– Совершенно верно, дело идет о наследстве. Я действительно рисковал бы им в случае отказа. Мой брат мог бы завещать все свое имущество какому-либо благотворительному учреждению, если бы я не подчинился его воле.
Джесси не знала, изумляться ей или возмущаться той откровенности, с которой этот человек признался, что прибыл сюда исключительно ради денег. И это он говорил ей, девушке, рука и состояние которой тоже предназначались ему! Возмущение взяло верх в Джесси, и она воскликнула:
– А я и не знала до сих пор, что в Германии люди так расчетливы!
– Да, слава Богу, наконец-то и мы стали практичны! – невозмутимо заметил Густав. – Для этого понадобилось немало времени, но теперь мы делаем большие успехи. А вы, кажется, осуждаете это, мисс Клиффорд?
– Нет, но я знала с совершенно другой стороны ту страну, где родилась моя мать, страну, которую она научила меня любить как свое второе отечество.
– Конечно, с идеальной стороны. Не стану отрицать, что и эта сторона еще существует. Но в общем у нас решительно рвут с идеалами. Осталось совсем немного тех, кто еще продолжает быть их поклонниками.
– Вот именно поэтому-то эти немногие и должны были бы крепче сплотиться вокруг знамени, которому грозит опасность, и пожертвовать своей кровью и жизнью для его спасения.
Эта фраза прозвучала несколько необычно из уст юной девушки, но, очевидно, была понята Густавом. Его глаза вновь вспыхнули, но на сей раз с нескрываемым удивлением.
– Ах, какая любезность! Цитата из моей статьи! Значит, вы знакомы с моими произведениями?
– Ведь вы сотрудничаете в одной из крупнейших газет, – холодно промолвила Джесси, – а ее всегда читали в моем родном доме. Но вот именно потому, что я знала вашу статью, меня поражает то обстоятельство, что вы так скоро и так решительно могли порвать все связи с родиной.
– Вы имеете в виду мой контракт с газетой? – произнес Густав. – Да, правда, он доставил мне немало затруднений, но в конце концов там подчинились моему желанию. Будет ли одним журналистом в Германии больше или меньше – отнюдь неважно, и мое перо уже давно замещено другим, быть может, лучшим.
Джесси сжала губы. Ее необыкновенно раздражала эта нарочитая непонятливость гостя, а еще более возмущало его непрестанно продолжавшееся наблюдение за ней. Последнее, правда, не имело в себе ничего навязчивого и прикрывалось оживленной беседой. Тем не менее у Джесси было такое ощущение, словно Густав Зандов буквально-таки исследовал ее характер, и, теряя обычную сдержанность, она начинала все более горячиться.
– А я, находясь на родине, не предполагал, что имею по ту сторону океана такую внимательную читательницу, – продолжал Густав со светской любезностью, – но так как на мою долю выпало столь лестное отличие, то я желал бы выслушать и вашу критику. Ранее вы заметили, что любите мою родину как свое второе отечество, и это позволяет мне надеяться на то, что я встречу у вас симпатию ко всему, что защищаю своим пером.
– Но ведь вы отказались от профессии журналиста ради другой, более выгодной! – кинула ему Джесси.
– Да, я уступил силе обстоятельств. Об этом судят не совсем одобрительно, но, быть может, писатель найдет в ваших глазах больше милости, чем участник торгового дома "Клиффорд и Компания".
– Во всяком случае я удивляюсь той легкости, с которой один превращается в другого! – возразила девушка, окинув своего собеседника уничтожающим взглядом.
Однако Густав, по-видимому, не собирался так легко сдаваться. Он спокойно выдержал этот взгляд, и в его ответе даже прозвучал легкий юмор, что еще больше взорвало Джесси.
– Как я вижу, критическая оценка не в мою пользу, – произнес он, – но при таких условиях я тем более должен знать ее. Будьте любезны, мисс Клиффорд, не скрывайте своего мнения обо мне! Я настаиваю на том, чтобы услышать свой приговор.
