Потягивая вино, Рэчел прислушивалась к общему разговору. Похоже было, что запрет, наложенный на застольное обсуждение разгорающегося конфликта между северными и южными штатами, будет вот-вот нарушен. Рэчел чувствовала, что переход к этой теме неизбежен. Она была наиболее животрепещущей и злободневной и горячо обсуждалась в каждом доме, где бывала Рэчел, и во всех газетах, какие только ни попадались ей на глаза.
- Если бы можно было решить вопрос по-джентльменски, - провозгласил доктор Мэллорен, - то ни одна сторона не стремилась бы унизить другую и ничье достоинство не пострадало бы.
- Мы, южане, никогда не покоримся янки, - горячился Ален Делакур, двоюродный брат Эдуарда, - никогда! Это чудовищная глупость с их стороны - считать, что они смогут навязать нам свои порядки. - И он взглянул на Эдуарда, ища поддержки.
Эдуард оказался центром внимания всех присутствующих. Прежде чем ответить, он глубоко вздохнул:
- Глупость - понятие отвлеченное, Ален. - Жребий брошен, и, боюсь, уже слишком поздно, чтобы предотвратить неизбежное.
- А что именно? - спросил Жерве Мэллорен.
- Крушение того мира, который был мне так дорог, милый мой, - грустно ответил Эдуард. Широким жестом он обвел сидящих за столом: - Все мы поставлены перед необходимостью выбора и, сдается мне, сейчас нас испытывают на прочность.
- Я полагаю, что вы все же преувеличиваете, мой друг, - не согласился доктор.
- Отец прав, - вставил Мэтью, опустив на стол хрустальный бокал с рубиновой жидкостью. - Я не сомневаюсь, что страна истечет кровью, красной, как это вино, прежде чем ситуация придет к своему печальному завершению.
- Пш-ш-ш, - пренебрежительно фыркнул Ален Делакур. - У янки нет воли к победе, - пояснил он со злорадным удовлетворением. - Помяни мое слово, они побегут так, что только пятки засверкают.
- Вот тут-то вы и ошибаетесь, - твердо возразил Мэтью.
- Я поставлю на любого нашего парня против какого-нибудь кентуккийца, - снисходительным тоном заметил Ален.
- Речь идет не о личной храбрости, Ален, а о численности, - уточнил Мэтью. - Мужчин, способных носить оружие, на Севере больше, возможностей производить все необходимое для войны - тоже. Если дело затянется, то ключом к победе станет промышленность. Даже Джеймс де Боу в своем "Обозрении" ратует за развитие промышленности на Юге. Он сознает, что наша экономика в этом нуждается.
- Мы джентльмены, Мэтью, а не ростовщики-янки, - запротестовал Ален, - и один джентльмен из Луизианы стоит десяти северян.
- А их ведь и будет десять на одного южанина, не так ли? - уточнил Мэтью, и в тоне его уже звучало раздражение.
Ален пожал плечами:
- Ну так что же?
Рэчел видела, что лицо Мэтью потемнело от сдерживаемого гнева, который поднялся в нем от этого рыцарского бахвальства.
- А то, что мы должны смириться.
Ален и Жерве изумленно уставились на него. Родственник Мэтью первым обрел дар речи.
- У меня в голове не укладывается, что вы считаете наше дело проигранным заранее. - Он бросил на Мэтью высокомерный взгляд. - Вы прекрасно знаете, что, начнись война, вам придется командовать солдатами. Как же вы поведете их в битву с таким пораженческим настроением?
В горле у Рэчел встал ком. Этот разговор внезапно обнажил суровую правду войны, когда каждый молодой человек, быть может нежно любимый какой-то девушкой, имеет вполне реальные шансы погибнуть. Представив себе Мэтью, вынужденного идти сражаться, она сразу же осознала, что его могут ранить, а может быть, и…
"О Боже! - принялась она молиться. - Только не это, только не сейчас, когда мы нашли друг друга!"
Мэтью ответил на вопрос своего родственника ясно и холодно:
- Я не поведу их на битву. Я не стану сражаться на стороне южан.
- Что?! - в один голос вскричали Ален и доктор. Даже застенчивая жена Алена в изумлении открыла рот.
