично – оставаться здесь и следить за обстановкой. Почаще бывать у Лукреции. Через нее узнавать последние новости из Ватикана. Сам я срочно отправляюсь в Милан. Мой брат Лудовико должен начать приготовления к войне – ему понадобится кое-какая помощь. Что касается вашего брата…
– Да, – нетерпеливо сказала Санча, – как быть с ним?
– Трудно угадать, какую ему готовят участь.
– Пока что Папа опекает его, как малого ребенка.
– И в присутствии свиты оскорбляет его сестру.
– Может быть, это я вынудила его. Совсем потеряла рассудок, узнав о вчерашнем несчастье.
– Нет, он не обошелся бы с вами подобным образом, если бы хоть чуть-чуть заботился о благе Неаполя. Не полагайтесь на его доброе отношение к вашему брату. Когда придут французы, а с ними и Чезаре, они постараются избавиться от Альфонсо. Чезаре всегда ненавидел супругов Лукреции, и его ненависть не будет меньше от того, что Лукреция по-настоящему любит своего нынешнего мужа.
– Вы думаете, мой брат скоро окажется в серьезной опасности?
Асканио угрюмо кивнул.
– Как только станет известно о моем отъезде в Милан. Папа знает о наших собраниях – было бы невозможно держать их в тайне от него. Его доносчики и шпионы шныряют повсюду, а потому он сразу поймет, что мы встревожились. Начиная с того момента, как я покину Рим, положение Альфонсо будет становиться все более угрожающим.
– Тогда не лучше ли ему немедленно уехать в Неаполь?
– Постарайтесь убедить его в том, что отъезда нельзя откладывать ни на один день.
– Это будет нелегко. Он не захочет расставаться с Лукрецией.
– Если вы его любите, – тихо произнес Асканио, – то сделайте все возможное, чтобы он уехал отсюда.
Лукреция лежала на постели, а служанки расчесывали ее волосы. Она была на шестом месяце беременности и почти все время нуждалась в отдыхе.
Но усталость не убавляла ее счастья. Еще три месяца – и у них родится ребенок, думала она. У нее уже появлялись кое-какие мысли о колыбельке для младенца.
– Скоро ли ее сделают для моего малютки? – спросила она у служанок. – Почему ее не поставят в моей спальне, чтобы я могла каждое утро смотреть на нее и говорить: "Осталось только восемьдесят четыре дня… только восемьдесят три… восемьдесят два…"
Служанки разом перекрестились.
– Ох, госпожа, лучше не искушать судьбу, – сказала одна из них.
– Но я же знаю – на этот раз все будет хорошо, – проговорила Лукреция и закрыла глаза.
Из счастливого будущего ее мысли внезапно перенеслись в несчастное прошлое. Она увидела себя одетой в просторное белое платье и стоящей перед множеством кардиналов и епископов. Тогда ее беременности тоже шел шестой месяц – и она клялась в том, что была целомудренна… Иначе ей не удалось бы развестись с Джованни Сфорца.
Вот ведь, подумала она, как не везло мне в жизни! Мой первый ребенок похищен у меня и растет у какой-нибудь неизвестной мне женщины. (Пресвятая Богородица, сделай так, чтобы она была добра к нему!) А второго я лишилась еще раньше, чем могла узнать, кто у меня был – девочка или мальчик.
Однако на этот раз все должно быть по-другому. Надо только получше заботиться о ее третьем ребенке.
– Почему все еще нет моего супруга? – спросила она. – Он уже давно должен был прийти ко мне.
– Скоро он придет, госпожа, – уверила ее та же служанка, что говорила с ней.
Но Лукреция ждала, а он все не шел. Наконец она задремала. Затем проснулась – ее разбудил ребенок, зашевелившийся в животе. Она положила руку на плод и нежно улыбнулась.
– На этот раз все будет хорошо, – прошептала она. – Наверняка он окажется мальчиком. И мы назовем его Родриго – в честь самого лучшего из отцов, какие только были у женщин.
Услышав голоса в передней, она села и прислушалась. О чем они так встревоженно переговариваются?
– Госпожа спит. Подождите, пока она проснется.
– Она бы пожелала узнать сразу.
– Нет… нет. Лучше ей оставаться в неведении. Пусть как следует выспится.
Она встала, набросила халат и прошла в переднюю. Там стояло несколько человек. Они молча посмотрели на нее.
– Что-то случилась, – сказала она. – Что именно? Все продолжали молча смотреть на Лукрецию.
– Говорите. Я приказываю, – повысив тон, обратилась она к одному из них.
– Госпожа, герцог Бишельи…
У нее потемнело в глазах. Она пошатнулась и, чтобы не упасть, оперлась о дверной косяк. Какая-то служанка успела подхватить ее под руки.
– С ним все в порядке, госпожа, – быстро проговорила она. – Ничего особенного. Просто он уехал из Рима.
Лукреция повторила, как эхо:
– Уехал из Рима!
– Да, госпожа, – с небольшой свитой, всего несколько часов назад. Видели, как он во весь опор помчался на юг.
– Я… я понимаю, – сказала Лукреция.
Она повернулась и пошла в комнату. Служанки последовали за ней.
От Альфонсо было письмо.
Час спустя его принесли Лукреции. Она жадно схватила этот запечатанный листок бумаги – знала, что супруг не мог покинуть ее, не оставив о себе какого-нибудь известия.
Затем прочитала. Его жизнь без нее не имеет смысла. Но его вынудили уехать. Вокруг них зреет заговор. Если замыслы заговорщиков сбудутся, то он погибнет и его смерть принесет ей величайшее несчастье. В такой ситуации у него нет выбора. Он всегда знал, чем грозит ему пребывание в Риме, но раньше позволял себе наслаждаться счастьем и закрывать глаза на опасность; увы, сейчас угроза слишком велика, чтобы можно было пренебрегать ею. Его сердце разрывается от горя, но он надеется, что их разлука не окажется долгой. И будет ждать ее в Неаполе.
Это письмо Лукреция прочитала несколько раз; по ее щекам текли слезы. Она все еще держала его в руках, когда доложили о приходе Папы.
Его Святейшество попросил ее не вставать. Он подошел к ее постели и присел рядом.
Служанки без лишних напоминаний вышли из комнаты, и тогда она поняла, как прогневал его неожиданный отъезд Альфонсо.
– Дурак! Перепуганный дурак! – бранился он, удивляя Лукрецию столь необычной для него несдержанностью. – Почему он сбежал от такой молодой и очаровательной супруги?
– Отец, он сбежал не от меня.
– Все скажут, что он сбежал от тебя. Не сомневаюсь, Джованни Сфорца будет очень рад – и всему миру поведает о своей радости. А через три месяца у вас должен родиться ребенок! Этот юный кретин не имеет ни малейшего представления о том, к чему его обязывает твое положение.
– Дорогой отец, не судите о нем слишком строго.
– Он причинил тебе страдание и нанес урон престижу всей нашей семьи. С какой же стати превозносить его?
– Отец, что вы собираетесь делать?
– Вернуть его в Рим. Я уже выслал за ним погоню. Полагаю, скоро мы получим возможность лицезреть этого молодого идиота.
– Он тревожится за свою жизнь, отец.