– Самый откровенный?
– Да, без всяких стеснений!
– Ну так слушайте, мистер Зандов! Сознаюсь вам, что все выходившее из-под вашего пера я читала с полнейшей симпатией до того момента, когда вы приняли предложение своего брата. Я не допускала такого! Я думала, что человек, столь ярко выступающий на защиту своего отечества, как это делали вы, столь энергично борющийся за его права, столь громко зовущий других к познанию своего долга, должен оставаться у своего знамени, в верности которому он раз присягнул, и не смел покинуть его лишь ради выгоды. Я не могла предположить, что перо, начертавшее столь восторженные фразы, в будущем станет записывать лишь цифры да цифры, что бесстрашный борец добровольно сложит оружие и сойдет со своего почетного пути, чтобы занять место за конторским столом! Я сомневалась в этом до момента вашего прибытия сюда, и тот факт, что я вынуждена была поверить этому, является горчайшим разочарованием моей жизни!
Как ни была возбуждена Джесси, она все же чувствовала, что оскорбляет сидящего перед ней человека, но это ее сейчас вовсе не волновало. Она видела в Густаве Зандове лишь своего противника, навязанного ей искателя ее руки, которого она во что бы то ни стало хотела устранить. Пусть он с первого же часа почувствует, как глубоко презирает она и его лично, и его эгоизм! По крайней мере тогда не останется никакого сомнения в том, как она расценивает его брачные планы, и таким образом она оградит себя от этого сватовства.
Однако Густав, похоже, был очень нечувствительным к оскорблениям; он оставался по-прежнему спокойным и свободным в обращении.
– Мисс Клиффорд, вы – дочь купца и одного из владельцев большого торгового дома, а между тем, по-видимому, испытываете не особенное почтение к цифрам и конторскому столу, – заметил он, как ни в чем не бывало. – Мой брат был бы возмущен этим, я же… я чувствую себя бесконечно польщенным тем, что мое скромное перо сумело завоевать такой интерес у вас. Что касается огорчения, то я не теряю надежды на то, что мне в конце концов удастся изменить ваше мнение о моей деятельности за конторским столом в лучшую сторону.
Джесси ничего не ответила, она совсем растерялась от такого умения превратить оскорбление в комплимент и от той спокойной улыбки, с какой это было сказано. К счастью, отворилась дверь и вошел ее дядя-опекун.
– Я отправил телеграммы и теперь снова в вашем распоряжении, – сказал он. – Мы скоро пойдем обедать?
Девушка быстро поднялась.
– Я еще не распорядилась относительно обеда, но сейчас скажу, – сказала она и поспешно, словно обращаясь в бегство от нового члена семьи, вышла, впрочем, кинув на него перед этим полный возмущения взгляд.
ГЛАВА III
– Ну, как тебе нравится Джесси? – спросил Зандов старший брата, когда они остались одни. – Чего ты добился?
– Чего я добился? Но помилуй, Франк, не можешь же ты требовать, чтобы я в первый же день знакомства сделал ей предложение руки и сердца!
– Но, по крайней мере, ты мог начать это дело!
– О, начато оно превосходно, – уверенно произнес Густав. – Мы уже успели поссориться.
Зандов, усевшийся возле брата, удивленно взглянул на него; он явно не верил услышанному.
– Поссориться? Что это значит? Неужели это и есть начало твоего сватовства?
– Отчего бы и нет? Во всяком случае это далеко не равнодушие, его-то мне нечего опасаться со стороны мисс Клиффорд. Она резко настроена против меня и прямо мне в лицо назвала изменой родине то обстоятельство, что я последовал твоему приглашению.
– Да, у девочки голова полна романтических бредней, – раздраженно сказал Зандов-старший, – и в этом виновато мечтательно-сентиментальное воспитание, которое дала ей мать. Клиффорда невозможно было заставить противостоять этому, несмотря на то, что он всегда обладал достаточной долей здравого смысла. Он боготворил свою единственную дочь и находил все в ней красивым и положительным. Тебе еще придется побороться с ее экспансивностью, когда Джесси станет твоей женой.