- Вы слышали, что я сказал.
- Это невероятно! - потряс головой Ален. - Вы не можете так поступить! Вы станете сражаться против вашего родного штата, против вашей семьи, против друзей?!
- Я не могу сражаться против моей страны, - ответил Мэтью.
- Как вы осмелитесь после этого вернуться в Луизиану? - гремел Ален. - Вы просто безумны!
Рэчел вспыхнула от возмущения.
Мэтью посмотрел на Алена ледяным взглядом.
- Вы подвергаете сомнению мою храбрость? - спросил он голосом, которого Рэчел еще у него не слышала. В нем звучал металл, хотя тон был самым вежливым.
Ален, прекрасно осведомленный о том, как мастерски его двоюродный племянник владеет пистолетом и саблей, откинулся на спинку своего стула. Он нервно сглотнул, но был слишком возбужден, чтобы пойти на попятную.
- Если вы действительно думаете так, то быть может…
- Довольно, - вмешался Эдуард, не давая кузену закончить гневную фразу. - Я не допущу, чтобы за столом у моей жены разыгрывались семейные сцены.
Ален выглядел смущенным.
- Вы совершенно правы, Эдуард. - Он повернулся к мадам Деверо, сидевшей на противоположном конце стола. - Пожалуйста, извините меня, кузина Фрэнсис.
- Не о чем говорить, Ален, - любезно ответила она, признательная мужу за то, что он не дал разногласиям перерасти в настоящую ссору.
Доктор перенес внимание на Эдуарда.
- А вы поддерживаете решение вашего сына? - спросил он.
Рэчел отчаянно хотелось прикрыть ладонью руку Мэтью, переплести пальцы с его пальцами. Так она выразила бы ему свою поддержку. Ей нетрудно было представить себе, чего стоило ему произнести то, что он только что произнес. Не задавалась ли она совсем недавно вопросом, возможно ли любить его сильнее, чем уже любит она? Теперь она могла дать положительный ответ: да, это действительно было возможно, ведь ее любовь к Мэтью выросла многократно вместе с чувством восхищенного уважения.
- Да, полностью, - ответил доктору Эдуард, и в голосе его прозвучала гордость за сына. - Несколько поколений Деверо были гражданами этого государства, начиная с моего прадеда, прибывшего сюда со своим другом маркизом де Лафайетом сражаться за свободу страны. - Помолчав, он продолжил: - Мой отец под началом генерала Джексона бился с британцами в сражении за Новый Орлеан, когда нам грозила опасность потерять то, что мы успели завоевать. Наконец, я сам, - добавил он небрежным тоном, не желая, по-видимому, выпячивать свои заслуги, - участвовал в мексиканской кампании, когда моя страна нуждалась во мне. Наряду со множеством других - как южан, так и северян. - Он снова замолчал, вспоминая давно забытые лица, и с горечью добавил: - Многие из них так и не вернулись домой. Три поколения Деверо сражались и проливали кровь за Соединенные Штаты, и я вправе ожидать того же от моего сына.
Образ Мэтью, истекающего кровью, раненого или даже убитого, заставил Рэчел похолодеть. Пальцы, сжимавшие бокал с вином, словно онемели и, выскользнув из них, бокал со звоном упал на ковер и разбился.
- О, я ужасно сожалею! - вскричала девушка, сконфуженная собственной неловкостью.
- Ничего-ничего, и не нужно его поднимать, - остановил ее Мэтью, коснувшись ее руки.
По знаку вездесущего Жан-Марка появился слуга о совком и моментально убрал осколки.
- Я думаю, - произнесла Фрэнсис и обвела взглядом присутствующих, - что довольно с нас разговоров о войне. Галлагеры в нашей стране недавно и, приглашая их к себе в дом, я отнюдь не намеревалась нагонять на них тоску спорами по поводу возможных военных конфликтов.
- Вне всякого сомнения вы правы, мадам Деверо, - сказал доктор Мэллорен с легкой усмешкой. - Мы чуть было не испортили чудесный обед своей невоспитанностью. Прошу у вас прощения.