Густав с полуиронической улыбкой заметил:
– Неужели ты твердо уверен в том, что так именно случится? Пока, похоже, у меня самые блестящие надежды на полный отказ.
– Глупые девичьи фантазии, и больше ничего! Джесси просто вбила себе в голову, что браку обязательно должен предшествовать любовный роман. Однако, несмотря на все, тебе, – при этом Зандов окинул взором видную фигуру брата, – не будет слишком трудно завоевать ее симпатию, а в остальном поможет мой авторитет. Джесси слишком несамостоятельна для того, чтобы в конце концов не покориться.
– Ну, я вовсе не почувствовал этой несамостоятельности, – сухо возразил Густав. – Мисс Клиффорд достаточно энергично сделала мне лестное признание в том, что знакомство со мной является тягчайшим огорчением в ее жизни.
– Это она сказала тебе? – нахмурив лоб, спросил его Зандов.
– Дословно и притом с возмущением и презрением. В ней так своеобразно сочетаются девичья сдержанность и чисто американская самостоятельность. У нас на родине молодая девушка вряд ли прочла бы такую нотацию постороннему человеку в первый же час знакомства!
– О, нет, нет! Джесси – вся насквозь истая немка! Она точная копия своей матери и не унаследовала ни одной черточки отца. Но оставим пока это и перейдем к главному. Я не сомневался в том, что ты примешь мое предложение, но мне приятно, что это случилось так быстро и без отговорок: это доказывает, что, несмотря на все свои идеалистические статьи, ты сохранил ясный, хладнокровный ум, умеющий считать, а это – как раз то, что здесь необходимо. Джесси во всех отношениях блестящая партия, такая, какую при других обстоятельствах ты вряд ли сделал бы. Для меня здесь важнее всего, чтобы весьма значительное состояние Клиффорда осталось в деле. Таким образом, наши интересы совпадают и, надеюсь, мы останемся довольны друг другом.
– Я тоже надеюсь на это, – спокойно ответил Густав.
Вероятно, сугубо деловое отношение его брата к предполагаемому союзу так же мало удивляло его, как и оскорбительный отзыв о его статьях.
– Значит, все остается так, как мы договорились в письме, – продолжал Зандов-старший. – Пока ты вступишь в дело в качестве волонтера, то есть ученика, чтобы хоть немножко ознакомиться со своей новой профессией. Это вовсе несложно для человека, такого образованного и интеллигентного, как ты. Все остальное – дело опыта и времени. Как только будет официально объявлена твоя помолвка с Джесси, ты станешь компаньоном фирмы. Поэтому не тяни слишком долго со своим объяснением. Джесси – богатая наследница, лакомый кусочек, за ней увиваются многие, а уже в следующем году она станет совершеннолетней. Кроме того, я как раз теперь подумываю о новом большом предприятии и должен быть уверен в том, что могу неограниченно располагать всем оборотным капиталом.
– И ради этого я и мисс Клиффорд должны вступить в брак друг с другом? – добавил Густав. – Видно, ты привык пользоваться обстоятельствами независимо от того, идет ли речь о долларах или людях!
В его словах чувствовалась скрытая насмешка. Однако Франц Зандов не обратил на это внимания, и в его ответе прозвучало то самое холодное равнодушие, которое он выказал ранее в беседе с Джесси:
– С людьми нужно считаться так же, как с цифрами, в этом тайна успеха. Во всяком случае у тебя есть полное основание быть благодарным сложившимся обстоятельствам – ведь, кроме всех выгод этого брака, они создают тебе еще виды на мое состояние. Ты ведь знаешь, что у меня, кроме тебя, нет никаких наследников или родственников.
– Никаких? Это – правда? – спросил Густав с особенным подчеркиванием, пристально взглянув на брата.
– Нет! – удивительно сухо ответил тот.