- Оно вам дано, - ответила Фрэнсис и знаком приказала Жан-Марку подавать десерт.
Во время десерта беседа приняла более мирный характер. Взглянув на сына и сидящую рядом с ним Рэчел, мадам Деверо обратилась к ней:
- Я хотела бы попросить вас об одолжении, мисс Галлагер.
- Я сделаю все, что в моих силах, мадам Деверо, - ответила девушка с любезной улыбкой и запустила ложечку в восхитительную смесь из свежесбитых сливок и сочных ломтиков клубники, украшавших воздушный бисквит, пропитанный коньяком.
- Вы как-то сказали мне, что имеете педагогический опыт.
- Да, это так.
- Тогда не согласились бы вы погостить некоторое время в Бель-Шансон и помочь моей дочери Маргарите?
- Мэтью обрисовал мне ситуацию, мадам, и, если мои родители не станут возражать, я помогу ей с величайшим удовольствием.
- Само собой разумеется, что вы должны обсудить это с родителями, дорогая моя. Я не хочу, чтобы вы делали что бы то ни было без их ведома и согласия. - Фрэнсис устремила проницательный взор на сына. От ее внимания, конечно, не укрылись взгляды, которыми он обменивался со своей юной соседкой. - Вы можете заверить вашу матушку, что все приличия будут соблюдены. Мэтью, само собой разумеется, переедет в одну из своих garconnieres.
Неизвестное слово заинтересовало Рэчел.
- А что это такое, мадам?
- Иногда я забываю, что когда-то сама была здесь новичком, - засмеялась та. - Это что-то вроде небольшого домика для неженатых членов семьи, которым они пользуются, к примеру, когда в их семье гостят незамужние девушки, или, скажем, принимают там своих приятелей.
- Завтра утром я сообщу наш ответ, мадам, - пообещала Рэчел.
- Надеюсь, он будет благоприятным. Моей дочери не потребуется много уроков - просто освежить в памяти уже известное, пока мы не нашли новую гувернантку.
Фрэнсис оглядела стол и объявила:
- Я думаю, леди, теперь самое время оставить джентльменов наедине с их коньяком и сигарами.
Она встала, и за ней, как по команде, поднялись все остальные.
Выйдя из комнаты вслед за матерью и мадам Деверо, Рэчел затем ускользнула от них, чтобы прогуляться по саду. Через открытую французскую дверь она прошла в галерею, а затем спустилась во внутренний дворик. Она опустила руку в фонтанчик, болтая пальцами в прохладной воде и жадно вдыхая ароматы ночи: Затем она обнаружила кованую скамейку и уселась на нее.
Она чувствовала себя в своем собственном маленьком раю.
И как в настоящем раю, ее подстерегало искушение, гнездившееся где-то в глубинах ее сознания. Словно змей-искуситель нашептывал ей ласковым, обольстительным голосом: "Мэтью". Это будоражило ее нервы, заставляло трепетать каждую клеточку ее тела.
А затем рядом с ней, будто материализовавшись из ее снов, оказался мужчина, которого она так желала увидеть.
Рэчел сидела неподвижно, но дрожь в руках выдавала ее волнение. Оно сжимало ее живот, пронизывало каждый нерв. Губы внезапно пересохли, и она судорожно облизала их.
Несколько мгновений Мэтью стоял молча, пожирая ее взглядом.
Этот горящий взгляд заставил Рэчел покраснеть. Прошло уже много времени после заката солнца, и луна успела высоко подняться на небе. Фонари, расположенные в нескольких, футах от них, погружали сад в неверный мерцающий свет. Прямо на одной из плит дорожки свернулся толстый полосатый кот. Запахи различных цветов смешивались, наполняя ночь ароматами гардении и жасмина.
Мэтью подошел к скамье и сел рядом с Рэчел.
- О Боже, chйrie, как я скучал без вас, - сказал он без всяких предисловий, сжал ее ледяную руку и спросил своим тягучим, хрипловатым голосом: - А вы, Рэчел? Признайтесь, вы думали обо мне хоть немного, пока я отсутствовал?
Рэчел подняла свободную руку и коснулась его лица. Ее пальцы пробежали по его виску, по щеке, по резко очерченному подбородку. Он был так близко, что она различила запах мыла, которым он пользовался. Она не могла точно определить, что это за запах, но он был типично мужским и очень подходил Мэтью. Несмотря на темноту, она видела густые черные ресницы, обрамлявшие его голубые глаза.
Она ответила ему правдиво, не стремясь из ненужного кокетства напустить на себя суровость или застенчивость. Она не сумела бы этого сделать даже при желании.
- Без вас дни казались мне бесконечными. Они тянулись безо всякой цели и смысла.
Мэтью улыбнулся, обрадованный ее искренностью.
- Я обнаружил, что думаю о вас как в минуты досуга, так и в те моменты, когда должен был бы сосредоточиться на делах, - признался он. - Вы полностью завладели моим рассудком.
- Я очень рада, - сказала Рэчел с улыбкой. И это действительно было так. Слова Мэтью заставили ее трепетать от восторга. Она царила в его сердце, та же как он в ее. Это было, как решила она, свидетельством того, что они предназначены друг для друга. Мэтью оказался - она подыскивала слова, которые передали бы ее чувства, - мужчиной ее мечты, спутником, дарованным ей судьбой.
Да, да, пожалуй, именно так. Мэтью - это дар, ниспосланный ей небом. Еще живя в Ирландии, она, бывало, молилась о том, чтобы встретить человека, которого она могла бы полюбить всем сердцем. Она желала любви, столь же самозабвенной и безоглядной, как любовь, связывающая ее родителей. Подлинной, глубокой, нежной и вечной. Бог услышал ее молитвы и в неизреченной своей мудрости послал ей такую любовь, какой она себе и не представляла.
Сильной рукой Мэтью приподнял ее подбородок и нежно поцеловал. Этот поцелуй не был похож на те жадные пылкие поцелуи, которыми он осыпал ее в прошлый раз. Сейчас это было ласковое приветствие, простое свидетельство гармоничной связи, установившейся между ними.
Рэчел прекрасно поняла причины его сдержанности и осмотрительности: в конце концов, они находились в доме его родителей, и она была их гостьей. Тем не менее в глубине души она жаждала снова пережить порыв страсти, захлестнувший их в тот дождливый вечер.
Словно прочитав ее мысли, Мэтью взял ее руку, лежавшую на колене, и поднес к губам.
Ожидавшая целомудренного прикосновения, Рэчел поразилась, когда его рот жадно приник к ее запястью, как раз там, где билась ниточка пульса. Его горячее дыхание зажгло огонь в ее крови. Язык Мэтью скользнул по ее ладони и лизнул мягкую подушечку между указательным и средним пальцем.
Из горла Рэчел вырвался звук, подобный мурлыканью довольной кошки.
- Я ничего не забыл, - пробормотал Мэтью.
- Я тоже, - ответила она.
Она услышала голоса из-за открывшейся двери, и глубокое разочарование охватило ее. И тут она вспомнила, что ни слова не сказала о той радости, которую доставил ей подарок Мэтью.
- Мэтью, я хочу от души поблагодарить вас за чудесный подарок, - сказала она. - Я буду хранить его всю жизнь.
- А я хочу, чтобы это был лишь первый из множества подарков, которые вы получите от меня, chйrie, - ответил он. - И каждый из них скажет вам, как вы мне дороги. Но пойдемте, - добавил он с беспокойством, - мы должны вернуться к остальным прежде, чем я загублю вашу репутацию.
Он помог ей подняться.
- Прогулка по саду - это еще куда ни шло, но свидание при луне - дело серьезное.
Следующую фразу он произнес вполголоса тоном соблазнителя:
- Но мы все же назначим такое свидание, обещаю вам.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
"Я живу в Бель-Шансон уже почти три месяца, и время летит так стремительно, что я с трудом успеваю вести дневник.
Как я и предполагала, родители разрешили мне некоторое время пожить здесь и давать уроки младшей сестре Мэтью. Маргарита - прелесть, и она так жадно впитывает знания, что я в шутку прозвала ее "маленькой губкой". Она добрый, хороший ребенок. Ее брат время от времени присутствует на наших занятиях. С его помощью мне удается выйти за пределы обычной школьной программы, а кроме того, я радуюсь возможности побыть лишний раз в его обществе, тем более, что последнее время дела все чаще и чаще вынуждают его надолго покидать плантацию.