– Так, значит, у тебя изменились взгляды? А я думал, что теперь, после стольких лет, у тебя найдется местечко для другой точки зрения и что наконец твоя…
– Молчи, – вспыхнул Франц Зандов, – не называй этого слова! Прошлое для меня не существует… не должно существовать. Я похоронил его в тот момент, когда покинул Европу.
– И всякое воспоминание о нем!
– Да, и воспоминание! И я не желаю, чтобы другие когда-либо напоминали мне о прошлом! Ты не раз делал попытки к этому в своих письмах, и я думаю, что моего уклонения от ответа было достаточно. К чему же ты опять возвращаешься к этому? Неужели ты хочешь помучить меня! Или, – тут Франц окинул брата угрожающим, пронизывающим взглядом, – здесь кроется какая-то иная причина?
– Почему бы и нет? – слегка пожал плечами Густав. – Я спросил лишь из собственного интереса и думаю, что тебе он понятен, раз мы коснулись вопроса о наследстве.
– Конечно! Я вижу ты стал удивительно практичен! Тем лучше для тебя, по крайней мере, не придется учиться этому, как пришлось мне. Немало денег стоило мне учение.
Густав вдруг стал серьезен и, положив руку на плечо брата, произнес:
– Да, видимо, это учение стоило тебе немало! Ведь оно сделало тебя совсем другим человеком! Я не нахожу теперь в тебе ни одной черточки того, каким ты был в Европе.
– Ну, и слава Богу! – горько засмеялся Франц. – Теперь не осталось ничего от того мягкосердечного глупца, который желал добра всему миру, верил всем и каждому и в конце концов вынужден был расплачиваться за это, как за преступление. Кому, как мне, слепое доверие к людям стоило чести, счастья и всего благополучия, тот стремится распорядиться жизнью по-иному. Но теперь ни слова о прошлом! Оставим его в покое!
– Мисс Клиффорд просит, – доложил лакей, открывая дверь с соседнюю комнату.
Братья поднялись. Этот перерыв при этом направлении, который принял разговор, видимо, пришелся обоим как нельзя более кстати.
Они вошли в соседнюю столовую, где Джесси уже ожидала их.
Густав в следующую же минуту вернул себе прежнее расположение духа; он подошел к девушке и протянул ей руку, как будто между ними решительно ничего не произошло.
– Мисс Клиффорд, – произнес он, – имею честь представиться вам в качестве волонтера торгового дома "Клиффорд и Компания". С настоящего момента я позволю себе смотреть на вас как на моего второго патрона и почтительно поручаю себя вашему благоволению.
Нисколько не смущаясь суровой миной своего "второго патрона", он взял руку, в которой Джесси не могла отказать ему, и повел ее к столу.
ГЛАВА IV
Торговый дом "Клиффорд и Компания" принадлежал к числу крупнейших в городе. Многочисленный персонал служащих контор и других отделений, просторные помещения, а также царившее там деловое оживление – все это свидетельствовало о большом значении этого предприятия, хозяин которого занимал очень высокое положение в местном деловом мире.
Густав Зандов, который в будущем должен был разделять это положение, а пока довольствоваться скромным местом волонтера-ученика, приступил к своей новой работе, но не проявлял особого восхищения ею. Брат с неудовольствием заметил, что он смотрит на все, как на какое-то развлечение, забаву, где его привлекали новизна и необычность. Густав все еще не проявлял серьезности и солидности будущего хозяина, наоборот, он вовсю пользовался той свободой, которую позволяло ему положение волонтера. Достопримечательности города, его окрестности и развлечения, вероятно, больше интересовали его, нежели контора брата. Последний со своей обычной резкостью намекал на это и требовал большего внимания к делам. Густав признавал его правоту во всем, но регулярно делал лишь то, что ему нравилось, противопоставляя всем упрекам настойчивое утверждение, что он – пока лишь гость и должен освоиться с новыми условиями.
Между ним и мисс Клиффорд установились своеобразные полувраждебные-полудоверительные отношения. По существу они были воинственно настроены друг к другу, и Джесси делала все возможное, чтобы удержать эти отношения в таком состоянии. Но это доставляло ей немало трудностей, так как противник проявлял такое повиновение и любезность, что нельзя было хоть что-либо возразить против них. Очевидно, его отнюдь не испугала та, по правде сказать, не особенно лестная оценка его характера, которую услышал от Джесси при первом же знакомстве. Напротив, он был сама внимательность с ноткой учтивости члена семьи, и Джесси с ужасом заметила, что по-настоящему началось развитие сватовства, которого она решила во что бы то ни стало избежать.
Прошла почти неделя со времени приезда Густава на виллу Клиффордов. Было еще утро, только что покончили с завтраком. Густав описывал Джесси какое-то приключение, случившееся с ним во время путешествия, и делал это с такой живостью и в таких блестящих красках, что Джесси, против своей воли, вся была захвачена рассказом. В отличие от нее, Франц Зандов, просматривая какие-то деловые заметки в своей записной книжке, слушал лишь вполуха и, когда брат закончил, насмешливо сказал:
– Право, можно подумать, что все путешествие ты предпринял лишь ради того, чтобы собрать материал для своих милых статей по вопросам политики и искусства. Ландшафты, здания, жизнь народа – все ты изучил, а о деловых отношениях, которые должен был завязать, нет почти ни слова. Правда, побывал ты везде, куда я направил тебя, снабдив рекомендациями, но, по-видимому, ты занимался с нашими деловыми партнерами лишь обедами да разговорами о политике.
– Да не говорить же за едой о делах! – воскликнул Густав. – Это удовольствие доставляешь своим гостям только ты! Я думаю, ты признал бы замечательным изобретением полную отмену сна и еды. Сколько деловых часов выиграло бы от этого несчастное человечество!
Джесси с некоторым испугом взглянула на своего опекуна. Она знала, что тот слишком чувствителен к подобного рода вещам.
Густаву это тоже было известно, но тем не менее он ежедневно говорил подобное в лицо брату. Он вообще великолепно умел парировать властное и подчас оскорбительное обращение Франца, так что никогда не казалось, что именно он лично получал выговор и нагоняй. Зандов, который не был силен в словесных боях, обычно быстро скрывался от его насмешек. Так вот и теперь он встал и, захлопывая записную книжку, саркастически произнес:
– Ты, Густав, во всяком случае, не принадлежишь к категории "многострадальных", ты делаешь себе свою новую профессию очень легкой. Ах да, кстати, перед тем как ты возвратишься в контору, я хотел бы сперва поговорить с тобой в моем кабинете. Вопрос идет о деловых связях в Нью-Йорке.
– Я сейчас приду, – заговорил Густав, однако после того, как его брат ушел из комнаты, остался сидеть и обратился к Джесси: – Мисс Клиффорд, видели ли вы когда-либо такую одержимость, какую проявляет мой брат? За завтраком он вносит деловые заметки в свою записную книжку, за обедом изучает биржевые курсы. И я убежден, что он даже во сне обдумывает сделки.
– Да, он неустанно работает, – ответила Джесси, – и требует того же от других. Не заставляйте его ждать вас, очевидно, речь идет о чем-то очень важном.
Однако Густав не обратил решительно никакого внимания на этот достаточно прозрачный намек на то, чтобы он удалился, и спокойно произнес:
– Речь идет о фирме "Дженкинс и Компания" в Нью-Йорке. Эта милая фирма буквально-таки осаждает нас письмами и телеграммами по поводу одной совместной сделки, которую она предлагает нам. Для меня обсуждение этого вопроса неспешно, а мой брат очень терпелив, раз знает, что я нахожусь в вашем обществе.
Это была правда. Франц Зандов всеми способами поощрял общение Густава с Джесси, прощая ему даже неаккуратность. Однако это замечание было принято девушкой весьма неблагосклонно, и она сочла за лучшее в ответ промолчать.