Иногда я даю волю воображению и представляю себе Мэтью в роли отца. Затем спохватываюсь, что заглядываю слишком далеко. Оставаясь со мной наедине, он ведет себя как самый безупречный джентльмен. С его губ не срывается даже намека на брак или на наши давние поцелуи. Мы проводим время в высшей степени респектабельно. Но тем не менее простое прикосновение его руки к моей вызывает у меня такой трепет, что я почти лишаюсь чувств".
Закончив свои записи, Рэчел зевнула. Она скучала по Мэтью. В этот последний раз он отсутствовал три недели. Как-то раз она спросила, куда именно он ездит по делам, и помнила, с каким отсутствующим взглядом он пробормотал, что это неважно и вообще дела его не имеют большого значения. Рэчел же полагала, что это отнюдь не так, ведь он возвращался из своих поездок измотанный, с каким-то новым - чужим и тяжелым - выражением глаз, но она не приставала к нему с расспросами. Она научилась держать при себе тревогу, снедавшую ее во время его отлучек, не желая, чтобы ее переживания доставляли ему лишнее беспокойство.
До Рождества оставалось всего несколько дней. Она принимала деятельное участие в украшении дома и пришла в полный восторг от резных ясель, символизировавших те, в которых лежал младенец Христос. На следующий день она должна была вернуться в Новый Орлеан и провести праздники с родителями, и страстно желала, чтобы Мэтью был здесь и она могла вручить ему рождественский подарок. Завернутый в простую коричневую бумагу и перевязанный атласной ленточкой красного цвета, он дожидался своего часа в углу комнаты.
Рэчел встала из-за письменного стола и направилась в угол, где находился подарок. Это была картина, написанная по ее заказу и изображавшая жеребца Мэтью - Симарона. Она улыбнулась, вспомнив, как отнесся огромный рыжий жеребец к появлению художника. Словно понимая, в чем дело, животное позировало с грацией опытного натурщика и близко не подпускало ни одну из лошадей в загоне. Когда же дело было сделано, жеребец с жадностью набросился на припасенные Рэчел лакомства. "Не слишком вежливо с его стороны, но пришлось простить - результат того стоил", - с улыбкой подумала Рэчел.
Ночной воздух был прохладным. Его дуновение приподнимало белые муслиновые занавески на застекленной двери, выходившей в галерею.
Спать Рэчел не хотелось и, отодвинув занавеску, она вышла из комнаты. Она была в домашних туфлях, и шаги ее, когда она пересекала галерею, были совершенно бесшумными. Подойдя к перилам, она остановилась и глубоко вдохнула свежий воздух. Ветерок слегка надувал ее плащ, наброшенный прямо поверх ночной сорочки и нижней юбки, шевелил распущенные волосы, спадавшие до самой талии. Здесь, на плантации, она особенно любила именно это время суток. Вокруг царил покой, наполненный какими-то особыми и уже хорошо ей знакомыми звуками и запахами ночи. Ничего общего с ночью в городе!
Сквозь деревья она различила свет в гарсоньерке. Это могло значить только одно - Мэтью вернулся.
Ей страстно захотелось помчаться туда, только лишь убедиться, что он цел и невредим. Она впилась взором в маленький домик, мечтая, чтобы он подошел к окну и выглянул наружу. Увидеть его силуэт в окне - больше ей ничего не надо.
И тут в окне второго этажа она вдруг увидела его фигуру. Рэчел замахала рукой в надежде, что он заметит ее.
Время, которое она простояла так, ожидая его реакции, показалось ей вечностью. Но поскольку минуты шли и никто не появлялся, она решила, что сейчас слишком темно, чтобы он мог ее заметить, и что ей следовало бы наконец лечь в постель.
Тем не менее она продолжала стоять неподвижно, не в силах отвести глаз от маленького домика на другой стороне лужайки.
Постепенно огни в гарсоньерке один за другим погасли, и ее очертания исчезли в сгустившейся темноте.